согласие на искренность.

«она умерла?». «бог ты мой!». «кто оставил чердак открытым, я спрашиваю!..». «мамочки!». «лесечка!». «ну и дура». «татьяна викторовна, мне страшно!». «мама!». На заднем дворе детского дома голоса людей сливаются в мерный гул — смерть звучит монотонно, иногда громкими детскими визгами от ужаса и смешками старших — у Леси задралась футболка, и тонкая, бледная полоска живота на фоне красного снега почти светится. Сереже хочется подойти, взять за неестественно вывернутую руку — ты ведь не могла умереть. Кто угодно, но не ты. Сереже десять, и впервые в окружении детей всем плевать на его слёзы — Стас громко смеётся над смертью, ему не до сопливого соседа по комнате. Леся лежит на снегу. Лесе пятнадцать и она только что выпрыгнула из окна. За час до этого Лесю позвал к себе в кабинет заместитель директора по воспитательной работе, потому что она украла из столовой нож — Леся говорит, что этого не делала, дрожит от ужаса, но не может не идти — воспитательница почти тащит ее за рукав по коридору, а она вырывается, кричит, что никогда больше к нему не пойдёт — Сережа смотрит испуганно, но не верит. Он не понимает — Даниил Васильевич в контексте детского дома не самый плохой человек. Но Леся лежит на снегу, и ее сердце больше не бьется. — Хочешь так же? — Сережа поднимает голову. Подносит руки к лицу — они больше не в детских ссадинах, ногти не обгрызенны до мяса — ему двадцать шесть, и он по определению не может тут оказаться. По правое плечо, привалившись к забору, стоит почти его копия. Вылепленный образ себя сильного, ничего не боящегося — он задумчиво смотрит на распростертое тело, и это не обычный кошмар. Это зачем-то вытащенное, почти поблекшее воспоминание — и он только притворяется спокойным. Скорее всего через минуту Сережа будет лежать рядом с Лесей — мёртвый, не способный что-то решать. — Это ты так хочешь, — нервно поводит плечами. Пусть уже вложит в руку лезвие, и закончат на этом. Страх перед самим собой иррациональнее любого другого — но так хорошо понятен. Хочется сбежать за территорию детского дома, делать может и отвратительные вещи, но знать — это мое решение. За забором будет пропасть — Сережа задерживает дыхание, когда Птица притягивает его за ворот рубашки к себе, лицом к лицу. Пахнет кровью и почему-то темным шоколадом. — Я хочу тебя защитить, — рычит он. — Перестань сопротивляться, и все будет хорошо. — Мне это не нужно, я больше не ребёнок, — ворот рубашки давит на горло, дышать почти невозможно. Сережа пытается. Сереже надо вернуться в реальность любым способом — там слишком много людей, за которых он несёт ответственность. Ответственность — я смогу защитить вас от себя. Я сильный, я справлюсь. Леся все ещё лежит на снегу, но Леся мертва уже шестнадцать лет. Сначала он научился жить без неё расщеплением личности. Теперь может и сам. Он сильный. Он может. Птица, уловив движение мысли, кривит губы в презрительной улыбке. — Предлагаю сделку, — он отступает на шаг. — Я уйду, если ты сможешь выйти за ворота. Вперёд. Сережа, оглянувшись, понимает, что калитка все это время была открыта. Страх надавливает на сердце, заставляя остановиться — Птица отвратительный друг, он делает больно и пишет кровью письма, полные ненависти — но он стабилен. Жизнь без него представляется с трудом. Хотя с ним, в целом, жизнь на само понятие жизни не особо похожа. Сережа судорожно выдыхает и делает шаг за ворота. Если пойти прямо, то найдёт дорожку, протоптанную до общей курилки. Курить хочется — значит надо идти. — Куда же ты, Сереж? — твою мать. Он заметил. Подал голос, из-за которого ноги становятся ватными — животный страх заполняет все тело, и бежать больше нельзя. Даниил Васильевич за спиной точно обвинительно улыбается. Он знает куда Сережа идёт — значит сейчас поведёт к себе в кабинет, начнёт выговаривать, что хорошие дети так не поступают. — Ты не посмеешь, — Птица за секунду оказывается рядом, чтобы схватить за ворот и оттащить обратно на территорию. Сережа не удерживается на ногах — корка снега ломается под лопатками, ледяная влага пропитывает рубашку. Птица стоит напротив Даниила Васильевича, и Сережа вдруг чувствует себя смертельно уставшим. Подняться больше нет сил. Он уже не владеет своим телом, он проиграл. Какая разница что сказал бы завуч? Ему не десять лет, ему можно курить, тем более за территорией. Надо было перебороть себя хоть раз. Осуждение взрослых не так страшно, когда ты сам вырос. Сережа отворачивается — и Леся смотрит ему прямо в глаза. Зеленая радужка медленно темнеет, уступая смерти. Сережа закрывает глаза. В воздухе пахнет горелой плотью и страхом. Он подскакивает в ужасе, чувствуя, как тело начинает сводить непонятными почти болезненными судорогами. Твою мать. Нет. Все же было хорошо. Какого черта. Не остановишься — закончишь вот так. Зажимает рот ладонью, чтобы не разрыдаться. Блять, какой же ужас. Да почему это опять происходит, неужели так сложно дать хотя бы одну спокойную ночь. С чего он вообще решил, что вернётся домой, что можно не брать таблетки, что начинать отношения — это хорошая идея. Потому что идея дерьмо как ни посмотри. Рядом шуршит одеяло, и Сережа в ужасе отшатывается. Господи. Закрывает глаза на пару секунд, чтобы потом всё-таки коснуться ногами холодного пола. Ему не десять, он вырос. Он может защитить. Вот только — себя? Его, спящего рядом? Старается как можно тише уйти на кухню, хотя больше хочется остаться рядом. Рядом — точно не заснуть, но хотя бы слушать спокойное дыхание, пытаться представить, что все