Убийца Идолов

      Для начала следует осознать себя чем-то большим…

      Я делаю вдох. В турке сердито булькает кофейный напиток. Из плиты с треском вырывается полупрозрачное, васильковое пламя. Оно походит на линию колонн в заброшенном греческом храме или на небесные столпы света, низведенные до столь жалкого состояния. Счастливо урчит холодильник позади меня. Сестра-младшеклассница гремит посудой, силясь справиться с огромным омлетом. Мать в парадной, качает на груди племянника — у тёти случился, как она любила выражаться, «форс-мажор». За оконным стеклом стрекотали редкие автомобили. Хоть мы и жили в пригороде, кухонное окно выходило к самой дороге, по какой обыкновенно добирались до офисов бесчисленные и безликие взрослые. Отец говорит, что у нашего двора можно срезать, когда на шоссе возникают пробки. Это приводит лишь к тому, что пробки возникают уже у нас во дворе.       — Руна! — сквозь мерное журчание кофе послышался настойчивый материнский голос. — Отведи-ка сегодня Юдзу в школу.       Большим в протяжении… Как будто сама сущность становится длинным покрывалом и обволакивает весь мир.       — Луна, — мне оставалось только в очередной раз поправить её. К сожалению, матери никак не удавалось правильно произнести первый слог.       Впрочем, что-то подсказывало мне — она даже и не пыталась.       — Да, малыш, — мгновенно отозвалась она и сменила тему: — Передай Кавахаре-сан, что я не смогу присутствовать на родительском дне в этом году.       — Но там же все будут! Даже мама Ямады и Бэнни! — сей же час возмутилась Юдзу, наконец покончив с омлетом. Её густые бровки, точно у Хина-нингё, хмуро сошлись домиком у переносицы. Она бы сошла за милого медвежонка, будь у неё длиннее волосы. Или за панду. Ленилась Юдзу с большим умением.       Мама ответила, но я уже не слушала. Как бы ни тужилась Юдзу — судьбу ей не изменить. Некоторые события вне нашей власти.       И когда все на свете — от лучей полуденного солнца до заливистого лая бультерьера у соседки — преобразится твоей сущностью, останется лишь чахлая идея…       Допить кофе мне не дали: Юдзу прискакала на кухню в полном облачении и принялась тянуть меня за рукав блузки.       — По-ойдём! Опоздаем же! Вуф, сила лу-уны! — отчаявшись, она встала в забавную позу какого-то героя из токусацу, может, даже Ультрамана, и начала колотить меня по предплечью. Видимо, пародировала «град ударов» из аниме или чего-то подобного. В реальности, однако, её кулачки больше промахивались, а если и попадали, то особого дискомфорта мне не доставляли — так, щекотка, не более.       В конце концов Юдзу выдохлась и, с усилием надувая щеки, села в коридоре отдышаться. Теперь её скрюченная спина напоминала мне обессиленного марафонца, которому до финиша ещё не меньше трети пути, а ноги уже отказывались слушаться.       Бедная… стоит ей подыграть.       Я поддалась и встала из-за стола, так толком и не позавтракав. Отхлебнула за раз, сколько получилось, кофе и, скривившись от горечи, направилась в комнату за школьной сумкой. Мы вышли с Юдзу в начале седьмого. Дорога до младшей муниципальной школы занимала всего десять минут пешком. Но я не могла злиться. Ну, может, была немного раздражена.       Идеи живут подобно людям и животным строго отведенный срок. Но если существование зверя предопределено крошечным островком места, им занимаемым, у идей есть некоторая вольность быть везде и нигде одновременно…       — Это не дорога в школу! — насупилась Юдзу, когда мы свернули в сторону торгового района. — Опять не слушаешься маму!       — Конечно, — я пожала плечами. — Могу себе позволить.       — Это почему ещё?!       — Я самостоятельная и крутая, — для пущей убедительности я откинула волосы и выпятила грудь. — Не говоря о красоте!       Так я и осталась стоять вполоборота, уперев руки в бедра и гордо глядя на сестру. Наступила короткая, томительная тишина.       — Выскочка… Ай!.. — позарившись на святое, Юдзу тут же получила щелбан. Давненько хотелось треснуть её по гладкому лбу — уж больно хорош. Мне без макияжа далеко до такой красивой кожи. Юдзу обиженно надулась, точно домашний хомячок: — За что?!       — Старших нужно уважать.       — А сама-то!       — Самостоятельная, красивая и крутая. Мне все дозволено. Как цезарю!       — Кому-кому?       — Был такой человек. Кажется, его предал лучший друг.       — Клёво! — Юдзу восхищенно вздохнула. — Прямо как в Гандаме!       Я улыбнулась, и мы пошли дальше. В лавке на углу торгового района продавали домашние сэндвичи в бумажных пакетиках. Больше прочих мне нравился сэндвич с тунцом и майонезом. Жирный, с кучей калорий — идеальное начало пасмурного дня.       — Хочу тайяки! — моя егоза и здесь нашлась, как бы испортить мне идиллию.       — Вам с бобовой пастой или шоколадным кремом? — добродушная старушка у прилавка ловко орудовала у плиты. В воздухе слышалось приятное шипение поджаривающегося бутерброда.       — Шоколадом!       — Фи, непатриотично, — я широко зевнула, не обращая внимание на недоуменную физиономию Юдзу.       До начала уроков оставалось около двадцати минут. Я прикинула, сколько выйдет, если мы сократим дорогой через холм, и кивнула себе. Сегодня выйдет сходить и за колой! Последнюю разливал из сиропа собственного производства престарелый Тамада-сан. Какими-то образом, газировка выходила в его исполнении в разы вкуснее, нежели где-либо ещё. «Вот тебе и плюсы маленького городка!»       — Какая замечательная девочка, — старушка протянула дымящуюся вафельную рыбку сестре. Та приняла угощение со столь серьёзным видом, будто ей давали подержать императорские реликвии. — Небось вырастешь настоящей красавицей!       — Не красивее меня, — гордо парировала я и с модельным пафосом откинула светлые волосы.       — Иностранки, говорят, к двадцати уже морщинами покрываются, — обеспокоено покачала головой та, прежде чем другой покупатель отвлёк её внимание.       Я фыркнула и случайно встретилась взглядом с Юдзу. Она уже сжевала хвост рыбки, и теперь смотрелась чересчур довольной.       — Морщинка, — и важно подбоченилась.       — Ещё слово — и второй щелбан обеспечен.       Идеи умирают подобно живым, рождаются подобно живым. И потому кому-то следует следить за их популяцией…       Мы прошли тенистой аллеей и попали под листопад. Красные и жёлтые листья клёна кружились хороводом, приводя Юдзу в неописуемый восторг. Она барахтала руками, чтобы наловить побольше листьев в полёте и затем разбрасывала их кучей на вымощенную галькой дорожку. Я двигалась чуть в стороне и задумчиво разглядывала обратную сторону ладони.       Ближе к подступам холма мимо нас проскочила группа девчонок в синих юбчонках. Одного возраста с сестрой. Самая высокая внезапно остановилась, круто развернулась на кроссовке и заорала вовсю:       — Бровастик-бровастик! Брови сегодня не побрила? — крутанулась на сто восемьдесят градусов и кинулась догонять подруг.       Юдзу насупилась, но промолчала.       — Твои знакомые? — вкрадчиво поинтересовалась я.       — Бэтти из пятого. Терпеть её не могу! Такая… сволочь, — она сбилась на полуслове, явно собираясь произнести слово покрепче, но в последний момент побоялась моего присутствия.       — Ясненько, — я слегка склонила голову, изображая серьёзный мыслительный процесс. — А мне нравятся твои бровки. Густые и милые!       — Звучит отвратно…       — Во всяком случае, если будут обижать, ты можешь применить безотказное оружие — «соски в тиски», я его называю. Больше никогда тебе дорогу не перейдут.       Юдзу тупо вылупилась на меня.       — Как это? Зажать им соски?       — Именно! Или замацать грудь.       — Это сексуальное домогательство!       — Зато их больше никто замуж не возьмёт.       Сестра хотела было возразить, но не нашлась с ответом и так и прошла оставшийся путь до школы с открытым от изумления ртом.       Если не следить за полем, оно порастет сорняками. Идеи тоже бывают лишними, ненужными или попросту вредными. Положительные к тому же ценнее отрицательных, взращивающих зло во впечатлительных сердцах. И потому кто-то должен вычищать плохие идеи с общего поля…       У ворот муниципальной начальной школы дежурила сама Кавахара-сан. Бедная мать троих детей работала учителем ИЗО и классным руководителем в классе малышей. Кажется, вся её жизнь крутилась вокруг детишек самого мерзкого возраста.       — Ох, Роуз-кун, это не мужская форма? — Её английский был достаточно хорош, и она без акцента произносила мои имя или фамилию. Зато это с лихвой компенсировалось её стремлением лезть в чужие дела, особенно учеников. Совсем не японская черта, если так подумать.       Меня раздражал этот участливый тон, но я старалась не подавать виду.       — Сдаю вам бойца! — притворившись, будто не услышала вопроса, я взяла за плечи оторопевшую Юдзу и выставила перед собой, точно собачку на подиум для конкурса талантов.       — Доброе утро, Ю-тян! — Кавахара-сан расплылась в материнской улыбке и с нежностью погладила ту по макушке. — Не забыла в этот раз дневник по проекту?       — Никак нет, Кавахара-сэнтё! — сестра тут же скорчила каменную мину и с помпезной важностью театрала отдала честь. Ещё и кедами стукнула, точно пыталась каблуком шаркнуть. — Разрешите доложить об успешном выполнении поставленной задачи!.. Ай!..       Не удержавшись, я ещё раз щёлкнула её по лбу указательным пальцем.       — Ты не в Гандаме, простофиля! — и схватила за затылок, заставляя опустить голову. — Простите нас, пожалуйста. У неё меха-фаза пошла…       — Сама простофиля! — запричитала Юдзу, брыкаясь.       — Ничего-ничего, — Кавахара-сан мягко улыбнулась, — просто у Ю-тян богатое воображение.       «Вежливый способ сообщить о том, что она чудачка?» Порой я совершенно терялась в тех лабиринтах смыслов, какие стояли за многочисленными эвфемизмами местных. Частью профессионализма здесь считалось говорить как можно туманнее, полагаясь на то, что адресат верно расшифрует все символы.       — Так отчего ты в мужской форме? Что-то… гендерное? — Боже! Эта женщина даже выглядела неловко, пока пыталась подобрать правильные слова для вопроса.       — Нет, что вы! Просто мне так… комфортнее. Ноги сильно мёрзнут, доктор прописал…       — Вот как. — Судя по её лицу, она не поверила, но оставила все комментарии при себе. Потом выслушала мамино послание и покачала головой, вздыхая и охая: — Как жаль! Без Ходзё-сан праздник совсем не тот.       Представь себя чем-то большим, самой идеей. Но пусть твой взор не будет затуманен любовью к той форме, что ты по-прежнему имеешь. И оценив свой вклад в общем поле, ты поймёшь, следует ли тебе вырвать сорняк. Сорняк, каким ты возможно являешься.       Твоё существование, возможно, приносит неудобство окружающим. Но подумай теперь, не является ли оно лишь одним из многих, не принадлежишь ты к особому тренду. И ведь тогда наносимый тобою вред непоправимо возрастает. А значит — бери бразды палача в свои руки.       Очисти этот мир от поганой идеи.       Распрощавшись с Юдзу и Кавахарой-сан, я прошла ещё немного по дороге со склона, что вела к старшей частной школе, но на полпути свернула к храму. Обветшалый дзиндзя давно покосился, а с ториий отколупывалась краска. Общая запущенность сооружений сопровождалась и очевидным вандализмом: заброшенное святилище неизвестного ками стало пристанищем для наркоманов и популярным местом для пивнушек у старшеклассников. Использованные шприцы порой валялись повсюду, даже внутри хэйдэна. Говаривали, будто готовится реставрация и что крайне печально, как молодёжь не может оценить культовые сооружения славного прошлого. Решать как-либо проблему наркомании или лёгкой доступности алкоголя никто не решился — разумеется, для того сначала потребуется признать, что в лучшей стране мира существует такая проблема!       Впрочем, меня никогда не волновало, с какого возраста старшеклассникам позволяют пить или какие места любители опиатов считают своими пристанищами от власти закона. Для меня главное уединение — наверное, невероятно национальная черта для Японии, случайным образом и отпечатавшаяся в моей душе. И сложно подыскать более уединенное пространство, нежели заброшенное святилище посреди холма, отсеченное от основной черты города лесопарком.       Идеальное место для самоубийства.       Дома постоянно кто-то да находится, по улицам вечно приходится задумчивой походкой хотя бы один старичок, школа априори не подходит — словом, нет больше в мире уголка, где я бы могла со спокойным сердцем свести счеты с жизнью. Проблема лишь в том, каким образом?       