не прося взамен ничего

по бугристой стене ползёт нелепая дырявая тень. начало у неё острое, как метательное копьё, края рваные и нечёткие, но постепенно линии расходятся всё сильнее, перекрывая несколько кривых квадратов камней. получившийся силуэт похож на бездонную глотку дракона. или на его крыло. может, на заношенный рукав платья. бестолочь. на серебряном подносе лежат три румяных дорнийских персика. муха, облетевшая всю комнату в попытках определить источник запаха, наконец, направляется к ним. приземляется на самый крупный, жадная плутовка, возит по шкурке своими маленькими лапками так, будто действительно способна съесть плод целиком. не умеющее рассчитывать силы, несуразное создание. неблагодарное чудовище. молодая служанка воровато касается его руки и в следующую секунду эйгон хватает чужое запястье, крепко стискивая то безо всякой жалости. он не удостаивает девчушку взглядом, но боковым зрением отчуждённо различает, как та отскакивает на десяток шагов, прижимая ладони к груди, и сразу же низко-низко склоняется, лепеча извинения. может быть, она плачет. идиотка, видимо, глухая, раз решилась трогать его после того, что вполголоса распускают о первом принце правящей династии среди прислуги. шёпот, пронизанный отвращением, безвозбранно гуляет по коридорам. хотела проверить — позвала бы стражников. на что иначе нужны эти гигантские истуканы у покоев? а раз понадеялась, что эйгон испустил дух… что ж. не оправдывать ожиданий — единственное из его умений. ничего личного, деточка. пришла бы та с ножом за пазухой и эйгон бы даже не шелохнулся. позор семьи. травяная настойка пылится здесь… ладно, эйгон не знает, какой сегодня день, но, предполагает, со вчерашнего вечера. она могла успеть забродить. возможно, в ней утонуло нечто живое или завелась плесень, его комната достаточно тёплая для этого. на горлышке кувшина виднеется завязанная марля. какой, однако, мейстер кольвин мудрый человек. эйгон дотягивается до деревянного прикроватного столика, дёргает узел на светлой ткани, и, не глядя, заливает жидкость из обожжённой посудины себе в рот. ты мне не сын. кувшин летит на пол. выродок-разочарование-ничтожество-тварь-отребье-мусор-неудачник-монстр. как такой, как ты, вообще может быть моим ребёнком? эйгон закрывает глаза, вдавливая их в череп костяшками пальцев. что было бы, если бы это ему вырезали глаз? или если бы его дракон отказался вылупиться? если бы он задвинул желания плоти и молчаливо восхищался одними лишь жуками с самого детства? что стало бы с королевством, если бы он был удобным наследником? когда таргариен открывает глаза вновь, в покоях неожиданно темно. неужто перевалило за час призраков? раннее утро? эйгон, болезненно постанывая, перекатывается с ноющего отлёжанного плеча на спину. вот же… он выучил каждую трещину на этом блядском потолке, а в пьяном угаре тот продолжает притягивать его взгляд. надраться бы в слюни, да желудок от одной мысли протестующе сжимается и разражается прискорбной трелью. впрочем, если солнце уже село, то всё понятно. юноша всего лишь голоден. перед глазами доказательством мельтешат разноцветные мушки. раз голоден, значит жив. не то чтобы ожидалось иное — эйгон просто привык засыпать, представляя, что уходящий день станет его последним. вдруг ночью к нему проберутся наёмные убийцы? какая-нибудь служка впору озвереет, чтобы избавить землю от гадкого пятна порока, или матушка сжалится и прикажет своим изобретательным друзьям прекратить его мучения, наконец-то сочтёт прожитое приемлемой мерой наказания. эйгон трусливо уповает на то, что после смерти ему пожалуют забытье, потому что попадать в богорощу и разбираться, что же мирское его не отпускает, не прельщает вовсе. но дни непременно невыносимо сменяют друг друга. ведь он никому, абсолютно никому не нужен, и его кончина не изменит ровным счётом ни-че-го. эйгон осипше фыркает, разгоняя застоявшуюся спёртую тишину, и в тот же момент ощущает на губах тёплое жжение. ну надо же. родное тело подводит его, это ли не подарок судьбы? раскладывая предметно, всё вышло само по себе. юноша такого не планировал — он вообще никогда и ничто в своей жизни не планировал, зачем? если ты был рождён с уже готовым планом на существование. никто отродясь не интересовался его мнением. поэтому со временем эйгон отучил себя интересоваться чужим. ладно, размышлял дефектный таргариен разве что о побеге, и шалостях вроде «улизнуть из крепости незамеченным», «пройти около старой поварихи четырежды и не быть узнанным». это тоже предполагалось шалостью. продолжением бунта, «игрой в детство», как называл поведение эйгона дед, отчитывая его своим тошнотворно-пустым взглядом. эйгон дал толчок отношениям с рейнирой ради того, чтобы насолить матери и из издевательского любопытства. ему было доподлинно известно, что сестра огорчилась его появлению и не испытывала к их родству ни толики нежности. в конце концов, развивающийся внутри ещё зелёной королевы алисент, пришедшей на смену эймме аррен, нерожденный эйгон угрожал праву рейниры на престол, и, до кучи, отнял у неё подругу. сестра посвящала время исключительно себе, пляскам с мужскими сердцами, и его ненаглядным племянникам, которых любила так, как юноша ранее ни разу не видел, чтобы мать любила своих детей. бередило ли сие представление зачерствелую душу эйгона? несомненно. наверное, это сыграло значительную роль в принятии решения шагнуть навстречу рейнире, которая из-за смерти дочери определённо, отчётливо изменилась. непроницаемая маска месяцами не сходила с её бледной мордашки. эйгон не собирался налаживать связи — он думал бросить кости и подождать, пока что-нибудь выпадет. то ли кости были испорченными, то ли ставкой оказался его собственный хребет, но с «сестрицы-шлюхи» рейнира в разговорах преобразилась в просто «рейниру». потом эйгон поймал себя на том, как инстинктивно поправляет нелестное выражение эймонда о сестре на «принцессу рейниру», и ему пришлось стойко игнорировать косые взгляды в свою сторону после этого случая. чуть погодя он стал спать с её старшим сыном, да, и, ну, правда, с кем не бывает? всё-таки эйгон в той же степени таргариен, чем любой из них. всё это было чуднó и незнакомо, но не удивительно. рейнира имела мягкую улыбку за слоями валирийской стали, и, невзирая на ситуацию, держала голову высоко, она горела полетами также сильно, как он, а ещё была непротив разделить безветренные закаты на сиракс с санфайером, парящим в небе грозовым облаком. последний, похоже, очаровался выдающейся проворной драконицей и пытался выпендриваться своей красотой сильнее, чем было