Асфиксия.

      Асфи́ксия — кислородное голодание организма и избыток углекислоты в крови и тканях. Например, при сдавливании дыхательных путей извне — удушение. Асфиксия в пустоте – это его персональный ад. Его лимбо – сущий кошмар: крики, стоны боли и отчаяния, они звучат так отчётливо, прямо над ухом, пустая тёмная беспредметность не имеет ни пола, ни потолка, ни начала, ни конца. Множество кровавых рук болезненно сдавливают горло. Каждый голос, в отвратительной какофонии, наперебой кричит о том, что во всём виноват только он. Он убил, он отвернулся, он причинил боль, он не подумал о последствиях, он скрыл, он не спас, он сделал всё неправильно, неверно, ошибся в собственном тесте на жизнь.       Собственные руки тянутся к шее, в попытке освободиться хотя бы на секунду. Он знает, они не позволят ему даже отключится. Дрим был в этом вакууме не раз, в нём невозможно умереть. Ты не можешь быть убит в собственном аду. Слёзы неконтролируемо катятся по щекам и парню кажется, что его собственные крики никогда не смогли бы заглушить душераздирающую мелодию мольбы этого места.       По ощущениям проходят часы. Часы непрерывного суда над порочной, отвратительной личностью под именем Дрим. В некоторые моменты, Клэй уверен, что его сущность распадается на чёрную вязкую жидкость, пахнущую железом, сливаясь в одно большое нечто. Голоса не замолкают, принимая формы знакомых людей, они не приклонены, они кидают обвинения, от этого не отмыться. У парня нет даже возможности доказать, что всё это не правда, всё что он может – это глотать крупицы кислорода и судорожно хрипеть сквозь потоки удушья и слёз.       Когда сквозь закрытые веки начинает пробиваться тусклый тёплый свет, Дрим всё ещё не дышит. Он чувствует призрачные руки на коже и не позволяет себе сделать глоток спасительного кислорода. Всё тело болит, а лёгкие норовят разорвать рёбра, не оставляя от грудной клетки и кусочка. Дрим сжимается, надеясь просто исчезнуть, так и не открыв глаза.       Чья-то тёплая ладонь резко контрастирует с остаточными ощущениями вязких и холодных прикосновений. Клэй просто не может не потянутся ближе к успокаивающим движениям. Чужая рука ласково касается предплечья, переходя на затылок, а после зарываясь в волосы. Человек знает, что это всегда помогает. Движения совсем ненавязчивые. Комната и мысли Дрима наполняются тихим шёпотом. Ему напоминают, что он должен дышать. И лёгкие двигаются, как по команде, наконец разжимаясь и пропуская немного воздуха, быстро выпуская его обратно. Дыхание неровное, слёзы катятся по бледной коже, но их быстро стирают. Заботливые руки, веют теплом и уютом, стараются удержать человека в реальности.       —Дрим? Ты меня слышишь? — тихий голос Панза прорывается сквозь множество мыслей, о том что парень не виноват, он всё ещё слышит эти обвинения. Дрим пытается убедить себя, что он делает всё это не зря, он просто хочет быть счастливым, снова быть любимым, не испытывать на себе ненависть, чувствовать заботу и поддержку. Он хочет спокойной жизни для всех.       —Давай, тебе надо посчитать вместе со мной. — рука продолжает слегка копошиться в отросших русых волосах, пальцы аккуратно распутывают и перебирают пряди на затылке.       — Один. — начинает Панз.       — Два. — выдыхает Дрим.       — Вот так вот, молодец Клей, продолжай. Три.       — Четыре. — вдох.       Когда они доходят до десяти, Клэй дышит спокойно. Размеренные вздохи прерывают молчаливую атмосферу небольшой комнаты. Это уже пятый раз за месяц, когда они испытывают книгу возрождения на Дриме. В этот раз был испытан новый способ — смерть от чужой руки. Шея немного чешется, там отчётливо чувствуется новый шрам. Дриму вспороли горло. Хоть Панз и старался сделать всё быстро, русый помнит, как захлёбывался собственной кровью. Он помнит, как в голубых глазах напротив плескалось сожаление, страх, беспокойство.       