слишком сильно

Шистад у неё по венам/под кожей/в груди уже много-много лет. Въелся в её эпителий словно набитый когда-то по пьяне партак, что вроде и бесит сильно, но свести не получается. Не хватает смелости, да и как память дорого. У Валери в грудной клетке выжженое ромашковое поле, иссохший сад и поломаный двигатель, что кличут сердцем. У неё к Крису не любовь. Слишком лёгкое слово для описания её чувств, которые перекрывают поступление кислорода в лёгкие, ломают хребет и сжимают четырёхкамерное в костлявых ладонях, превращая его в жалкую кучку из крови и мышц. У неё к нему что-то неизмеримое/больное/душащее, что-то временами грязное и собственничиское. Пока он не приходит к порогу её квартиры, пьяный в хлам и пахнущий приторно-сладкими духами Ибен. Или Евы. Или ещё какой-то блондинки/брюнетки/шатенки/рыжеволосой. Кристофер не особо переборчив в связях. И она пускает его. Снимает с него одежду, укладывает в постель, не забывая накрыть одеялом, чтобы не замёрз и оставляет на тумбочке воду с таблетками от похмелья. А потом ложится в кровать и плачет-плачет-плачет горькими слезами, обещает себе отпустить его, послать к чёрту, захлопнув входную дверь перед его лицом. Перед собой она обещания никогда не сдерживает. Даже стыдно. Кристофер Шистад не для отношений. У мальчика-хорошенько-выебу-тебя-и-свалю в грудной клетке вместо фиброзно-мышечного органа пепельница с окурками, раздробленные рёбра и циркулирующая по венам похоть. У Криса на лбу яркими лампочками светится «Трахнемся?», у всех девчонок Ниссена горит неонами «Да!». У Шистада в коньячных радужках глаз плескается притягательный шарм, лёгкая издёвка и туманящее разум желание. Крис почти, что насмешливо сокращает её имя, тянет гласную, перекатывая на языке короткое:«Вэл». Валери давится тихими всхлипами, пытается запихнуть во вспоротую грудную клетку внутренности и стягивает её эластичными бинтами. Вот только осколки её любви больно впечатываются в перикард, разрывают аорту, вызывая мгновенную кровопотерю. Ей пересадка нужна срочно, собственное сердце давно не функционирует. Но Ларсен предпочитает притуплять острую боль несколькими бутылками сухого полусладкого (не виски потому, что до боли напоминает его глаза), пачкой сигарет, что оставляют на губах кисло-сладкий привкус вишни и забываться в руках лучшего друга того, кто по венам. Получается дерьмово. Валери Ларсен для него — лучшая подруга, родной человек, почти что сестра как он любит говорить, забывая о том как втрахивал её в кровать, накручивал на кулак копну тёмных волос и целовал-целовал-целовал так, чтобы до тёмных пятен в глазах и тихого скулежа. Кристофер Шистад для неё — острыми лезвиями где-то между третьим и четвёртым ребром, тупой болью в височной части и больной нелюбовью по сплетениям артерий. До дрожи желанный, до боли любимый, до одури родной. Но ей не принадлежащий. Валери пытается вылечить больную лихорадку под названием «Кристофер Шистад» жарким воздухом Торонто, несколькими тысячами миль расстояния между ними и отрезанными сантиметрами волнистых тёмных волос. Крис любил зарываться в них пальцами и утыкаться носом, вдыхая её любимый запах вишни. Ларсен оставляет его в своей памяти хорошим другом, тем кто был рядом, когда нужен был и самым-самым родным человеком. Вычёркивает из своей памяти боль, сжирающую по кусочку четырёхкамерное в грудной клетке. Потому, что любит. И всегда будет любить слишком сильно.