***
Он боялся этого разговора, но выбора не было. Он боялся этого разговора, но получил приглашение от него как только в бараках четвёртого отряда освободилась занятая доселе им в течение двух недель койка. - Джууширо? - тяжело вздохнув, зовёт он, плотно закрыв сёдзи. Он снимает сандалии, проходит вглубь комнаты, где омега мирно сидит за столом. Комната заполнена терпким запахом травяного чая, ароматом сладостей, благовоний, его, цветочным и нежным, едва ли слышимым сквозь всё это. - Добрый вечер. - кивает он, привычно мягко улыбается, но Шунсуй видит эту усталость в его глазах, готов поспорить, что Укитаке разочарован в нём. Он садится на колени напротив и опускается на пол под растерянным взглядом зелёных глаз, громко и чётко так, что комнату наполняет его глухой и севший в ужасе голос, просит прощения. Он не простит. Зачем тогда позвал? Откуда альфе знать!? - Шунсуй, встань, это я должен извиниться за случившееся. - он ставит чашку на стол, поднимается на ноги, подходит и тянет наверх за крепкие плечи. Такой уставший, слабый, нежный. - Это случилось по моей вине, я должен был помнить об этом, но каждый раз не могу удержаться от встречи с тобой, я... - Джууширо! - выходит слишком резко, омега, очевидно, напуган, дёргается, когда его хватают за плечи. - Не извиняйся за это. Что она сказала? - Кёраку смотрит в его глаза, сжимает плечи крепко пальцами, забывшийся. - С тобой всё будет хорошо? - Не волнуйся. - на выдохе улыбается Укитаке, садится на колени напротив, опускает руки на свои бёдра. - Я не умру, даже если оставлю его. Сердце пропускает удар, руки опускаются, но лишь на секунду. Шунсуй прижимает его к себе, крепко обнимает и только сейчас замечает, что всё это время под занавесью седых волос пряталось кровавое уродство, оставленное его клыками. Он чувствует нежные, успокаивающие своей прохладой ладони на спине и слышит тихий шёпот, предлагающий забыть о случившемся, жить как раньше, и так заманчиво, искушающе... - Я не могу. - сипит в ответ сквозь ком в горле альфа. - Ни за что. Больше никогда не оставлю тебя. Я так виноват...Часть 1
24 ноября 2022 г. в 01:03
Не ясно, что из этого началось раньше и стало причиной: может, его течки были такими из-за тяжёлой болезни, может, болезнь продолжала прогрессировать из-за болезненных течек.
Он лежал, сжавшись, на футоне, Шунсуй обнимал его со спины, уткнувшись в белые волосы и не мог уснуть так же, как и он. У него не болело тело, но его сердце сжималось каждый раз, когда в комнате раздавался тихий болезненный всхлип.
- Тут болит? - едва слышно спрашивает он, горячую ладонь прижав внизу живота, Джууширо вздрагивает, кивает, поджав губы.
Он прикрывает намокшие глаза, чувствуя прижавшийся к спине жар его тела, нежно коснувшиеся седой макушки губы.
- Такой холодный... - продолжает говорить с ним, не слышащим от боли ничего, кроме стука своего сердца и собственного же тяжёлого и хриплого дыхания. - Джуу-тян, тебе не холодно?
Ожидаемо, Укитаке не отзывается на его слова, тихо, болезненно скулит, и до того хочется завыть от раздирающей сердце боли. Даже если больно не ему.
Шунсуй бережно обнимает его крепче. Под седыми волосами его шея пахнет нежными весенними цветами - подснежником с герба его отряда, почти неслышно, невинно и робко, неожиданно возбуждающе.
Никогда в жизни бы Кёраку не подумал, что у него так откровенно будет стоять на мужчину, болезненно стонущего, сжимающегося и не подпускающего к себе совершенно никого в самые цветущие для его тела дни. Шатен знает, что Джууширо возбуждён сейчас тоже, но боль, которую ему приходится терпеть, не даёт коснуться, пугает мыслью о том, что присутствие альфы сделает только хуже.
Это нежное и невинное создание, такое необычное по своей природе - во всём готеи мужчин омег можно было сосчитать по пальцам одной руки, но он отличался и от них, и именно этим, таким болезненным секретом.
Погружённый в мысли, Шунсуй чувствует, как омега поворачивается к нему лицом, холодным носом уткнувшись в его шею, прячется, сжавшись в крепких руках.
- Прости... - сипло шепчет он под самым ухом, когда альфа вздрагивает. - Напугал? Просто так легче...