Дрим тянется рукой к лицу, вытирая остатки слёз, и наконец поднимает веки. Тело переворачивается на другой бок, пристально всматриваясь в сидящего рядом напарника. Клэй не уверен, они больше не просто напарники, возможно друзья, тогда их дружба слишком извращённая. Она ничем не отличается от сознания каждого из них, такая же порочная, грязная и искажённая. Чужие пальцы не отстраняются, лишь замирают на месте. Дрим ловит себя на мысли, что не хочет, чтобы этот методичный процесс заканчивался.       — Панз? — имя тихо слетает с приоткрытых губ.       Голубоглазый мужчина мычит в ответ, вглядываясь в бледные напуганные глаза напротив. Они похожи на пожухшую траву в конце осени, совсем бесцветные, а ведь когда-то ярко переливались в лучах солнца и были практически неоново яркими.       Дрим поджимает губы в тонкую бледную линию. Кожа искусанная и рвётся он лёгкого нажима. Парень неосознанно сравнивает себя с ней он рвётся точно так же, от каждого нажима посильнее. Клэй больше не может справится со всем этим давлением, он устал, и всё что его заставляет двигаться дальше – это то, что они впервые так близки к завершению плана. Ещё совсем немного и светлое будущее будет у них в руках. В их руках, покрытых кровью выше локтя, от которой им не отмыться.       Клэй нерешительно приподнимает руку. Он тянется к белой толстовке Панза, безмолвно прося больше телесного контакта. И конечно его понимают. Дрима притягивают ближе, перенося его тело к себе на колени. Клетка из больших тёплых рук сжимается крепко, не позволяя коснуться холодного каменного пола. Он опять плачет, ему больно, это боль не физическая, к такой боли не привыкнуть, она колит сердце, с особым упоением разрезая кусочки остатков на элементы поменьше.       Блондин постарше вытягивает руку из хватки тонких пальцев, «почти как у пианиста, только грубее» проскакивает мысль. Собственная рука опять запускается в длинные волосы, а на виске Дрима остаётся лёгкий поцелуй. Сам Клэй лишь перемещает конечности на широкую спину, со всей силой сжимая бедную уплотнённую ткань. Парень немного ёрзает на чужих коленях, прижимаясь ближе к теплу. Ему так хочется слиться с этим обжигающим чувством безопасности, что он готов умирать множество раз, лишь бы после испытывать это блаженство на себе. Иногда, он только допускает эту мысль, всего на секунду, «Это моё искупление, за все грехи».       Тишина прерывается редкими всхлипами и подрагиваниями Дрима. Двое мужчин, с убогими моральными принципами и с переплетёнными судьбами. Они сидят, на холодном полу, подвальное помещение освещается тусклой лампочкой, свисающей с потолка. Жмутся друг к другу, как к последней спасительной деревяшке, посреди огромного, ледяного океана.       Панз всё понимает. В прошлом месяце экспериментировали именно на его возрождении. Он знает как это страшно, как боль пронзает каждую твою клеточку тела. Блондин видел своё лимбо, он знает, что его ожидает, и он предпочёл бы больше никогда не видеть его. Именно поэтому, сейчас, Панз нежно оглаживает талию своего наёмщика, перебирая спутанные пряди и изредка касается кожи щёк, носа, лба и виска лёгкими поцелуями. Мужчина понимает, телу на его руках нужна поддержка сейчас, иначе Клэй просто развалится на мелкие осколки и больше никогда не склеится обратно.       