Иди, пока можешь идти

Зимой в Анкоридже было достаточно холодно, чтобы замерзнуть. Снег толстым слоем покрывал землю, заваливался даже в самые высокие сапоги. Шелестел ветер. В доме, где Райли родился, не оказалось электричества. Кирпичные стены раскрошились и казались невыносимо старыми. Заброшенный, давно оставленный - с закрытыми окнами, с запертыми на четыре в общей сумме замка две двери. Внутри пахло пылью и затхлой влажностью. Снег уныло стучался в стекла. Из кухни кто-то выгреб всю утварь, оставив только старенький чайник. У Беккета-старшего вроде бы тоже были ключи - но, наверное, он был здесь в последний раз очень давно. Райли получил извещение о его смерти два года назад - еще когда работал на стройке. Пока он стоял, задумавшись, на пороге, Ильвари быстро обшарил всю кухню и сообщил расстроенно: — Он все забрал, но мы купим новое. Купим же? Райли кивнул, быстро наливая воду в чайник. На улице было морозно, но ему туда и было нужно. Уши и щеки тут же запылали ледяным огнем. Он потер ладони друг от друга и растер себе лицо, отвыкшее в Гонконге от холодной зимы. Во дворе было все так же тихо, на снегу виднелись только желтые пятна - наверное, опять где-то в округе завелась свора бродячих собак. Ильвари летел рядом. Он обычно летел вдалеке, воинственно распушив перья, но здесь съежился. — Вот тут было окно, да? — спросил Райли наконец, показывая на просвет меж двумя голыми деревьями. — Да, — подтвердил Ильвари. Словно бы мог почувствовать окно в другой мир, которого давно уже там не было. И все же Райли отчетливо помнил, как и когда понял, что во дворе его дома открылось окно. Йенси погиб в семнадцать лет. Глупо как-то, нелепо, странно. Утром еще он, как всегда, возился с фотоаппаратом и чертыхался, пытаясь установить какую-то программу на компьютер. И все было как-то легко, свободно, утро - солнечным и спокойным. Райли валялся на кровати брата, слушая его голос, и листал в Интернете новый выпуск любимого журнала, и Ильвари лежал у него на груди тяжелым жаром, и сонно дышал в лицо. К одиннадцати часам солнце наконец заглянуло в комнату, стало нестерпимо жарко, и Райли завздыхал, заворочался, чтобы Йенси наконец к нему обернулся. «Очень жарко», — сказал он, делая честные-честные глаза. Ильвари встрепенулся и обратился в бабочку - Йенси всегда смешно отмахивался, когда крылья шлепали его по щекам. Особенно утром, когда звонил будильник, а он никак не хотел вставать. «Когда ж ты уже определишься», — ворчал он, уворачиваясь от Ильвари. Сату, зайчиха, могла только вяло бурчать, как и ее хозяин, но никогда не ввязывалась в игру. Сколько бы Ильвари ее не провоцировал. И Райли всегда над этим смеялся. И, когда они шли по узкой дороге к воде, он все еще посмеивался, а его деймон летал вокруг. «Мне что, действительно уже пора определиться?» — спросил он у Йенси шепотом, чтоб Ильвари не услышал. А тот пожал плечами и потрепал его по голове. «Тебе тоже», — и улыбнулся ободряюще. Они подошли уже к самой воде, песок забивался в обувь, и было так тепло, так хорошо. Они всегда прыгали в воду с одного и того же места, с небольшого скалистого выступа, достаточно высокого, чтоб с головой уйти под воду и долго еще всплывать, до изнеможения работая руками. Райли первый это попробовал, а потом подговорил и Йенси - это было еще прошлым летом. Тогда отец впервые заговорил об отъезде, а в начале июня только сухо, скупо пожал Йенси руку и уехал - оказалось, навсегда. Райли не мог еще понять, что значит «другая семья», другие люди. Кроме Йенси у него никого не было - и целого мира кругом не существовало. Йенси прыгнул тогда первым. Облитый солнечным светом, долго ерзал на краю выступа, что-то ему там не нравилось. Сату грелась в песке поближе к воде, Ильвари сидел на плече у Райли - на этот раз в виде воробья. «Ну чего ты там застрял!» — крикнул Райли. И Йенси наконец шагнул вперед. Как-то неловко, споткнулся обо что-то, наверное. А потом была вспышка слепяще-золотого, страшного. Сату даже не закричала - она просто исчезла, оставив только чуть примятый песок. И тишину. «Ты должен был там все проверить», — строго и ясно сказал ему отец на похоронах. Райли не ответил - и вообще ничего не говорил. Вместе с Йенси со дна подняли целую, еще не проржавевшую машину, а Райли даже не знал, откуда она там взялась - никогда ведь не было. И никто не знал. Хоронили в закрытом гробу, закопали быстро, без особых речей. Йенси ничего почти не успел сделать, он только учился и подрабатывал, и Райли тоже ничего поэтому не сказал. Не мог. Не мог вспомнить, как Йенси готовил им завтраки и журил его за немытую вечером посуду, как учил чинить старую кофемашину и брал с собой в гараж, копаться в еще более старой машине, как проверял уроки и иногда даже, хмурясь, брал учебник, чтоб самому вспомнить и объяснить. И он был единственным, кто не смотрел косо из-за Ильвари. Отец уехал на следующий же день после похорон, бросив только на стол деньги. Райли не было тогда дома, они даже не попрощались. Раньше Райли бы от такого ничуть не расстроился, но в то мгновение остро захотелось вдруг вжаться в широкое отцовское плечо. Он вернулся с кладбища поздно и встал на пороге, непривычно, глухо позвав «Пап», а дом был пуст и глух. И на столе лежала эта пачка денег - как же Райли выл, когда это увидел. Вот и все, что осталось от его семьи. Когда пришлось пойти в школу, было еще даже тепло. Звали купаться - Райли отказывался. Смеялись - он терпеливо молчал. Ильвари был рядом, все еще летал или бегал, никак не мог определиться. Только вместо ярких, цветных бабочек превращался все чаще в серых угрюмых птиц, иногда - в ворона. «Я не хочу, чтоб ты был птицей, — сказал как-то Райли, — я тебе тогда буду завидовать». Они часто на этот счет шутили, потому что других уже тем для шуток не осталось. Райли пытался звать к себе одноклассников, чтобы разбавить тишину дома, но они ломились в запертую комнату Йенси, трогали его вещи, оставляли свой запах. Пока они еще были внутри, Райли сходил с ума от ревнивой злости и обиды, а когда уходили - сидел в оглушении и ступоре подолгу на диване в гостиной. И даже ветер замирал словно бы - специально, чтобы ему было пострашнее. Раньше ему казалось, что с Ильвари он никогда не будет одинок. Тогда он понял, что так было из-за Йенси. На могиле стояла только одна остроносая табличка. Имя, фамилия, дата рождения, дата смерти - и то едва влезло. Райли приходил к этому месту каждый день. Всегда приносил с собой что-нибудь. В тот день принес карамельки, любимые, их только Йенси, предпочитавший мясо или, на худой конец, рыбу, и мог есть. Положил осторожно под табличку и самыми кончиками пальцев потрогал снег - боялся потревожить. Если будни его забавляло Йенси будить, потому что Ильвари помогал, то в выходные он ходил на цыпочках и боялся даже кашлянуть. Йенси очень спокойно спал, прижимая к себе Сату, и иногда даже как-то во сне шутил, и сам над шутками смеялся. Ворочался не часто, лежал себе без одеяла - он одеяло постоянно сбрасывал, а Райли украдкой ночью снова его укрывал, - как гора, спокойный, теплый, мягкий. Райли ему улыбнулся неловко. — А мы с Ильвари поссорились, — сказал он тоскливо. Йенси, наверное, было не до того, но раньше Райли от него никогда не слышал этого самого «не до того». — Он сказал не покупать конфеты. А я подумал, что нужно. С другой стороны, Йенси всегда говорил Ильвари: «Присмотри за ним», имея в виду Райли. Ильвари, наверное, был прав. — Вы так всегда, — вздохнул Райли. — Делаете, чтоб мне было стыдно за себя, да? С тех пор, как умерла мама, за всякую свою глупость он просил прощения у Йенси. А если не просил и не понимал, в чем виноват, Йенси находил способ доказать свою правоту. От матери эта обязанность перешла к Йенси, а от Йенси, значит, к Ильвари. Потому что Йенси больше нет, напомнил себе Райли, дергаясь. Он просидел около могилы еще минуту, подперев голову руками, пока быстрый шелест крыльев не заставил его обернуться. Что-то большое, черное, в белых подпалинах спикировало на него прямо с неба. Он бы вскрикнул, но в горле запершило. — Ильвари? — слабо прошептал он, прикасаясь к черным перьям. — Ты обещал, что не будешь птицей. А ты еще и… это орел, да? Ты у меня теперь орел? — Беркут, — поправил Ильвари так же тихо, чтобы не нарушить тишину. — Йенси говорил, это случится, когда я кого-то полюблю, — продолжил Райли, — ну, что это бывает со всеми и что когда-нибудь мне понравится какая-нибудь девчонка… А у нас девчонок-то нет. — Но ты любишь, — ответил ему Ильвари, слетая вниз. На белом снегу оставались глубокие следы его лап. Уже позже Ильвари стал заставлять его