для него привычно. эйгон нисколько не нуждался в лишнем грузе и противился гонке за короной, как мог, на протяжении всей сознательной жизни. поэтому, когда рейнира спросила юношу напрямую о его желаниях, он искренне поклялся ей, как наследнице, в непреложной верности. возможно, это была хитро расставленная ловушка. возможно, эйгону было возмутительно всё равно на мать, жену и братьев. ведь таков он, бессердечный презренный монстр. возможно, выбор свершился под влиянием момента и эйгон лишь безмозглый пропойца. юноша ни за какие обещания не собирался оказываться запертым у трона. сестра даже позаботилась о близости его головы к шее; рейнира сама предложила держать всё в чрезвычайной секретности до заветного часа, хотя они успешно задокументировали факт присяги, дабы всё стало сугубо официальным. от этого веяло чем-то приятным, — может быть, человечностью. эйгон знал, что, если о знаменательном проступке окажется известно, семейка наверняка не преминет упрятать его глубоко на дне морском и устроить переворот для другого немилого ребёнка, гораздо более согласного трахнуться с чёрным пламенем в угоду войны. засаленная туника щекочет шнурками щиколотки. таргариен топчется по ней ногами, прежде чем шагнуть в нагретую, расслабляющую ванну, принесённую в комнаты слугами. он уходит под воду полностью, закрыв глаза. алисент бушевала. эта женщина извечно была недовольна им. напрягая память, эйгон не может припомнить ни единого мгновения, когда она хвалила его за что-то или хотя бы улыбалась ему так, как улыбается своим сыновьям рейнира. казалось, после скоропостижной (и по-настоящему освобождающей) кончины отто алисент совсем потерялась. как будто она больше не ведала, чему следовать и что выбирать. поэтому мать рассудила грамотно — придерживалась холодной ярости. её стало невозможно терпеть, алисент выводило из себя любое движение, она металась, как загнанный в засаду зверь. эйгон давно предполагал, что матери пришёл срок подлечиться у талантливых мейстеров центральной цитадели, но по прошествии того дня колебаний не осталось. что действительно было изумлением, так это созерцать эймонда, преклонившего колено перед благословенной королевой без лишних пререканий и кровавых поединков. должно быть, ради хелейны. а, может, и ради себя любимого. или в сие немыслимом акте кротости неким образом была замешана стоящая за левым плечом рейниры фигура. это объяснило бы, почему брат, являясь верным, зависимым от материнского одобрения псом, не сдал его ложной власти после первой безответственной оговорки. хелейна же практически не выходила из покоев, не ела и не оставляла детей без присмотра ни на жалкую секунду. эйгон уверен, что она пребывала в незамутненном ужасе, хоть и пыталась отважными, достойными уважения стараниями это скрыть. конечно, лучший исход для неё и отпрысков состоял в щедром приглашении рейниры обручить юных джейхейру и эйгона, и лишь бы только король-консорт не начал капризничать, изъявляя по этому поводу категорическое разноречие. таргариен не строит иллюзий насчёт их с рейнирой отношений; они сблизились за прошедшие годы и всё же вряд ли спаялись узами дружбы до могильной ямы. сестра не беспощадна, — но эйгон сомневается, что все они в безопасности просто потому, что коронация прошла без осложнений. безусловно, каждый прибли́женный происхождением к семи монаршим драгоценным камням под неустанным присмотром. это сейчас им позволили остаться в замке, но, если алисент или кто-нибудь из ветви её вырождений чересчур громко вздохнет, последствия наверняка проявятся печальными. эйгон не знает, что к данному обстоятельству испытывает. как издавна и повелось, события сменяли друг друга крайне стремительно: раз — и король визерис мёртв. два — на рейниру уже опускают блестящий венец, а безнравственная толпа ликует, встречая первую её имени на престоле. пожалуй, мать смогла бы справиться с собой, ради благополучия внуков остаться тихой и преданной для окружившего дозора. эйгон едва ли способен назвать себя отцом, но чего он однозначно не желал, так это смерти джейхейрису, джейхейре и мейлору, и потрудился донести эту мольбу до старшей сестры. они ведь славные и такие юные, вдруг у этих детей ещё есть возможность получить от жизни в дар нечто хорошее? с чествования минуло всего ничего, а над столицей угрюмо нависла горькая мгла потери, распространяющаяся волнами прямиком из тронного зала. королева рейнира держится величественно и статно, несмотря на скорбь от утраты отца, который был настоящим родителем для неё одной, но принц знаком с холодом, ютящимся в закоулках замка. волосы свободно скользят между пальцев, пока эйгон втирает в пряди масло и разбирает кудри гребнем. у трескающего камина влага из них быстро исчезает и нужно бы поторопиться, чтобы пружинистые волны не остались спутанными, однако он медлит, увлеченный бездумным любованием полом. конечно, сим могли бы заниматься обученные руки, но эйгон в минувшие недели не был в настроении для компании. похоже, служанки порядком оторопели, когда он выставил их, едва ему установили долгожданную ванну. лишней каплей того же пахучего масла юноша обводит губы, силясь не давить на пострадавшую нижнюю. это всё напрасная прихоть, попытка выглядеть… хотя бы не так, как эйгон точно выглядит спустя насыщенную гуляниями по злачным местам ночь. прошлую. или запрошлую. следует надеяться, что не дальше двух солнц сменили друг друга, но, поминая исполненный предвкушения жест нахальной бездельницы, что осмелилась щупать его пульс, не приходится. пламя, танцующее на обуглившихся брёвнах, призывно искрится — только протяни ладони. таргариен, растерянно моргая, отказывает себе в этом порыве и нехотя поднимается с пушистой шкуры, непроизвольно продолжая манипулировать гребнем в волосах. те практически высохли. если его прикидки верны, то джекейрис, улетавший по материнскому королевскому поручению на драконий камень, сегодня должен был вернуться. может быть, таргариен ошибается, раз господин десница сам к нему не пожаловал. или, может, им, теперь, когда джейс официально вступил в должность, запрещено видеться. хотя тот клятвенно заверял его, что всё будет в порядке, и вообще, «матушка мимоходом обмолвилась, что спокойна, если я счастлив». у эйгона нет причин не доверять словам идеального человека, но это даже звучит по-идиотски. в конце концов, у рейниры есть глаза. может ли королева в действительности потворствовать своему наследнику, пусть и тайно, встречаться с таким неугодным раздолбаем, как он? джекейрис сказал, что они разберутся, когда грянет необходимость. говорил, что