может быть хорошо. Что он адекватный, что кошмары исчезнут самостоятельно, и что он — тоже. Май выдыхает в квартиру холодом — Сережа в ответ сигаретным дымом и собственными слезами отчаянья. Может умереть было и не такой плохой идеей. В какой-то момент капельницы сменились таблетками — получилось бы спрятать куда-нибудь под язык или выплюнуть пока медсестра ходила по «палате смертников». И не было бы больше одной четкой, давящей, шумной мысли — ты ужасный человек. Тебя не должно существовать. Ты плохой, прямо как в детстве. Хотя Сережа ещё тогда остро чувствовал — плохих детей не бывает. Да и хороших тоже. Люди вообще довольно серые и безэмоциональные, там не до хороший-плохой. Там только — принимаю я тебя или нет. Осознание пришло после недолгой идеализации всех вокруг из-за десяти лет одиночества — они с Марго на третьем курсе не разговаривали полгода. Отдать Денису должное, он умудрялся писать диплом, работать с ними попеременно и отбрасывать перманентную идею «давай уберём ее из разработчиков». Если бы не Денис, все бы сдохло на этапе не до конца реализованной идеи ещё тогда. Денис попросил закрыть рот и работать. Денис спас соцсеть. Марго спасла команду — поймала на крыльце универа после пар и долго говорила. Сережа тоже — срывался на ней как мог всей той накопившейся злостью. Обидой — меня не захотел слушать даже Денис, он сказал работать, а я не могу, я слишком сильно тебя презираю. Но когда Марго сказала «я так не могу больше, давай поговорим честно, я не буду тебя осуждать» Сережу отпустило. Он не знал что надо произнести, чтобы попасть в одну маленькую горящую в сердце точку и вернуть доверие одним предложением — у неё получилось. Она и правда не осуждала. Не осуждала, чтобы потом — «Разумовский, ты вообще ничего не понимаешь? Я знаю, ты боишься, но у любого страха есть предел! Ты буквально сидишь на пороховой бочке и пытаешься себя убедить, что это не шипение фитиля, а шум моря! Ты скоро подорвёшься, и будет хорошо если только ты!» Она, конечно, была права. Проблема была ясна ещё после выпуска из универа — обрисовалась в самых ярких красках. Странно только, что удалось продержаться так долго. Потом в больнице, уже привычной, было похожее. Он сидел, и перед глазами все больше расплывались очертания широкоплечего мужчины в очках — тот смотрел неотрывно, опустив подбородок на сложенные руки. Ничего не записывал и не говорил — просто наблюдал, и это было хуже всего. Сережа точно чувствовал бы себя обезьяной в зоопарке с отвратительными условиями содержания, если бы к тому моменту мог чувствовать хоть что-нибудь. На третий день он начал говорить. Сначала о погоде, потом о безвкусных обедах, методах терапии и отрицании теста Роршаха. Слова сливались в одну тонкую нить повествования без начала и конца, шум моря на фоне. И под конец монолога оно взорвалось. — Сергей, вы поступили к нам в момент острого кризиса, который уже не было возможности купировать разговорной терапией. Вы действительно особенный пациент, вам не сообщали другие врачи? Вы так боитесь потерять контроль, но выходить из курса препаратов вам ещё страшнее, вас пугают не проявления болезни, а само ее существование. Вы боитесь себе признаться в том, что у неё должна быть причина, строите защитные механизмы сверх того, что сделала ваша психика в детстве, потому что уже когда-то поняли первопричину. Кто-то об этом рассказал? Случилось похожее? Постарайтесь вспомнить почему вы превратились в чудовище. Сейчас у вас должно получиться. Если бы Сережа был собой, он бы уже отвернулся от этого холодного взгляда, усмехнулся, сказал, что понятия не имеет. Или, вероятнее, вскочил на ноги, начал кричать, угрожать воткнуть ручку в глаз этому психиатру за рабочим столом, которому на самом деле плевать. Но Сережа не был собой. Ни одним из. Он, кажется, в тот момент был никем. Поэтому просто повёл плечами, потратив на это все силы. В голове гулко стучало «вы чудовище» — так хотелось спрятаться, убежать, закрыть глаза и подумать, что это сон. За полтора месяца больше похожей на карательную терапии он так и не вспомнил. А сейчас, кажется, напомнили. Решил продемонстрировать свою силу вот так? Охуительно. Молодец. Напомнил, что появился, чтобы было не так больно после очередной смерти? Так это уже не моя проблема. Больше нет. Отцепись, уйди, пожалуйста, оставь меня в покое, мне так страшно, я больше не могу. Сережа с силой цепляет нижнюю губу зубами — и в голове немного проясняется. Тупо смотрит на зажатую в пальцах сигарету, смаргивая мутные слёзы — вот так это работает? Так может… Всего один раз. Просто чтобы придти в себя. Никто не спросит, спишут на очередной приступ, будет необязательно рассказывать, что это самостоятельно, что внутри — слишком больно, и что это он — сам. Всего один раз. Надо лишь решиться пока сигарета не дотлела до конца. Всего лишь… — Я тебя потерял. Сережа тут же выкидывает сигарету в окно. Резко разворачивается, готовясь — что? Защищаться? Бить первым? К чему надо быть готовым? Появившийся за спиной всегда опасен. Другой вопрос — чем? У Олега после сна взлохмаченные волосы. У Олега — расслабленность в плечах и такое яркое беспокойство. Хочется — с ним. Хочется — к нему. И нельзя. — Извини, — Сережа стискивает пальцами край подоконника за собой, чтобы успокоиться. Если притвориться, что все хорошо, может получится верить. — Не хотел тебя будить. Не хотел, чтобы ты это видел. Хотел просто привести себя в чувства, не дать никому причинить тебе боль и… Чуть не потушил об себя сигарету. Браво. Просто