- Тише. Я понял, Джуу-тян, можешь делать, что считаешь нужным. - его ладонь ложится на белый затылок, вторая обнимает поперёк поясницы, и Кёраку не замечает, как его слова спускают курок: Укитаке сжимает тонкими холодными пальцами ворот его косоде, спускает с крепкого плеча, прижавшись сильнее, шумно втягивает терпкий мускусный запах, дрожа в его руках. - Джууширо.
Шунсуй отстраняется, чтобы увидеть чужое лицо: заплаканные зелёные глаза со слипшимися дрожащими седыми ресницами, раскрасневшиеся щёки, искусанные бледные губы. Укитаке поджимает губы, отводит стыдливо взгляд, извиняется на грани слышимости, вздрагивает, сжавшись от очередного приступа боли, прежде чем альфа сгребает его в объятья снова, пряча лицо в закутанном одеждой остром плече и зовёт тихо и ласково по имени. Омега сжимает пальцами одежду на его спине, ткань трещит жалобно от приложенной силы.
Шатен чувствует его дрожь, слышит каждый, даже совсем тихий болезненный звук, но едва ли может держать при себе свои руки: тянется ладонью вниз, через промукшую наскозь одежду вжимает пальцы между ягодиц и слышит под ухом тихий стон.
- Прости, больно?.. - опомнившись, спрашивает он, отстраняется, боязливо смотрит в чужие глаза и читает по губам совершенно беззвучную, задыхающуюся мольбу о большем. - Джууширо...
Он смотрит в чужие глаза, чувствует смущённый жар на щеках, когда дрожащая ладонь толкает плечо, опрокидывая его на спину, а её хозяин усаживается неуверенно на его бёдрах, одеялом накрыв свои плечи, опирается на крепкую грудь руками, мокрой промежностью прижавшись сквозь одежду к его возбуждению. Шунсуй снова зовёт его по имени, видит, как борются в нём стыд и желание, как он сжимается от каждого нового, пока что слабого, болезненного приступа. Он нежно поверх одеяла обнимает его плечи, прижимает бережно к себе, вторую ладонь уложив на бледное бедро, прижимает к себе, рыкнув, вскидывает бёдра, заставив омегу тихо простонать прямо под ухом. Узловатые, совсем холодные тонкие пальцы сжимают плечи, от его голоса по спине бегут мурашки, когда дрожащие стоны продолжают рваться из больных лёгких, провоцируемые чужими развязными, совершенно пошлыми движениями.
- Больно... - сипит хнычуще Джууширо, заставив шатена замереть тут же. - Почему ты остановился? Продолжай, прошу, мне больно. - тут же выскуливает омега, ладонями обхватив его лицо, смотрит в чужие стальные серые глаза, видит в них волнение и растерянность, но едва ли понимает почему.
Он вжимается в него всем замёрзшим и дрожащим телом, прячет лицо в его шее, заставив Шунсуя растеряться ещё больше от ощущения его дыхания под самым ухом, сжавших крепче объятий.
- Джууширо, тебе может стать хуже, если я... - шепчет он, уложив ладонь на седой затылок, пальцами перебирает осторожно волосы.
- Не станет... Прошу! - тихо, дрожаще выскуливает Укитаке, и нежный цветочный запах накрывает с головой, застилает туманом глаза, мутит сознание, заставляет сжать крепче его тело, стройное и хрупкое, в своих руках. - Прошу... Войди... - слабым голосом шепчет он, отстранившись, чтобы снова посмотреть в его глаза.
Омега опирается дрожащими руками о смуглую грудь, ведёт бёдрами, вжавшись в чужие, нарочно дразнит и продолжает тихо просить, но Кёраку начинает думать, что с ума сходит отнюдь не Джууширо, а он, смотрящий на него снизу вверх, видящий, как седые волосы от разлившегося в комнате лунного света становятся совсем белыми, обрамляют узкое угловатое лицо и будто светятся. Он наблюдает за тем, как с дрожащих плеч падает одеяло, тянет за собой юкату - ворот открывает ключицы, худую грудь, острые плечи, бледную бархатную кожу.
Шунсуй ведёт со странным трепетом, заворожённо смотря в глаза, по его бёдрам, поднимает одежду плавно, и не подумав снять - избавляет Укитаке от белья. Он позволяет, закусывает губу и довольно улыбается, уверенный, что добился своего. Тонкие пальцы развязывают в это время на альфе оби, опуская штаны и бельё, освобождая крепкий член, но не успевает даже взглянуть на свою работу - альфа прижимает его к себе, нежно целует губы, сжимает аккуратную ягодицу, пальцы сами находят совсем мокрую, нетерпеливо сжимающуюся дырочку, один Шунсуй плавно и осторожно проталкивает внутрь. Джууширо вздрагивает, впивается аккуратными ногтями в его грудь и раскрывает мутные мокрые глаза, дрожаще выдохнув его имя.
