Исповедь.

Высокий человек, одетый во все черное, медленно шел по улице. Брел даже, засунув руки в карманы куртки, низко опустив голову. Без конца падающий снег покрывал его фигуру, но мужчине он, похоже, не сильно мешал. Со стороны могло показаться, что просто прохожий прогуливается перед сном, дышит загазованным московским каким-никаким, но все же воздухом. Периодически из его рта валил пар, когда мужчина вздыхал, и тряс плечами, сбрасывая белую шаль. Но этот человек, прячущий свое лицо под капюшоном, не был обычным. Ему рукоплескали стадионы, провинциальные сцены, огромные залы. Он мог лишь одним движением руки довести зрителей до экстаза, и даже стоя неподвижно и молча, он вызывал шквал оваций. Его любили и ненавидели. Его жаждали и проклинали. Следили за каждым его шагом, и делали вид, что безразличны к его персоне. Он спал в президентских апартаментах, отделанных золотом, в куцых гримерках с грязными обоями, в поезде, в самолете, в машине, на заправке. Он ел стейк «рибай», запивая вином 1967 года, и жареную картошку с оливье. Он носил костюмы за сотни тысяч долларов и шарфик, связанный преданной поклонницей бальзаковского возраста из Костромы. Ему дарили «Роллс Ройсы» и платиновые браслеты, забавные безделушки и банки с малиновым вареньем. Его афиши красовались на билбордах в Лас-Вегасе и на остановке в Пензе. Он исчертил тысячами километров небо и намотал на колеса сотни дорог. Он был для многих никем, а для кого то целым миром. И сейчас этот удивительный человек бесцельно пинал первый снег, ежась от холода, и вел внутри себя монолог. Возможно, проговаривал интервью. Или репетировал слова новой песни. Его губы беззвучно шевелились, а на лице отражалось целая палитра эмоций. В два часа ночи город спал и никто не мешал ему исповедоваться перед невидимым собеседником. А ведь я мог бы стать счастливым. Стать, а не казаться. Мог бы снова поверить в любовь, что она существует, искренняя и настоящая. Которая никогда не предаст и никому не отдаст. Но я больше не верю в любовь. Это чувство принесло мне лишь боль и разочарование. А я хотел нормальную семью, эталоном которой были мои родители. Хотел жену, детей от нее и умереть вместе в один день. И я любил только одну женщину и не помышлял о других, даже не смотрел на роящихся вокруг меня красоток, они мне были неинтересны. Я желал только свою жену и был с ней счастлив. Но вселенная решила, что это слишком скучно и там все решили за меня. Меня сломали, скрутили, размазали и выплюнули, полуживого, никому ненужного, с разбитым сердцем и умершей душой. Но, все же, сжалившись, из остатков собрали то, что есть сейчас. И то, сейчас это уже улучшенная версия. Тогда я был озлобленным, стал ненавидеть женщин, и переключился на мужчин. С ними можно было не церемониться. Не делать вид, что любишь, не страдать, не подбирать слова и выражения. Они служили мне для утех и не более того. Я закрыл свое сердце навсегда тройной броней, чтобы никто больше не посмел прикоснуться к нему. Оно, созданное для любви, было сожжено, и больше не подавало признаков жизни. Но однажды что-то случилось. Появилась та, которая сама того не подозревая своей тонкой ручкой сорвала защиту, и мое сердце снова забилось, разгоняя кровь. Но и эта любовь не принесла счастья, я снова нафантазировал себе воздушные замки и стал не нужен, оставшись один наедине со своей болью. Мы еще встречались, каждый раз понимая, что это начало конца. Бежали друг от друга, расставались навсегда, кричали, плакали, обнимались, и снова прощались. Я уезжал, она уезжала, я пил, не в силах справиться с одиночеством, клялся себе, что это навсегда, что этот раз уж точно последний и вот опять, в очередной раз не закрыв свое дурацкое сердце, я сжимал ее в объятиях и терял голову от одного ее запаха. Моя броня разбита, а я сам, потеряв покой и сон, все еще мыслями нахожусь в том дне, когда мы любили друг друга, ослепленные страстью и нашей больной любовью. Я не знаю, почему так. Я не знаю, когда это пройдет. Но я больше не хочу любить, не хочу никому делать больно и чтобы больно делали мне. Я живу в своем одиночестве и больше ни одна женщина не сожжет мое сердце до тла. Снег все еще валил, полностью покрыв белым слегка сутулую, высокую фигуру. Промерзнув до костей, мужчина поспешил домой. Сбросив модные, но легкие кроссовки, не предназначенные для зимних прогулок, и брендовую курточку, известный на всю страну мужчина включил горячую воду, и пар мгновенно заполнил душевую кабину. Раздевшись, дрожащий от холода человек встал под струи воды, приходя в себя, опустив голову и оперевшись холодными руками о стенку. Вместе с потоками влаги стекали слезы, которые впрочем никто не видел. Только наедине с собой можно было дать волю чувствам. Как следует согревшись, высокий мужчина, одетый в теплый халат, налил полстакана виски, и улегшись на кровать, открыл мессенджер. Я пришел. Жду тебя. Я скоро буду, подождешь? Конечно, я никуда не ухожу. Там, на улице, он лгал самому себе. Его сердце снова любило и его любили в ответ. Он знал это и не был одинок. Ближе к утру мужчина заснул. Снег окончательно замел его следы и признания. Его сон был спокоен, а в ванной на стекле все еще виднелось сердечко, нарисованное им, и слово ЛЮБОВЬ. Которая не предаст и никому не отдаст. Мы по разные стороны стен, Видно, что-то пошло не так. Добровольно сдаюсь в твой плен, Самый лучший на свете враг. Добровольно иду под нож, Изнутри достаю слова. Если очень кого-то ждешь Отключается голова. Рассыпается мой доспех, Разлетается в пух и прах. Ты мне точно дороже всех Самый нежный на свете страх. Хочешь? На... Вот, держи стихи. Больше нечего мне отдать. Только честно, без шелухи Дай мне плечи твои обнять. Дай мне пару минут тепла, Разуверь меня в злой судьбе. Ты же видишь, что я пришел, Сам пришел... Проиграть ТЕБЕ.