не приходить слишком часто. Не каждый день. Позволял в пятницу и во вторник, и Райли шел, а Ильвари летел рядом. Вроде бы привычно, но иногда хотелось воскликнуть: «Хватит, давай уже снова в кошку, а то я тебя из виду теряю». Среди белого снега и коричневых деревьев беркут то терялся, то высвечивался ярким отблеском среди однотонного полотна. В другие дни они после учебы сидели дома. Заперли все комнаты, которые им были не нужны, убирались редко, и постепенно полки, столы обросли пылью. В холодильнике уже не хранили еду - все чаще Райли покупал себе что-то и съедал по дороге домой, а в выходные обходился яблоками. Отец не звонил. В тот день они сидели во дворе дома. Райли качался на качелях, едва ли сильно, совсем чуть отталкиваясь ногами от земли. Качели были старые, веревочные, сделанные для них с Йенси. В детстве они из-за них чуть ли не спорили, а потом Йенси просто чаще стал раскачивать Райли, уступая заветное место. Он всегда уступал, где мог. Наконец Райли остановил качели и потянулся. Потер затекшее левое плечо. Краем глаза заметил, что Ильвари встрепенулся. — Что там? — спросил он, поворачиваясь. И сам остолбенел - прямо перед ним из ниоткуда появился, почти вывалился человек. Мальчишка, рыжий, растрепанный, крупный, но какой-то нескладный, лет одиннадцати, видно. — Эй, — крикнул Райли, — ты кто такой будешь? Ты ж не отсюда. — Ого, — с восторгом воскликнул тот, не обращая внимания на Райли, — да это круто! И совсем он не выглядел как из другого мира. С ним было весело. Его звали Чаком, и у него был деймон по имени Фейт. Она еще менялась, предпочитая все больше кошачьи обличья, и совершенно не обращала внимания на то, что Ильвари такой, какой он есть - то есть мужского пола. Райли сначала казалось, что они оба - и Чак, и Фейт - призраки, порождения его сознания, но Ильвари, рассудительный и спокойный, их тоже видел. Они бродили по окрестностям, скрываясь от людей, чтобы никто не поднял тревогу. Чак, сосредоточенно осматривая землю, кусал губы и все обрадовано восклицал, словно никогда снега-то не видел. В первый раз он быстро замерз, но во второй уже притащи с собой теплую куртку и серьезно, глядя Райли в глаза, сказал: «Никому об этом не скажу». И Райли ему поверил. Чак вообще был прямолинейным и резким, и даже подчас грубым. Но, когда Райли наконец осторожно пустил его домой - погреться, чтоб быстро не прощаться, - не стал почему-то лезть в запертые комнаты. А Райли не стал настаивать, когда он попросил не переступать черту меж его миром и Анкориджем. Там, в окне, что-то шумело и двигалось, кажется, шумела дорога - словно бы поезд ехал. Иногда ему было страшно, что кто-то взрослый найдет окно и войдет в Анкоридж, а там не ясно, что будет, но день за днем приходил только Чак. И вот они сидели на кухне и, болтая ногами, пили теплый чай из старого чайника. — Слушай, а это похоже на Свальбард, — вдруг сказал Чак, — ты слыхал про Свальбард? — Ну да, это в Норвегии где-то, — ответил Райли, наклоняясь к нему, — а что? — О, Чак, — вздохнула Фейт, вспрыгивая на стул рядом с Чаком, — он про своих бронированных медведей, он их обожает! — Да не ввязывайся ты, — раздраженно и неловко огрызнулся Чак, и Райли бы это покоробило, не привыкни он к такому. Искренней злости в Чаке все равно не было. — А у вас есть тут бронированные медведи? Райли все никак не мог привыкнуть к тому, что где-то рядом есть другой мир. И поэтому, наверное, с такой легкостью согласился не заходить в окно. — Есть просто медведи. Гризли там, они живут в лесу, и белые - они живут в снегу, на льдинах. — А они куют броню из небесного железа? — спросил Чак. Райли тогда рассмеялся, но Чак так убедительно рассказывал, что пришлось поверить. Пожалуй, Райли просто хотелось верить - хоть во что-нибудь. Он бы не удивился, если бы за его новым знакомым вдруг приехали из больницы, но отпустить того просто не смог бы. Так они и жили. Чак еще несколько раз приходил рассказать ему про чудесных бронированных медведей. А когда закончились рассказы о медведях, он перешел к ведьмам. О них он говорил зловещим шепотом, норовя напугать, и такой был маленький и забавный, что Райли хотелось его обнять. В ответ рассказывал о железных дорогах, самолетах, генетике и о большом мире - небоскребах, гигантских офисах и перенаселенных городах. Он поздно заметил, что Фейт все чаще стала превращаться в птицу, чтобы летать вместе с Ильвари. Но ей еще рано было определяться. — Я все хочу, чтоб она была кошкой, как у цыган, — говорил Чак, — а ей в небо захотелось. Это было единственное, что он сказал о своем мире. Однажды, когда он пришел, Райли не оказалось дома, Райли был у Йенси. Сидел рядом с могилой, как всегда, зарывшись ногами в снег и прятал лицо за рукавами. Фейт нашла их. — Это что? — спросил Чак, и голос у него как-то дрогнул. — Это… твой брат? Райли закивал, со стыдом открывая лицо. Они смотрели друг на друга долго, и Фейт вздохнула прерывисто, и Ильвари переплел свое тело с ее. Медленно, осторожно. — Он тебя полюбил бы… Йенси, — бормотнул Райли, а Чак просто плюхнулся рядом и крепко стиснул его плечо. — Не распускай сопли, — голосом умудренного опытом старца сказал он, хотя и был на пять лет младше, мелкий, шебутной, серьезный. Райли стиснул его и потрепал по волосам. Год прошел непозволительно быстро. Спокойно и даже почти радостно. Это была тоскливая, горькая радость, которую Райли пил по каплям. Жизнь в нем сначала теплилась, затем разгорелась. Он вернулся к учебе по-настоящему, без забытья, и с удивлением понял, что это не только способ забить время, но и в чем-то даже приятное занятие. Он снова стал копаться в механизмах и даже достал из комнаты Йенси его гитару с самоучителем. Чак, уже выучивший все новые для него предметы - холодильник, плиту, посудомойку и так далее, - все чаще бывал у него дома. И, едва Райли включал телевизор и заваливался в кровать, тащил гулять. Они как раз возвращались к дому, уставшие, продрогшие, все в снегу - Чак кинул в Райли снежок, тот ответил, а закончилось все в сугробе, в шутливой драке, в которой первый чуть не расквасил второму нос. Они дошли до качелей, и Райли, как всегда, поправил на Чаке капюшон. — До завтра? — сказал он. — До завтра, — важно кивнул Чак и шагнул к окну. Но меж деревьев уже ничего не было. Райли ненавидел того, кто закрыл окно, больше всего на свете. Ненавидел сильнее, чем машину в воде. Сильнее, чем самого себя за тот выступ. Чак сидел у него на кухне снова и подрагивал мелко. — Я слышал, что их будут закрывать, — сказал он негромко, — слышал, но говорили, это не скоро. Их всех учили… много кого учили их закрывать. — Мне не важно, — торопливо проговорил Райли, бестолково нарезая круги вокруг него, — что с тобой будет? Чак вздрогнул. Фейт отвернулась как-то странно. Фыркнула наконец и вздернула янтарный, злой взгляд. — Десять лет, — пробормотал Чак, растерянно ее гладя. Они были здоровы - оба, и деймон, и он. Оба красивые, подросшие, цветущие. Райли смотрел на них и отступал дальше, дальше, к стене, пока не уперся в нее. — Мы найдем другое окно, — сказал он, сам себе не веря, — должно же быть второе окно. Назад. Чак ничего не сказал. Ничего. И снова была та мертвенная тишина, и Райли вспоминал ту пачку банкнот на столе и свой собственный вой, и полузаброшенный дом, и могилу. — Должен быть выход, — проговорил он, цепенея от ужаса. Чак только поднял на него холодный взгляд. Они учились жить весь следующий год. Постепенно, медленно. Привыкали друг к другу и привыкали не думать о смерти. Сначала Чак спал отдельно, а потом как-то незаметно Райли перебрался к нему, чтобы хотя бы раз за ночь прикоснуться - убедиться, что дышит. Фейт спала калачиком в ногах Чака, а Ильвари предпочитал независимость на подоконнике, у самого окна. Сидел там, нахохлившись, и дремал. Просыпался он первый и тихо будил Райли, чтоб тот спустился вниз готовить завтрак. Они вместе наскоро готовили, расставляли тарелки с едой, а потом будили Чака и Фейт. Им было почти спокойно. Чак приучился усмехаться едва ли горько, когда вдруг случайно вспоминалось, откуда он родом. Усмехался так и тогда, когда Райли его учил по старым своим учебникам и тетрадям, запоминал быстро и осваивался тоже быстро. Райли хотел позвонить отцу, чтобы тот помог как-то, но не смог. Номер был недоступен. Но и это забылось тоже. Они бродили по летним лесам, затем по зимним голым склонам, то с деймонами на руках, то с деймонами в воздухе. Учились друг у друга, и с каждым новым мгновением, с каждой секундой осознания скорой смерти, все острее хотелось жить. — Почему ты никогда не говорил ничего про Ильвари? — спросил один