Эксперимент

      Сложно поверить, что ему доверили такой образец… О, нет-нет, это совсем не попытка принизить величие экзарха, которого дозволено ему касаться в самых сокровенных местах, Аркасис понимает всю суть их взаимоотношений — и его почти трясет от невозможности выразить всю безумную бурю собственных, смешавшихся покрепче самых редких ингредиентов эликсира, эмоций. В их с экзархом понимании это значительно больше, чем просто интимные встречи, это — исследование. Аркасису так нравится изучать тайны! Он — не древний бессмертный нед, но гениальность его была замечена его великолепием Тзингалисом, и — ах! — как приятно думать, что это зашло гораздо дальше, чем просто обмен знаниями и бессмысленными любезностями.       Аркасис касается линии чужой челюсти пальцами, ведёт, доходя до губ… Замирает на мучительное мгновение и надавливает, проникая внутрь. Клыки совсем близко, и при желании экзарх с лёгкостью откусил бы ему пальцы, но нет, нет, он сдерживает своего внутреннего зверя, позволяя надавить на язык и даже огладить большим пальцем один из клыков. Это почти как играться с лезвием, того и гляди, порежешься, а зверь рванет, чтобы перегрызть глотку. Аркасис едва не дрожит от напряжения, убирая руку и касаясь чуть влажными пальцами чужой сильной шеи. Немного приблизиться к чужому лицу, чтобы коснуться его губами обманчиво нежно. Тзингалис на мягких подушках, разложенных на удобном диване, хотя ему, в сущности, было бы все равно, сиди он даже на каменном полу собственного кабинета. Вампиры не чувствуют холода, но так боятся огня. Аркасис грешным делом думает, что может поделиться им, чтобы добавить… Острых ощущений. Но пока и теплого языка хватает, а ещё ладони, оттягивающей широкий ворот сорочки, чтобы коснуться шрамов.       Экзарх почти не двигается, позволяя трогать себя, целовать и облизывать — холоден, как и всегда, но Аркасис знает, что тот выпил достаточно крови прежде, чтобы игрища их не напоминали рандеву на кладбище. Ужасная шутка. Алхимик не сдерживает смешка.       — Краглен задержится? — мельком спрашивает Тзингалис, ненадолго поднимаясь с подушкек лишь затем, чтобы снять сорочку. Аркасис цокает языком — он бы и сам разобрался с ней.       — Экзарх говорил, что ему необходимо решить какие-то дела со стаей, — отвечает, разглядывая отметины от когтей на широкой спине вампира. У него самого в достатке таких, делить постель с двумя настоящими чудовищами было… Ужасающе прекрасно.       Удовлетворённый ответом, Тзингалис оборачивается к нему с хищной грацией, и аж глаза блестят — Аркасис знает, что то свидетельство страсти, очень холодной и сдержанной, опасной. И столь прекрасной… Сама концепция её была странной: вампиры не могли чувствовать возбуждения в полной мере, а для физических её проявлений следовало выпить много крови. Выдавал только голодный взгляд хищника, но то голод был другой. Тзингалис был сдержан в проявлении эмоций, лишенный человеческих чувств уже очень давно, что, в общем, очевидно — человеком он тоже не был. И только глаза и, возможно, едва заметная улыбка, выраженная лишь в уголках губ, выдавали в нем заинтересованность. Аркасис очень горд тем, что в нем видят объект интереса.       Тзингалис опускается на колено перед ним, уже раздвинувшим ноги, разбирается с ремнем и брюками. Аркасис думает, что сейчас лопнет от того, как хорошо его самомнению стало, да только когти на бедре напоминают — главный здесь не он. Да, да, конечно, господин экзарх! А то, с каким взглядом вы сейчас облизываете член, это просто… Аркасис резко выдыхает, не сумев продолжить мысли, и надо сжать кулаки и собрать в них волю, чтобы не надавить на чужой затылок, заставляя взять до конца. Или до начала?       Для вампира это просто странный способ получить удовлетворение хищнической натуры, а для Аркасиса — все сразу, но особенно хорошо от этого самооценке. Умом экспериментатора он порой задаётся вопросом, как Тзингалису удается принимать их одновременно… Но Краглена здесь нет, а штаны у экзарха все ещё есть. А повторить все это очень бы хотелось — закрепить результат, зажимая глухо вскрикивающего вампира меж их горячих тел. Или позволить ему брать себя, наблюдая за выражением лица, хоть в такие моменты имеющего чуть больше эмоций, чем никаких вовсе. Внутри — тоже жар живого тела, экзарх. И вам это так нравится, хоть и приносит очевидный дискомфорт.       С влажным звуком Тзингалис отстраняется от его члена, плавно двигая ладонью. Аркасис дышит тяжело, отходя после пика удовольствия и довольно жмурясь, и чудится ему, будто наконец слышит шелест одежды и видит перед собой возможность вновь овладеть экзархом. И тот, нависнув над ним и поставив колено на диван меж раздвинутых бедер, что-то шепчет ему на ухо, так соблазнительно-хорошо…       — Аркасис, где записи итогов вчерашнего эксперимента?       Алхимик распахивает глаза и смотрит в довольное наглое лицо Тзингалиса, который улыбается уже очевидно, но лишь затем, чтобы смертному стало особенно обидно. Аркасис щурится, глядя на то, как пошло блестят от слюны и спермы губы экзарха, думая оскорбленно, какой же тот… распоследний хуесос.