он серьёзен. джекейрис всегда серьёзен, особенно теперь, когда с годами с него немного слетела спесь. эйгон всё равно считает это глупостью, и ему не нравится, как жалит от обыденной мысли о собственной правоте в животе. веларион говорит, что эйгон слишком часто гадает и усложняет, и, если он чувствует, что плохое внутри побеждает, ему стоит просто прийти к джейсу, и тот будет рассказывать, как истинно обстоят дела, снова и снова, пока таргариену не полегчает. джейс вообще много чего говорит. хорошего, на самом деле. но эйгон знает, что для племянника семья и долг на первом месте в жизни, а он не входит в число помазанных. эйгон знает, как легко всё, что у них по неведомой причине сложилось, рухнет. вокруг джейса с рождения куча людей, коим он небезразличен, но у эйгона кроме джейса больше никого нет. таргариен похлопывает себя по щекам, цепляя одинокую брошь на сюртук, и смотрится в отполированное зеркало. нет, он совершенно не верит, что рейнира знает и дозволяет. мать эйгона, к примеру, его презирает. старший веларион по сути даже не в списке причин, потому что алисент не нужны отягчающие обстоятельства, чтобы ненавидеть, у неё мастерски это получается с раннего его младенчества. запредельная масса усилий у эйгона уходит лишь на то, чтобы верить в искренность чувств самого джекейриса. отчего те, разумеется, не становятся менее противоестественными. «чудо» в его жизни происходит, если принца не грабят в трактире. других чудес судьба для него не припасла. поэтому подвох должен быть бесспорно. эйгон давно его поджидает. юноша хрустит шеей, разминает пальцы, и, надев привычное выражение на лицо, толкает преграду на волю. в коридоре тихо, как и в прошлый раз его пребывания снаружи. замершие мужчины в грузных доспехах по обе стороны, кажется, не дышат. а, нет, только что тот, левый, моргнул, отводя взгляд обратно в блаженное никуда. — эй, уважаемые и доблестные рыцари! долго ли длится ваш дозор за моей ничтожной персоной? и спустя скучный, нудный, сравнительно короткий диалог никого из этих двоих уже нет поблизости, а горизонт чист для приключений. вообще-то, таргариен знает, как этих болванов зовут, но, если он станет вежливо обращаться к любому камню, плакала его выверенная репутация. почему земля терпит таких тупиц? ни разу эйгон ещё не встречал в страже разумного «доспеха». есть те, кто убежден, что замечает больше всех вокруг, да, — забавные ребята. то ли у деда была плохая чуйка на людей, то ли ему нужны были рядом пустые черепушки, чтобы подчинялись и не возникали, то ли шлемы в форме дрянные, от ударов неважно защищают. раз его опекало настолько отстойное солдатьё, значит работа матери. не составило бы труда умыкнуть и от более мозговитых, однако, получается, рейнира ограничений на передвижение ему не выставляла. эйгон собирается так, словно опять сбегает в город: накидывает плащ на плечи, прячет при себе монеты. чтобы, если решат обшарить вещи, думали, что он ушёл, и либо плюнули на это, либо рыскали за ним. маскировка поверхностная — просто для того, чтобы не отрывали от чего-то действительно важного; юноша не любит лишний шум в крепости, джекейрис того же мнения. исходя из конспиративных соображений он не стал расспрашивать стражников о возвращении племянника в их выбеленную клетку, поэтому надеется на приятный сюрприз. эйгон непринуждённо бредёт по сумрачным коридорам, избирая те, которыми пользуются реже, чтобы наведаться в привычные покои велариона. он не сомневается, что обнаружит джейса в них в столь поздний час, если тот в замке. таргариен ещё не общался с юношей после торжественной церемонии, как не пересекался наедине и с самой королевой рейнирой. он намечает себе проверить её в ближайшее время, когда количество свалившихся обязанностей свыкнется сестрицей, но пока рано. не то чтобы эйгон в курсе, нужен ли он всё ещё ей, и наступит ли для него, как для угрозы её валидности, скорый рассвет. с уставленного растениями балкона открывается живописный вид на тонкий заточенный серп, прижатый к безрадостному небу, должно быть, весом людских сожалений. принц не ошибся — на дворе и вправду глубокая ночь. а джейс с детства проявлял слабость к красоте. во избежание наткнуться на какого-либо незваного гостя из-за длительных плутаний по неприветливому дремлющему замку, эйгон оставляет восхищения обожествлённым светилом и приглушённо бьётся костяшками в резную дверь. перед носом покои, что джекейрис выбрал заранее, в качестве более приватной замены комнатам правой руки монархини — в те постоянно жаждали вломиться с важными разговорами и вздорными просьбами. приятное открытие привилегий разделённого ложе состояло в том, что веларион, оказывается, любил поспать. и лениво поваляться, если есть откуда урвать мгновение. а ещё — и без чужих мелких вопросов джейс бесконечно занят. дополнительные покои были предприняты, чтобы дракончик не свихнулся за лунный цикл службы, а узкий круг лиц знал, где его найти. реакцией на стук служит едва уловимое, неразборчивое мычание, и эйгон берётся за дверную ручку, чтобы убедиться, не морок ли его внезапно настиг. в любом случае, ему по нраву оставаться ночевать в этой кровати. она не ощущается как чужая, напротив, — даже холодной перина после джекейриса почему-то неизменно удобнее, чем собственная в покоях. с годами джейс только сильнее становится похожим на мать, несмотря на яркие отличительные черты стронгов. это, — таргариен размышляет, — выигрышный исход для престолонаследия. если ставка рейниры выгорит, то и в законности передачи власти первенцу, конечно, никто не усомнится, но чем меньше поводов, тем лучше. опущенное в чернильницу перо ударяется о дно стакана, а плечи юноши под покровом расшитой ткани расправляются, когда он вполоборота разворачивается на стуле к эйгону. на потускневших губах расцветает крошечная улыбка. — здравствуй. таргариен мужественно пережидает ошеломляющий укол в груди и порыв зажмурить веки. судя по всему, сокрушительная одержимость алисент таки была заразной и его зацепило. или сие буйство крови прижилось ещё раньше, передалось с молоком матери, как самому неудачному экземпляру; не безумие дракона, нет, принц в состоянии отличить вспышку от пожара, это иное. хрупкое. эйгон заставляет ноги двигаться и осоловело моргает, подходя ближе к чужому письменному столу, заваленному самыми разными вещами, но в основном посланиями, отмеченными характерными печатями всяких известных домов. — я решил, что ты очень занят, и пришёл сам. отвлекаю от томительных забот совета или ты предпочитаешь так развлекаться? поразительно, однако неотвратимо