гениальный ход. Сколько ещё кошмаров придется пережить, чтобы шаг за шагом дойти до точки «ты прав, я слабый»? Сережа кусает губы, давя очередной всхлип. Когда это уже, блять, закончится. Может я и хочу так же как Леся. Он же мне все равно этого сделать не даст. — Ты плачешь? Сережа качает головой. Нет, я не плачу. Я же, блять, сильный. Так что давай ты уйдёшь, а с утра не досчитаешься пачки сигарет. Так будет лучше и правильней. Не додумался забрать из комнаты телефон и разбудить Марго — придется терпеть самостоятельно. И ничего с этим уже не сделаешь. — Ты чего, бля, иди сюда, — Олег в пару шагов оказывается рядом, и Сережа больше точно не может. Всхлипывает, прижавшись к его плечу, и не понимает от чего трясёт сильнее — от паники или от пальцев, бегающих по позвонкам в попытке успокоить. Олег здесь. Он обнимает, не давая скатиться в паническую атаку, он убирает с лица волосы, у него горячие руки, и это так резонирует с собственным ощущением вечного холода. Олег здесь. Это проблема. — Извини, я идиот, — сдавленно шепчет, стискивая в пальцах олегову футболку. — Я не взял колёса, а без них совсем пиздец, каждую ночь кошмары снятся. — Не извиняйся, — Олег прижимается носом к виску, и так хочется пропасть в его спокойном дыхании. — Что снилось? — Как умерла моя подруга в детдоме. Мне казалось, я это все уже забыл, — Сережа говорит до того как решает подумать. А потом стискивает зубы, борясь с желанием всё-таки затушить эту чёртову сигарету. Сука, это все прошлое. О нем не обязательно вспоминать. О нем не обязательно всем рассказывать. Сейчас должна существовать только его взрослая версия. Никакого ребёнка, в прошлом десятилетии оставшегося без семьи. Этот ребёнок умер как только решил создать себе нового друга. — Ты в детдоме рос? Сережа кивает, заставляя себя не замечать странную сочувствующую жалость у Олега в голосе. Не нужна ему жалость. Ему только надо, чтобы уже отпустило. И хоть раз нормально поспать. — Отец умер, когда мне восемь лет было. Работал где-то на севере по полгода, нам даже тело не прислали. Мама не выдержала, повесилась через год, — Сережа отстраняется, проводя ладонями по лицу. Нормально. Справится. Переживет. — Только жалеть меня не надо, окей? Олег улыбается как-то криво. Встаёт рядом, чуть касаясь плечом, берет с подоконника сигареты. Сережа еле заметно кивает. Ну да. На такое ни у кого не находится слов. Разве что у Дениса — тот умудрился придумать миллион вариаций шутки про мать в канаве. Марго всегда осуждающе смотрела на него, Сережа — на неё в ответ. С шутками было легче. С шутками удавалось поверить, что все в порядке. — Всегда боялся попасть в детдом, — выдаёт Олег после пары затяжек, и Серёжу передергивает. Отбирает из его рук пачку — и сигарета на языке горчит привкусом сожжённого детства от одной только фразы. — Батя в мои двенадцать передознулся, и все. Каждую ночь вставал проверять дышит ли бабушка. Не знаю правда как она не слегла с сердцем, я сам ее доводил постоянно. Но она умерла только когда я в уник поступил, так что вместо детдома была детская комната полиции. — А мама? — Понятия не имею, наверное не стало при родах, — Олег пожимает плечами, чуть усмехнувшись. — Батя особо не распространялся, он больше бухал. Сережа прижимается виском к его плечу, судорожно пытаясь подобрать нужные слова. Чтобы не «мне жаль», потому что никогда это не работает. Чтобы — спасибо, что рассказал. Я с тобой и я тебя понимаю. — А с подругой у тебя что? — Олег говорит раньше, чем слова всё-таки собираются. Сережа мысленно выдаёт едкое «бля», хотя — ладно. Наверное, ты почувствуешь. — Из окна выбросилась. Я так и не знаю из-за чего. Она старше была, может пыталась через меня компенсировать отсутствие родительской любви, а потом помогать перестало. — Веселенький был детдом, — Сережа ловит тихий смешок, и от этого тянет улыбнуться. Ты даже не пытаешься сожалеть, ты сейчас существуешь внутри этого странного диалога. И мы наконец наравне. — Да пиздец. — Ладно, хер с ним, — Олег отталкивается от подоконника — Серёжу чуть клонит в его сторону отсутствием опоры рядом. — Пойдём спать. Сереже хочется — я не усну. Хочется — мне страшно засыпать, все повторится. Но Олега так приятно целовать на его кухне, делиться собственной болью и чувствовать только острое, уязвлено-детское понимание, что плевать. Нормально. Справится. Теперь хотя бы рядом есть человек, которого в случае чего можно разбудить — и он не спросит что происходит. Просто обнимет. Этого достаточно. Сереже почти больно от удивления — Олег так быстро засыпает. Всего пара минут. Блять, неужели нормальным людям это и правда даётся легко. И не снится потом всякое мерзкое, давящее. Притирается щекой к плечу — ну и ладно. С Олегом хотя бы удобно спать. Игорь, сука, все пытался либо задушить, либо спихнуть с этого своего ущербного советского дивана. А тут вот — можно оказывается просто позволить себя обнимать и расслабиться. Сережа вздрагивает в непонятно каком часу от касания — сон беспокойный, поверхностно-обрывочный. Кажется — вот сейчас, надо дотянуться рукой до телефона, чтобы проснуться, но мысли с бешеной скоростью переключаются на другое. — Бля, не хотел будить, спи, — Олег осторожно касается плеча. Сережа приоткрывает один глаз — сидит рядом уже проснувшийся, весь такой довольный под солнечным светом, падающим из окна, аж мерзко. — Хотя могу спросить что будешь на завтрак раз ты проснулся. — Кофе. Часов через пять, — Сережа утыкается лбом в подушку, пытаясь натянуть одеяло желательно до макушки, чтобы там