раз Райли, не сдержавшись. — А что спрашивать? — удивился Чак. — Я думал, сам расскажешь, если захочешь. — Не о чем. У меня никого не было… — То есть? — Ну, — Райли замялся, — в постели. — А это тут при чем? — А почему же он такой? То есть… у меня наклонностей-то нет к… тому. А Ильвари - все равно он. — Каких?! — недоуменно уточнил Чак. Он всегда был особенно недовольным, когда чего-то не знал или недопонимал. И упорным, даже упертым. — У нас вообще считается, что такими деймонами отмечают людей с особым талантом… Предвидения, например. Ты умеешь предвидеть? Райли смотрел на него снова. На еще чуть выросшего и все такого же здорового, радостного, оживленного. И казалось, умел предвидеть - только лучше бы не умел. Чаку будет двадцать с хвостиком, когда настанет время умирать. Об атаке кайдзю они услышали поздно. И об академии на Кадьяке тоже. Ее построили совсем недалеко, и Анкоридж вскоре весь пестрел плакатами и постерами с призывом к вступлению. В доме было холодно и просторно, затхло, и Райли однажды просто собрал все их вещи, чтобы уехать в никуда. — Если не примут - там где-нибудь все равно пригодимся, — сказал он уверенно. Чак кивнул, сосредоточенно оглядывая дом. — Воевать, — протянул он в конце концов. — Не мечтай, — одернула его Фейт. Они не долго прощались с домом - только постояли пару мгновений у качелей, и Райли невольно взял руку Чака в свою. — Там тебе тоже помогут, — сказал он. Чак только отмахнулся. — Миру б помогли, — проговорил он четко и серьезно. Рыжий, с едва пробивающейся щетиной. Мир-то не его - а спасать хочет, подумал Райли, усмехнувшись, хотя волна холода, как из морга, прокатилась по всему телу. Стало больно - ровно на мгновение. А потом он подхватил дорожную сумку и, снова крепко взяв Чака за руку, повел его за собой. Спустя две недели только пришлось купить вторую сумку. Райли долго перебирал вещи, отделяя свои от Чаковских - все так перемешалось, прямо как они двое. Ильвари помогал, как мог, и прятал тоскливые, влажные глаза. Маршала Хэнсена ждали с минуты на минуту, и Чак сидел на узкой кровати отеля, подтянув к себе ноги. Фейт сидела рядом с ним, приняв облик мыши. И оба чуть подрагивали. — Я всегда буду рядом, — сказал ему Райли глупое, отвернувшись от сумки. Он помнил, что Чаку всего одиннадцать, и знал, что не хочет его пугать, но приходилось. Наверное, как-то так себя чувствовал Йенси, когда их мама умерла, а отец сбежал, так и не сказав Райли о ее смерти… — Он хороший человек, — повторил он в который раз. — Но он не поверит, — ответил Чак. Без дрожи, без истеричности в голосе - просто сказал. Бросил в пустоту. Растерянный и собранный одновременно, как перед прыжком в бездну. Сквозь наступившую тишину было слышно: — Вот сейчас как укушу, — гаркнул Ильвари, подлетая к Фейт. И щелкнул клювом грозно. Она тут же обратилась - в кошку, гигантскую, рыжую, пушистую, - и зашипела. Не зло. Примерно так же, как Чак огрызался и кричал, когда был раздражен. — Вот так, — удовлетворенно сказал Ильвари. — Вот такой и будь. — А если еще больше? — азартно вскрикнула она, раздуваясь до размеров пантеры. Шерсть стала угольно-черной, янтарные глаза загорелись игриво. Райли засмеялся против воли, крепко стискивая Чака. И в дверь позвонили. Лекции проходили быстро, каждая - как один глоток воды или свежего воздуха. На улице бушевала непогода, и внутри здания было холодно, ходили в куртках. Но еще холоднее оказалось спать в одиночестве, сухом и глухом, и то, что рядом был Ильвари, не спасало. Он жалел о том, что оставил Чака. Жалел о каждой секунде, проведенной вдали, потому что из отпущенных им десяти лет осталось только девять. Девять лет - это так мало. А потом он услышал про пустошь Каттаваши. — Пройдете, — говорили, — ее. И сможете отходить от своих деймонов гораздо дальше. В егере места для них не предусмотрены. У Райли тогда подвело живот, он распластался по столу, и не только он. Ухватился за изгиб спины Ильвари, а тот жмурился горько. — Мы справимся, — сказал он, прежде чем Райли успел даже рот открыть. Но тот уже не мог даже дышать, только пытался ухватить воздух. Мир отнял у него все. И хотел отнять еще и Ильвари. Праздновали день рождения Чака. Праздновали тихо, втроем, с Герком, и сидели за столом в совсем не праздничной тишине, лишь бы не говорить глупых, не нужных слов. Ели, радуясь хотя бы тому, что на столе еще есть еда, а они еще живы. После Чак позвал Райли в свою новую комнату - не слишком просторную, не слишком маленькую. Обычную. Заставленную без любви, без привязанности к пространству. — Фейт еще не определилась? — улыбнулся Райли, глядя на скопу, в которую превратилась та, чтобы взлететь к потолку вслед за Ильвари. Деймоны - такая вроде бы простая и понятная вещь… и такая сложная. Он отчаянно не хотел думать о том, что Ильвари придется отпустить хоть на секунду. Он и Чака-то едва смог отпустить. — Нет, — ответил тот. — Но не о том. Тебе скоро будут подбирать второго пилота? — Экзамены я пока вроде сдал, — смело сказал Райли. — Так что да, наверное. — Мы совместимы, — ярко и отчетливо произнес вдруг Чак. И Райли замер. — Нет, нет, вряд ли, — заговорил он торопливо, потому что об этом думать не хотелось, потому что больно, — мы просто хорошие друзья. И тогда Чак впервые коснулся Ильвари. Одним только пальцем, а потом и всей рукой, и Райли захлестнуло, и он пролепетал только: — Что ты делаешь?.. — и задрожал, горло перехватило словно петлей. Не от страха - скорее от странного, запретного удовольствия. Чак прикоснулся к его плечу - стиснул, как тогда, на кладбище. И стало спокойно. Стало легко. Райли сглотнул. — Ты мне доверяешь, — удовлетворенно заключил Чак. — Этого недостаточно, — воскликнул Райли, — не в этом дело! Нужно быть еще и физически совместимым, и подготовленным, и… не таким молодым. — Ты говорил, что я пригожусь. Вот - вот здесь я и пригожусь. — Нет, Чак. Нет - и как ножом по сердцу. Райли вскрикнул, когда чужие пальцы царапнули спину Ильвари. Тот тревожно захлопал крыльями и отлетел в сторону. — Значит, растреплешь всем о нас. Круто. Да ты вообще крутой теперь стал парень, — произнес Чак. И вышел. Совместимого с ним пилота искали недолго. Хватило одного вечера в комнате для боев. Были всякие - и китайцы с деймонами обезьянами или змеями, и русские с волками, и всякие европейцы со всякими скучными, пресными животными. С каждым новым «диалогом» Райли все больше выматывался, все больше уставал - не физически, скорее, морально. Каждый раз, когда он укладывал на лопатки очередного кандидата, а беркут рвал их деймонов, кто-то словно лишний раз бил его в живот, под самые ребра. Он знал, что Чак помнит про испытания. Иначе бы Герк не пришел сюда посмотреть, а позже - и рассказать. Поймав на себе очередной его взгляд, Райли просто отвернулся, пряча лицо. — Мако Мори, — объявил наконец заведующий запуска третьей серии. Она была точно из Японии - эти-то лица Райли хорошо знал по играм и фильмам, где так любили тонких японок. И коротко рассмеялся сначала, когда она сняла обувь и ступила к нему. Ее деймон, пустельга, поднялся в воздух к Ильвари. Он еще смеялся, когда шест ударил его в лицо. И победно улыбнулся, когда пустельга коротенько завизжала, оказавшись в клюве у беркута. — Вот так, Мако, — проговорил он, готовясь к нападению, — вот, кажется, с тобой мы сработаемся. Сработались. — Это Акане, — представила она. Они шли по академии. Был уже вечер, после испытаний прошло два часа - успели переодеться, сходить в душ и даже посмотреть кое-что в тетради. Завтра предстоял такой же тяжелый, как и все прочие, дни. То есть очень тяжелый. Акане летел высоко над их головами вместе с Ильвари. — Неплох, — честно оценил Райли. — Ну что, теперь добро пожаловать в симулятор? — Да, наверное, — она робко улыбнулась, — знаешь, я надеюсь, что все получится. — Вышло так, что мы лучшие кандидаты из всех. Понимаешь? Лучшие из лучших, улыбнулся про себя Райли. Йенси… или даже, быть может, отец мог бы им гордиться. Он заглянул к Чаку снова спустя следующие три недели. Заглянул с небольшим подарком и виноватым выражением лица. Дверь открыл Чак, а рядом с ним сидела Фейт. Райли замер. Никогда раньше она надолго не принимала такую большую форму. Может быть, конечно, специально, чтобы напугать или укорить, но… — Вы… определились? — спросил он осторожно. — Да. Гепард - по-моему, неплохо, — лениво протянул Чак, не сдвигаясь с места. — Можно мне войти? Вот, я тут принес… — Нет. Райли вскинул к нему голову. Протянул ладонь с пакетом и чуть было не получил по пальцам дверью, а когда раздался сухой хлопок о косяк, вздрогнул. Он шел на пустошь Каттаваши абсолютно