Дрим слишком лёгкий для своего роста. Дрим так и не восстановил питание. Панз часто просыпается от того, что гость его дома стоит в его в ванной, на коленях, над унитазом, корчась в попытках опустошить желудок после очередного кошмара. Они не разговаривают об этом. Как и об обилие шрамов на теле исхудавшего парня. Панз догадывается, конечно догадывается, откуда эти увечья. Имя человека, которое кричит во сне Дрим, ворочаясь под боком, намертво въелось в память.       Пара добирается до спальни, наконец поднимаясь из подвала. Клэй молчит. Панз тоже. Они поговорят завтра утром, обсудят итоги экспериментов, и снова обговорят дальнейшие планы. А сейчас Дрима укладывают на кровать, в комнате темно и свежо, из коридора пробивается свет, обводя ореолом силуэт мужчины, что со всей своей неприсущей трепетностью ухаживает за безвольным телом. Медленно расстёгивает рубашку, помогая выбраться из пут хлопка. Панз отходит к шкафу, на пол летит чужая одежда, залитая кровавыми пятнами.       Клэй поудобнее скручивается на постели, обводя взглядом комнату, но в итоге фокусируется на чужой спине. «Широкая, даже без толстовки. Красивый, подтянутый.» Дрим всегда был выше наёмника, и когда-то не менее накачанным, но год тюрьмы оставил свой отпечаток, и теперь парень совсем не возражает, когда его поднимают на руки, будто он крохотное сокровище. Он позволяет себе эту слабость, как вознаграждение за все страдания.       Панз заканчивает переодеваться, оставаясь в домашних штанах как и Клэй. Мужчина возвращается к кровати, предварительно выглядывая в коридор, чтобы прикрыть дверь. Свет остаётся гореть. Дрим говорил, что так спокойнее спиться. Панз повинуется, оставляет свет включённым каждую ночь. Кровать скрипнула, прогнувшись под дополнительным телом.       Клэй двигается ближе. Он хочет ощущать телесный контакт, это позволяет понимать, что он существует, что он живой. Руки Панза спокойно принимают льнущее тело, обхватывая талию, и помогают придвинуться ближе. Дрим размеренно дышит в грудь друга, блаженно прикрывая глаза.       Дрим – это запах сырости и муската. Клэй – Это бесконечное желание прикосновений и желание чувствовать себя нужным. Дрим раньше – это запах леса и свободного ветра. Клэй сейчас – это сломанный человек, который не оставил и следа от прежней сильной личности. Это то, что Панз выучил за последние месяцы.       Мужчина нежно проходится поцелуями по макушке, спускаясь ниже и оставляет полосу, тянущуюся по линии скулы, сходящую на шее. Клэй мелко содрогается и прижимается ближе, упираясь носом в ключицы наёмника. Они друзья, образовавшие свою связь, на выгодном контракте, с низкими моральными устоями. По-видимому, со слишком низкими, раз занимаются подобным не первый раз. Дриму нужно тепло, до ломки в конечностях, а Панз соглашается из-за гребаной жалости. Это не любовь: то как большая ладонь напрягается перемещаясь ниже по телу, сжимая бедро русого парня, то как Дрим содействует, легонько потираясь о чужую ногу, то как зелёные глаза поднимаются на Панза, в требовательном жесте о большем.       — Клэй? - собственное имя резко режет слух нежностью и непривычностью. Дрим заметил, что в такие моменты чувственности, он слышит его куда чаще, в другое же время, Панз не позволяет себе подобного.       Парень настойчивей толкается бёдрами, получая заряд удовольствия от возбуждённой плоти. Блондин вздыхает и приподнимается, нависая над Дримом. Одна рука сильнее сжимает бедро, двигая его ближе, а другая ладонь оглаживает обнажённую грудь, ненавязчиво задевая соски. В ответ на действия звучит приглушённое мычание. Клэй поднимает руки, укладывая их на шею партнёра, вовлекая его в поцелуй.       