Любопытство сгубило ведьму

В темноте узоры на потолке выглядели как лица, и чем дольше Аморета смотрела, тем больше они смотрели в ответ. Серебряными квадратами в комнату проникал лунный свет, делая атмосферу в спальне более таинственной. Куда только больше? Она, ведьма, находилось в одном из могущественных мест на Земле, рядом в постели с не менее могущественным чародеем. Она повернула голову к Стефану, его рука тяжело лежала на её животе, даже во сне предотвращая её попытку уйти, а лицо наполовину уткнулось в подушку. Аморета чувствовала иногда иррациональное спокойствие, наблюдая за спящим лицом, которое было всегда грозным и непоколебимым: ночной мрак почему-то делал его более человечным. Она улыбнулась, но тут же спрятала улыбку. Здесь никто не мог заметить её внезапную вспышку нежности на обычно смеющихся губах, но Аморета не признавалась никому, даже Стефану, что стеснялась проявлять такие глубокие чувства, даже наедине с самой собой. Ведьма медленно соскользнула с постели, морщась, когда нагретые между щиколоток Стефана ступни опустились на холодную плитку. На её вопросы возможно ли в Санктуме сделать теплый пол, он сдержанно вскидывал бровь, делая вид, что не понимал шутки. Тело лениво отзывалось на движения, всё ещё томясь от пылких проявлений любви волшебника. Сдержанный и холодный, он терял голову, когда они оставались наедине, превращаясь в страстного любовника, изучившего все её слабые места. Аморета потянула шею, вспоминая влажный жар поцелуев. Завтра на месте собственнических укусов расцветут алые цветы его несдержанности. Ведьма отплатила ему ровными, алыми следами, начинающимися от шеи и опускавшимися вниз, от её ногтей. Она подхватила черную кружевную накидку, и набросила на плечи. Вещь, в общем-то, красивая, но не практичная, а последние крохи тепла, подаренные ей Стефаном, таяли на остывавшей коже. В Санктуме всегда было прохладно, но Аморета ни за что бы не отказалась от своих замашек и всегда ходила в храме в легком белье и коротких накидках, будто намеренно испытывая выдержку чародея, которому было наказано охранять Святыню. С этим он прекрасно справлялся, запирая все видимые и невидимые двери, иногда прямиком у неё перед носом. Мужчина властно запрещал ей бродить по храму одной, трогать артефакты и книги, и такая категоричность только подстрекала Аморету сделать ему наперекор. Кажется, ему нравилось, что в идеале она знала только его комнату. Шикарную, двуспальную кровать в стиле 19-го века с свисающим балдахином. Шкаф, где она изредка, в такие ночи, оставляла свои вещи, когда Стефан уговаривал её остаться у него на ночь. Она оглянулась на спящего любовника, выдохнув от неожиданного прилива нежности, сжавшего её сердце в маленький комочек, а ей казалось, что оно давно обратилось в камень. Конечно, он будет против, если узнает, что она нарушила его запрет, но кто сказал, что он узнает? Ведьма вернется до того, как он успел бы обнаружить её отсутствие, а завтра с невинным видом преподнесет ему кружку свежезаваренного чая по рецепту Вонга. Аморета тихо прикрыла за собой дверь, ощущая себя воришкой. Возможно, так и было, ведь она оставалась ведьмой, даже, когда находилась в руках Стефана, отвечала ему и дарила распаляющие поцелуи. Даже, когда он думал, что она безгранично принадлежала ему, она оставалась ведьмой. Он никогда не называл ей причину своей скрытности, в общих чертах говоря, что его долг быть бдительным и ответственно исполнять свои обязанности. Аморета подозревала, что он всё ещё разделял в ней ведьму и свою возлюбленную. И первой он не доверял от слова «совсем». В коридоре совсем темно, крохотные огоньки свеч таят во тьме, едва отгоняя черноту вокруг себя. Аморета двинулась медленно вперед, сощуривая темно-зеленые глаза, жалея, что не видела в темноте, как кошка, повадки которых так любил приплетать ей Стефан. Да, порой