Одержимость

      Забавно, конечно, когда, смотря на тебя, одни видят Божество, а вторые — убожество. Как жаль, что я сам отношусь к первым. Моя Богиня, моя Создательница… И моя Мать. Постоянно глядит на меня из зеркала. Отвратительно. Мерзко. Тошнотворно. Чем дольше смотрю в зеркало, тем яснее вижу её. Уничтожить. Уничтожить эту херню.       Раз за разом, удар за ударом. Пытаюсь сломать, повредить, поломать этот равнодушный взгляд. Но каждый раз он лишь множится, многолико взирая с пола, плавая в моей же крови, не убивая, но достаточно ощутимо впиваясь в нежную кожу рук, в сердце. Втыкается, оставляя кровоточащие раны, от которых не останется даже видимых шрамов, только воспоминания. Однажды я вырву эти ублюдские очи, постоянно изучающие и превращающие каждый недостаток в почти смертный грех, достойный пыток и вечных мучений. Однажды я сам стану себе богом, творцом и… Они не смогут найти новый изъян. Я стану тем, для чего был рождён.       А пока я могу в истерике продолжать крошить эту дрянь, пока стеклянная поверхность не превратится в пыль, кричать, пугая неосторожных, и раздражать покой червей, зовущих себя мудрецами. Кичатся собой, будто достигли чего-т… Кха! Ебаная побочка. Дряблое тело привыкло к подпитке. Стоит отцепиться от трубок — и вот я корчусь на полу, харкая кровью. Она была права, она была права, она была…       Дрянь. Сюда кто-то идёт. А я только сейчас осознал, что всё время кричал. Горло характерно щемит, да и рот всё ещё раскрыт в немом вопросе. А на глаза выступают слёзы боли, что логично. Плоть трещит, взрывается от осколков, монотонно вдалбливаемых в неё. Где-то она уже оторвалась, не имея возможности задержаться на ладонях из-за дыр, усеивая собой пол. Хочется прекратить, остановиться, но нельзя. Тело всегда слабо, нельзя поддаваться мимолетным желаниям, их надо истреблять. Иначе и душа станет ничтожно тусклой, неспособной ни на что. А по опыту могу сказать, что лёгкая истома закрутится в груди совсем скоро. Ещё немного, ещё чуток, вот, ещё один хриплый стон, ещё одна слеза, ещё кусок плоти, падающий с лёгким позвякиванием осколка, торчащего из него. Резкий удар в стену. Последний. Голова будто бы раскалывается, но на деле стоит дать лишь пару дней доктору и уродливая кровоточащая трещина станет лишь новым поводом для его недовольства из-за потраченного времени. Тепло и липко. Больше, наверное, всё же липко.       — Скарамучча, открой дверь.       Опять раздаёт приказы. Раздражает. Наверное. Нет, скорее, по привычке это подумалось. Я добился своего, несколько часов точно выиграл. Наконец-то! Что ж, раз всё равно, как реагировать в такой ситуации, не проще ли засмеяться? Забавного в этом ничего нет, но зайтись в смехе мне это не помешало. Доктор таким меня и сгрёб, останавливая дальнейшее членовредительство, — бьющимся в истерическом хохоте, пропитанным кровью, струящейся из рук, коленок и раскроенной головы, засыпанным осколками зеркала и хлипкой дверцы, неспособной дать и минуту лишнего сокрытия от назойливого общества. Закинул на плечо, держась вроде как за талию, растопыренной ладонью, не задев ягодицы. Будто с девкой деревенской обращается. Потащил обратно в лабораторию, рявкнув по пути на кого-то что-то про нарушенный запрет на предметы, способные давать отражения. Хах.       Скоро, очень скоро они все искривятся в поклоне перед истинным богом.