трепыхание внутри с каждым сокращаемым футом становится острее. это не похоже на полёт, на пик удовольствия, на первый глоток изысканного заморского мёда, что кружит голову, не похоже ни на что. и если это тот самый ураган, из-за которого королевства вооружают армии и развязывают славные на потери побоища, то высокородное общество больно скудоумием явно существеннее, чем эйгон позволял себе поверить, потому что всё, чего хочется ему, так это прижаться к встрёпанной бурой макушке и остаться рядом с ней до скончания периода величия драконов. гораздо опаснее в этом урагане то, что он тебя не пугает. таргариен готов выслушивать унижения от матери до кровоподтеканий из носа, если это поможет продлить то особенное, что растянуто между ними с джейсом, хотя бы ещё ненадолго. веларион беззвучно хмыкает. а потом чихает, крепко схватив чернильницу ладонью, чтобы та не превратила ветхий пергамент в грязную лужу. эйгон, без должного веселья наблюдая за этой сценой, ухмыляется и чихает тоже, маша перед лицом рукой, чтобы разогнать тяжелый воздух. эта комната успела пропитаться пылью со свитков за столь короткое время, что же их ждёт в будущем? — вот здесь kesa, не bisa. — где? таргариен склоняется над покатым плечом, указывая большим пальцем нужные строки в двух разных документах. — четвертое предложение. приглядись, в оригинале также. — пекло. благодарю. мне стоит разобрать эту гору как можно скорее, потому что в совете творится полная околесица. но, видимо, я уже путаю слоги. эйгон осторожно перемещает пальцы на чужое предплечье, невесомо проходясь вдоль надёжного шва верхних одежд до расстёгнутого поднятого ворота, и выдыхает в щекочущий волосками ноздри тёмный висок. у него бумаги сливаются воедино сразу же после близкого рассмотрения и раздваиваются пред взором. — мм, а вот… kiza? это что, астапорский диалект? от стен отскакивает тягостный вздох. — да. в этом состоял один из планов, с которым я полностью солидарен, но внезапно знание высокого валирийского удовлетворительное у меня одного! король-консорт загружен другими делами, а у джоффри не достаёт полномочий, чтобы оказать мне подходящую помощь. король-консорт. бесспорно, раз у дитя королевы, такого же принца, как он, но более любимого и ценного, ведь, случись что с джекейрисом, трон, вероятно, придётся занять джоффри, — если тот не скуёт себя клятвами белого плаща, — не хватает доступа, то находиться рядом с этими речами эйгону запрещено и подавно. (очень уж у рейниры отвязные и разносторонне развитые чада. видно, посему она так трудилась, дабы увеличить их численность.) у джекейриса наличествуют губительные и разрушающие привычки. одна из них, к примеру, и, безусловно, сожалению, заключается во взваливании на себя любой работы поблизости. не порочному принцу в данном вопросе внимать, но даже у ответственности должны быть некие границы. переходя которые, человек начинает укорачивать отпущенный ему срок, и на королевскую чету это явно также распространяется. веларион не умеет отдыхать вовсе, даром что из древнего богатейшего правящего рода. юноша готов не смыкать глаз несколько солнц подряд, если у него достаточно для этого аргументов, и эйгон знал, что так оно и выйдет после вступления джейса в свежеиспечённые обязательства. сложно поверить, но с этим стало проще сражаться в последние годы, — раньше же джекейрис был готов подохнуть, лишь бы угодить всем, всё оправдать, пересилить, превозмочь, улучшить, исправить, добиться совершенного результата. таргариену довелось ни единожды лицезреть, как родственники тщетно пытались укротить чужой нрав. (закалив одну ответственность, достойным правителем не сделаться, и всё же эйгон лелеет фантазию дожить до момента, когда железный трон подчинится джекейрису, королю андалов, ройнаров и первых людей. эйгон хочет увидеть, каким вестерос сможет при нём стать.) — мне известно, что у стен есть уши, но король-консорт? тебе стоит притормозить и спокойно подышать, дракон. прямая копна волос рассыпается по сгорбленной спине, вырывая из джейса столь несчастный звук, что юноше аж становится как-то не по себе. эта свободная причёска по неясной причине напоминает таргариену смесь молока и коричневого сахара, которую нянечка варила им с хелейной тайком в далёком детстве. странно. вот и вторая плохая привычка велариона. хотя эта скорее необычная, нежели плохая. однажды джейс отпустил шевелюру в открытое плавание, и она разрослась, ведомая наследственностью, как того и следовало ожидать, хоть и не посветлела. мальчику понравился вид заплетённой косы, поэтому он отрастил волосы до талии, воздавая дань валирийским традициям, однако вместо ежедневного плетения кос тот стал закреплять волосы чем попало, только бы не мешались. в ход шли самые неожиданные изделия. сейчас, к слову, это было перо. видимо, новое, похожее на подарочное. джейс умудряется причудливо наматывать пряди на предметы, что оказываются под рукой, и связывать их вместе так, что не распутать потом в несколько рук. но укоротить длину принц отказывается. настоящий ребёнок. эйгон присаживается на корточки, чтобы поднять писательский инструмент, закатившийся за стул. — да. да, я… извини, что не зашёл к тебе. я недавно прилетел, было уже поздно. подумал, что мы увидимся с утра. они бы не увиделись с утра. и не потому что таргариен не способен подняться с кровати к дневному свету, а потому что джейс без сомнений очень занят на встречах, и они не могут проводить много времени вместе на виду, ведь это подозрительно и небезопасно. — подождешь меня ещё немного? я обязан закончить хотя бы начатое. эйгон кивает, не задумываясь — замечен ли был его жест. он выпрямляется и обводит покои взглядом в поисках расчёски или любой простецкой заколки. обе вещицы обнаруживаются на том же столе, недалеко от края. очевидно, недостаточно близко, чтобы джейс обратил на них внимание. юноша сжимает густой ворох волос левой рукой, а правую вооружает гребнем, разбирая острой его стороной пряди, начиная с кончиков. эйгон одинаково владеет обеими руками и у него никогда не было проблем с ловкостью, но он всё равно хмурится от усердия, чтобы не отвлечь велариона болезненным дёрганьем. в памяти свежи полные страданий моменты, когда его непослушные пряди-лесенки подвергали пыткам причёски, «чтобы не опозорил негласный символ великого дома». таргариен поддаётся соблазну погладить жёсткие волосы, зарывшись в них ладонями и проводя ногтями по коже головы до шеи, однако джейс на сие проявление чувств вяло отмахивается, так что ему ничего не остаётся, кроме как вернуться к обычному плетению, исключающему