спокойным. Когда Ильвари остался уже позади и его плотно обступила тьма, ему даже не стало страшно. Ему было пусто, и кругом не было ни души, и хотелось выть. Мако догнала его позже, точно часами у начала пути залечивала дыру в сердце. Но чем ее залечить, эту дыру… У Райли было целых три таких, и все кровоточили нестерпимо, и под ребрами взрывалось это нестерпимое, тошнотворное, болезненное. Он шел упрямо. Вот они с Чаком играют около качелей. А вот бродят по лесу, и кругом опавшие яркие осенние листья. А вот пьют пустой чай на кухне. А вот рассматривают фотографии, и Чаку так интересно - он их раньше-то никогда особо не видел. Он вспоминал долго, вытягивал из себя боль по каплям, пока не осталась сосущая пустота. — Мы сможем, — сказала Мако, беря его за руку. И Райли вдруг понял, что никогда не сможет сказать о них «мы». Они вернулись целыми и невредимыми. И в академии все было по-прежнему, и в комнате так же, но отчего-то Райли долго лежал в постели, не в силах уснуть. Ильвари был рядом и одновременно безумно далеко. И Чак был безумно далеко, и даже Мако, и все это так скручивалось в сердце - в тугой, жгучий комок. И он не знал, что делать. Они шли на свой первый совместный дрифт как на казнь, хоть и шли уверенно, с полным сознанием своей совместимости. Так сказал заведующий по третьей серии, а его словам они быстро научились доверять. Но первый дрифт сорвался. Райли сначала увидел ее боль. Увидел разрушенный Токио и кайдзю, увидел так близко, услышал так сильно, что уши заложило и виски заломило. Он подхватил ее было, а потом подхватило его - и понесло течением воспоминаний прямо к тому выступу. Прямо к раздувшемуся, синему телу брата. Прямо к Чаку, растерянно хлопающему глазами на закрывшееся окно в другой мир. И он сорвался. И она сорвалась. И они оба закричали. Он думал тогда, что был прав, когда отказывался говорить «мы». После того дрифта они встретились в тяжелом, полусонном состоянии. Встретились в зале для тренировок - оба уже полумертвые. И дрались до умопомрачения, потому что это казалось единственным выходом. Райли не хотел ее ни о чем спрашивать, но она спросила первой. — Этот… Чак… — начала Мако, и он уже напрягся, готовясь к неприятному вопросу, — он из другого мира… Выходит, как кайдзю. То окно закрыли. Почему мы не можем закрыть это? Как его закрыть, Райли? — Не знаю, — качнул головой он. — Не знаю, этому кто-то в его мире учил других. — И он не знает? — Не знает. Они сели прямо на пол и сидели долго, прижавшись друг к другу. — Мне жаль… жаль, что так получилось, — сказала Мако наконец. Прежде чем подняться. Он едва не взвыл от разочарования. Ильвари улетел куда-то, он часто стал улетать с тех пор, как они побывали на Каттаваши. И осталась только она. — Но у нас все будет хорошо, — добавила Мако. На этот раз Райли даже мысленно ее не поправил. На их юбилейную, сороковую удачную высадку в симуляторе, он решил предпринять еще одну попытку. Покупать ничего не стал. За дверью стояла тишина, и он вдавил звонок, надеясь, что все-таки откроют. Чак на пороге выглядел… иначе. Он вырос, вытянулся и все-таки был ниже, мельче. Голос ломался, волосы росли с утроенной силой, и проступало постепенно что-то, похожее на щетину. Осталась только все та же рыжина, светлая и приятная. Фейт тихонько зарычала, но Райли уже поспешно шагнул вперед, хватая Чака поперек туловища. — Я соскучился. Черт. Я правда соскучился, — сказал он, и Чак только криво усмехнулся - как всегда. — Давай больше так не будем делать? В конце концов… — Жить мне осталось лет восемь, да? — проговорил Чак с насмешкой. — Нет. Нет! Думать об этом было страшно. Все еще страшно. Невыносимо. А Чак стоял и улыбался собственной смерти. Первый выход на Бродяге был похож на сон. Яркий, какой-то галлюциногенный. Рядом не было Ильвари с его рассудительностью, и Райли терялся. Мако тоже терялась. — Там кайдзю, — твердо сказал он наконец, — а все остальное пусть подождет. Мы привыкнем. Но надо выиграть время… Бродяга тяжело приземлился на землю. Они выпрямились. Шагать было тяжело, совсем не так, как им представлялось - еще тяжелее. Спину странно заломило. Райли отделил воспоминания от настоящего, привычно, одним движением, и аккуратно встряхнул Мако, заставляя двигаться быстрее. Им нужно было спешить. Им нужно время привыкнуть, но если они не победят, времени не будет, подумал Райли, и Мако словно бы чуть кивнула. А перед ними был океан, вода, которую Беккет ненавидел, а над головами - дождь, крупными каплями тщетно бившийся о егеря. Восторг охватил их обоих. — Мы непременно вернемся, — уверенно сказала Мако. Вслух - чтобы было яснее и спокойнее. — Мы вернемся, — подтвердил Райли. И они бросились вперед. Он возвращался счастливым, держа ее за руку. В шаттердоме их поздравляли, хлопали по плечам, некоторые даже кидались обнимать. Ильвари спланировал к нему, когда он, сдав костюм, уже пробивался к своей комнате. Мако шла рядом. — Это было круто, да? — спросил он, казалось, улыбаясь. Райли кивнул, сонная усталость навалилась на него, и говорить не хотелось. Да и, пожалуй, Ильвари сам все знал. — Ну что, — проговорила Мако, когда они дошли до комнат, — я, пожалуй, к себе. — А где Акане? — запоздало удивился Райли, но она уже закрывала дверь. Он уже раздевался, заперевшись, сидя на кровати, рассеянный и расслабленный, когда Ильвари напомнил: — Мы недалеко от дома. — Я знаю, — кивнул Райли. — Но мы же договорились об этом не вспоминать, помнишь? — Чак тоже должен быть здесь, — с сожалением, с тоской проговорил его деймон. И Райли выдохнул, разом напрягаясь. Он все еще помнил тот вечер, когда Чак сказал про их совместимость. Но время доказало, что это вовсе не так - их деймоны слишком разительно отличались друг от друга, а они сами слишком по-разному дрались и мыслили тоже по-разному. К тому же, Чак был младше. Он поступил в академию спустя два года. Два года изматывающей, страшной войны. Чем чаще Райли просыпался посереди ночи от механического «Обнаружен… кайдзю», тем сильнее становилась его тревога. Тем сильнее он боялся, что это никогда не кончится и что они никогда уже с Чаком не уедут прочь, подальше от Тихого океана. Он не знал, где хочет жить, но знал, как - спокойно и размеренно, с работой с восьми до шести, желательно офисной. Они с Мако уничтожали одного кайдзю за другим и словно бы что-то внутри себя. Они почти не говорили друг с другом, а расходясь по комнатам после боя, даже не переглядывались. Деймонов не видели подолгу, словно что-то страшное и злое гнало Ильвари с Акане из шаттердома. Пока остальные праздновали победу за победой, они лежали каждый на своей постели и смотрели в потолок, ощущая боль в каждом мускуле и с трудом, сцепив зубы, дожидаясь, пока она пройдет. Только вскоре она совсем перестала проходить. А потом приехали Хэнсены. Райли встречал их на взлетной площадке для вертолетов, защищаясь от дождя капюшоном. Капюшон спадал на глаза, заставляя постоянно его одергивать. На улице было холодно, сухой воздух замораживал горло. Райли сглотнул, ощущая внутри вязкую жидкость. Он кашлял уже два дня, но как-то все недосуг было зайти за лекарством. И, чтобы отвлечься от волнения в сердце, думал все о лекарствах, какое лучше или какое есть и как вообще противно болеть. И вдруг кто-то легко стукнул его по плечу. Кто-то достающий уже до плеч, рыжий, с залитым дождем, будто слезами, лицом, с горделивой осанкой. Но сначала Райли почему-то узнал Фейт, зло отряхивающуюся от капель. Лоснящаяся шерсть вся свалялась и темнела пятнами, а длинный хвост ходил из стороны в сторону - совсем как у обычной домашней кошки, разозленной неосторожным прикосновением. — Ты, — выдохнул он, глядя настойчиво мимо плеча Чака. — Ты, — повторил Чак и ухватил его за подбородок. Они заглянули друг другу в глаза на долгие секунды, точно за эти секунды могли вспомнить все, что когда-либо хотели высказать. Много такого было. И обидных, и злых слов, оставшихся на языке, и благодарности, от которой сжималось горло. — А где Ильвари? — спросил Чак. Лицо вдруг исказилось чем-то, похожим на муку, и Райли едва не бросился к нему, чтобы успокоить. Чак еще не был на Каттаваши, Чак еще не дошел до этой стадии обучения, но знал. Знал и боялся - а раньше ведь ничего не боялся. — Пойдем внутрь, — предложил Райли, стараясь заставить голос не дрожать. — Пойдем, вы же с егерем, да? Пока его установят в док, пока осмотрят… Это надолго. — У него свои пилоты, — ответил Чак, — мне там быть не нужно. — Скотт и Герк, да, я знаю. Но это только пока, — улыбнулся Райли, чтоб его подбодрить. Оказалось, не нужно было - он изменился в лице. — Ты