потеряться. Ну нет. Никакого нового дня. Он заслуживает хоть немного нормально поспать в этой жизни. Олег только тихо смеётся, поднимаясь с кровати. Сережа прислушивается к закрытой двери, к шагам на кухне, к привычному щелчку зажигалки. И всё-таки открывает глаза. Внимательно осматривает комнату — значит это все ему не привиделось. Он реально проснулся у Олега в квартире и рассказал ему за ночь столько личных вещей, которые Марго с Денисом получали от него годами. Господи. Он точно заслуживает поспать ещё хотя бы час. Чтобы проснуться снова и уже точно поверить. А то вдруг это всего лишь сон во сне. Надо провести дополнительный опыт. Но Сережа в полтретьего всё-таки выползает курить на кухню — и не проходит. Олег все ещё тут, наворачивает круги от холодильника до плиты. Сережа довольно хмыкает, усевшись на подоконник с сигаретой в зубах. Охуеть. В существование этого точно будет поверить сложнее всего. Признать собственное сумасшествие оказалось довольно просто. Признать, что он теперь заслуживает хоть что-то хорошее — нет. — Кофе? — Олег спрашивает, кажется, просто ради приличия, все равно ставит чайник. Сережа кивает, катая на языке обрывки непонятных предложений. Надо что-то сказать. Типа — извини за вчерашнее? Или — давай не будем об этом говорить? Ещё можно — теперь хоть немного понимаешь на что ты подписался? Хочется отмотать время назад даже если Олег готов это все принимать. Сразу просто только наговорить лишнее, но никак не рассказывать о себе. — Вадик мне вчера все мозги выебал, — бросает Олег, зацепившись за тишину. Сережа улыбается — спасибо? Спасибо, что не спросил. — Сказал, что тебя знает, а потом начал разгонять про карму, влияние тебя на мою судьбу и прочее. Хуй с ней с кармой, но ты откуда его знаешь-то? — Это он мне татуху бил, — Сережа морщится, стараясь не вспоминать. Казалось, что Вадик отпечатался на нем не так сильно — а потом начал говорить. Вадик весь был слишком. Если бы не завышенный ценник за ночной сеанс, он бы точно Серёжу выставил за дверь. Вадик явно замечал много лишнего — и позволял себе язвительно улыбаться. — Надо его с Марго свести, у неё там тоже всякие приколы про карму и медитации. Сережа в пол уха слушает все эти истории про вадиковские духовные познания — и это режет. Олег говорит про Вадика с тем самым «слишком» — как будто о семье. Или… — Блять, вы с Вадиком встречались что ли? — хочется «нет». Хочется, чтобы Вадик его даже никогда не касался. Но Олег улыбается. От этого уязвлено-собственнически болит. — Ну так, были всякие мутки, — у Сережи на лице, кажется, слишком явно проступает это «нет» — так ярко Олег смеётся в узости кухни. — Вот только ревновать меня к нему не надо, я тебя умоляю. И вообще, как будто вы с Марго не трахались, по вам видно. — Нет, не трахались, — но воспоминание бьет в висок остро. — Ладно, один раз было, но это ничего не значит. Один раз — мы напились в ноль в общажной комнате, и вдруг вышло «может мама была права, это подростковое?». Вышло — «я не смогу доверять ни одному мужчине так, как тебе, давай?». Проверили — оказалось, что ее мама все ещё ошибается, но после почти четырёх бутылок вина на двоих это даже неплохо. Если закрыть глаза и представить, что все это угловатое, мужское вдруг сгладилось, стало другим. Или наоборот. Денис вернулся с какой-то пьянки под утро, гордо сообщил, что чуть не сломал Максу нос, а потом возмущался — я хотел тройничок! Сережа пообещал, что кинет в него кружкой из мерча МГУ, собиравшей на тумбочке пыль и месяц уже настаивающийся кофе — спать хотелось больше. И натянул Марго на плечи одеяло. — Но было же, — Олег пожимает плечами. Ставит кофе на подоконник рядом и касается губами кончика носа — Сережа чуть морщится. — Кстати, зайди в телегу, там Валика прорвало. Хватает одного взгляда, чтобы понять — реально прорвало. Взорвалось с шумом и грохотом. Копилось с декабря, чтобы — блять, наконец-то. Единственный плюс принудительного заключения в психбольницу был в том, что Валик не капал на мозг хотя бы в эти два месяца. Чтобы теперь создать беседу и: калигари. ВЫ МЕНЯ ИЗВИНИТЕ НО ПОВОД СЛИШКОМ ВАЖНЫЙ. ЧТО МНЕ ОТВЕТИТЬ? СРОЧНО БЛЯТЬ ПРОСЫПАЙТЕСЬ ПАЦАНЫ. И одна дама. Извини, Марго. Сережа смотрит на скрин сообщения — «Спектакль был просто невероятный, извини, что не смог тебя дождаться, завтра на работу рано утром. Хочу сказать, что ты восхитительный, я не знаю как так выходит, что с каждым появлением на сцене я влюбляюсь в тебя все сильнее)». Валик, видимо, молчал так долго, что этот его Дима решил взять все в свои руки. Вот она, хваленая актерская решительность с умением восторженно кидаться в любую пробу. Естественно, пока она не касается личной жизни. — Сука, Гашпаров, сын ты проститутки, иди нахуй, — шипит Сережа, уже привычно зажимая кнопку записи кружка. Раз уж все перезнакомились, можно больше ничего не скрывать. — Тебе Дима твой прямым текстом все сказал, замечательно, хватаешь его за ручку и тащишь знакомиться с нами. Мое мнение тебе зачем? Скажи, что ты тоже, вы заебали уже друг от друга бегать. Олег с усмешкой наблюдает за этим — понимает, стоит только убрать телефон. — Это ты будешь говорить? Сережа закатывает глаза — да, я. У Валика ситуация вообще другая, не надо сравнивать. У Валика нет никаких ограничений — все понятно и просто, можно было не танцевать с бубном столько месяцев. Почти готовится спрыгнуть на пол, чтобы подойти и — что? Непонятно, решится само в процессе короткого спора в масштабах кухни и отношений друзей. Сереже больше не хочется загадывать. Даже если