ласки. эйгона это не задевает, вовсе нет. в итоге, чтобы упростить задачу, он забирает чужую гриву в тугой хвост, обвязывая белую податливую ленту вокруг оси трижды и затягивая её узлом. таргариену приходится отойти и усесться на гладко заправленную кровать, дабы не начать неконтролируемо крутить уложенные волосы в пальцах. джекейрису идёт этот облик. эйгон не припоминает, чтобы хоть в какой-то период взросления тот казался ему непривлекательным. потолок в комнате не такой занимательный, как в собственной. возможно, из-за того, что изучен детальнее и стал роднее, по факту — они вообще не отличаются друг от друга. вековечная серая промерзшая порода и мрачная аристократичность. никаких впадин или сколов, сплошная скука. таргариен не настолько самодоволен, чтобы отвлекать джейса своими обидами. он в полной мере осознаёт, насколько разнятся уготованные им истории. преимущественно юноша выглядит удовлетворённым рядом с ним, им не о чем спорить, невзирая на страстные темпераменты, и этого достаточно. их общение больше похоже на то… словно они ищут друг в друге утешения и скрупулёзной нежности. как будто ребяческая привязанность не испарилась вместе с нитью, немощно висящей между их семьями до роковой поры, и они смогли возродить кое-что более значительное из маркого пепла под ногами. есть в этом что-то неправильное. как застрявшее в зубах мясо — уйма дискомфорта от посредственной бестолковой неудачи. а сколько проблем принесут их грёбаные противозаконные отношения? ты сам проблема, эйгон! — ты сказал, что я должен прийти, если почувствую это, — сквозь зубы выговаривает эйгон, поддерживая ровный и сравнительно беспечный тон голоса, — я пришёл. золотистые глаза, точно запонки на свету, обращённые к нему, постепенно озаряются узнаванием, которое подтверждается необъятной, переливающейся через край решимостью. есть в этом что-то ошибочное, несправедливое. в том, как джекейрис после его слов откладывает перо и отодвигает письма. как естественно загорается его взгляд, когда он встает из-за стола ради эйгона, оставляя прошения народа, завоевательские амбиции, политические интриги и ответственность, несомую перед семьей, перекидывает через плечо распушившийся хвост, пристраиваясь рядом с ним на одеяле, пододвинувшись близко-близко. как не соприкасаются друг с другом особы, воспитанные в строгих рамках приличия, ведь грозными слухами ядовитые рты полнятся. как не ведут себя послушные сыновья, драгоценные и обожаемые, которым есть, что терять. таргариен поджимает губы, забыв о «военных ранениях», и соображает, как бы так вовремя замолчать. — именно это я и имел в виду. предложение действует бессрочно, навсегда. «навсегда», — мысленно повторяет эйгон, потому что слово пленительно волшебное и невыразимо устрашающее. джейс продолжает смотреть на него с губительной ласковостью, из его тела уходит неуместное напряжение, а ладонь тепло ложится на щёку старшего принца. эйгон солгал чуть раньше. это прóсто блядски страшно. — хочешь рассказать мне о том, что гнетёт тебя? или пропустишь меня вперёд? веларион чертит на коже под его глазом успокаивающие точечные круги, которые по ощущениям коптят череп не хуже раскалённой кочерги. таргариен, поди, полностью покрыт ожоговыми пузырями. очевидно не будучи в состоянии справиться с эмоциями, эйгон прикрывает глаза, едва уловимо склоняя вбок голову. — почему ты… для… для чего… фраза не выстраивается, слова не поддаются, и юноша в безысходной злости до пятен под веками стискивает зубы, проклиная былое, грядущее и настоящее. он же зарёкся не раскрывать предательского рта. джекейрис, словно намеренно подначивая, мимолётно поглаживает пальцем уголок губ, трогает линию челюсти и мягко скользит ладонью вниз по его кадыку, заставляя обнажить шею ещё сильнее, как будто эйгон тут недостаточно распаляется. и оно… по-настоящему магическим образом помогает. дьявол раздери. если бы веларион сейчас усмехнулся, эйгон бы его ударил. но тот не улыбается и не смеется, принц знает это, даже не открывая глаз, чтобы удостовериться, он просто знает, что джейс так бы себя не повёл. не дал бы ему разбиться. эйгон дышит небольшими урывками и медленно выдыхает, облизнув губы. — спустя годы озлобленности, я, наконец, выяснил, что моя старшая сестра замечательная женщина, и, вероятно, будет достойнейшей правительницей, которых семь королевств и вольные города не видели десятилетиями. ты — её прямой наследник. неприкосновенный и необходимо восхваляемый, — таргариен спешно переводит дыхание и робко приоткрывает глаз, — не без оснований. скажи мне, как новоявленная королева может позволить себе такое пятно на репутации? иногда эйгон проверяет, не слеп ли джекейрис на самом деле. потому что вещи, которые старший из принцев неустанно озвучивает, прозрачны настолько, что были вырезаны на его лбу непреложной истиной. это не вина или ошибка велариона, возможно, тот сознательно выбирает игнорировать их, но суровая реальность состоит в том, что джейс не способен ничего с этим поделать, даже если желает. юноша неотрывно смотрит на него, глубоко убеждённый и типично неподдающийся. это поднимает раздражающую щекотку изнутри, и таргариен закатил бы глаза, если бы не был занят попытками унять головокружение. — ты где-то видишь матушку? она с нами в одном помещении? нет. она в покоях со своим мужем. а я с тобой, — голос джейса тверд, но тот не забывает нежно водить пальцами вдоль его подбородка, — я серьёзен, эйгон. я повторю это снова, сколько потребуется раз для безукоризненного принятия сего факта. нет, джекейрис точно над ним глумится. эйгон шумно выдыхает и уже сам коротко ухмыляется, не сдержавшись. удивительно, он зачем-то разрешает вчерашнему юнцу засыпать на своей груди, где же его родители? таргариен слегка наклоняется вперед: — ух ты, какой горячий. и что, заключим клятву на крови? смотри, у меня тут по случаю губа лопнула. может, слетаем сейчас? люк выделит нам жреца. тоже буду однажды королём-консортом, а, племянничек? — это тебя беспокоит? необходимость узаконить наш союз? глазные яблоки эйгона чудом не вываливаются на колени, когда он изумлённо распахивает глаза, подавившись выстроенной бравадой. но принц умéло исправляется, тут же, впрочем, уводя взгляд в сторону и хрипло хмыкая. — союз. даже так. внушительно звучит. да, у нас было с пару дюжин романтичных прогулок в ночи. — и мы столько раз консумировали брак, что наверняка хватит, чтобы устраивать свадебные торжества по вестероским обычаям каждый день до конца жизни. я беседовал с матушкой, эйгон. она знает. в противовес мягкому и тихому тону