море и скалы

приглушенный шум включенных мониторов звучал на фоне успокаивающе и монотонно. холодные дрожащие руки вырисовывали на полях обычной тонкой тетради причудливые фигуры, а небольшой пример, на котором работа застопорилась, нерешенной язвой светился на фоне беспорядочных записей. в любой другой день кусуке решил бы его, не приложив ни малейших усилий, но сегодняшний был другим. мозг напоминал собой давно перегнивший труп коровы, мысли в нем роились подобно личинкам, и, сколько его ни пинай, ничего достойного кусуке там не находил. все повторялось из раза в раз: кусуке залегал на дно, затихал, уходил в глубины сознания, и возвращался волной с новой силой, но скалы разбить он был не способен. кусуке, в конце концов, всего лишь человек, ему не жить столько, сколько живет море, но до последнего своего вздоха он будет пытаться. так он думал. пальцы ослабли, и карандаш рухнул на пол, куда-то в пучину беспорядочно связанных проводов, опутавших ножки стула. кусуке сжал кулаки и фыркнул, но решил воздержаться от желания оставить под столом очередную ни в чем неповинную вещь, поэтому, опустившись на колени, он свободной рукой пару раз провел по предположительному месту падения. и карандаш действительно был там. сайки выдернул его из связки раскаленных шнуров и собрался было подняться, но рванул слишком резко и сперва потерял координацию, а потом и вовсе въехал в поверхность стола. над головой что-то стукнуло, а уже в следующую секунду на спину упала горячая капля разлившегося чая. «весь чертеж коту под хвост», — подумал сайки в первую очередь. «ну что за день!» – во вторую. кусуке осел там же, где ударился, и развернулся к стоящему рядом шкафу спиной, так, чтобы он мог разглядеть масштаб катастрофы. со стола неумолимо капал чай, а тетрадь размокшей тряпкой лежала под горой рассыпавшихся ручек. сайки прижал руку к губам и зажмурился, низко опустив голову между колен. в голове все шумели и шумели мысли, набирая скорость с каждой секундой. он болезненно замычал, стискивая зубы. на мгновение могло показаться, что его вырвет в эту же секунду, но вместо этого кусуке проглотил болезненный всхлип и крупно задрожал всей поверхностью тела. его мутило и бросало в жар, слезы подступали к горлу с какой-то невероятной скоростью, и только чудом сайки удавалось сдержать весь этот поток эмоций. игнорировать его за непрекращающимся мыслительным процессом больше не получалось. чертова ручка! набравшись сил, он раскрыл глаза. взгляд загнанного в ловушку животного метнулся к телефону, но кусуке в самом деле никому не мог позвонить. в его ненависти никому, кроме него самого, не было места. а так уж вышло, что ненависть эту он сделал смыслом своей жизни. да и что он мог сказать? «я уронил карандаш и ударился головой, пожалей меня»? кусуке не был ребенком, несмотря на свой возраст, но сейчас он плакал, словно большой младенец, из-за сущего пустяка. а, может, дело было вовсе не в рассеченном затылке или упавшем карандаше? во всяком случае, кусуке никогда не воспринимал никого, как равного собеседника. о том, чтобы слушать кого-то всерьез и формировать свое мнение относительно чужого, речи и вовсе быть не могло. поэтому ему никогда не было тоскливо в своем одиночестве. но сейчас почему-то хотелось, чтобы кто-то сказал ему, что завтра все вернется на круги своя, что он продолжит жить и трудиться, что смысл еще есть. это на него не похоже? каждое новое столкновение с кусуо давало кусуке силы и желание работать, изобретать, совершенствоваться, побеждать, но в этот раз они оба зашли слишком далеко. кусуке поставил на кон слишком много, а теперь, проиграв, ему оставалось только догнивать на полу мастерской. он правда пытался работать, по крайней мере он не сидел без дела! но он стал ученым, чей мозг больше не может предложить ничего нового. его мозг стал хламом. и он сам больше не имел никакой ценности. кусуке в самом деле убеждал себя в том, что это лишь игра, что никто в здравом уме не сделает смыслом своей жизни желание победить всемогущего! но он сделал. «это всего лишь плохой день завтра мы проснемся и снова начнем работать, как вчера, кусуке», — убеждал он себя, но сам уже на самом деле не верил. в небольшой комнатушке бункера где-то под лондоном творилась катастрофа: тело догнило при живом разуме, против гения его же муза обернулась убийцей, море разбилось о скалы, чай размыл записи, карандаш упал со стола... но в этой катастрофе никому, кроме него одного, не было места.