потом будет плохо — он хотя бы выцарапает у жизни эти сутки спокойствия перед смертью. Но телефон вибрирует раньше. маргарита дмитриевна ой, кто проснулся доброе утро ему уже все это сказали! калигари. Привет, Сережа. Про мать лишнее было. Короче, у нас до восьми спектакль, а потом давайте напьёмся в театре, я так не могу больше. Сережа усмехается на «это ты где?» от Шурика, прилетевшее следом. Шурик, наверное, здесь был. Шурик заметит слишком знакомый вид из окна на фоне. И точно сделает выводы. — Валик предлагает встретиться вечером, — замечает, наблюдая как Олег готовит — и это слишком. Хочется смотреть дальше. — Предлагаю поехать вместе. — Шурик охуеет, он только пропизделся, что ты режешься, потому что решил, что я тебе ебло набил, — Олег усмехается, помешивая на сковородке картошку. Сережа болтает ложкой в кружке с кофе — Марго готовит раз в месяц по настроению, так странно смотреть на это прямо с утра. Вот значит что Шурик рассказал. Получается пытался защитить. Интересно. — На это и расчёт. Шурик и правда охуевает. Смотрит во все глаза, когда они заходят в театр, переругиваясь ещё из машины — хватит отдирать пленку, я тебе руку скотчем к спине примотаю. Сережа смеётся, хотя больше хочется курить — потому что мне, сука, страшно. Потому что таблетки не убирают тревожность на уровне мыслей как бы не хотелось. Тревожность — они будут смотреть на нас. Они будут оценивать, эмоционировать ярко и честно, и меня от этого тошнит. Меня можно ненавидеть. И больше нельзя за меня радоваться. Но Олег цепляет пальцы в полутьме уже привычной арки на Большой Конюшенной — да насрать. Валик может тактично промолчит, Марго давно в курсе, а Шурик… В пизду этого Шурика. Заткнуть ему рот не будет такой проблемой. — Валик, ты должен мне коньяк! — восклицает он, начиная носиться по залу. — Я говорил, что они вместе приедут, я говорил, что они теперь мутят! — Я этого и не отрицал, просто сказал, что приедут они не вдвоём, — Валик пожимает плечами и с тяжелым вздохом ложится на сцену. — У нас два насущных вопроса: что ответить Диме и что везти на фестиваль, мы уже месяц не можем решить. — Ответь ему правду, в чем проблема? — Олег исчезает из-за спины — так быстро, так болезненно пусто. — Может он имел в виду, что я классный актёр. — Или нет, — Олег задумчиво проводит по струнам гитары у сцены — Шурик, видимо, опять пытался всех заставить орать частушки сектора газа. Они пили вместе всего один раз, а тот уже успел всех заебать. — Повод проверить. — Хер с тобой, ладно, — Валик хватается за телефон. Замирает на секунду, прислушиваясь к попыткам Олега вспомнить какую-то ноту. — Тебя бы с Митей свести, сделаете нам музыку на премьеру к следующему сезону. — Я не умею играть. — А вот врать мне не надо. Сережа задумчиво наблюдает за пальцами, перебирающими струны, устроившись в углу. Сука, Валик так прав. Олег себя недооценивает, причём очень сильно. Так хочется показать — я вижу тебя совершенно иначе. Я тобой восхищаюсь даже если ты мной нет. Ты хотя бы готов принять самую страшную часть меня. Или… Сережа потирает висок. Да иди ты нахуй. Тебя вообще никто не спрашивал. — А что с фестивалем? — заставляет себя переключиться, чтобы снова не скатиться в душащее самокопание. — Не можем выбрать что везти, — Валик тяжело выдыхает, откладывая телефон. — Точно знаем, что повезут «Эшелон», так что надо… — «Эшелон»? Правда? — Сережа кривит губы в усмешке. За март Валик успел затащить его на два спектакля — и оба оказались редкостной херней. — Тогда что угодно везите, но желательно ещё слезливей. Или сгенерите трагедию через нейросеть, всем же насрать на смысл, главное заставить зрителей поплакать, потому что котёнка на сцене пинают, правда? — Нет, не правда. Это сильная постановка про личную трагедию обычных женщин, и ты не прав. — А мы теперь ставим спектакли ради повестки, а не ради смысла? Прикольно, не знал. — Мы ставим спектакли ради людей. — Ради попытки заставить их расплакаться. Это просто грустная обрывочная сценка, выезжающая на сильных актерах. Хотите показать себя как независимый Санкт-Петербургский театр — везите интерпретацию эссе Бродского. Если тебя, конечно, реально интересует мое мнение. Сережа отворачивается, чувствуя, что его тошнит. Что он соврал — и вдруг сам себе. Потому что он мог оформить своё искусство в высказывание этой весной, но не стал. Решил спихнуть все на Марго, которая постоянно говорила «ты обещал открытие в январе, зашла с твоей инсты и сообщила новую дату, надо делать». Но в январе это имело смысл. Теперь — только триптих, выцарапанный из себя после больницы. Нахер никому не нужный. «Эрарта» всё-таки стоит сжечь. Чтобы хоть что-то сказать. От него ждали эффектного представления и задумка была — но его самого больше не было. — Кстати согласен, везите Бродского, спектакль крутой, — голос Олега вырывает из мыслей — Сережа вскидывает голову ровно чтобы поймать улыбку. Нормально. Даже если он и бездарность — он существует. Хотя бы пока его настоящего готовы принять. — Твою мать! — восклицает вдруг Валик, сев на сцене. — Кажется, в субботу мы отыгрываем спектакль, а потом у меня свидание. И становится легче. Уже дома в час ночи не может придумать что ответить новому диалогу в телеге — господи, Олег так раздражает, это невыносимо. Олег пишет: «В этот раз ты даже адекватно спорил с Валиком, удивительно», и Сереже огромных трудов стоит ответить честно, а не съехать на тупом стикере. Денис явно достиг своего пика как разработчик, когда предложил их добавить. Это было гениальной идеей.