Шатен задыхается - так близко, так ярко, совершенно дурманяще он не чувствовал чужой запах никогда, и никогда его рассудок не мутило так сильно.
Это было страшнее алкоголя, множества женщин, побывавших в его постели. Это был человек, знакомый так близко ещё с юношества в академии: Шунсуй столько раз видел, как тот кутается в одеяло, корчась от боли, чувствовал этот запах - тогда ещё не сформировавшийся до конца, ломанный и всё равно возбуждающий, а коснуться смог только сейчас.
Раньше Укитаке не подпускал к себе никого, кроме врачей в эти дни, выглядел после совершенно измотанным, избегал любого альфу почти неделю перед. Теперь он запирался в поместье, и чёрт знает, что потянуло Кёраку сюда именно сейчас, но оставить его снова в таком состоянии он не сумел, было ли тому виной беспокойство за товарища, или бессмертный, прошедший сквозь века инстинкт, или, может, что-то совершенно другое, таившееся все эти века глубоко внутри, до того сильно наполнявшее сердце, что выплёскивалось наружу в виде излишней заботы и робкой нежности.
Они всего лишь друзья: близкие и заботливые, но почему-то сейчас меньше всего хочется верить, что дружба между омегой и альфой возможна. Что все эти годы их отношения были только лишь платоническими.
Укитаке стонет в его руках и заходится дрожью, когда горячих пальцев внутри становится больше - уже три, нетерпеливо дёргается навстречу. Выходит плохо - Шунсуй крепко прижимает его к себе, свободной рукой обхватив поясницу, едва ощутимо сжимает клыками кожу на его шее, заставив замереть, но не сопротивляться. Очевидно, тринадцатый капитан совершенно лишился рассудка, утянув альфу за собой, но попытку подмять под себя пресекает, больно бьёт по груди холодной ладонью, не даёт поймать за руки, выпрямляет спину, возвышаясь над ним, ловит его запястья сам, крепко сжав, смотрит мутно в серые глаза.
Он плавно опускается на его член, надрывно стонет, и альфа перехватывает его руки, чтобы переплести пальцы - почему-то так казалось правильнее. Должно быть, только ему - Джууширо вырывает дрожащие ладони из его рук, осторожно убирает волосы на плечо, и движение это до того плавное и безбожно красивое, что Кёраку и не думает воспротивиться, сжав в пальцах постельное бельё, тяжело дышит, чувствуя жар чужого тела на себе.
Куда не посмотри: любая птица, зверь, даже цветок, везде мужчине надо быть лучшим, среди других, чтобы получить хоть каплю внимания. Самый красивый, самый сильный - иначе никак.
В своих данных Шунсуй не сомневался ровно до этого момента: до взгляда в чужие мутные глаза, до нежного движения рук на светящем отражением лунных лучей серебре волос, до момента, когда он ощутил под руками такое хрупкое, нежное, но крепкое тренированное тело.
Дыхание перехватывает, от плавного движения чужих бёдер, а альфа не смеет отвести взгляда, когда Укитаке наклоняется медленно, дыша тяжело, но размеренно, опускается совсем рядом, подставляет покорно шею, кажется, решивший, что мужчина теперь не посмеет воспротивиться. Никогда в жизни Шунсуй не подумал бы, что окажется в постели ведомым, и кем, течным омегой, требующим соития, метки, возможно, даже многим больше.
- Давай же... - нежный голос направляет, не приказывает, холодные пальцы проскальзывают меж каштановых кудрей, тянут ближе, заколки вместе с лентой незаметно падают на подушку.
Заворожённый этой нежностью, направляющей лаской, альфа повинуется. Джууширо вздрагивает, сжавшись на его члене, когда острые клыки пронзают кожу, пускают кровь. Он сжимает в пальцах волосы на чужом затылке и стонет, а затем дёргается, сжавшись на Шунсуе и закашлявшись, накрывает лицо ладонью, болезненно жмурится.
Ещё с минуту Кёраку не может понять, что случилось - когда понимает, в этом, впрочем, уже нет нужды. Кашель стихает, омега плавно набирает темп, тяжело и загнанно дыша, насаживается на чужой член, оперевшись холодными ладонями о его грудь. Шатен надеется, что кровь на чужих губах ему лишь кажется, что задыхается на нём Укитаке лишь от удовольствия, и вскрикивает отнюдь не от пронзившей тело с новой силой боли.
Разум уже мутный, и так быстро альфа заканчивает впервые, слышит, как Джууширо шипит болезненно, безуспешно пытаясь отстраниться, падает на его грудь, уставший и липкий от пота. Кёраку не может пошевелить и пальцем, абсолютно растерянный - сглотнув сухость в горле, обнимает обессиленного омегу и прячет лицо в кровавом отпечатке его же клыков на бледной шее.