велариона, эйгон размышляет, не начать ли ему орать. звать мейстера, например. или стражу. — я бы искренне заволновался за наши земли, если бы она не знала. — согласен. как видишь, твоя голова в моих ладонях, а не на плахе. я могу поцеловать тебя, и к нам не ворвётся отряд с мечами наперевес. — жаль. может быть, я ждал этого. таргариен кладёт руку чуть ниже ключиц и сминает шалон пальцами, с усилием вдавливая ткань в кожу, чтобы убедиться в наличии своего сердца в надлежащей тому области. после он повторяет ту же самую операцию снова, протянув вторую руку к груди джейса и прижимая ладонь к правой её стороне. вдруг богороща выглядит именно так? этот момент юноша выбирает, чтобы накрыть обе его руки ладонями, качнуться на перине, стаптывая покрывало коленями, и прижаться ко рту эйгона своим, аккуратно огибая корочку на нижней из его губ. да, блять, он точно всё ещё в треклятом красном замке. и целует самого прекрасного человека во всём мире, который практически забирается в процессе на его бёдра. — тебя правда тревожит брак, эйгон? таргариен неплохо справляется с тревогой прямо сейчас, поэтому он обнимает джекейриса за плечи вместо вдумчивого пояснения и развязывает ленту на успевших запутаться, потрясающих волосах, продолжая целовать юношу так, чтобы тот ни за что не начал вновь говорить. эйгон любит чужой голос, но, возможно, велариону не стоит его использовать. может быть, тому предпочтительнее применять ораторское искусство только на широкой публике, когда королевский преемник занят исполнением обязанностей. ведь каждый, абсолютно каждый раз прикасаясь к джейсу, эйгон думает, что вот этот раз — последний. прощальный, заключительный, и так постоянно, и ему никак не поспеть. джекейрис может поведать о том, как всё хорошо и перспективно, кому-нибудь другому. — беспокоит ли меня твой брак с женщиной, которую будут знать, как твою жену, и с которой ты будешь воспитывать единокровных потомков, крошечных наследных принцев и принцесс? не особенно. — найдём решение и придём к соглашению. исключений не появится. юноша объявляет ответ без колебаний, с присущей взвешенному решению уверенностью, фраза напоминает заготовленную заранее, но то, как сладко прерывается его дыхание от чересчур жадного вдоха, как впиваются зубы во влажную губу… это оправдывает всё. а ещё ему нравится, как они оба переступают через небольшую оговорку — таргариен уже женат. все вокруг принимают гнилую причину этого брака. эйгон легко отмахивается кивком: — да, я знаю, джейс. я всего лишь… мы охуенно далеки друг от друга, ты понимаешь? это — неоспоримый приговор. они могли бы улететь за туманные застывшие горы, за просторные поля и синие моря, на необитаемый цветущий остров в неизведанных землях. вдруг рейнира стерпела бы это, вдруг их бы оставили в покое, он согласен на одинокую жизнь в глуши, он распишется где угодно, продаст кого угодно и что угодно, только… — ты сейчас на верхнем этаже красного замка, здесь, со мной. а я с тобой. он никогда не предложит этого вслух. никогда. джейс, с его заалевшими губами и влечением в широких зрачках, с украшением лягшими на грудь шоколадными прядями, тянет таргариена прижаться теснее, так, чтобы можно было почувствовать щекой ритм ускорившегося дыхания, посчитать мгновения между вдохом и выдохом. — ты уверен, эйгон, что это расстояние существует не в твоей голове? — ты станешь великим королём, а меня заколют битой бутылью в подворотне. достаточно далеко, не так ли? — пожалуйста, не нужно такого говорить. и думать об этом тоже. разве наши чувства не имеют права на существование? суть не в том, одобряет ли мама. не когда твоя мама — правящая королева семи королевств. — она может не одобрять, но определённо понимает и обязана считаться с возможными последствиями. мне давно не шестнадцать лет. я хочу, чтобы у меня было что-то своё. незначительное количество вещей в жизни эйгон не любит так же сильно, как встречаться с выражением страха на лице джекейриса. разве что, наверное, дышать. таргариен чувствует, как чужие закалённые оружием пальцы сминают в кулаках его одежду. так уж повелось, что причиной этому страху обычно становится именно эйгон. — я — твоё? и ему срочно требуется стереть тленную эмоцию с выверенных черт стронгов перед собой. — разве я плачý тебе? я полагал, у нас всё по любви. — я лишь пользуюсь твоей неразумной добротой. — тогда, скорее я — тобой. ты рассматривал это лицо? будь ты леди, тебе приходилось бы отбиваться от подарков и приглашений. — насколько же ты сопливый рома-антик. считаешь меня красивым? эйгон с полуулыбкой накручивает длинную тёмную прядь на палец, и, благо, пресвятые семеро, уголки трепетных полных губ приподнимаются. порыв ветра столь разительной мощью ударяется в окно спальни в ярде от них, что заставляет принцев содрогнуться и синхронно ошарашенно сглотнуть. — с-с… — сука! оба одновременно замолкают, резво переглядываясь. джейс скатывается в истерику первым, утыкаясь лбом в чужое плечо и обхватывая себя руками, пока смех неуправляемым потоком вырывается из его глотки. стихия неустанно визжит в щели меж камнями, рассеивая повисший в комнате аромат бумаги и терзаний из-за горячечной преданности, стремясь выиграть по громкости у никак не прекращающего велариона. таргариен криво усмехается, закрывая глаза, и ограждает джекейриса от зловредной яви, вершащейся вокруг них, прижимая его, похрипывающего, к себе, неторопливо гладя руками трясущуюся голову. — ты… ты восхитителен. и я обожаю твои волосы. юноша отрывается от эйгона, смотря на него снизу вверх с яркой улыбкой. в тембре велариона всё ещё бурлит урчащее нервное хихиканье. — это было изящное мстительное напоминание? эйгон лукаво щурится, снимая невесомым касанием выступившие от смеха слезы с приподнятых ресниц жмурящегося джекейриса. тот берёт паузу, ненадолго задумавшись, — представить невозможно, что этому мальчику надобно размышлять о значении дерзких слов таргариена, — а старший принц принимает с распростёртыми объятиями бесхитростную мысль, победоносно пробившую стеблями подкорку его разума. он неизменно выбирал бы джейса. если бы ему дан был выбор, эйгон бы не медлил ни секунды. но ему по праву отпущена лишь роль наблюдателя. в прошлом таргариен помешался бы от жажды получить большее, однако теперь? в этот момент он имеет столь многое. не нужно даже протягивать руки́. — нет. меня никогда всерьёз не уязвляли упоминания тобой цвета моих волос. я, — думает эйгон, — без ума от цвета твоих волос и всегда был. я, — думает он, — променял бы санфайера на отречение от тошнотворной белокурой шевелюры. но я, — смиренно