Son and the heir of nothing in particular

      Один старый, давно канувший в лету император баловался ядами. Принимал понемногу каждый день, страшась быть отравленным. Что ж, его план сработал, и умер он в плену от мук, но никак не от яда. Выработал иммунитет к отравлению.       Эйгон вырабатывает иммунитет к собственной персоне. Куда проще жить, если в крови плещутся промилле самого доступного в мире яда — вина.       История всегда нравилась Эйгону больше точных дисциплин. Наука о прошедшем и былом, где уже всё понятно. Причины и источники конфликтов, борьба за власть и влияние, убеждения и предрассудки — в ретроспективе всё как на ладони. Эйгон хотел бы получить свою биографию в подарок, чтобы понять, наконец, где же та глава, с которой всё пошло не так.       Наверное, что-то сломалось в нём тогда, когда старшая сестра и единственная, кто понимал его, сбежала из дома. Сраная Рейнира.       Он осушает бокал за бокалом, смешивая сухое со сладким, красное с белым, — как иначе выдержать ужин с собственной семьёй, да храни их бог? — и не чувствует должного, признаться даже, необходимого опьянения. Голова несправедливо ясна и в теле нет и следа лёгкости.       Он ловит очередной прожигающий насквозь взгляд матери и с издевательской улыбкой салютует:       — Выпьем за ваше здоровье, матушка!       За здоровье Алисенты грех не выпить, да вот незадача: семейное сборище, этот маскарад лицемерия, собрали ради Рейниры.       Блудная дочь наконец вернулась в семью. После семи с половиной лет отсутствия. Конечно, возвращение никак не триумфальное, скорее — жалкое. Но так ей и надо. Не всё же Эйгону нести на себе непосильный груз всеобщего разочарования.       Эйгон бросает взгляд на старшую сестру. Он запомнил её юной, самовлюблённой и несущей всепрощающую любовь отца, как терновый венец на светлой голове. Пожалуй, всё осталось при ней, только юность уступила дорогу зрелости.       — Как дядюшка? В добром здравии?       Эйгон наслаждается реакцией родных. Больная тема.       Визерис давится куском пирога и задыхается в кашле. Мать кидается было к отцу, но тот останавливает её движением руки. Эймонд давит смешок, Хелейна глупо хлопает глазами. Только Отто гадливо улыбается.       — О, он отлично, — отвечает Рейнира. — Спасибо, что спросил. Кстати, как дела в школе?       Сестрица парирует достойно. Очень жаль.       — Может, прекратите? — отец бьёт кулаком по столу. — Это семейный ужин, так и проведём его по-семейному!       — Это Эймонд меня сдал? — интересуется Эйгон. — И когда только успел?       — Так, хватит, — Алисента может заморозить одними только интонациями всех присутствующих. — Ваш отец ясно выразился. Прекращайте.       Она обводит присутствующих суровым взглядом, чтобы удостоверится, что все всё поняли. Затем садится на место с грацией, достойной королевы.       — Хелейна, милая, ты, кажется хотела спросить у Рейниры про жуков, — переводит тему Алисента.       — А… Да, — младшенькая сестричка оживает и подаётся вперёд. — Ты видела хантсменов?       Эйгон закатывает глаза. Хелейна и её увлечения. Стоит зайти речи о насекомых, как сестра превращается в трёхлетку.       Прежде, чем ответить, Рейнира отпивается глоток воды.       — Да, было дело. Но не все вырастают такими, как про них пишут в википедии.       — Да, я слышала об этом, — бубнит себе под нос Хелейна.       — Однажды я проснулась от того, что в моей постели змея…       — Чёрт! — не выдерживает Эймонд. — Ядовитая?       — Нет, — Рейнира улыбается и поправляет выбившуюся прядь волос. — Но в длину где-то метра полтора.       Рейнира привлекла всеобщее внимание. Визерис смеётся, слушая рассказ дочери, даже Отто интересуется, как быстро приехала служба по отлову диких животных. Алисента то и дело морщится, и Эйгон готов поспорить, что мать мысленно благодарит бога, Иисуса Христа, вложившего в Хелейну только любовь к насекомым. Если бы младшая увлекалась ещё и рептилиями... Чёрт, даже Эйгон старается не заходить лишний раз в комнату сестры, обставленную террариумами с пауками и тараканами. Музей уродцев или камера пыток для инсектофобов. Но хуже всего те чёрные длинные многоножки, которых Хелейна любит выгуливать по подушке.       Беседа потихоньку возвращается в мирное русло, а на Эйгона, открывшего уже третью бутылку, никто даже не косится. Грёбаные кенгуру и чёртовы коалы оказываются для присутствующих интересней, чем детали интрижки Рейниры с собственным дядей. Скукотища.       Только вернулась, а уже вновь сорвала овации и покорила зрителей. Вы-скоч-ка.

