нет причин верней

моя горе-жизнь, моя горе-смерть… раскололась громко земная твердь. по стопам я шёл, но вопрос — чьим? оказалось, милдред, они твои. я паломник стал, хотя был мертвец, ни мирян не трогал, ни их сердец. как трухлявый пень иль стодневный студень, не молился, нет, не вершил я судеб. глух ко всем — всему, исповедь включая. хотел слышать лишь, как за чашкой чая говоришь ты мне, как прошёл твой день: против мы сидим: я, она — мы с ней. мне была никто, я ей был никем. мне не больно, нет. ну, слегка совсем… сара ганнинг! вот моя золотая! до секунд последних меня не знает. «мисси ганнинг», «доктор», «младая дева» — сколько обращений я понаделал! сколько слов украл я из книг умнейших: все не вровень ей, а гораздо меньше. какова есть дочь, такова есть мать… а с чего друг другу вам уступать? я был юн и глуп; и, хоть стар сейчас, стал глупей, похоже, в три сотни раз. но не вы, ты что! никогда. ни в жизнь. сара — доктор, не терпящий афоризм. ты — моя прихожанка. приходишь редко, и притом твоя вера крепчее крепких. ну а я завистлив, к тому же гневен. разве божьему во́йну — такие цели? я — светило общины и прозван отцом каждым в этой округе, «почётным лицом»… «каждым» — сильно слово, сильно́е дюже. не вбирает в себя первородный ужас оттого, что ты есть запрет от бога. вопреки он вёл к твоему порогу. вопреки, повторив путь-дорогу христа и уверовав больше, счастливей не стал. затащил на «крок пот» непонятную ересь, а в душе мои ангелы встали и взъелись. значит, ересь была никому не ангел. значит, я — вина с пяти сотых флангов. значит, не отец я. не монсеньор. значит, полон правды весь твой укор. я убил людей. я людей стравил. бормотал клише: «я ради любви!» голод-смрад витал в моих облаках, я твердил: «семья!» — подарил лишь страх. по приданью — демон, желанью — нет, но все знают здесь, что желанье — бред. крылья птицы — ангел, а уж мыши — дьявол, но свой взгляд отвёл пастырь ваш лукавый. я слагал о великой войне — госпо́де, хоть всегда был честен с собою вроде. тут причастий нет, а моя причастность. я последний всадник, именуем страстность. и теперь приход — это детоубийцы. мои люди! верующие кровопийцы! своего ребёнка я сам обрёк на нечестный, дьявольски божий рок. ни орать не стала, ни со мною биться. я не думал, что это тобой простится… «мы мертвы», — сказала, загнав взашей. — «отрицать к чему? это суть вещей!» это суть вещей… право, победила! только шибко поздно. верёвку с мылом надо было раньше пустить в расход. а кто знал, какой же я идиот! не в начале, нет, а в конце моём было слово, сожравшее нас живьём. я считал: ответ — житие в иисусе. завязал наделе горди́ев узел. я вязал годами, а мне было мало. схоронили сару, вот и скверно стало! все бессмертья соки не стоят мук: ощущенья мёртвых дочерних рук. мне восьмой десяток, пора — туда. не дойдут в то место морей суда. если уходить — воротник мой снят: я умру отцом, но не тем, что свят. багровеет небо. мой удел сгореть бьёт сильней, чем бич или та же плеть. ты со мной, я с ней. нас коптит втроём. не жилось нам вместе? так пускай сгниём. оправданий чёртовых дюжин три. все без проку, как ты ни посмотри. день, когда надел я на сару крестик… нет причин верней полуночной мессе.