сергей викторович просто в прошлый раз мне хотелось, чтобы валик пропахал носом ступеньки по всей своей парадной

волк Понимаю Мне тебя тоже хотелось с лестницы спустить))) — В последний раз ты так улыбался, когда Денис упал в Неву, — замечает Марго, наблюдая за попытками что-то напечатать и параллельно развязать шнурки на стоптанных асиксах. Сережа только закатывает глаза. Вот лучше бы молчала. — Он меня бесит. Марго тихо смеётся. Сереже странно — все правда может быть вот так? Вот так — проводить недели в мастерской на Васильевском, пытаясь собрать мысли и эмоции в кучу, ходить по городу ночью в одиночестве и знать — я могу тебе написать. Прямо в любой момент. Обо всем. Этого так долго хотелось, что страшно. Но в голове тихо — может попытался смириться. Значит все получится. пчелкина! Сергей, земля вызывает вас на аудиенцию У меня есть бутылка вина, а у вас сплетни! Сережа сонно протирает глаза, перекатываясь на другой бок. Подушка холодная, и это до пробуждения казалось главной проблемой. Олег взял трубку в четыре утра со словами «сука, ты время вообще видел», и стало легче. Стало возможно не замечать, что пальцы так болезненно цепляются за край одеяла после очередного кошмара. Даже вышло заснуть, а не мучать этот несчастный холст, который за неделю перекрывался раз десять. Надо было подождать, но не хотелось — все зарождающееся внутри вдруг начало распускаться, почти разрывать, и это так хотелось сказать. Словами не получалось. Не получалось это «я рад, что ты….», «я тебя…». Через эмоции было проще. Хотелось просто спать. А тут Юля разбудила всего одним уведомлением. Черт дернул ответить на сообщение в инсте пару лет назад — и вот они здесь.