соглашается он, — оставлю её, раз она симпатична тебе. — прости, я довольно плох в таких вещах. мне просто нравится твоя причёска, — джейс окольцовывает его запястья указательными и большими пальцами, заканчивая проникновенным шёпотом, — и я был бы очень рад, если бы ты прекратил пытаться оставить меня. эйгон устало морщится, припадая лбом к скрытому неровной чёлкой лбу затихшего велариона, и невзрачная седина мешается с насыщенным окрасом, похожим на вороную чешую вермакса. — мне известно, как для тебя важны наследие, долг и семья. я ни за что не встану в один ряд с ними. в мире множество более достойных, sagon jorrāelagon zaldrīzes, пусть и мужчин, пусть — вне брака. эйгон и в секундах от сожжения вряд ли сказал бы подобное вслух на общем языке, но валирийский с детства ощущался иначе — правильнее, искреннее. джейс, по-видимому, собирается теперь его убить. — эйгон. ты помнишь, что ты моя семья? богороща не так пугающа, как эйгон себе представлял. может быть, следующей ему начнёт каяться мать? осталось только её дождаться. наверное, та в дальнем крыле или в покоях следом по коридору. джекейрис отчётливо скрипит челюстью и выпрямляется, сжимая его плечи и надавливая на них до тех пор, пока до перелома не остается пара умелых движений, а тело таргариена не подчиняется. — ты бы не попал в мою постель благодаря каким-то исключительным навыкам, — принц многозначительно дёргает бровью, — повторно, если бы я не был в тебе уверен. ты не бог, эйгон. и, не спорю, ты отнюдь не хороший человек, но хороший ли человек я сам? — ты лучший, — грубо прерывает чужую речь эйгон задушенным звуком, исходящим из его рта, и беспомощно пялится на джейса, опрокинувшего его спиной на кровать и нависшего сверху, словно настигшая кара всевышнего промысла. — это не важно. больше нет. я знаю, что ты необоснованно и непрерывно злишься на себя. знаю, что ты самостоятельно распускаешь некоторые из обличительных слухов или специально подтверждаешь их. таргариен вновь останавливает джекейриса, очевидно преждевременно, но на сей раз — накрыв губы юноши рукой, растворяясь в немом ужасе от возможного продолжения. спустя миг он закрывает и свою нижнюю часть лица ладонью, а, замерев ещё на какой-то безымянный промежуток времени, вялое осознание заставляет эйгона использовать обе руки, чтобы спрятать лицо целиком. потому что нет. с эйгоном ничего подобного отродясь не происходит, ведь он грех и ошибка. он не сын своей матери с мёртвым отцом, который с трудом за двадцать с хвостиком прошедших лет выучил его имя. он клеймо на высших слоях общества и завтрашний труп. — …и когда ты стал таким… умн-ным? — после рождения люцериса. неудобно расти рядом с изворотливым дарованием и явно не соответствовать. таргариен вжимается затылком в постель, стремясь снять с себя скальп ожесточённым усилием и обескровленными от потуги ногтями. — вот же… б-блять… он надрывно всхлипывает, отчаянно терзая кожицу на губах, дабы это пресечь. — эйгон, ты — моя семья. — остановись. пекло… всё, больше не повторяй этого. — не смертельно, если ты не испытываешь того же. просто не уходи, пожалуйста. — нет! лучше вообще… вовсе ничего не говори. джейс, к нескончаемому облегчению, перестает истязать его буквами, а эйгон не пытается сделать вид, что в абсолютном порядке; он надавливает пальцами на веки, из-под которых будто струятся залежи бесценной соли, и захлёбывается рыданиями, не способный беззвучно проглатывать каждое и этим болезненно смущённый. дело не в том, что таргариен не ведал о преподнесённом ему на золотом блюдечке откровении, не в том, что эйгон не верит словам велариона и даже не в том, что он настоящий мастак на ровном месте разводить сырость. эгоистичная натура порочного принца всего лишь победила в поединке израненное предыдущими меткими выстрелами джекейриса, слабое сердце, и эйгон ненадолго дозволил себе пожить в ощущении, что эта любовь, которую джейс безвозмездно раздаривает ему без и при случае, бессрочна, неисчерпаема, и не оставит его в кромешном неутолимом одиночестве никогда. лучше таргариен выколет себе оба глаза, нежели заново испытает это. зато теперь он знает, знает, за что мать столь чистосердечно и бессовестно его ненавидит. да эйгон же безусловное её отражение. должно быть, алисент так страдает — ежесекундно, когда она смотрит на него и просто знает, что за тернии самовольно произрастают, извиваются, украшенные шипами, в его внутрянке. ладони липкие, мокрые и отвратительные от всех вытекших на них жидкостей, уже никак не спасают, поэтому принц поднимает руки выше, утыкаясь в плотные ворсистые рукава сюртука, после чего наверняка придётся дотошно снимать с лица полоски ткани. это бы оказало на него должный эффект и помогло уравновесить эмоции, чтобы встать и удалиться накидаться до диапазона чувствительности дуба, но эйгон, к своему стыду, слишком крепко придавлен нервным срывом к кровати, больше не кажущейся такой уж чудесной. джейс втихомолку испарился куда-то — эйгон не сразу заметил, что вес сверху пропал, и не сместился в сторону, а именно исчез. ну, оно и правильно. давно было пора, на самом-то деле. благодарности от души первому лику семерых. — эйгон, — голос доносится как будто бы из-за густой пелены и только, когда на лоб ложатся прохладные пальцы, юноша осознает, что это происходит в реальности, — позволь мне помочь. эйгон чувствует шершавое влажное прикосновение и рефлекторно подставляется под него, нехотя отводя от лица руки и стараясь разлепить затянутые маревом глаза. его щеки касается измоченная в воде тряпка. таргариен, опомнившись, дёргает ту из чужой хватки, вытирая отжатым куском ткани ладони, а после прикладывая её, сложенную вчетверо, к лицу, чтоб та впитала с его полыхающей кожи, судя по восприятию, всё узкое море. он, честно говоря, не собирался вновь совершать какие-либо движения, но по виску вдруг проходится нечто ещё более спасительное, — новая, более холодная часть ткани? — и эйгон предоставляет себя неизвестности, прижимая стиснутые в кулаки ладони с истерзанной и цепко скомканной в них ветошью к животу. постепенно с шеи и лица пропадают оставшиеся разводы, высыхают дорожки слёз, затёкшие в волосы, а дышать становится проще. ласковые и внимательные пальцы, — задавшиеся целью, похоже, неумолимо вытаскивать эйгона к месту под солнцем, — раскованно перебирают пряди, не прижатые к одеялу черепушкой. бесчинствующая природа снаружи крепости тоже успела вернуться в своё привычное апатичное состояние. — хелейна недавно наконец смогла поспать. королева заходила к ней? — угум. я тоже там был. мама хотела поговорить