в порыве гнева она едва не рычала и шипела на обидчика, сверкая колдовской зеленью глаз, но теплыми вечерами она сидела перед ним, преданно склонив голову к коленям, возможно, тихо посапывая от удовольствия, когда длинные и сильные пальцы мужчины путались в её волосах. Ещё одна причина её нелюбви к Санктуму — это вечный холод. Аморета любила сравнивать Стефана с его Святыней. Он фыркал на эти слова, утверждая, что он не бесчувственная каменная глыба, равнодушная к теплу. Тогда она вскидывала выразительно вскидывала брови и щурилась, после чего… Де Виардо в этот раз позволила томительной улыбке появится на лице. Его же лед она растопила. Боясь, что Стефан мог проснуться раньше, чем она бы успела вернуться, Аморета свернула в первую попавшуюся дверь. Она быстро оглянулась через плечо, как кошка почувствовавшая опасность, но это только игра сквозняка с тяжелыми занавесками. Вот. Вот очередная причина её нелюбви к обители Стефана. Вечное ощущение чужого присутствия. Мужчина однажды объяснял ей, что храм находился на особенном месте пересечения множества миров. Обрывки голосов, вечные хлопки дверей, скрипящие половицы, словно к ней кто-то подкрадывался со спины — всего лишь следы присутствия призраков другого мира. Это уняло её любопытство, но не беспокойство. В комнате к её разочарованию была одна стеклянная витрина. Внутри лежал продолговатой формы кинжал. Подобные она видела на древних ритуалах жертвоприношений. Разочарование сменилось любопытством, кровь вскипела в жилах, приказывала схватить кинжал и окропить лезвие кровью. Сильная магия была заключена в этом предмете, уж слишком много жизней он отнял. Она наклонилась ближе, чтобы внимательней рассмотреть руны, высеченные на рукоятке, когда сзади неё раздался вопрошающий, с легкой заспанной хрипотцой голос: — Любопытство убило ведьму, не слышала? — Ведьму? Разве там не говорилось о кошке? — улыбнулась она, оборачиваясь к нему. — В нашем случае подходят оба варианта. Аморета заискивающе ухмыльнулась, скользя глазами по нему вверх и вниз. Стефан пришел, как был, без рубашки, босой, в серых пижамных штанах. Зрелища более сексуального ведьма не могла бы себе представить в самых развратных фантазиях. Дальше она скользнула взглядом по волосам, обычно таким аккуратным и уложенным в строгую прическу, сейчас они были неряшливы и не расчесаны, что придавало грозному мужчине более домашний вид. Аморета фыркнула себе под нос, когда заметила несколько складок подушки всё ещё хранящих след на его щеке. И в таком виде он пришел её отчитывать? Ведьма только хотела забраться ему на руки, зарыться носом в темные, как ночь, волосы и покрывать впалые щеки короткими поцелуями, пока у него не останется другого выбора, кроме как простить её. Она склонила голову набок, как кошка промышляющая сделать пакость, когда он сжал губы в тонкую полоску и выдохнул, поднимая палец и приманивая её ближе к себе. Оставалось только подчиниться. Она обиженно надула губы и отступила от витрины, но всё ещё недостаточно близко к нему. Мужчина строго смотрел на неё, как на провинившуюся ученицу, напряжение, очертившее грубой линией его челюсть, видно даже при слабом освещении. Аморета бы не сказала, что подобный взгляд он адресовал ей впервые. В таких ситуациях, когда она поступала наперекор ему, он как будто сдерживал желание отчитать её, перекинуть через плечо и отвести обратно в спальню. Только сейчас он просто начал ходить вокруг неё, размахивая рукой в воздухе, может в тайне чертя руны заклинания послушания. — Тебе следует переставать испытывать мою выдержку на прочность, — остановившись напротив неё, Стефан прибегнул к приказным ноткам, будто перед ним стоял кто-то из его подчиненных. Аморетта вызывающе ухмыльнулась, заставляя мужчину ещё больше нахмурить густые брови. — Стефан, все границы твоей выдержки известны мне давным-давно, — ведьма