обязательно станешь пилотом. Чак взглянул на него искоса, и Райли неожиданно понял, что нужно что-то менять. Они выросли - выросли оба, и Чак совершенно не похож был на того мальчика, мечтающего пилотировать егеря вместе с ним, с Беккетом. И больше не нужно было говорить с ним, как с ребенком, успокаивать, жалеть, заботиться, следить. Да и Фейт стала кошкой, а не птицей. Они сидели вечером в комнате Райли, за плотно запертой дверью. Чак смотрел на часы часто, но не ежеминутно, - отмерял время до своего отъезда обратно на Кадьяк. Они не знали, что происходит на улице, и Райли втайне надеялся, что там дождь и сильный ветер и вертолет просто не сможет улететь. За толстыми стенами шаттердома было спокойно, и он даже не косился на датчик в ожидании кайдзю. Никаких кайдзю сегодня, решил он, когда Чак переступил порог комнаты вместе с Фейт. — Значит, Герк и Скотт теперь будут с нами, — заключил Райли охотно, — это хорошо. А что с австралийским шаттердомом? — Там достраивают нового егеря. Четвертая серия, последний, — пояснил Чак, как всегда, с чувством превосходства. Вот вроде вырос - а рассказывал так же. Что про егеря, что про свой мир много лет назад. — Черт, я совсем выпал из жизни. А кто пилоты? — Пока никто не знает. — Эта четвертая серия, — Райли покачал головой, — один только трехрукий Тайфун - я вообще не представляю, как там три пилота связаны и как управляют. — И Нова Гиперион, — подхватил Чак, — корейский егерь, на него вообще поставили двух женщин. Как будто это как-то эффективно себя показало. И все было как раньше. И так же спокойно, и хорошо. В груди у Райли бешено билось сердце. — Они были врагами, те двое, которые кореянки, — проговорил он. — А теперь вместе пилотируют… Чак фыркнул и отвернулся. — Я хочу пилотировать этого нового. И буду, — сказал он ровно. Первую секунду Райли только и мог, что отшатнуться. — Уже решили? Стой, но ты даже не прошел… разделение, у тебя нет второго пилота, как? — Это пока что, — поправил его Чак. — Ты хочешь, чтоб... Чтобы я?.. Райли потянулся к нему, чтобы прижать к себе, заносчивого недотепу, а тот отстранился резко и взглянул в глаза, и было в его взгляде что-то страшное, холодное, жесткое. Взрослое. А Райли хотел обнять, привычно потрепать по волосам и в одно мгновение понял, что не сможет. — Ну, что ж, — пробормотал он. — Раз так, то удачи тебе на экзаменах. Надеюсь, он будет твоим. И, когда Чак уже поднялся, чтобы выйти, динамик ожил. «Обнаружен… кайдзю». — Черт, нет. — Что чертыхаешься? — откликнулся Чак, растягивая слова. — У тебя Бродяга, Райли. Бродяга, не забывай об этом. Это был первый раз, когда Райли захотелось его ударить. На улице бушевал ураган, ветер хлестал изо всех сил по кабине, не в силах, конечно, ее пошатнуть, мокрые листья, разбросанные в воздухе, облепили стены шаттердома. Он вздрогнул от неожиданности, когда вертолеты застрекотали снова, и рядом приземлился Счастливчик. — Маршал, — позвала Мако, зажав кнопку связи, — какова наша задача? — До цели пять километров. Уничтожить и вернуться на базу. Держать оборону, не позволять цели достигнуть Анкориджа. — Ха, да он такой здоровый, что мимо точно не пройдет, — рявкнуло из динамика. — Скотт Хэнсен? — предположила Мако осторожно. Она взглянула на Райли, и тот успокаивающе ей кивнул. Скотт мог быть каким угодно - и картежником, и бабником, и разгильдяем, но дрался он сносно. К тому же, его вторым пилотом был Геркулес, а это чего-нибудь да стоило. — Слушайте, — прервал их Пентекост, — этот кайдзю уже прошел мимо одного егеря. — Какого? — спросил тут же Скотт. — Ромео. Он сейчас недалеко от вас, возможно, направляется к вам. — Так это первая категория, — пробормотал Райли. Вряд ли им чем-то сможет помочь первая категория - их время давно ушло. Из Счастливчика грохнул хохот. — Ржавое устаревшее ведро. Прорвемся и без него. Не «прорвались». Райли помнил яркий белый свет, резко ворвавшийся в глаза после кромешной подводной тьмы. — Мако, — прохрипел он, сплевывая кровь, невесть откуда взявшуюся во рту, — ты где? Ему казалось, что они еще в дрифте, но он совсем не слышал ее мыслей. Это была не мерная тишина, необходимая для поддерживания синхронизации, а шум и гам вокруг, тысячи ненужных слов, чужих голосов - столько не должно звучать из динамика. Он уже позже узнал, что Скотт Хэнсен погиб. Что Мако потеряла глаз. Что Бродяга, равно как и егерь Хэнсенов, вряд ли может быть восстановлен. Узнал от Герка, лежавшего рядом с ним на больничной койке, исступленно-спокойного. Они говорили долго, стараясь как-то примириться, и беркут о чем-то переговаривался со скопой, деймоном Герка, и Райли сжимал кулаки, клянясь как-то все исправить. Хотя на самом деле он не знал, что ему делать. Из пилота он превратился в техника. В Анкоридже егерей больше не осталось, и пришлось перебраться в австралийский шаттердом. Раньше он предположил бы, что хочет этого из-за Чака, но он не хотел ничего. Чинил гигантские машины без упоения, с механическим усердием, тогда как вокруг были сплошь фанатики с восторженными глазами. И все, как один, спрашивали, что случилось при обороне Анкориджа и как это - когда кто-то с тобой в дрифте ощущает нечеловеческую боль. Совсем как неотесанные мальчишки, лезущие в комнату Йенси, только тем было лет десять, а другим техникам - под сорок. Деймоны у большинства были мышами или большеухими зайцами, иногда даже собаками, подобострастно заглядывающими в глаза. Райли пробыл там полгода, не созваниваясь ни с Герком, ни с Чаком. Время утекало сквозь пальцы, но если еще недавно Райли назвал бы это «их временем» - его и Чака, - то теперь оно было ничье. Он вскоре узнал, что Чак получил перевод на Страйкера Эврику - егеря пятой серии. Еще спустя две недели Хэнсены - Геркулес и его приемный сын - вошли в австралийский шаттердом хозяевами. Встречать их собралась толпа, и если раньше она уважительно расступалась перед Райли, то теперь он стоял безучастно в самом конце. Но когда мимо прошел Чак, невольно вытянул шею, чтобы взглянуть. Они были без костюмов, в гражданском. Чак - в обычной серой футболке, черных брюках и сапогах с высоким голенищем. Он так и не перерос Райли, но стал крупнее, сильнее, под кожей перекатывались литые мышцы. Голову держал высоко, глядя кругом свысока. Фейт шла рядом, ровно, ступала точно по двум линиям в такт шагам Чака. Райли бросился наперерез, но вовремя остановил себя. И, когда он уже встал, заставил себя замереть, Чак повернул голову и смерил его взглядом. «Я же говорил», — словно бы произнес он. Райли оцепенел. Он избегал Чака до последнего, пока на тестовом запуске Страйкера его не заставили отлаживать блок управления внутри кабины. Он не мог спешить, копаясь в проводах, и работал кропотливо, и внутренне дрожал. Было что-то страшное в слепом ожидании. Чак вошел первым. — А ты здесь что делаешь? — тут же спросил он. Голос изменился. Стал грубее, ниже, сильнее. Появились незнакомые Райли нотки, оттенки, которых он не знал, и подсмысл, который он уже не мог угадывать. Ему вдруг вспомнилось, кто второй пилот, и какое-то незнакомое, хмурое, яростное чувство захлестнуло его. Он повернулся, взглянув на лицо Чака: — Свою работу делаю, — сказал он отрывисто и направился к выходу. Чак ухватил его за плечо. Как раньше. Как раньше, повторил Райли про себя тихо, и у него тогда в первый раз сорвало крышу. Он запомнил только, что тогда подволок Чака к себе силой, стиснул поперек туловища и поцеловал, наплевав, что в кабину вот-вот войдут, и тот не сопротивлялся, только обхватил Райли в ответ. Они стояли так долго, стояли, тесно прижавшись друг к другу и переплетя руки, а потом Чак отстранился. — Иди, — проговорил он. И Райли ушел. Вечером в комнатах для техников стоял гвалт. Что-то обсуждали, с шумом пили, делились чем-то - и своим, и по работе. Звонили домой, семьям, у кого они были, и в динамиках звучал то плач детей, то укоризненный голос жен. Кто-то собирался на свидание - те, кому перепало чуть внимания женщин, коих в шаттердоме было самое что ни на есть меньшинство, - а другие помогали ему советом. Про секс тоже говорили - и Райли всякий раз морщился, когда слышал: «Ну, ты там ее завали и…» Но в тот раз он даже не пропустил это мимо ушей - он прислушался, с мучительным стыдом думая, что все-таки не зря его деймон тоже мужского пола. Что-то это да значило. А раз он разбил Бродягу, то не какой-то особенный полезный талант - да он просто самый обыкновенный человек. И запросто постучаться в комнату к пилоту он не мог - но все же постучал, кусая губы. Чак открыл не сразу. Фейт рядом с ним не нашлось, и это казалось каким-то устрашающим, необычным. Они