Я приходил каждый день.
Когда ты уйдешь,
Я скажу им, что ты — моя религия.
Стоило песне закончиться, я никогда не мог знать наперед сколько раз еще ты будешь готов стереть себе пятки в мозоли, исполнив этот танец. Иногда я проводил там с тобой часами. И я узнал кто ты, когда тебе позвонили и во весь голос прокричали: - Джуничиро, где тебя сволочь такую носит?! Марш обратно! Джуничиро. Имя было столь же необычным как и его обладатель. Сейчас не каждый день встретишь подростка, что в деле окажется студентом исполняющим под заброшенными постройками самое красивое представление, которое мне доводилось видеть. И пугаясь своих желаний, я хотел найти тебя сам. Но неизвестно как бы ты отреагировал, если узнал о том, что у тебя есть зритель. За тобой наблюдал бы вечность и потому оберегал как самое дорогое сокровище. Даже когда тебя не было я мог до глубокой ночи сидеть на своем месте высматривая в тьме словно знакомые элементы. Однако, мне лишь виделось. Те каждые чудные моменты, что я наблюдал, карандашом по бумаге остались в моей памяти. Их возможно стереть лишь убив меня. Я никогда их не забывал. И стоило тебе даже исчезнуть до следующего вечера или ближайшей любой другой встречи я поднимал взгляд в небо и говорил одну фразу - You are my religion. И будь она адресована в пустоту или тебе вслед. Но ты меня никогда не слышал, не видел и не замечал. Я не обижался. Когда безжалостный каналья* придет Убить царя на его престоле, ЯНо без тебя я едва мог дышать.
Он будет танцевать, танцевать, танцевать,
Подняв руки, руки, руки
Над головой, танцевать наедине со мной.
Простите его, пока он жив, потому что...
Ведь ничего не изменилось. Ты каждый вечер был там, я всегда наблюдал за тобой. Совсем свихнулся. Ты оставался для меня самой большой загадкой, но вместе с тем и главным наркотиком. Я словно убивал себя твоими руками. Долго. Мучительно. И со вкусом. Ты пах всегда чем-то приглушенно сладким. Я наполнил этим запахом свои легкие вместо никотина. Спелыми мандаринами и металлической кровью от твоих губ. Они были изуродованы тобой же, превращаясь просто в кусок мяса. Я пожалуй слишком часто на них смотрел. Мне некого было молить о твоем прощении. За твои грехи очарования. Я ведь лишь сам поддался на них. Мерещилось, что ты специально, издеваешься надо мной и насмехаешься. Но ты не такой. В этих движениях не было ничего подобного. Челка взмахнет вверх и вновь спрячет глазки. Они тебе точно не требовались. Никак не понимал почему. Тонкий кончик пальца рассечет реальность в пространстве невидимым лезвием и зашьет обратно. Шел следующий месяц. И стал последним для нашей игры. Ты оказался не злодеем или героем. Ты оказался жертвой судьбы. Мы не просто Натура для работ Микеланджело. Он не сможет переписать гнев моего разъяренного сердца. Я буду ждать На вершинах гор в холоде Парижа. Тот день навсегда стал главным. Все начиналось как всегда. Холодало и конец августа сменился на промозглый ноябрь с грязью вместо снега. Все еще ходили без курток. Лекции, встречи в коридорах, твой тихий голос. Я впервые додумался снять тебя. Поставил камеру, откуда видно все. А затем ты изменил нашей традиции на месте казалось вечного танца. Твое тело было дрожащим. Убитым. Поникшим и просто брошенным. Я смотрел. Ты сорвал с себя сумку в которой лежали конспекты. Я наблюдал. Ты безжизненно упал на колени и я точно увидел как по твоим щекам катятся слезы. Сорвался. В моих холодных, но стальных объятиях я сжимал твои кости до слабого хруста. Не знал, что говорить. Я бы тебя не понял. Уважал твою горькую тайну. Не вскрывал тайны твоего личика. Ты словно даже ничего не замечал. Твои горькие слезы печатались на моей одежде. Я впервые услышал крик с твоих уст. Он терзал мне сердце. Тонкими иглами вонзался в него, заставляя болеть. Меня вот-вот бы расщепило на мельчайшие частицы. Не удержался. Пальцы скользят к тонкому подбородку и вытягивают на себя. Подрагивают от холода. До меня доходит весь смысл той песни, что слышу из твоего телефона почти ежедневно.Когда ты уйдешь,
Я всё ещё буду Кровавой Мэри.
Из твоих глазниц текут по коже капли крови. Такой алой, холодной и черт дери за долгое время, пугающей. Веки тоже заполнены ей. Тонкими ручьями струятся вниз. Я не дергаюсь. Стираю ее с твоей кожи и плевать, что это не поможет. Ты произносишь едва слышное: - Мне сказали, что есть час. Ты умираешь. Мне говорить не нужно. На моих же чертовых руках, которыми я всегда хотел тебя ощутить. От чего, почему, явно здесь не до вопросов. Отпускаю тебя. Спрашиваю иное: - Ты знал обо мне? - Ты был пьяный. Я тебя увидел задолго до того как мы встретились там, на паре. Улыбаюсь. - Тогда позвольте пригласить вас на последний танец, Мисс Кровавая Мэри. Ты впервые смеешься. - Не откажусь. Тяну тебя за руку. Словно становлюсь тобой и в точности повторяю любимые двжения под руку. Ты забываешь о грядущей смерти. Я словно не слышал о ней. Но кажется в тот момент и повалил снег. Я любуюсь тобой как могу. Твои глаза. Ореховые или нежно-карие. Такие нежные и измученные. Карамельки словно блестят вместо зрачков. Твое тело, под тонкими хлопьями снега. Волосы, что трепались от изящных поворотов. В тебе было так много. А время сдавило мою внимательность.60 минут, а кончились на 57.
Я боюсь
Умереть в полном одиночестве.
Ты лежал у меня на руках, захлебываясь в своей крови. Она вытекала из всех не до конца зажитых ран, глаз и билась прямо в горло. Мне нужна была хоть доли секунды. И я ее получил, запечатав на остатке губ мой краткий, первый и последний для тебя поцелуй, пока твое уже безжизненное тело застыло в алой луже. Я был измазан ею. Глаза стали как стекляшки, что сейчас треснут, осколками разлетаясь во все стороны. Но я продолжу следовать за тобою. В кармане лежит богом забытый карандаш, который я случайно взял с собой еще год назад в универ. В его грифеле опасно блестит наточенный конец. Но мне все равно. Я надавливаю на нижнее веко. Яблоко мерзко вываливается с глазницы. Я просто рву ткани. Второе просто раздираю, уже не в состоянии что-то адекватно делать. И я навечно замираю рядом с тобой, пока на окровавленную поляну под старым забытым мостом сыпется снег....И лишь оставленная в уголке камера, будет доказательством на котором два безумца кружатся все еще в одиноком танце, пока убитые судьбой, политые кровью, кровавые духи будут репетировать очередной вальс.
Ты не умрешь в одиночестве.