невольно понизила голос, выговаривая каждое слово с манящим кокетством, — я ведь просто встала… прогуляться. — Прогулка? — он гневно обернулся к ней. Ведьма знала, что он терпеть не мог ложь, даже в невинных мелочах. — Скажи, что ты страдаешь лунатизмом, Амора. — Ты раскусил меня, — тяжело вздохнула девушка, торопливо догоняя его. Он пересекал расстояния стремительно, как ветер, изредка оборачиваясь проверить шла ли она за ним. У Амореты был выбор? Ведьма знала, что серьезно Стефан на неё не злился, просто не мог, а если даже так, то она знала, как загладить вину. — Мне просто стало любопытно. Это ведь один из трех храмов, которые монахи так тщательно охраняют. Думаешь, много ведьм свободно ходили по обители колдунов? — В этой обители есть предметы, способные убить тебя, лишить рассудка и превратить в бескровного призрака. Я не хочу видеть тебя среди мертвых. — Так покажи мне всё, Стефан. Как колдун ведьме, — она подушечками пальцев очертила теплое плечо и с придыханием шепнула на ухо. — Научи меня. — Ты не дала мне договорить, — строго отрезал мужчина, превращаясь в ту каменную глыбу, равнодушную и холодную, схожесть с которой отрицал. — Да, я колдун, но ты всегда забываешь, когда тебе удобно, что я также защитник — Земли, этой реальности и всех в ней, — Стефан перехватил её пальцы и требовательно сжал, но не слишком больно. Только для виду показать, что он злится. — В том числе и тебя. Аморета незаметно закатила глаза, когда снова услышала обвиняющие нотки в его голосе. Волшебники были защитниками Земли, в то время, когда ведьмы жили по своим законам и своим правилам, которые часто не совпадали с представлениями о мире монахов. Из-за этого было множество стычек между ними, в которых чародеи обвиняли ведьм в эгоизме и напрасном растрачивании сил. Вот только Аморета считала, что они давно прошли этот этап и была неприятно удивлена, что он снова напоминал ей о эгоизме, от которого ещё сам до конца не излечился. Мужчина высокомерно приподнял уголки рта, когда ведьма подняла взгляд. Как обычно, чувствовал превосходство над ней, зная, что её силы в сравнении с его имели ограничения. Возможно, какой-то его части на самом деле нравилась её неспособность оставаться на месте. Той самой части, которая довольно ухмылялась, когда девушка покорно опускалась перед ним на колени. Когда они вернулись обратно в комнату, Аморета заметила, что шторы прикрывали окна, пропуская в спальню тонкую полосу серебра. Ведьме ничего не оставалось, кроме как покорно пройти внутрь. Она всегда находила забавным, что в Камар-Тадже волшебники жили в аскетической строгости, под покровом которой бурлили те же человеческие страсти и слабости, присущие обычным людям. А богато украшенный храм вообще выбивался из общей концепции чистоты и простоты, которую проповедовали монахи. Дорогой, отполированный до блеска паркет, тяжёлые, богато расшитые шторы, великолепный сервиз — и так далее, и тому подобное. Всё то, что так порицалось монахами в ведьмах находило пристанище в стенах их Святынь? Стефан объяснял, что все материальные богатства на самом деле для него ничего не стоили, и главная ценность Санктума в бесконечном количестве фолиантов и защитном поле вокруг него, но Аморета не доверяла его словам. Ей казалось, что Стефан по-прежнему ощущал необходимость украшать себя красивыми вещами. Так однажды, она попала к нему в постель, словно случайно сброшенное с чьей-то руки украшение. — Ложись в постель, — приказал колдун, и остановился, чтобы проконтролировать как она послушается его. Аморета вызывающе посматривая на него, специально дразнила его, когда мягкая ткань скользнула по плечам и упала к ногам, оставляя ведьму полностью обнаженной. Стефан сбито выдохнул, так что Аморета гордо расправила плечи, подставляясь под жадный, ненасытный взгляд, которым волшебник бесстыдно ласкал каждый миллиметр