***

      Иммунитета к безумным идеям у Эйгона, увы, не было. Только к выпивке. Потому ведомый собственным недовольством, азартом и чем-то другим, о чём он предпочитает не задумываться, Эйгон направляется к Рейнире.       У него с собой бутылка шампанского, два бокала и ворох юношеско-детских обид. Так себе набор, не тянет на джентельменский.       — Тук-тук, а вот и твой любимый младший брат.       Он застаёт Рейниру сидящей на кровати с ноутбуком на коленях. Она что-то яростно печает, долбя по клавишам. Сестра успела переодеться после застолья и смыть макияж. Без него ей лучше.       — Эймонд! — Рейнира не отрывается от своего занятия. — А, это ты.       — Ауч, — только и произносит он. — Не хочешь выпить?       Она захлопывает крышку ноутбука, отбрасывает его на кровать и молча кивает. На этот раз без шуток и подколов.       Эйгон давно не заходил в эту комнату. Тут всё осталось как прежде, закос под рококо и прочую шелуху для богатых. В других комнатах давно сделали ремонт и сменили мебель на современную и лаконичную.       Ребёнком он прятался в глубоком шкафу за бесчисленными шмотками Рейниры или под кроватью, поджидая момент, чтобы напугать ничего не подозревавшуюся Рейниру. Но чем старше становилась сестра, тем дольше ждал её Эйгон.       Пока он разливает заранее откупоренное шампанское, Рейнира выключает верхний свет, оставляя только безвкусный винтажный торшер. Она садится в глубокое бархатное кресло вместе с ногами. Босая. На ногтях чёрный, кое-где облупившийся лак.       — Хочешь ещё рассказов об Австралии? — спрашивает Рейнира, принимая бокал из рук Эйгона.       — Нет, мне хватило. Понял, что там не так уж и круто.       — В городе лучше, — она крутит бокалом, стараясь выпустить больше пузырьков. — А вот за городом да, полно всяких тварей.       — Я уже понял, Рейнира.       На самом деле Эйгон хочет спросить, почему она исчезла с концами. Почему не звонила. Почему она не отправляла имейлы. Не присылала бумажные письма, обклеенные марками с кенгуру и прочей дребеденью. Хотя бы ему. Вместо этого он выплёвывает очередную порцию яда:       — Тебе не идёт загар.       — А тебе — синяки под глазами.       Он поджимает губы и делает глоток. Затем второй. Пузырьки углекислого газа приятно щекочут нёбо.       — В детстве ты был не таким ехидным.       — Всё меняется.       Они долго молчат, сидя рядом. Наконец, Эйгон ощущает опьянение. Судя по всему, Рейнира поплыла.       — И давно ты пьёшь?       Она слегка шепелявит. Забавно.       — Где-то с тринадцати.       — Всё так плохо? В смысле…       Рейнира не договаривает, не хочет читать ему нравоучений. Эйгон хмыкает. Если у неё и было право на беспокойство, она его давно просрала.       — Меня вот что интересует, сестрица. Нашкодила ты как следует. Признаюсь, даже мне тебя не переплюнуть, а я вообще-то стараюсь, — Эйгон разворачивается всем телом к Рейнире, — но при чём тут мы? Ты не пыталась с нами связаться. Пропала с концами. Если бы Коль тебя тогда не разыскал…       Эйгон затыкается. Он вспоминает, как плакал и упрашивал родителей отыскать сестру, вернуть её домой. Помнит, как замкнулась в себе Хелейна и как Эймонд каждый день спрашивал, куда же пропала Рейнира.       Сука. Ему было всего лишь десять. Он думал, что сестра умерла. Покончила с собой, не выдержав гнева отца и истерики мачехи. А она просто, блядь, сбежала.       — Прости меня.       Эйгон не реагирует. Откидывается в кресле и закрывает слезящиеся глаза. Если бы он получил свою биографию в день десятилетия, он бы не стал таким жалким. Ну, или это всего лишь самообман, а ему так и суждено быть ущербным ребёнком, паршивой овцой в идеальном семействе. Рейнира хотя бы была на его стороне; такая же чужая среди своих.       — Эйгон, — Рейнира оказывается напротив него. — Мне правда жаль. Очень.       — Почему, сестра?       — Мне было стыдно. Да и Алисента не дала бы мне с вами общаться…       — Визерис… Отец бы оттаял.       Она вздыхает. Обхватывает себя руками и отворачивается. Ей жаль. Как же.       — Ты здесь с ним трахалась? В этой комнате?       Просто хватит с него всех этих эмоций. Он пьяный и грустный, а это — самое бедовое сочетание.       — Да.       Вот так просто и прямо. В лоб.       — На кровати. И на ковре. Даже в том кресле, где ты сейчас сидишь.       Рейнира поворачивается к Эйгону. В лиловых глазах сестрицы — пьяный блеск и дикий огонь. Подбородок вздёрнут: смотрит на него свысока.       — В нём нас как раз и застала твоя дражайшая матушка. Мне продолжать?       Эйгон сглатывает. Да, пусть продолжает. Она даже ещё более ядовитая, чем он. Есть, куда расти.       — Я была сверху. Деймон подо мной, — Рейнира стоит так близко, что Эйгон чувствует её горячие дыхание. — Только вот думаю, что ты всё это и так знаешь.       Это правда. Эйгон слышал все подробности и по многу раз, ровно столько, сколько мать их перечисляла как аргумент. Ну да, подслушивал. Он вообще-то переживал. Позже эта история стала одной из его любимых фантазий для мастурбации, сопровождающая его многие годы. Сначала Эйгон представлял, что в очередной раз спрятался под кроватью сестры и застукал их с Деймоном. Затем он воображал, что на месте Деймона оказывался он. Но самая, пожалуй, извращённая вариация заключалась в том, что Эйгон избивал Деймона и трахал Рейниру на его глазах.       На губах сестры расплывается нехорошая улыбка.       — Обидно, что я тогда так и не кончила.       Ребёнком Эйгон бредил рыцарством и сказками о чести и битвах, о магии и о приключениях, мечтал быть благородным и сильным, типа как король Артур.       Какая ирония, что из него вырос всего лишь жалкий юнец, чьи приключения никак не натянуть на романтику той эпохи: поход с матерью к венерологу в четырнадцать, в пятнадцать череда вылетов из престижных школ для богатых и не таких бедовых деток, как он. И вот, сейчас он скатился на самое дно социальной, моральной и прочих лестниц: он хочет трахнуть собственную сестру.       — Вот же, — Эйгон качает головой. — Тебе помочь? Хочешь наверстать упущенное?       Рейнира морщится. Эйгон готов к удару, более того, он на него напрашивается. Ему не привыкать. Вместо этого она смеётся и прижимает ладонь к его щеке. Прикосновение обжигает сильнее пощёчины.       —Это становится семейной традицией, не находишь? — спрашивает Рейнира.       Эйгон кивает. Льнёт ближе. Обхватывает её талию руками.       — Закроем дверь, или чёрт с ним?       Рейнира качает головой и наклоняется к Эйгону. Она целует его настойчиво и властно. Облизывает губы, пока он блуждает руками по её телу. Тёплая, нежная кожа. И это слишком похоже на то, что он воображал, только в тысячу раз лучше.       Он спускает с неё домашние брюки вместе с трусами. Ноги длинные и загорелые. На голубом кружеве влажный след. Эйгон прижимается к лобку Рейниры и вдыхает запах её возбуждения. Поднимает взгляд на неё. Сестра дышит глубоко и рвано. Эйгон понимает её без слов.       Наклоняет голову и скользит языком, собирая желание Рейниры. Это настолько хорошо, что оба не сдерживают стона.       Рейнира запускает руку в волосы Эйгона, направляя и указывая. Командует она, а он и не против.       Эйгон отдаётся процессу с жадностью и нескрываемым энтузиазмом. Он размашисто лижет и посасывает, доводя Рейниру до рычания. Она крепко держит его за волосы одной рукой, а второй ласкает грудь. Красиво.       