с принцессой пораньше, но мы по наивности недооценили масштабы разрухи. — собираешься задохнуться в тонне бумажек? в следующий раз увидимся в суровую зиму? — думаю, я скоро поднаторею. дождись меня. эйгон, слыша себя будто из кривого отражения, по незнанию решил бы, что переговаривается с развалившимся по частям и утрамбованным в землю мертвецом, до того низко сел его голос. устроив пробную попытку самопомощи, принц коротко откашливается. не помогает. — ладно. он чувствует на себе взгляд, но не находит сил открыть глаза — тело неуклюже отзывается на приказы, словно истощило запас покорности нерадивому хозяину. может, стоило всё-таки съесть хотя бы тот ебучий персик. пальцы джекейриса продолжают путешествие по его волосам, — таргариен ощущает, как юноша осторожно крутит их и прочёсывает, явно получая от манипуляций удовольствие, поэтому приподнимается немного, чтобы тот смог сгрести рукой задавленный и недоступный белёсый ворох поближе к себе. занимался бы веларион с такой же увлеченностью своими волосами… это приятно. эйгон понятия не имеет, зачем внезапно заговорил про хелейну. между ними с сестрой-женой никогда не было пылкой любви, однако после того, как мать окончательно слетела с катушек, зародилось нечто иное. он перестал относиться с безразличием к её судьбе. — как дела дома? таргариен просто отпускает всё, что просится на язык, наружу, не ломая голову над уместностью или интересностью темы. — люк тоже загибается. но, честно сказать, он справляется замечательно. лучше, чем я на новом месте. в этом они с мамой всегда были похожи. не говори ему. — обязательно скажу. джейс хмыкает, и эйгон слышит в этом его беззаботное «я так и знал». старший принц отваживается на маленький рывок, чтобы прижаться поближе к велариону, ощущать температуру его кожи своей, и чувствует последовавшее за этим благодарное поглаживание у скулы. — а как она? по-прежнему на месте? — о, да. он отказывается сбривать её, говорит, что с бородой его наконец-то воспринимают всерьёз. — ты же выразил своё исключительно братское беспокойство о том, что он выглядит с ней, словно беглый контрабандист? — дважды повторил. люк просил передать… эйгон слышит чужие тихие смешки и его веки распахиваются независимо от готовности, потому что он не настолько глуп, чтобы иметь шанс пропустить великолепную улыбку. и это действительно происходит. джекейрис смотрит на него, широко растянув уголки рта, обнажая блестящие зубы, у его прищуренных глаз собралась тонкая паутинка из морщин, а кончик носа слегка сморщился вниз. эйгон мечтает поцеловать его. — …что «крайне благодарен дядюшке за его неравнодушие к моему внешнему виду, но, если мне потребуется модный совет, я, скорее, спрошу арракса». принц закатывает глаза, наигранно сухо дёрнув краем губ. — каков наглец. милостивые боги, верните сопляку рассудок. — слетаем к нему в ближайшие дни? кажется, тебе нужно развеяться. джекейрис зарывается шершавой ладонью в пряди на его затылке, а эйгон терпеливо подставляется, всё ещё не будучи уверенным в том, что воли хватит для чего-то более сложного, нежели смотреть. потому что не смотреть на велариона гораздо труднее: круглые непроницаемые глаза, острый, как прибрежные скалы, овал лица, ямочка на щеке, стройный стан, величавая походка, истинно благородные жесты. чужая красота ослепляет, но неизбежно вызывает зависимость. сначала ты думаешь, что это просто мимолётное очарование, однако позднее взгляд начинает метаться по разношерстному сброду в поисках чего-то конкретного, знакомого, чтобы увидеть его вновь, вновь почувствовать тугую пульсацию в груди и тот бессмысленный запал, омывающий покрытую коркой сердцевину. с самого начала можно было догадаться, что мирно это не кончится. и по непонятной, безумной причине джейс рядом с ним. прямо сейчас, вот же — касается бережно, позволяет видеть себя насквозь, без утайки, не прячет от эйгона неидеальные мысли и эмоции, первым обнимает, первым тянется к поцелую, приглашает его вместе коротать дни. сказка, которую перед сном читают тебе нянечки, не так ли? та, что об огромной и безгорестной любви принцессы и принца. — ты столь уверен, что я не «гость» в красном замке? джекейрис обвивает обеими руками его шею, отрицательно мыча, и тычется носом куда-то под его подбородок, когда таргариен, напоследок ещё раз тщательно протерев ладони, откидывает скомканную тряпку, не глядя, в сторону, и кладёт руку на чужие лопатки, скрытые под упругой тканью багряного дублета. — поверь мне. юноша думает, что никогда, и через сотни лет этого не заслужит. джейс тепло выдыхает ему в ключицу, бесшумно, как будто знает, что беспрестанным волчком крутится в его голове, но не понимает, как это из неё вызволить и тщательно растоптать. эйгон, не спеша, ведёт ладонью вдоль чужого позвоночника. — тогда слетаем. эйгон ненавидит всё. каждый свой вдох, каждое земное мгновение, пушистые облака, безмозглых птиц, сумасшедшую семейку, своё происхождение, бордели, алкоголь, воду и воздух, все постройки в вестеросе, честных работяг и уродливых лордов, цветы, которыми усеяна площадь вокруг крепости, спицы, которыми нравится вышивать хелейне, шум волн, детский плач, отражение в зеркале, — всё это вызывает в нём омерзение. он ненавидит, когда джекейриса заставляют разрываться между массой задач из-за чрезмерной ответственности, ненавидит, когда тот от измотанности не может уснуть, когда юноша предлагает ему близость, хотя сам едва стоит на ногах, полагая, что это имеет для эйгона какую-то ценность, он ненавидит наблюдать джейса сломленным и расстроенным, потому что в нём просыпается ярость для защиты другого человека, и он перестаёт узнавать себя. — до тебя я не знал любви, джейс. эйгон находит занимательной любую мелочь: треснувший в стене камень, небезупречно натёртую ложку на обеде, игры безродных детей на улицах, блеск золота, жар от костра, летний бриз, рычание санфайера, искусными мастерами расшитые юбки, несъедобный пирог из дряхлого трактира за стоимость, ценность которой принц абсолютно не способен понять, строение охотничьего лука, лязг клинков, свежесть дождя, прядь, выбившуюся из хвоста джейса, родимое пятно на лодыжке джейса, ночное умиротворённое сопение джейса, хватку его взмокших пальцев на своей талии, биение его сердца. веларион подтягивается вверх, зачесывая назад ладонью разметавшиеся у лица эйгона волосы, и прижимается губами к его бледному лбу, точно солёному на вкус. голос джекейриса практически неслышим даже в предутреннем затишье полностью заснувшего замка: — я счастлив. мама, хоть мы с тобой и не соревновались, я победил.