кожи. — Как прикажешь, господин, — ведьма переступила через ткань и знакомым гибким движением скользнула в постель, зная как он обожал минуты покорности в их отношениях. Аморета наблюдала за тем, как он стянул с себя пижамные штаны, и прилег рядом. Сразу же стало тепло и спокойно. Она скользнула к нему под горячий бок, вводя пальчиком ведьмовские руны для приворота. Стефан усмехнулся, узнавая знаки, и рука как обычно собственнически легла на плавный изгиб талии, снова передавая ведьме искры своего тепла. — Я серьезно, — говорит он. — Прекрати это делать, иначе я привяжу тебя к постели. — Я тоже серьезно, Стефан, — она прижалась ближе, мягкой округлостью груди потираясь о его ребра. — Хочешь я стану твоей ученицей? Расскажешь мне несколько… колдовских секретов, а я буду послушно молчать. На секунду, всего лишь секунду его глаза вспыхнули огнем, который он тут же потушил. Аморета знала, каким властным стал его характер со временем, постоянные заботы и проблемы закалили его разум. Эта холодность и тихое безразличие к большинству вещей привлекали её больше всего. Это был личный сорт азарта: распалять его чувства, завладеть каждой стрункой души, только ей было позволено видеть, слышать, знать каждую его мысль! Аморета пьянела от осознания того, как глубоко она залезла ему под кожу. Игнорируя, как глубоко он был в её сердце. Сейчас его тихое безразличие злило её. Стефан расслабленно сидел на постели, прислонившись спиной к спинке кровати, выжидающе наблюдая за ней. В их паре она была манипулятором, но сама частенько шла у него на поводу. На его хриплый голос, становившийся глубоким, когда волна оргазма смывала его привычный снобизм. На властный взгляд, заставляющий стольких закрыть рот и больше никогда не заговаривать в его присутствии. Аморета оседлала его бедра, скользя ноготками по груди, изредка зарываясь в короткие волосы на затылке. Стефан лениво поглаживал талию, дыхание мужчины становилось более глубоким, а скользящие движения рук становились требовательными. Именно такими, как больше всего любила ведьма. Она мучительно медленно очертила бедрами полукруг, чувствуя, как твердеет возбуждение волшебника. — Разве я много прошу, любимый? — сладко проговорила ведьма, наклоняясь к нему ближе и целуя холодные, сжатые в тонкую линию губы. Он лениво ответил на поцелуй, словно делал ей одолжение, но она считала его пульс. Долго он не продержится. Вжавшись в него сильнее бедрами, Аморета снова поцеловала его, сначала нежно в уголок губ, потом более требовательно, скользнув внутрь языком. — Нет, — самое грубое, что она слышала после поцелуя в своей жизни. — Нет? — пробормотала Аморета между поцелуями, проводя пальцами по его затылку и слегка потянув за него, позволяя себе прижаться губами к его шее. — Нет. — Мужчина медленно повторил, предупреждающе понизив голос. У Амореты забегали мурашки по коже от глубокого, рокочущего, как гроза голоса волшебника. Сознание погружалось в алое томление, и всё, что хотела ведьма сейчас, чтобы Стефан взял её грубыми, размашистыми толчками, приговаривая о том, насколько она его расстроила. Она глубоко выдохнула через нос, пытаясь скрыть своё возбуждение, но мужчина уже его почувствовал, как дикий зверь — кровь своей жертвы. Серо-голубые глаза наполненные в свете луны голубизной, но почему-то горящие. — Закроем этот разговор, — ведьма предприняла неудачную попытку слезть с него, но обнаружила, что мужские ладони требовательно вернули её обратно. Пальцы теперь грубо впивались в кожу. Стефан подался вперед, захватывая зубами нижнюю губы ведьмы, посасывая её, облизывая, а после увлек Аморету в поцелуй. Аморета слабо простонала, обвивая руками мужчину за сильную шею и прижимаясь к твердым мышцам грудью. Биение их сердец объединилось в ритме общего желания. Она шире развела ноги для него, когда почувствовала, что пальцы впились так, что останутся