сергей викторович я не пью и какие это у меня сплетни?

пчелкина! Душнила! Хотя хорошо, зато не будешь мне про Ницше всю ночь загонять А сплетни насущные — ты вообще-то недавно вломился в квартиру к моему будущему мужу, это надо обсудить!

сергей викторович бля только не говори что ты собралась выходить за него

пчелкина! Не сейчас конечно но Почему??? Хотя расскажешь при встрече, я уже спускаюсь в дикси за соком! Сережа зло выдыхает, откинув телефон. Юля была странной — слишком яркой и добродушной на первый взгляд, ей язык не поворачивался отказать. Потом правда выходило боком. Сраные журналисты точно сведут его в могилу когда-нибудь. Но Юля хотя бы была честной. И это подкупало. От этого ещё хуже было видеть это «будущий муж» — за неё вдруг оказалось страшно. Игорь явно успел нахвататься от Серёжи прекрасного букета травм, многие из которых он даже не знает как наносил. И плевать какие там менты медицинские освидетельствования в кабинете у психолога проходят. По себе известно как это просто решается. В один момент у Игоря точно сорвёт крышу. Выплеснется агрессией — как при их знакомстве на дне города с явно не собственным желанием доебаться до двухметрового мужика в оцеплении, как в новостных заголовках с очередным грубым задержанием, как в утро после ссоры, когда Игорь извинялся перед ним на коленях. Сережа не знал даже за что — скорее всего довёл в очередном приступе. Но смотреть на медленно сходившие синяки пришлось все равно ему. И хоронить ещё одну подругу сил у него точно не было. Он, видимо, ещё от прошлого раза не отошёл. Юля встречает уже с бокалом в руках — смеющаяся, довольная. История с отметкой получается почти принудительно с этим ее «посмотрите кто ко мне пришёл!». Сережа только закатывает глаза. Ну да, это я. По привычке оккупирует один из барных стульев на кухне и прокручивается на нем на пробу. Как и раньше. Ничего не изменилось. Кроме, разве что, темы диалога. Говорить с ней про премии от Афиши и съезжать коротким «ебанутый твой Игорь» было проще. — Ну и почему мне не надо выходить за Грома? — в кухне радостно-винно и играет электрофорез на колонке. — Мне пойдёт его фамилия! Сережа принимает свой фужер с гранатовым соком, потому что «хотя бы сделай вид!», и усмехается. — Недостаточно того, что он утопил тебе ноутбук? — Он извинился и купил новый, — Юля запрыгивает на стул напротив. — А ещё я заставила его ходить к психологу, так что наш смурной мент наконец превращается в человека. Ну да, конечно. Что, прямо помогло? Хотя — Сережа покачивает бокалом в воздухе — Юлю не стоит недооценивать. Она же как-то докопалась до главного секрета телеграмма, хотя казалось — мы достаточно хорошо подчистили все следы. Юлю хотелось убить. Хотелось, чтобы никто больше об этом не узнал. Но она улыбнулась — «не буду я разоблачение делать, мне просто понять хотелось, потому что факты не сходились». И каким-то образом смогла превратить это в тему для сближения, а не в инфоповод. Может уже вьёт из Игоря веревки. Его опыт общения с полицейскими явно нельзя принимать во внимание. Птице всегда хотелось вывести Игоря из себя, а потом продавить посильнее. — Сереж, я просто хочу узнать все ли у тебя хорошо, — вдруг тихо говорит Юля. — Если что, я могу написать знакомому наркологу и… — Я в порядке, — резко бросает он, оставив бокал от греха подальше. — Единичный случай. Все хорошо. Я чистый, если тебе интересно. — Как скажешь, — Юля мягко улыбается. — Кстати, почему вы с Игорем расстались? А то он не особо распространяется про свой кризис ориентации, а мне жуть как интересны подробности! Сережа пожимает плечами. Если бы он знал. Видимо поехала крыша, когда полтора года назад наконец поставили нормальный диагноз. Произошла переоценка жизни, выяснилось, что с Игорем трахаться хотелось вовсе не ему настоящему, а там… Да кто его знает что там произошло. Он не помнит. Скорее всего в этот раз самостоятельно — но в голове все равно белый шум. Осталось только резко брошенное «я видеть тебя не хочу» и недоуменное, чуть подернутое облегчением, лицо Игоря. — Спроси у него, я понятия не имею. — Я спрашивала. Сказал, что все было нормально, а потом ты как с катушек слетел. Игорь решил, что ты сидишь на чём-то тяжелом. Сережа тихо смеётся — ну почти. Бог явно любит троицу, и после Игоря был второй неудачный раз. Сказали — полежите месяц, подберем вам таблетки, скорректируем курс терапии. В итоге разве что убрали желание страдать по бывшему и дали дотянуть спокойно до этого января. На большее не хватило. — Мне бы Марго не дала. — Кстати о Марго! — Юля тут же азартно цепляется за знакомую тему. Сережа закатывает глаза. Блять, началось. — Я хочу, чтобы ты притащил свою птичку ко мне на подкаст! С Титовым вашим я бы тоже поговорила, но пока мне больше интересна женщина, стоящая во главе одной из самых популярных социальных сетей в России и почему-то это скрывающая! — Зови ее сама, Юль, — Сережа устало потирает висок. — Она считает, что ее жизнь скучная. А ещё думает что я окончательно сойду с ума, если оба моих партнера станут популярными, а я останусь в тени. Но никогда не произносит этого вслух. Юля только притворно-разочарованно вздыхает. Говорит про новый видос, про новостные обзоры, с которыми она скоро по просмотрам обгонит даже Усачева, про гостей в подкастах. С ней просто — можно решить, что ничего за пределами квартиры нет. Что они и правда всего лишь медийная тусовка и единственная проблема — упавшие просмотры в историях. Сережа на балконе натягивает рукава худи до пальцев, придерживая сигарету зубами. Блять, вот бы перестать уже мерзнуть каждую секунду. В погоде — заявка на лето, а его все равно трясёт. Нервная система явно в пизде. Смотрит на Юлю, прикуривающую свои тонкие, — ну и ладно. Все равно не планировал раздеваться. — И всё-таки ты ошибаешься, — говорит вдруг Юля, прижавшись к его плечу. — Игорь хороший человек, ему просто надо, чтобы кто-то его хоть раз выслушал. Сережа устало кивает. Ладно, если ты так считаешь, я готов в это поверить. Может тебе повезёт больше. А если нет — кто я такой, чтобы за тебя решать? Набивай травмы от абьюзивных отношений сама, все равно никто в этом мире не сможет переубедить пока не получишь от него по лицу в порыве ссоры. Залей там его перцовкой за меня. Сережа соглашается и накрасить Юлю, и сходить в пять утра в тысячный раз посмотреть как сводится Володарский мост рядом с ее квартирой, и сделать ей миллион фоток — «завалишь горизонт, я тебя сама завалю». Спорит только на предложение включить инстасамку на всю квартиру. Юля закатывает глаза — «ты реально душнила, просто разреши себе расслабиться, слушать тупые песни — это весело!». Сережа ни о чем не думает, когда репостит эту идиотскую историю с инстасамкой на фоне к себе. А потом улыбается — на неё вдруг отвечает Олег. Выкатывает миллион шуток, и от этого так ярко радостно, что становится страшно. Но — Юля крепко обнимает, пока ждут приезда такси. Может он и правда заслужил. Его вдруг окружает слишком много прекрасных людей. И, кажется, каждый из них готов слушать. Марго пишет в два часа ночи, когда Сережа уже полчаса ходит из одного угла мастерской в другой, придирчиво осматривая холст. Он выглядит слишком ярким среди сдавленности питерской студии, купленной на первые заработанные деньги. Задумчиво смотрит на это «домой собираешься? я соскучилась!» — бля, а ты не могла написать до часу ночи? Нет никакого желания объезжать весь Питер по КАДу за бешеные бабки на такси. Марго ещё тогда сказала, что покупать студию на острове — дерьмо идея, ты про развод мостов не подумал? Видимо нет. Видимо слишком хотелось отгородиться от всего мира. А ещё работать именно на Ваське, потому что мама слишком часто водила сюда гулять, когда у неё ещё были силы встать с кровати. Денис почти катался по полу, когда Сережа всё-таки впервые дошёл до психотерапевта и пришёл жаловаться — «так ты ебнутый во втором поколении, семейная традиция?». Тогда ещё пытались подтвердить теорию Марго про пограничное. А потом Сережа не пришёл на вручение диплома из-за так жутко стучащего в голове «шизофрения», и все охуели. Так что отсюда не уехать. Не в этой жизни точно. И видимо не сегодняшним вечером. Сережа улыбается — хотя? Есть хотя бы шанс доебаться.