ведь всегда были рядом, играли вместе, росли вместе, успокаивали друг друга. Ильвари был совсем другим. — Привет, — сказал Райли неловко. — Ну, в этот раз, видишь, я без подарка, но… — Заходи, — перебил его Чак. — И быстро. Без нытья. Райли и зашел. Внутри пахло одеколоном - терпко, свежо, словно пыльный запах стен шаттердома был Чаку невыносим. Или словно он хотел показать, что теперь это его комната, только его. Совсем как дикий зверь. Когда он прижался к Райли, глаза были и впрямь дикие. Просунул ловкие, крупные руки под футболку, широкими ладонями огладил спину, губами впился в шею, и Райли все извинялся перед ним, не мог остановиться, и что-то в нем ломалось. — Хватит уже, — рявкнул Чак наконец. Они поцеловались снова - и неловко стукнулись зубами, и Райли вдруг вспомнил, что раньше как-то и не целовал никого особо. То есть вообще никого. Но это почему-то не стесняло, ни мешало. Он подхватил Чака под поясницу и чуть приподнял, запрокидывая голову, чтобы целовать. На двухъярусной кровати было неудобно. А пол оказался жестким, холодным. Райли стиснул руки Чака, прикоснулся только самым дыханием к груди, дожидаясь, пока Чак выгнется навстречу. Пока сорвется дыхание. Быстро стянул футболку и прикоснулся к пряжке ремня. Щурясь. — Давай уже, — прошипел Чак, и Райли повиновался. Он не знал, где Ильвари и Фейт, но был уверен, что им тоже хорошо. Спустя неделю состоялся первый выход Страйкера в бой. Они спали вместе, в обнимку, как прежде, когда сигнал тревоги разбудил их. — Одевайся, — прошептал Райли быстро, а сам поспешно накинул поверх плащ, довольствуясь домашними оборванными брюками, и бросился было вниз, когда понял, что не сможет это пропустить. Просто не сможет. Прошло не более трех минут, прежде чем Хэнсены направились к конн-поду. Шли в костюмах, уверенно, быстрым, спорым шагом шли. И Чак двигался так, что у Райли перехватило дыхание, внутри разлилось тепло. Это было похоже на гордость отца за сына - и одновременно на то, что Райли сам назвал бы любовью. Он вспомнил восторженные Чаковские рассказы о бронированных медведях, едва кинув беглый взгляд на драйвсьют. И улыбнулся, ободряя, хотя и знал, что Чаку ободрение не нужно. Чак победит и без того. Они провели вместе долгий год. Шаттердом засыпал поздно, и, когда увидели, куда сбегает Райли каждую ночь, разом вдруг вспомнили, какого пола Ильвари. Но это было ненужной, хоть и паскудной, раздражающей мелочью. После изнуряющей работы, после тяжелого боя они виделись всякий раз, в комнате или же даже в столовой. Говорили немного - хватило разговоров в детстве. Хотелось покоя. Покоя рядом. И Ильвари стал чаще возвращаться в шаттердом, к хозяину. Одним вечером они остервенело дрались в зале — Герк должен был присутствовать на каком-то совещании, а Чаку нужна была тренировка. Дрались так, что у Райли оказался подбит глаз, а у Чака в кровь разбиты губы. Довольные, валялись на матах, переплетая руки, и смеялись, и никакого напряжения не было. Пока Чак не сказал: — Ты все еще думаешь, что мы не совместимы? Им разрешили попробовать симулятор для двух пилотов. Утром, в восемь, едва проснувшись, они направились именно к нему. Шли молча, но Райли, едва они зашли в пустой коридор, ухватил Чака поперек спины рукой и притянул ближе. Тот вяло отмахнулся, потирая красные глаза. Уютный, сонный. Он абсолютно проснулся, когда они остановились перед симулятором. Осторожно одел себе на голову подобие шлема, тонкий ободок, обхвативший голову. И посмотрел на Райли - тот медлил. Стоял долго, всматриваясь в ободок, стиснувший короткие рыжие волосы. — Хорошо, — кивнул он. — Ты же понимаешь, что я увижу все твои мысли, все воспоминания? Ему было плевать, что Чак мог пережить - это ничего не изменило бы. Но он боялся увидеть одно - презрение или холодное равнодушие. — Да давай уже, — с досадой прервал его Хэнсен. Райли ступил на подсвеченную площадку рядом с ним и одел на голову ободок. И, вздохнув, вдавил кнопку «старт». Голубоватый свет ударил ему в лицо, мучительная боль прорезала кожу. Он видел себя маленького, играющего с братом, видел Ильвари, меняющегося и растущего, видел отца и мать, видел полупустую больницу, наполненную надсадными стонами умирающих. А после - Чака. Людей, одетых в аляповатые цветные одежды, смуглых и черноглазых. Они куда-то шли, обвешанные тюками, а потом плыли, и у них был предводитель, такой же смуглый и черноглазый. Высокий - и жесткий в чем-то, но его любили. Не было почему-то там ни отца, ни матери, и этого предводителя Чак любил почти как отца и хотел быть похожим, а потом все разом изменилось, и вместо красочных, заросших земель появилось белое здание среди снегов. Страшно - Чаку было там невыносимо страшно, хотя там находился не он один. Там еще были дети - всякие, светлые и темные, тихие и не очень. Бунтари пропадали первыми. Говорили, что им делают какую-то операцию, а после отпускают. Заставляли писать письма домой, а Чак не хотел ничего писать - да и не было никого. Он словно знал, что письма не доставят ни за что. Что они сгинут где-то среди снегов. Он уже позже узнал, что там делали. Что такое разделение. У Райли мышцы свело от слепого ужаса. Он зашарил по стене в поисках Ильвари, он мучительно закашлялся, словно от удушья, когда боль понимания прошила Чака. А потом он увидел мальчика, у которого не было деймона. То есть он был раньше, но тогда… В то мгновение Чак бежал, и Райли бежал вместе с ним, путаясь в снегу, и страх тек в них обоих. Вот почему Чак стал выбираться в другой мир и вот почему попросил не заглядывать в свой. Они тогда оба были детьми. Вдруг все прекратилось. Чак отделил свои воспоминания от его - отделил умело, спокойно, ровно. — Ты в порядке? — спросил он. И Райли вдруг с удивлением понял, что они все еще в дрифте. Следующий год они провели почти спокойно. Пока шаттердом не закрыли. Они перебирались в гонконгский шаттердом недолго. Вещей почти совсем не осталось, и раскладывали на новом месте недолго. И времени особенно думать о вещах не было. И друг о друге - почти. В новом шаттердоме осталось всего четыре егеря. Странно это все было, даже страшно. Райли шел мимо и вспоминал Ромео, пытавшегося им помочь тогда, с Остроголовом, тяжелого и неповоротливого егеря первой серии. Он слышал, что близнецы, пилотирующие Ромео, погибли спустя полгода от атаки на Сиэттл. Их было жаль. Нестерпимо жаль. Как и всех остальных. Как тех девушек, управлявших Нова Гиперионом, - они, хоть и выжили, но были тяжело ранены. Как Тамсин Севьер и пилотов Тунари, как чету Джессопов. Даже Скотта Хэнсена - и того было жаль. Райли знал, что большая часть времени, отпущенная ему и Чаку, уже прошла. Но это не означало, что он готов был позволить Чаку разделить участь дяди. Утром, уже разгоревшимся в редких щелях-окнах шаттердома, он писал прошение о переводе на Страйкер. После ночи тренировок болело все тело - они провели с Чаком много часов в зале, раз за разом повторяя все, чему их когда-либо учили. Вымотанные, чуть не уснули на матах, подтрунивая друг над другом. Фейт и Ильвари не пришли, но, где бы они ни были, они тоже тренировались. Словно старались заполнить пустоту в ожидании чего-то. Так уж вышло, и ничего поделать нельзя было, но Райли не отпускала мысль, что это он виноват. Он привел Чака в академию и отдал маршалу Хэнсену, а Чак словно чувствовал это. Когда схватил за шею и притянул, чтоб поцеловать, и когда резким движением сдернул штаны, и остальное сделал за судорожные, всхлипывающие вздохи. Когда Райли уже лежал, свернувшись калачиком, выдыхая, успокаиваясь, сказал, стискивая зубы: — Я говорил недавно с маршалом Пентекостом. Ему сказали. Про окно. Не ты же. Райли подумал, что лучше это был бы он. — Мы думали, как можно закрыть, — продолжил Чак. — Он сказал, что подумает, как, но. В Анкоридже не было ничего особенного, оно просто исчезло. — Да, исчезло, — протянул Райли, — мы били по разлому несколько раз. — Но он только становился шире, — протянул Чак. И они надолго замолчали. Сколько бы они не говорили о том, что бомба только повредит разлом, расширив еще больше, на Страйкера все равно установили гигантское крепление. Чак наблюдал за этим, пряча глаза, и Райли стоял рядом с ним, сдерживаясь, чтобы не стиснуть крепко руку. Ильвари был рядом. Ильвари тоже смотрел вверх, на тонкую спину егеря, разобранную, блистающую контактами, и будто бы кривился. — Ты видел остальных? — шепотом сказал он наконец, точно затем, чтоб отвлечь. — Видел, — кивнул Райли. Они тоже были рядом. Кайдановские с двумя одинаковыми, серыми, скалящимися волками, внутри глаз которых словно застыл лед, тройняшки, у двоих