Когда дело доходит до полового контакта, Дрим превращается в настоящий беспорядок, под чуткими касаниями Панза. Каждый сантиметр его кожи оказывается залюбленным, каждый шрам оказывается поцелованным и не единожды, и множество из них перекрывается алыми отметками. Например, инициалы, что грубо выведены на внутренней стороне бедра, всегда перекрываются сильным укусом. На ближайшую неделю эти жуткие буквы «B. Q.» станут почти не заметными из-за яркого синего пятна.       Панз знает, что друзья таким не занимаются. Он всё ещё помнит, как в один из вечеров, Дрим со слезами на глазах умолял взять его грубо и без чувств. Панз быстро понял в чём заключается настоящая проблема, а инициалы только подтвердили его теорию. Клэй за год привык выражать таким способом свою благодарность, он больше не знает, как жить по-другому. Конечно, это низко пользоваться таким состоянием своего друга, но мужчина тоже не железный. Каждый раз, когда он медленно проникает в тёплое нутро Клэя, ему тошно от себя, от того, что он получает от секса удовольствия не меньше нижнего. То, как Клэй трётся о чужое тело, пытаясь доказать свою благодарность за проявленную помощь или доброту, заставляет сердце сжиматься в жалости и отвращении, в попытке принять и понять, и в попытке уничтожить это и отвергнуть.       Комната заполняется влажными звуками и тихим поскуливанием Дрима. Его волосы раскиданы по подушке. «Как настоящий нимб» думает Панз, пока сильнее вбивается в растянутое, тёплое отверстие, заставляя Клэя выгибаться до хруста в позвоночнике и громко выкрикивать имя партнёра. Дрим – это мечта, к которой прикоснулось слишком много людей, они извратили её, сделали грязной, страшной, но всё ещё оставили прекрасно недостижимой.       Последние толчки оказываются особо сильными и Клэй буквально видит звёзды, яркие и тёплые. Пальцы сжимаются в сильной истоме и оставляют красные ссадины на спине партнёра. Внутри влажно, и как только из него достают член, белое семя вытекает наружу, оставляя после себя неприятную пустоту и пульсацию. Оба парня дышат так, как будто бегали несколько кругов у дома.       Клэй получает лёгкий поцелуй, на который быстро отвечает. Он нежный и усталый, как приятное послевкусие дорогого ягодного вина. Ноги всё ещё подрагивают, отходя от сильного оргазма.       — Лежи. Я принесу полотенце. — шепчет Панз, поднимаясь с постели.       Ванная встречает холодным светом. Мужчина берёт небольшое полотенце и смачивает его тёплой водой. Глаза поднимаются на зеркало. «Насколько глубоко ты сможешь опуститься?» смеётся отражение. Оно растрёпанное, лицо покрылось румянцем, а веки прикрыты от усталости. Панз сплёвывает и плескает водой на лицо, смывая чувство вины и липкое ощущение неправильности происходящего. Дверь громко хлопает, закрывая вход в потемневшую комнату. Блондин возвращается в спальню, присаживаясь рядом с Клэем.       Дрим почти дремлет, пока его не вырывает громкий удар из цепких лап сна. Зелёные глаза поднимаются на вошедшего. В комнате тихо, а тёплое махровое полотенце проходится по коже, очищая почти от всех следов произошедшего.       Ткань скидывается на деревянный пол, а тёплую руку оплетают тонкие пальцы и тянут на себя. Парни укладываются, так же прижимаясь и накрываются совместным тяжёлым одеялом. Дриму холодно, всегда слишком холодно, поэтому одеяло зимнее и тяжёлое. — Прости меня. — говорит Клэй, утыкаясь в грудь партнёра, — Не оставляй меня       пожалуйста. Панз качает головой и укладывает подбородок на чужую растрёпанную макушку. — Никогда. Всё в порядке, отдыхай, это не твоя вина.       Они оба знают, что они ненормальные. Возможно, именно поэтому они сейчас засыпают вместе, прекрасно понимая чувства друг друга. Они будут вместе до конца, иначе вся их жизнь и все их грехи просто не будут иметь смысла.       Асфиксия – ощущение того, как ты задыхаешься, не имея возможности выбраться из тягучей субстанции своих ошибок и пороков.