сергей викторович олег ты спишь?

Смотрит на тут же прочитанные сообщения — вау. Марго вроде бы за столько лет научила ценить чужое время и личное пространство, но это все равно слишком сильно бьет в сердце. Бьет — я тебе важен. Наплевать, я давно не считаю, что я исключительный, но спасибо, что хотя бы для тебя все ещё. волк Зависит от того что тебе надо

сергей викторович сущая мелочь заберёшь с васьки?)))))

волк Ты че конченый? Я не собираюсь ехать из центрального района по всем ебеням, чтобы потом снова вернуться в центр

сергей викторович бля ну пожалуйста это вопрос жизни и смерти я тебе отсосу и скину бабки на бензин умоляю

волк Ну раз так)) Есть идея получше Благовещенский же без пятнадцати сводится на двадцать минут, буду ждать с другой стороны

сергей викторович тогда без денег на бензин

волк А отсос все ещё в силе?

сергей викторович сейчас договоришься и он тоже отменится

волк Сейчас договоришься и я никуда не поеду И всё-таки поедешь — Сережа не знает плакать или смеяться, когда с другой стороны ещё не сведённого моста мерный гул туристов взрывается инстасамкой из колонки в тачке. Сережа только знал, что он будет здесь — ты ведь тоже?…. я скучаю. Ты работаешь, я тоже, все окей, но без тебя тошно. До этого встречаться раз в месяц казалось нормальным, казалось — я обрадуюсь, если не будет и этого. Но теперь мне, кажется, нравится говорить с тобой по вечерам, слушать истории из тату-студии и, бездумно черкая первой попавшейся ручкой в скетчбуке, не замечать, что там снова появляешься ты. — Я поставлю этому такси ноль звёзд, — бросает он стоит только подойти. Олег курит, опершись на капот, и тихо смеётся. Сережа задумчиво оглядывает набережную — туристы у спуска, мимолётные прохожие. Я столько считал тебя конченым и агрессивным, думал, что на каждое слово почувствую на себе осуждающий взгляд, а тут ты… такой. Ты живой. Ты вдруг шутишь, потому что начал мне доверять. Или я тебе. В целом, не важно. Сережа усмехается. Пара туристов? Значит никто не заметит. И, не дав себе передумать, подаётся вперёд — Олег не отшатывается, но и не отвечает. Кажется, роняет сигарету. Сереже хочется смеяться, потому что это месть. А ещё целовать тебя на набережной — это красиво. — Все, поехали, пока нас не отпиздили, — со смехом запрыгивает на переднее. — Парканешься где-нибудь у Спаса, отсосу тебе прям там. Олег с ничего не выражающим лицом захлопывает за собой дверь, медленно отъезжая. Так и не переключает песню. И, моргнув пару раз, усмехается. — Сука, ты ебанутый. — А, ты только сейчас понял? — Сережа довольно откидывается на сиденье. — Переключи это дерьмо, умоляю, мне хватило Юли. Олег молча достаёт из бардачка аукс. Сережа копается в аудиозаписях долго — что тебе должно понравиться? У меня там абсолютный бардак от французских групп до фонка. Но Олег на светофоре опускает ладонь на колено — просто так, ощущением сопричастности. И Сережа включает первую попавшуюся от краснознаменной дивизии. Не имеет значения. Я ведь был готов прослушать экскурс в группу аквариум, а потом пару их песен под гитару с плохой связью. Значит можно надеяться, что ты тоже. Но Олег паркуется не у Спаса и не проезжает его, чтобы свернуть на Восстания. Они даже не доезжают. Останавливаются у Марсова поля и Олег, закуривая, вдруг улыбается — хочешь тебе сирень спизжу? И в этом «достань вот ту ветку, она красивая» хочется потеряться. Сережа чуть мотает головой, пытаясь закрыть лицо волосами, чтобы позорно не краснеть. Были бы у него такие подкаты классе в девятом, может и диагноз затерялся где-то в потоке счастья, а потом неожиданно появившихся в универе друзей. — Каким ты был в школе? — Сережа улыбается, наблюдая как Олег кружит у дерева в плохо освещённом углу поля, прикидывая какую бы ветку сорвать. — Мудаком, — Олег вдруг морщится забытым воспоминанием. — Как отец откинулся мозги вообще поплыли. Справлялся курением и мордобоем. В армии полегчало, но до этого… Не знаю как меня не посадили. — А я так надеялся, что мы сошлись бы, окажись ты в моем детдоме. Не то чтобы надеялся — просто было интересно. Он и сам особо не отличался сочувствием к ближнему. Птица успел плотно привить идею собственной исключительности. Потом познакомился с Марго — с трудом, ссорами и почти ультимативными посещениями психотерапевта, но получилось об этом забыть. Интересно, кто кого бы убил первым, познакомься они с Олегом лет в двенадцать? Или срослись бы детскими травмами на фоне общей проблемы? — Это вряд ли, — Олег, улыбнувшись, всё-таки срывает ещё одну ветку. А потом подходит — и у Сережи перехватывает дыхание. Потому что целовать его на Марсовом поле оказывается ещё красивее, чем на пресловутой Дворцовой набережной. — Возвращаю должок. Сережа смотрит на сирень на приборной панели и не верит, что это все ещё происходит. Это ведь ему снится. А если и на самом деле — в какой момент оно закончится? В какой момент опять станет плохо? Нельзя надеяться на ремиссию после всего пары хороших недель. Может через пять дней наступит июнь — и все пропадёт. Но Олег рядом, Олег реально ночью вышел из дома, чтобы докинуть его до ворот во двор. Боже. Сережа еле заметно улыбается — у него ещё есть время. Потом он привыкнет, и появится шанс. — Зайдёшь в парадную на пару минут? — Олег по левое плечо усмехается, выпуская сигаретный дым из окна. — Это зачем? Сережа выдыхает. Блять, ну ты же все понимаешь, почему я должен это произносить вслух. Сегодня явно никто никому не отсосет, но хотя бы — я не хочу уходить? — Олег, целоваться в тачке — это какой-то подростковый прикол. — А типа в парадных по-взрослому? — он улыбается, щелчком пальца выкидывая окурок. — Мне кажется, в тачке будет посолидней. Ладно, пусть будет так — Сереже, в целом, все равно где его целовать. Хоть здесь, хоть в парадной. Главное чтобы Олег был. — Подниму оценку до трёх звёзд, — улыбается, касаясь носом его щеки. Олег берет за руку и чуть сжимает — Сереже кажется, что эмоция и недостаток прикосновений скоро прожгут дыру между лопаток. — Всего? — он смеётся, так и не отпуская ладонь. — Че у тебя руки такие холодные? — Не знаю, — Сережа отстраняется, неловко поведя плечами. — Просто мне постоянно холодно, когда плохо. — И часто тебе плохо? — Олег растирает пальцы в попытке согреть — и Сережа знает, что нихера это не сработает. Единственный плюс жить в Питере при всем наборе болезней, выплеснувшихся на тело, — никто не спросит почему ты летом в бадлоне. Здесь всегда холодно. Или, может, почти всегда. Сегодня по крайней мере было тепло. — Каждый день? Олег целует, но уже не так. Сереже не хочется уходить, потому что это вдруг превратилось в нежную близость, расплылось от кончиков пальцев везде — и мне жарко. Согреться можно. Ты ведь тёплый. — Убедил, пять звёзд. Олег тихо смеётся. Сережа стоит у ворот, так и не введя код, пока он не уезжает. Задумчиво оглядывает сирень — надо заставить Марго на пару искать цветок с пятью лепестками. Он точно знает, что надо загадать. Чтобы этот день не заканчивался. — Не смей ничего говорить, — заявляет с порога, когда Марго выходит из комнаты на шум в коридоре. — Да я молчу, — но думает она очень громко. И слишком понятно улыбается. Сережа находит на кухне какую-то старую бутылку из-под джина — Марго стало жалко выкидывать, теперь пылилась без дела в ожидании когда же кому-нибудь подарят цветы. Дождалась своего часа. Почти неверяще касается пальцами россыпи цветков. Красиво. Отвратительно. Сережа морщится. Ну да, на ремиссию надеяться точно не стоит. Но на себя можно. На себя — ты справишься. Ты все ещё ловишь паническую атаку от одной только мысли, что стоит найти нового врача, но это временно. Нужно немного подождать, и все наладится. А пока выйдет справляться самостоятельно. Валик пишет — «мы седьмого закрываем театральный сезон, так что зову всех отметить, а ещё хочу познакомить вас с Димой!». Сережа улыбается — наконец-то. Валик умный, такой как Игорь его точно к себе не притянет. Может хоть Дима этот окажется адекватным ментом. Даже получается устроить выходные с Марго и Денисом — просто поговорить ни о чем. К ним надо возвращаться, они должны работать втроём, импровизированный больничный как-то затянулся, но лучше позже. Как лето начнётся. Сереже может впервые за столько лет кажется, что он счастлив. Это надо отметить. А потом он просыпается, чувствуя, как потолок с каждой секундой все больше прижимает к кровати. Смотрит на солнце, ярко стекающее из чердачного окна, и от этого тошнит. Жмурится, притянув колени к груди. Блять, вот и началось лето.