были золотистые обезьяны и только у одного почему-то змея. Геркулес со своей скопой застыл по левую сторону от Чака, не придвигаясь ближе, чем было необходимо, чтобы поместиться на узкой площадке. Они все были там, когда сказали, что скоро привезут еще двух егерей. Райли ждал Бродягу. Ждал так, что сердце разрывалось. Хотел видеть и одновременно не хотел. Когда раздался шум вертолетов, он первым выбежал на площадку. Открывали новый док, суетились, носились кругом, командовали. Но это был не Бродяга. — Это Нова Гиперион, — узнал вдруг Чак. Один из вертолетов, отделившись от цепочки, сел совсем рядом, обдав теплым воздухом из-под винта. Постепенно лопасти замедлили ход, и на пропитанный дождем асфальт спрыгнули две девушки. Шли они, выпрямившись, расправив плечи, но на лице мелькало что-то такое, что Райли описал бы как нестерпимую боль. Деймоны были рядом с ними - фенек и бабочка. — Ильвари, — шепнул Райли, и тот тут же спланировал с его плеча. Райли было не до знакомства. Он отошел в сторону, тревожно вглядываясь в небо. Обычно он умел терпеть. Умел выжидать. Но в это мгновение точно все перевернулось, словно нервы обнажились, и так стало важно, чтоб случилось так, как ему хотелось. Он помнил синий цвет, мешающийся с красным, и механический женский голос, сообщающий о том, что повреждения слишком сильные. Что им не выжить. Но Мако была жива - и он обнимал ее счастливо, стискивая пальцами талию. Она улыбалась - тем, чем еще могла улыбаться. Искаженное, обезображенное лицо с новым, механическим глазом, ничем не отличающимся от настоящего, смотрело по-прежнему - с робкой радостью, со скромным счастьем. Райли отпустил ее нескоро. — А где… он? — Он скоро будет, — сияя, ответила Мако. — И мы с тобой снова окажемся внутри. Я… Я, если честно, соскучилась по этому. Райли замер. На столе у Пентекоста уже лежало его прошение о переводе на Страйкер. Он узнал об отказе тем же вечером. Пентекост позвал его к себе после ужина и позвал так, что Райли уже все понял. — Не оправдывайтесь, — сразу сказал маршал. — Мне нужно только, чтобы Вы скорее приступили к тренировкам. Первый пробный запуск - через два часа. И еще кое-что. Я знаю, что для Вас значит Страйкер и его пилоты, но перестановки в составе делать уже поздно. Поздно. Поздно стало в то мгновение, когда Райли подумал про Мако «сработаемся». Проклятый тот день. Проклятое его нетерпение и детское желание героизма. Перед глазами ярко встал маленький Чак с яростным, простым «Мы совместимы», — Наша синхронизация может быть более эффективной, — сказал он последнее, что могло их спасти. — Может. Но Хэнсен сообщил, что не желает Вашего перевода. — Хэнсен? Герк? — Чак. Каким же синим был свет ламп в комнате, разом завертевшихся перед глазами. Райли зашел в их - теперь их - комнату спустя десять минут. Сбросил куртку и тяжелые ботинки. Надо было в душ, но до пробного запуска осталось всего полтора часа. Не хотелось. Он поднял на Чака злой взгляд. — На хер я вообще писал это прошение? — Тебе не повредило бы. — Что не повредило бы? — Голос разом сорвался. Чак лениво поднялся и похлопал Райли по груди лживо-успокаивающим жестом: — Напомнить. И они тогда подрались, до крови и коротких криков. До ненависти и отвращения друг к другу, и где-то далеко Ильвари тяжело, усилием, преодолевая себя, как и Райли, напал на Фейт. Впервые. Пробный запуск Бродяги и Гипериона начался в одиннадцать вечера ровно. Райли вошел в кабину первым и почувствовал, как немеет в животе. Ноги едва не подкосились, к щекам прилила кровь. Это был его Бродяга - старый, добрый знакомый, которого он похлопал бы по плечу, не будь это плечо больше него во много раз . Вместо этого он погладил приборную панель и занял свое место по правую сторону. Мако вошла второй. — Что с Ильвари? — спросила она сразу же. — А что с ним? — будничным тоном откликнулся Райли. Шлем скрывал уродливый синяк у виска, а костюм - ссадины на руках. Но ничто не могло скрыть раны на теле беркута и выдранные перья. — Экипаж Бродяги, не отвлекайтесь, — оборвали их. — Готовьтесь к нейросинхронизации. Райли был готов. Он привычно пошарил по своим воспоминаниям, чтобы успокоиться, чтобы убедить себя, что никакой опасности нет. И неожиданно его пронзило словно бы чем-то острым. — Мако, — произнес он поспешно, — Мако, только ничему не удивляйся… — Он хотел объясниться, предупредить, про себя и Чака, про прошение о переводе и про все остальное, но не успел. Это же было только его. Только его. Он сорвал тот дрифт. — Как ты мог так облажаться? Это случилось часом позже. Райли лежал на кровати, закинув руки за голову, и терпел. Терпел гвалт внизу. Полуживые пилоты Гипериона провели отличную высадку на воду и вернулись, синхронизация была на высшем уровне. Геркулес Хэнсен, потерявший брата в бою, в егере, а значит, и в связке, смог держать дрифт с Чаком. А Райли, здоровый, ничего не смог. И это обсуждали. В самых грязных словах. Он смолчал. Чак сделал к нему шаг. — Я пытаюсь тут спасти твою чертову шкуру, а ты палец о палец не ударил. Дрифт. Твою мать, Райли. Он отвернулся. — Нет, ты меня выслушаешь. — Чак ухватил его за волосы и развернул к себе. Как же мало осталось от цепенеющего от страха мальчонки, боявшегося разлуки с деймоном. Как же мало осталось от того, с кем Райли пил чай на кухне в Анкоридже, дома, и говорил о всяком, о детском. И еще меньше - от того, с кем он засыпал последние годы. — Нам нужно закрыть разлом. И мы закроем его так, как надо. У тебя есть день, мать твою, день, чтоб вспомнить, как там управляться с твоим ведром гаек. Как же много зависело только от терпения. И как же мало осталось. И как же они оба волновались. — Чак. Хватит быть заносчивым ублюдком, — устало улыбнулся ему Райли. Они сидели рядом почти до утра. На одной кровати, колени соприкасались, руки тесно переплелись. Держались друг за друга, цеплялись из последних сил. На коже Чака проступали тоненькие синие жилки - совсем близко. И Райли вдруг понял, что он стал каким-то хрупким, каким-то призрачным. Сколько бы времени ни осталось, оно стремительно уходило. Когда они задремали осторожно, улегшись рядом полупривычно, вернулись деймоны. Не говоря ни слова, Ильвари вспорхнул на верхнюю полку, а Фейт устроилась на полу. Почти как дома. Райли подумал, что, наверное, именно дом не хотел бы - скорее, квартиру. Небольшую. Где-нибудь в Америке, там, где не бывает жарко и нет воды. Там же они бы поискали врачей. Может, чем-то бы они и помогли. Если можно… если только можно помочь. — Чак, — позвал он. — А? — У цыган же нет дома, так? У тебя будет, как думаешь? Чак хмыкнул и хлопнул его по спине. — Размечтался. И голос был сонный. Только уже взрослый, не ломающийся и не по-детски высокий. Райли нащупал то место, где под кожей мерно билось сердце, и вздохнул успокоенно. Как бы то ни было, они пока были живы. И, может, завалялась в копилке у судьбы еще порция удачи - протянуть пару-тройку лет. Прошло целых четыре дня, и они стояли на площадке в доке снова и смотрели, как на Страйкера вешают бомбу. На этот раз - в костюмах. В шаттердоме было негромко. Больше не шумели - ждали, пока пилоты займут свои места. И егеря, казалось, тоже ждали, мигая светодиодами. Райли стоял у самого входа в кабину с Ильвари на плече. Их док был далеко от дока Страйкера. Безумно далеко, казалось. Хоть через весь шаттердом беги. Райли сглотнул. — Ты будешь рядом с ней, да? — спросил он. — Рядом с Фейт? — Да. Райли кивнул. Они оба помнили, как исчезла Сату. Исчезла тихо и просто. Если бы не примятый песок, выглядело бы все так, словно ничего и не случилось. — Не деритесь там, — улыбнулся Райли. — Не будем. — Ильвари осторожно ущипнул его за плечо, оставив красный ноющий след. Как напоминание. — Вот. Иди. — Да подожди. — Я все скажу, — тихо произнес Ильвари. — Все, что ты хотел сказать. Стиснув зубы, Райли кивнул снова. Вот теперь все было почти хорошо. — Не забудь быть рядом с ней, — повторил он напоследок. Пять егерей опустились на воду в девять тридцать утра. — Активности в разломе нет, — сказали по громкой связи. Дно постепенно уходило вглубь, все дальше и дальше, пока наконец не послышалось: — Багровый Тайфун к погружению готов. Красное и блестящее постепенно исчезло под водой. Черно Альфа, прикрывавший его слева, исчез вторым. — Ну вот, — сказала Мако. Голос звучал гулко, странно. Словно в концертном зале. — Там, наверное, темно… Ей не было страшно. Она была как-то по-детски легко испугана, как будто услышала какой-то странный звук в пустой кухне и пошла проверять. Этот ее трепет невольно передавался и Райли. Они погружались быстро, с каждым новым шагом все