синяки. Его метки. Пересохшее горло горело огнем, комната плыла и качалась перед глазами, всё, что держало её в этом мире — его руки. Властные прикосновения пальцев. Требовательно вырывающие стоны губы, медленно опустившиеся поцелуями к мочке уха, а потом — к шее, повторяя следы старых укусов и поцелуев. Удовольствие смешалось с едва ощутимой болью, но и боль, которую мужчина ей доставлял, приносила ей наслаждение. Дрожащие, непослушные руки стянули с него нижнее белье, и теперь ведьма как следует почувствовала его возбуждение. Он как обычно не давал ей времени довести дело до конца, тут же возвращая бразды правления к себе в руки. Стефан не торопился, получая удовольствие от жалких стонов мольбы, которые время от времени вырывались из неё. Пальцы мужчины ласково и умело поглаживали твердеющую горошинку. Аморета должна была терпеливо ждать, и она ждала. Покрывая его шею поцелуями, его лицо, выстанывая признания, каждое принадлежащее только ему. Она, принадлежащая только ему. Ведьма вскрикнула, когда Стефан ощутимо прикусил ухо, потянул и отпустил мочку. — Стефан… — ведьма была слишком близко, но хотела утонуть в пике наслаждения, только разделив его с колдуном. Он без продолжения понял её жаждущую просьбу, и, приподняв ведьму за горящие бедра, насадил на себя. Аморета содрогнулась всем телом от жалящего укола похоти, и принялась насаживаться на член мужчины всё глубже и быстрее. Каждый толчок высекал искры у них из груди. Стефан поймал губами затвердевший, чувствительный сосок, грязно посасывая и покусывая нежную кожу губами. Ведьма не могла больше сдерживать стонов. Пошлые звуки шлепков и женского голоса, полного мольбы, заполнили комнату. — Скажи, что любишь меня, — глухим голосом требовал Стефан, погружаясь в неё все глубже и резче. Наслаждаясь смешанным выражением ошеломления и удовольствия на её лице. Стефан двигался так, словно в ней мог растворить всю свою боль и гордость. А она откликалась на каждый толчок, и когда они попадали в общий такт не могла себя больше сдерживать. Жадно поглощала. — Скажи, что никто не делает тебя счастливой, что ты только моя. Никто больше не касается тебя так, как я, и ты принадлежишь только мне. — Да, да, да, — едва не срываясь на крик отвечала ведьма, хватаясь за крепкие мужские плечи. Она не чувствовала ног, рук, она забыла своё имя, помнила только серые глаза перед собой и его имя на смеющихся губах. Ведьма глубоко насадилась на пульсирующий член, круговым движением бедер выводя идеальную восьмерку, и закатила глаза. Дыхание срывалось на влажные всхлипы. — Я твоя, а ты — мой. Стефан жадно ловил губами каждый её стон, будто боясь, что кто-то другой мог услышать то, что предназначалось только ему. Бархатная кожа покрылась влажной испариной, но тело так горело в экстазе, что капли пота тут же испарялись с него. Быстрые поцелуи, глубокие толчки, смуглые, изящные пальчики на бледной коже твердых плеч. Ведьма была на грани бездны, в которую не боялась упасть. Он её поймает. Сладко-болезненное напряжение между ними достигло своего пика, Аморета почувствовала, как сперма толчками наполняла её лоно. От этого чувства задрожали бедра, и она вся рухнула на мужчину без сил. Он необычайно ласковый после оргазма, гладил её по волосам и что-то шептал на ухо. Ведьма никак не могла понять, что он говорил ей, тело стало ватным и непослушным, а звуки достигали ушей, словно неохотно. — Обещай, что больше не огорчишь меня, — Стефан бережно уложил её возле себя, и она пьяно улыбнулась, почувствовав почти целомудренный поцелуй в лоб. Знал, мерзавец, что после секса она не могла ему соврать. Аморета обаятельно хохотнула и облизнула припухшие, слегка кровоточащие губы. — Если у кошек девять жизней, сколько осталось ещё у меня? — Стефан закатил глаза и тяжело вздохнул. И Аморета знала, что он готов был перевернуть мир за каждую из её жизней.