Эйгон думает, что неплохо бы добавить пальцы. Сначала он водит вокруг входа, поглаживает и дразнит, а потом медленно вводит указательный внутрь. Рейнира тут же сжимает его стенками. В ней так жарко.       — Ещё быстрее, и я кончу, — говорит Рейнира. Её голос кажется слишком громким. Эйгон отвлекается от сестры и косится на дверь. Если кто-то услышал…       — Эйгон, — Рейнира притягивает его голову обратно, — не отвлекайся.       — Как скажешь, госпожа, — он произносит это с явной издёвкой. Однако звучит настолько правдиво и хорошо, что и так жаждущий разрядки и прикосновений член дёргается.       — Если постараешься, так уж и быть, разрешу тебе кончить.       Это чересчур. Слишком. От одной её фразы он уже готов кончить, как мальчишка. Прямо в трусы.       Эйгон вводит в Рейниру уже два пальца и засасывает её клитор. Он быстро и резко толкается внутри вагины Рейниры пальцами, пока нежно и мягко обводит языком клитор.       — Давай же!..       Он следует её просьбе-приказу в полной мере. Эйгон очень старается.       Он понимает, что Рейнира кончает по пульсирующим стенкам, обхватывающим его пальцы и по тому, как дрожит её тело. К удивлению Эйгона, она не издаёт ни звука. На мгновение ему кажется, что ей не понравилось. Пока она не открывает глаза, совершенно ошалевшие и потерянные.       Ему невыносимо сильно хочется узнать, так ли он хорош, как Деймон. И так же невыносимо будет услышать ответ.       — Иди ко мне, — Рейнира берёт Эйгона за руку.       Он тяжело поднимается и следует за ней к постели. «На кровати. И на ковре. Даже в том кресле, где ты сейчас сидишь», вспоминает Эйгон слова сестры. Он — всего лишь инструмент для удовлетворения. Помогает закрыть гештальт. Неважно, пусть будет так.       Рейнира толкает Эйгона на кровать. Стоя между его ног, она избавляется от лишней одежды. Стройная и гибкая, её бёдра со стройными роскошными ногами действуют гипнотически. Небольшая округлая грудь сводит с ума. Эйгон хватает сестру и тянет на себя. Его терпение на исходе.       Рейнира устраивается поудобнее и подставляется под жаркие мокрые поцелуи. Эйгон не только целует, но ещё и трогает, гладит, кусает. Он — путешественник, турист, зашедший поглазеть на храм и застывший, оглушённый увиденным.       — Сними с себя лишнее, — говорит Рейнира, а сама уже тянет его футболку наверх. Она руководила их играми в детстве. Понятное дело, сестрица старше, да и нрав у неё властный. Они уже выросли, но она всё ещё командует. Ведёт за собой.       Ей достаточно коснуться члена Эйгона, чтобы тот ощутил себя на вершине мира. Просто касание, всего лишь одно. Рейнира опирается на его плечо и пристраивает головку ко входу во влагалище, а затем мучительно медленно садится. Издевается.       Он умирает. Сгорает в её пламени заживо.       Так тесно. Сердцу тесно в груди.       Рейнира поднимается, а затем опускается. Покачивается. Чёрт возьми, как она двигает бёдрами!       Рейнира его дразнит. Замирает, ловит стоны поцелуем-укусом. Вновь медленно насаживается. Эйгон подаётся ей навстречу, приподнимаясь на постели. Этого мало. Ему нужно быстрее, яростнее.       Эйгон стискивает мягкую податливую плоть Рейниры. Переворачивает её, оказываясь сверху. Её длинные белоснежные волосы разбросаны по подушкам. Рейнира раздвигает ноги шире. Приглашает.       Эйгону достаточно двух, а может, трёх толчков, чтобы удовольствие стремительно покинуло его тело. Рейнира обнимает его и усыпает шею лёгкими поцелуями.       — Как же я по тебе скучала, — шепчет она.       До него доходит запоздалое понимание: сестра наконец-то вернулась домой.