сильнее окунаясь в темноту. Сначала они испугались было, что потерялись, и страх этот отдался эхом в голову, виски тут же заломило. На мгновение Райли стало смешно - пять махин в восемьдесят метров ростом крались в темноте, словно нашкодившие дети, - а потом снова страшно, и он стиснул кулаки. Позади загорелся яркий, стремительный свет. — Нова Гиперион, — облегченно выдохнула Мако. Они улыбнулись вместе - Райли и Мако. Спокойно улыбнулись. Корейский егерь шел прямо за Страйкером. — Бродяга, через триста метров остановитесь, — велели им. — Тайфун, Альфа, продолжайте движение. Нова Гиперион, держать позицию. Впереди раздался глухой толчок - это тяжелый и неповоротливый русский егерь спрыгнул с обрыва. Бродяга остановился рядом с краем - ждал, пока Альфа освободит пространство внизу. Ничего не было видно, ничего не было слышно, и Райли чувствовал, что Мако невольно хочется озираться, вылавливая взглядом кайдзю. — Бродяга, прыгайте. Страйкер, вперед. Снизу на них пахнуло жаром - сенсоры Бродяги это уловили. До разлома оставалось совсем немного. Он был похож на рану. Тяжелую, не заживающую, гнойную рану, вовсе не на тот просвет меж деревьями, что был в Анкоридже. Но Райли увидел контур, едва видный на бурой, будто бы грязной поверхности. — А теперь послушайте, — проговорили из динамика. Хэнсены, узнал Райли. Герк. — Послушайте. Мы попробуем затянуть этот разлом. Если не выйдет, мы сбросим туда бомбу и понадеемся, что это сработает. — Координируем действия… — донеслось из шаттердома. — Тайфун, обходите справа. Направление - на четыре часа. Черно Альфа, обходите слева. Направление - на восемь часов. Бродяга, Нова Гиперион, Страйкер - оставайтесь на месте. Райли замер, и Мако замерла вместе с ним. — И он вот так затянется? Как заживет? — спросила она неверяще. — Столько лет войны - и впустую, выходит, — вздохнул Райли, понимая, что она имеет в виду. — Но раньше у нас не было Чака. Мы не имели дела с порталами в другие миры. Где-то вдалеке Ильвари был с Фейт, и они старались держаться. И Райли старался держаться, поддерживая тишину в сознании. — Альфа - на три часа. Тайфун - на семь часов. За яркими огненными струями, вырывавшимися из разлома, совершенно их не было видно. — Готовьтесь. Страйкер прошел мимо Бродяги и подошел к самому краю, к самой черте. Райли видел мелькающий у Страйкера под ногами контур. — Начали. Страйкер, стараясь подражать медленным движениям Альфы, взялся за край неловко. — Тайфун, Нова Гиперион, Бродяга. Готовьтесь к обороне. — Движение в разломе? — раздался юный тонкий голос с ярким акцентом. Женский. Это Юна, понял Райли, пилот Гипериона. — Нет. Пока нет. Из Альфы чертыхнулись, когда егерь выпустил из рук контур. — Мы рядом, — подбодрил их второй голос, тоже женский. — Мы рядом, ребята. Давайте. Так вот какие они, эти южнокорейские пилоты, подумал Райли и улыбнулся. Разлом то сжимался, то расползался снова, когда егерь терял контур. — Нова Гиперион, выдвигайтесь на подмогу. Тайфун, Бродяга - держать позицию. И в это мгновение Райли отчетливо понял, что слышал голос кореянок в последний раз. А спустя несколько минут в динамике раздалось вспугнутое: — Движение в разломе. Тайфун, Бродяга - к обороне. — Давай, Мако, — бросил Райли, чувствуя, как замирает сердце. Она кивнула, активируя меч. Они стояли около края сжимающегося разлома и ощущали пульсацию внутри него. Сильную, будто билось сердце. А может, и билось - кайдзю был уже близко. — Страйкер, берегись! — вскрикнул было кто-то, и потерялось в ужасе, кто именно. Но Страйкер устоял, и Альфа, тяжеловесный, сильный, бросился вперед одним мощным шагом. Земля задрожала. — Закрывайте же, — закричал кто-то что есть силы, и послышался треск. — Нова Гиперион, выступаем на подмогу, — быстро сказал Райли. Они бежали - они действительно бежали, но кайдзю смотрел не на них, кайдзю драл Гипериона так, как только мог. — Тайфун, держать позицию, — повторили из шаттердома. — Мы справимся, — крикнул поспешно Райли. Они были совсем близко. Нова обхватил голову кайдзю и мощными ударами бил в голову, яркий свет тонул в пламени разлома. — Снова движение. — Ничего, мы успеем, — прорычал Райли, забыв, что связь еще включена. Они выхватили из рук Новы кайдзю, когда их тряхнуло. С силой. Что-то огромное рвало на части с трудом затянутый портал. — Две сигнатуры, — безжизненным голосом сказали из шаттердома. И оно прорвалось. — Четвертая категория, — потонуло в стоне земли. Альфу отшвырнуло с тяжелым, оглушающим ударом. — Разлом, — закричал кто-то, — разлом, держите разлом. Тайфун склонился к расползающимся контурам. Шарил по земле руками недолго - и наконец ухватился. На конце третьей завертелось угрожающе лезвие, жалкое и бесполезное оружие против двух кайдзю. — Добиваем, — Райли стиснул крепко пальцы, чтоб кайдзю не вырвался, — Гипе… Скрежет сминаемого железа прервал его. Скрежетало так, что хотелось зажать уши руками, хотелось зажмурить глаза и не закрывать. В камеры, в сенсоры Бродяги полетел песок и остатки металла. Им было лет тридцать, тем кореянкам. И они сказали: «Мы рядом». «Мы рядом». Кайдзю вгрызся в левую руку Бродяги. Второй, закончив с Гиперионом, обернулся на него же. Они встретили второго продувом турбины и выставленным вперед мечом. — Закрывайте же, — закричали из Альфы. — Бродяга, идем к вам. — Сбрасывайте бомбу, — велели глухо. — Страйкер, бросайте бомбу в разлом и уходите оттуда. Мако как-то тонко, остро всхлипнула, когда левую руку Бродяги вырвало с корнем. Нова Гиперион останками, осколками опускался на дно, и не осталось страха, только ненависть. Разлом вспучило. Сенсоры зашкаливали, жара, пульсирующая, огненная, оглушала. — Кайдзю выходит из разлома. А Бродяга и так держал одного, и отбивался, и внутри них тоже пульсировало, им хотелось жить отчаянно. — Какая категория? — спросили, казалось, все вместе. Райли и Мако, вкладывая последние силы в короткий рывок, всадили меч кайдзю в голову, и тот, казалось, завизжал. Вода завибрировала, сенсоры взвизгнули. Бродяга почувствовал толчок. Их опрокинуло. — Пятая. — Мы не станем сбрасывать бомбу, — ответил кто-то. Чак. Чак, боже, думал Райли, пока они поднимались. Только бы не к Страйкеру. Кайдзю был рядом с Альфой. — Даже если сработает, мы не уйдем живыми, — сказал Чак. — Мы взорвем бомбу. — Нет, бросайте. Бросайте, черт вас дери. — У нас 76 процентов повреждений. Мы не выберемся. — И позвал. Тихо. — Бродяга. — Я слышу, — отозвался Райли. В полуразрушенном колене Бродяги что-то щелкало. Словно они были бесконечно стары. — Я всегда слышал, — сказал Райли зачем-то. Будто это было важно. Очень важно. Ильвари рядом с Фейт. И все будет хорошо. «Оставь мне только хоть что-нибудь». «Хоть что-нибудь оставь». — Их не будет больше трех, — проговорил Чак, — закрывайте разлом. Мы разберемся. «Не надо, — шепнул Райли сам себе. — Не надо, пожалуйста». — У нас 80% повреждений. Мы все равно ржавое ведро, — усмехнулся Герк. И его голос заставил Райли вздрогнуть, и Бродяга будто бы тоже вздрогнул. Они подхватили контур - одной рукой. Неудобно и тяжело. Изо всех сил сжали пальцы. Сзади со скрежетом и шумом дрался Альфа. — Вот так. Вперед. Пятая категория показала морду из разлома. Тайфун упрямо бросился вперед. — Приготовьтесь, — громко произнес Чак. И что-то у них там щелкнуло. И что-то уныло, переливчато заныло на высоких нотах. Взорвалось сзади. Громко и надсадно. — Альфа, — беззвучно вскрикнула Мако. — Давай, — прервал ее Райли. — Не до того. Сердце сжалось. Они склонились к земле, упираясь коленом. В оставшейся руке сжали контур. Тайфун, как мог, впился в землю, пригнул голову, и они замерли в ожидании. — Чак, — произнес он коротко. — Знаю. Взрыв пригнул их. Жар ошеломил. Где-то далеко, в шаттердоме, в темной пыли растворилась Фейт. Райли отшатнулся, Райли сдержал крик и усилием качнулся вперед. Они ползли вперед, едва удерживая равновесие, и Бродяга все норовил завалиться на бок. — Нет уж, — прохрипела Мако. В разломе больше не дрожало, не двигалось, и кругом никого тоже не было. Райли молчал, и они так ползли в тишине, казалось, целую вечность. Столкнулись механические руки нескоро. И замерли. И что-то болезненное, мучительная судорога, сотрясло их обоих. — Закрыли, — выдохнули тройняшки вместе, хором. — Выбирайтесь оттуда. А Райли хотел остаться. В Анкоридже темнело быстро. В доме, запыленном и заброшенном, полном фотографий, только и оставалось, что сидеть со свечой и разглядывать их до бесконечности. Ильвари сидел у Райли на плече, тяжело клонясь вниз. — Уедем? — спросил он наконец. Райли положил голову на стол, ничего не ответив. У Чака оставалось бы еще два года.