Пройдя мимо покосившихся ториий по замусоренной тропе паломников, я присела на крыльцо хондэна и несколько раз похлопала опорную балку. «Че как, ками? Не приходит больше никто?» — деловито поинтересовалась я у потрескавшегося дерева балки. Разумеется, ками оставил мой неудобный вопрос без ответа. Кто-то раскатал футон неподалёку. Покрывало давно покрылось жёлтыми разводами и горсткой сухих листьев. На обратной стороне рваной подушки даже отыскался использованный презерватив. Я покривилась, должно быть, всем телом и брезгливо откинула «счастливую находку». Хорошо хоть влажные салфетки взяла. Меня пробрало омерзение на какой-то миг, что умру я среди вонючих футонов и чьего-то семени в резиновой плёнке. Может, и обнаружит меня очередная парочка, увлекающаяся экстремальными ласками на природе…       Час от часу не легче. Я попыталась выровнять дыхание и не думать об этом. В конце концов в смерти уже не имеет значения, как твоё тело выглядит со стороны. Вдобавок я столь плотно позавтракала, что полный кишечник наверняка испражнится по моей кончине не самым эстетичным образом.       Немного успокоившись, я положила портфель подле себя и принялась медленно, с упоением офисного клерка вытаскивать вещи. Заточенное лезвие, три пачки транквилизаторов, бутылка минералки и блокнот. Не густо, но для скорой смерти и этого с лихвой будет достаточно.       Вздохнув, я открыла блокнот на последней странице. Она была изодранной, в пятнах и разводах от пролитой газировки. Как свойственно некоторым подросткам, я писала когда-то стишки. И о чем же ещё писать, как не о своей наивной влюблённости? Объектом томных вздохов стала одноклассница из средней школы. Не помню уж, чем она так мне запала в душу да и… в этом возрасте говорить о разборчивости или хотя бы какой-то логике не приходится. Набравшись смелости, я призналась — подгадала момент, когда она возвращалась с практики из клуба по плаванию со здоровенным мешком и с порога затараторила о любви.       — Ох, извини, пожалуйста, Роз-тян, — она виновато улыбнулась, зардевшись лёгким румянцем и отведя взгляд, — но я не… я по мальчикам. Прости еще раз… и мне очень приятно, что ты… я не ожидала…       — Так я мальчик! — упрямо заявила я, впервые открывшись кому-то в школе. Мне всегда приходилось придумывать бесчисленные оправдания, почему я носила мужскую форму, потому как боялась, что стану посмешищем.       — Мальчик?.. Не понимаю, — она вопросительно взглянула на меня, склонив голову набок.       Я и сама плохо понимала на тот момент, но выбора не было и я пустилась в запутанные объяснения. Гендеры явно показались ей чем-то сложным и скучным, поэтому я сделала худшую ошибку в своей жизни:       — Мне кажется, я родился с душой парня в женском теле…       Последовала короткая заминка. Улыбка вновь расплылась по лицу одноклассницы, но теперь приобрела какие-то иные, тогда мне неведомые смыслы.       — Вот как, — и она прикрыла рукой губы, чуть сощурившись, — а ты забавная, Роз-тян.       Мое сердце разбили, но в целом жизнь никак не изменилась. Влюблённость прошла, а я уж забыла о том случае почти, но вот наступил период старшей школы. Мы с той одноклассницей поступили вместе в частную. Не знаю, чего она рассказала обо мне, однако с тех пор началась травля. И я знала доподлинно, что это именно она наплела обо мне — ведь смешки и слухи ходили о моем не то гермафродитизме, не то странных фетишах на члены. Когда тебя постоянно обсуждают и насмехаются жить ещё возможно, но потом невинные шутки и обидные прозвища перешли в испорченные вещи. Однажды, после физкультуры я обнаружила, что кто-то порезал мою юбку на лоскуты (в частной школе мне поначалу не разрешали ходить в мужской форме, приходилось надевать ненавистные юбку и колготки. Пришлось отсидеть алгебру в спортивных шортах и школьной блузке, пока классный руководитель не сделал замечание за нарушение дресс кода.       Отмалчиваться в тряпку не стала — выкатила учителю всё, что творилось со мной. И даже лоскуты эти показала. Естественно, одноклассницы все вместе отрицали свою причастность, выдумав у меня какой-то психиатрический диагноз, дабы убедить учителей, мол, я сама же и разорвала юбку.       — Роз-сан считает себя парнем. Наверное, решила испортить юбку, чтобы ей брюки выдали. Она же сумасшедшая. Это в её духе.       В конце концов правда осталась на моей стороне, но вовлеченность учителей лишь усилила травлю. Одноклассники, раннее никак ко мне не относившиеся, теперь возненавидели меня. А я… переполненная злостью побежала искать виновника инцидента с юбкой. Это оказалось несложно, ведь та самая одноклассница, которой я признавалась в средней школе, всем успела похвастаться о своих подвигах. Достаточно было послушать разговоры. А, как известно, тинейджеры не умеют скрывать информацию — их так и тянет кричать о себе на весь мир.       Я сорвалась. Накинулась на одноклассницу, которой ещё год назад писала любовные стишки, и принялась колотить по лицу. Перед глазами стояла пелена, а я не ощущала ничего помимо всеобъемлющей ярости. Наконец кто-то позвал её парня, который, не церемонясь положил меня на лопатки одним ударом. Кажется, он занимался в клубе по боксу: итог был закономерен. Моё полуобмякшее тело оттащили от одноклассницы и бросили валяться в пыли двора, а виновницу всего торжества понесли в медпункт.       На моё счастье никто не сообщил учителю, а медсестре нагло соврали, мол, с лестницы упала.       Медсестра не поверила, но о ситуации все равно никто так и не прознал. Не понимаю, отчего меня в тот момент не сдали. Скорее всего не хотели подставлять парня — его бы тоже отстранили от уроков, пускай он и пытался успокоить «сумасшедшую». Видимо, собака зарыта где-то там. Иначе не было бы ни одной причины не указывать на меня пальцем.       С тех пор мне позволили носить мужскую форму, но, с другой стороны, посещение школы превратилось в сущую пытку. Дохлые насекомые в шкафчике для обуви, кнопки на стульях, вечно разрисованная парта, на физкультуру меня выгоняли из класса переодеваться в туалет. «Ну ты же не девочка! Переодевайся с мальчиками!» Пытать судьбу в мужской раздевалке я не хотела и просто удалялась в туалет. Впрочем, и в туалет меня не пускали, если вдруг видели. «Ходи в мужской!» — и смеялись, а парни обыкновенно просили показать им «своего дракона». «Роз-чи, че с нами не идёшь? Или не писать стоя?». Учебники регулярно пропадали, а потом находились в мусорном ведре, испещренные на мелкие куски шредером. Поначалу учителя хмурили брови, созывали педсоветы и обязывали родителей покупать мне новые, но вскоре к матери и отцу стали все чаще подходить на работе. «Ваша дочь приносит нашему уютному сообществу столько лишних трудностей. Ей обязательно быть такой проблемной?» — примерно так и звучало стандартное обращение начальника или коллеги по работе. Матери было все равно — она работала из дома, а отец все же трудился старшим фармацевтом в аптеке и испытывал серьёзное давление на работе. Мать вскоре присоединилась, когда о моей проблемности стали говорить и в школе Юдзу.       — Руна, мне все говорят, какой ты трудный ребёнок, — и мать вздохнула, массируя виски, — понимаешь, у нас с отцом от этого некоторые затруднения. Мне в последнее время тяжелее найти клиентов… Учебники же всего лишь книжки, нет? Зачем каждый раз об этом говорить — давай мы лучше сами купим. А с родителями одноклассников поговорим как-нибудь на… номикае.       — Проблема не в учебниках, мам… Меня травят.       — Сейчас и вправду противный возраст у подростков, а ты ещё и выделяешься так… но не стоит же преувеличивать? Ну повредничают и перестанут к следующему году.       — Учебники рвать — это по-твоему «повредничают»?       Стоило рассказать и о других «шалостях», но я была слишком изумлена её безропотностью… Я не верила, что она в самом деле полагает временными трудностями переходного возраста подобный вандализм, но почему-то предпочитала создавать эту иллюзию, параллельный мир новых смыслов. Неужели несколько потерянных клиентов для неё куда важнее, чем я? Или… все дело в том, что я иностранка?..       Я не знала, что и думать. Кого подозревать во всех смертных грехах. Кому сказать? К кому обратиться?       До разговора с матерью я хотела перевестись в другую школу, выйти на домашнее обучение — что угодно. Лишь бы избавило меня от необходимости посещать ту преисподнюю. Но я разуверилась в родителях. Может, меня и переведут. Может, все останется позади. Но это не изменит одного простого факта — я чужая. Сорняк среди цветочной поляны. Мои проблемы никогда полностью не решатся, сколь часто бы я не меняла место проживания или учёбы, всеобщее презрение будет преследовать меня повсюду. Я неблизка, противна другим одним своим существованием. Даже родители видели во мне непосильное бремя.       Так для чего я живу?       Простой, казалось бы, вопрос, но на него не было ответа.       Я не имела каких-то чётких интересов или пристрастий, училась посредственно, в спорте звёзд не хватала, языки (кроме английского) давались мне трудно, каких-то целей у меня тоже не было. Я же совершенно пустой человек! Занимаю чьё-то место в обеспеченной, приличной семье, пока кто-то живёт в детдоме или вовсе не имеет пристанища для жизни. Пожалуй, будет лучше, если я пропаду. Раз и навсегда.       Поначалу для родителей это будет шок, но потом… они даже спасибо скажут. Как полегчает их жизнь и улучшится быт, будет в пору и горевать. Но стильно и со вкусом — так подобает приличным семьям.       А Юдзу? Что ж, придётся ей самостоятельно ходить в школу и смотреть новые эпизоды Гандама без меня.       Я затянула потуже резинку от галстука на предплечье, открыла минералку, высыпала в неё горсть таблеток. У меня не будет много времени после принятия транквилизаторов — нужно поскорее вскрыть вены. Но, разглядывая блистающее в утренних лучах солнца лезвие, я подумала, а чего бы не поменять порядок? Теплой ванны у меня нет, но выдержать боль, наверное, смогу.       Кивнув сама себе, я покрепче взялась за лезвие и зажмурилась. Сейчас или никогда!       Просто проведи, не взирая на боль, вдоль вены. Раз и все!       Я глубоко вдохнула и решилась. Осторожно нажав кончиком лезвия на голубую полоску на запястье, я собиралась резко отдёрнуть руку, дабы разом вспороть как можно больше кожи, но тут…       Чья-то рука взялась из ниоткуда столь неожиданно, что я оторопела. Она больно схватила меня за кисть той ладони, какой я сжимала лезвие и отвела её.       Подняв голову, я встретилась с настойчивым взглядом какой-то девчонки. На ней была форма нашей школы, но волосы покрашены в розовый, что, мягко говоря, запрещено.       — Н-не делай этого! — сипло пробормотала она и закрутила головой. — Не смей! Не надо!       — Ты кто такая вообще?.. — только и выдавила я, потянув руки к себе. Незнакомка оказалась гораздо слабее, нежели я думала. Мне без особых проблем удалось вырваться из её хватки.       — Н-нумаути Томоко из твоего класса…       — В первый раз тебя вижу…       — И-и я люблю тебя, Розу-кун!       — Что?..       — Б-больше всех на свете! Ты меня вдохновляешь жить дальше и мечтать, быть смелой и стремиться к своим целям. Ты замечательная! Самый замечательный человек, которого я знаю! Поэтому… — она всхлипнула и заплакала, глотая крупные слезы. — Поэтому не смей так кончать с собой! Пожалуйста…       Наступило молчание, прерываемое только плачем незнакомки. У меня знатно отвисла челюсть — я даже позабыла, что собиралась резаться.       — Да я тебя в первый раз в жизни вижу!.. — наконец отреагировала я. — И как ты меня нашла?!       — Ты не сильно будешь злиться, если я скажу, что проследила за тобой от самого дома?..       — Ты что?!       — Прости-и! Но я боялась, что ты собралась покончить с собой.       — Да откуда ты это знать можешь?!       Откровенно говоря, от неизвестной у меня пробежали по коже мурашки. «Как много она знает?» Да даже если и знает, то откуда? Я не видела её в классе за те полгода, пока шла травля. Возможно, она сидит на надомном или сама прогуливает школу, но в таком случае ей не могло быть известно и обо мне. Да и эти волосы… Учителя бы тут же дали от ворот поворот, стоило бы им завидеть чудные розовые локоны. Ещё бы и дисциплинарное взыскание всучили.       Что-то её версия не складывалась с фактами — налицо наглая ложь. Но для чего? Или же?..       — Гребаная сталкерша! — у меня сперло дыхание, и я неуклюже поползла по крыльцу от плачущей незнакомки. Перед собой я махала унылым лезвием бритвы, точно бы это кого-то испугало.       — Нет-нет! — через всхлипы пыталась оправдаться та и выставила в знак протеста руки. — Я-я вовсе не специально. Правда-правда… я только случайно заметила, что ты из аптеки украла…       — Ты даже там за мной следила?!       Господь милостивый, транквилизаторы я похитила со склада, когда отец однажды попросил ему принести на работу бенто. Меня пустили в рабочее помещение, где не было камер. Подобный шанс навряд ли бы ещё представился, поэтому я и схватила несколько пачек прямо из пластикового бокса. Мне было невдомек, что на следующий день проводилась инвентаризация. Недосчитавшись нескольких медикаментов, отца обвинили в халатности и оштрафовали. Весь месяц меня грызла совесть, но я не могла выдать себя — иначе о суициде пришлось бы забыть надолго. Да ещё и общаться всю оставшуюся жизнь с психиатром…       Если она меня заметила прямо в аптеке… Постойте, но там же никого не было? Я могла побится об заклад, что тщательно все проверила. Эта мадам где-то пряталась? Что-то в её версиях не так — даже если она и проследила за мной аж до аптеки, ей бы пришлось спрятаться внутри и незаметно покинуть помещение, когда я удалилась. Либо меня обманывают, либо я имею дело с человеком-невидимкой.       — Нет, ты все не так поняла! Я не в том смысле, что специально за тобой следила…       — Так все-таки следила?! Да что с тобой не так?! Каким образом, твою мать! Черт, это впечатляет! Тебе нужно стать ниндзя, когда вырастешь, или федеральным агентом!       — Э-э?.. — лицо незнакомки до того вытянулось, что она перестала плакать, только носом шмыгала. — Но я не… ты все не так поняла!       — Точно! — я опомнилась. — Ты откуда вылезла и какого хрена меня преследуешь?       — Я твоя одноклас…       — Ни разу за полгода тебя не видела!       — Наверное, не заметила… Я такая неприметная, знаешь… — и она глупо захихикала, а я на всякий случай отползла ещё на метр от неё, больно ударившись затылком о деревянную балку. — Ой! Ты в порядке?       — Нет! — огрызнулась я и вскочила на ноги. — Сука, нихера я не в порядке! А по мне не видно? Меня весь мир отвергает, а теперь ещё оказывается, что какая-то больная на голову преследовала меня!       — Но я просто волновалась… — неизвестная так и поникла, печально втянув голову в плечи и опустив взгляд.       — А нормально подойти ко мне нельзя было?! — Слепая ярость, прежде подавляемая, ныне бурлила во мне, заставляя щеки и руки алеть. Сердце не переставало гулко стучаться о грудь, точно сумасшедший в дурдоме, целенаправленно бьющийся о стенку головой. Жар гнева то поднимался, затапливая лёгкие, то вместе с выдохом опускался на самое дно, к диафрагме. Казалось, ещё немного и я начну дышать огнём.       — Прости!       — Да чего ты все извиняешься… Особенно после того, как сто раз подтерлась моим личным пространством! Ты больная вообще?!       — Знаешь, — вдруг вспылила она, — я тебя от худшей ошибки в жизни пыталась спасти, а ты только обзываешься!       — Прикинь, мне до ужаса стремно, что за мной полгода кто-то втихую наблюдал! — взревела я, всплеснув руками. — То есть когда меня поносил весь класс, когда со мной отказывались общаться и отвергали, ты сидела себе тихонечко и смотрела, а стоило мне наконец решиться… решиться, черт! — я почувствовала, как уже слезы стекают по моим щекам, а в горле поперёк стал ком. — Дерьмо собачье! Вот что! Нахер мне сейчас сдалось твое спасение! Я больше ничего не хочу! Ни с кем иметь дела не желаю! Проваливай, откуда припёрлась, тварь!       Последние слова я будто выплюнула — извергла из себя через боль и стоящий ком в горле. С хрипотцой прокричала на всю округу… И тут же заткнула рот руками. А если меня услышат? Кто бы не явился на шум, ничего хорошего меня не ожидает.       Я огляделась, прислушалась — тихо. Никаких лишних звуков. С облегчением вздохнув, я внезапно обнаружила, что незнакомка растворилась в воздухе, точно бы её никогда и не было рядом. Пропала? Вот так взяла и смылась? Или снова спряталась? Боже, сколь мерзким ни было её поведение, у неё определённо имелся недюжинный талант к бесшумному передвижению.       Оставшись вновь наедине с собой, я ощутила приступ жгучей усталости. Той, какую обыкновенно испытываешь после разгрузки целого вагона ящиков или несколько километровой пробежки. Уйти в мир иной уже не хотелось — душевных сил для волевого действия тоже не хватало. Распластавшись по крыльцу заброшенного святилища, я почувствовала, как медленно подступает дрема. Я отдалась во власть сна… В конце концов что мне ещё делать? Жизнь не прельщала, в школу путь заказан, дома сидит мама, на прогулку нет сил. Впрочем, не было сил даже на самые простые мысли.       И таким образом я уснула. Среди прогнившего дерева обветшалых зданий и выпачканного чьим-то семенем футона — идеальное место для никому не нужной пройдохи вроде меня.       Проснулась я в начале шестого. В голове пусто, в груди ноет. Наскоро собравшись, я направилась домой, вниз по склону. По пути обратно ни о чем не думала, просто пялилась под ноги и горько улыбалась.       — Ты поздно! — На пороге дома меня повстречала Юдзу. Она как раз провожала домой своих друзей — мальчика и девочку примерно её возраста. Лицо мальчика закрывали почти полностью линзы очков. Он казался скорее астронавтом в скафандре, нежели обычным очкариком. К тому же линзы были столь толстыми, что через них нельзя увидеть его глаз. Девочка же представляла из себя такую же невыносимую егозу, как и сама Юдзу — короткая стрижка, наглая моська и фонтан энергии.       — Ох, Руна, ты сегодня поздно, — Мать обнаружилась на кухне, окружённая скомканными банками энергетиков и одноразового кофе. — С приятелями гуляла?       По всей видимости, годовалого племянника уже забрали, но работа все равно высосала из нее все соки.       — Так, по магазинам с одноклассниками пробежались… — произвольно соврала я, чувствуя как немеет живот, а по туловищу растекается ноющая боль.       Чуть позже я сидела в туалете, проклиная все, на чем свет стоял. Начались месячные, о приближении которых в побеге за самоубийством я напрочь позабыла. И проходили они на сей раз крайне болезненно. Именно в такие моменты мне и хотелось больше прочего вырезать из себя матку, разорвать её на куски, забить ту полость, что некоторые гордо именовали влагалищем, и более никогда не поминать её. Увы! Это было невозможно. В Японии стерилизации по собственному желанию добиться практически невозможно. Какой там! В стране демографический кризис! Рожай! А маточные трубы и не думай перевязывать.       — Чего так больно… — вытирая подступающие слезы, я невидящим взором пялилась в потолок. Обезболивающие не действовали. Чтобы как-то отвлечься, я залезла в смартфон. Социальные сети меня встретили парадом кошмара — одноклассники нашли очередной мой тайный аккаунт и успели загадить все личные сообщения, а кто-то и вовсе попытался взломать. Стиснув зубы, я удалила очередной аккаунт и, не имея и малейшего понятия, стоило ли создавать новый, удалила приложение менеджера с телефона. Тут мне вспомнилась та незнакомка. Как её? Нумаути Томоко? Она ведь тоже наверняка следила за мной через соцсети или интернет. А у неё был где-нибудь профиль? Навряд ли в Line, такие обычно в Twitter или Instagram сидят. Из любопытства я ввела её имя в поисковую строку. Маловероятно, что она под своим именем где-то зарегистрирована, но я и не слишком старалась её обнаружить.       Вот поисковик загрузил результаты и первый же заголовок гласил: «Пропавшая без вести старшеклассница…»       Ась? Чего?       Нумаути Томоко, 16 лет, ученица первого класса частной старшей школы R., города N., префектуры Сайтама пропала в начале июля этого года. Последний раз выходила на связь утром 03.07, спустя неделю родители подали заявление о пропаже…       «Ха-ха… Быть того не может…» — комок снова подступил к горлу, меж тем как по лицу расплылась идиотская улыбка. Это ведь шутка? Нет, здесь какая-то ошибка. Просто они тезки! Или я с именем что-то напортачила. Надо взглянуть на фотографию!       Нашла фото пропавшей и увеличила во весь экран смартфона. Розовые, очевидно крашеные локоны, жалобный взгляд и форма нашей школы.       Сердце пропустило удар. Руки покрылись гусиной кожей. Время так и застыло.       С кем же я виделась в том заброшенном храме?..