Кое-что о чае и радости

А давай-ка я заварю нам с тобою чаю? Нет, я, конечно, знаю, что гуси не очень-то любят чаи. Но ты же не обычная гусыня, верно? Ну, и чай этот тоже совершенно особенный. Много-много веков назад в одной далекой и жаркой стране жил юный правитель. Не обделен он был умом и талантами, и потому постоянно казалось ему, что достопочтенные советники и министры все время обманывают своего правителя и плетут многочисленные козни и интриги как против главы страны, так и против ее народа. Но правитель тот был молод, помнишь? А царедворцы опытны и мудры. И потому подловить их в открытую никак не получалось. И тогда задумал юный горячий правитель присутствовать на всех заседаниях и уличить негодяев в подлоге и обмане. Однако рать царедворцев была на удивления многочисленна, а их заседания — просто потрясающе скучны и занудны. От всего этого несчастного отважного юнца-правдолюбца непрерывно клонило в сон. И тогда задумал он создать себе в помощь волшебный чай бодрости. Решительно взял он несколько ингредиентов, таких же древних, как этот мир, и смешал их в огромном котле в столь же древней и напрасной надежде — доказать правоту и подловить мерзавцев и обманщиков. Что ты улыбаешься, уважаемая гусыня? Ты уже знаешь эту историю? Нет? Значит, ты просто догадалась? Да, ты, безусловно, права, и чая бодрости у того правителя не получилось. Зато вышел чай радости. Вот он-то нам сейчас и пригодится. Как сейчас помню: когда осенняя хандра промозглой сыростью набрасывалась своими удушающими и навязчивыми объятиями, моя отвратительная старуха-колдунья всегда приказывала варить для нее чай радости. Как тут начинали носиться умные белочки! Как суетились морские свинки! Чай радости — самый сложный и совершенный рецепт. Даже после того, как я был допущен готовить датский суп и гамбургские пирожки — даже и после этого меня еще долго не подпускали к приготовлению волшебного чая. И всё-таки я достиг таких вершин мастерства, что даже наша старая ведьма позволила мне заваривать тот самый чай. Н-да, этот тупица, главный смотритель кухни, никогда даже близко не сможет себе вообразить, на что я способен. А я никогда не поделюсь с ними рецептом. В наборе ингредиентов, их сочетании и последовательности есть свое волшебство. Им не стоит делиться с кем попало. В этом чае маленькими теплыми частицами растворена радость. А еще в нем — спокойствие и тихая ясность ума. Некоторые мудрецы называют этот чай напитком счастья. Счастье-то нам с тобой лишним точно не будет. Итак, идем поскорее на кухню. Никто не удивится, встретив нас в замковом коридоре или пустынной кухне в столь неурочный час. Повара знают, что у моего гуся специальная диета, и я откармливаю его для редкого блюда к празднику. Даже смешно будет, когда ты улетишь, а я приготовлю обычного гуся, никто и не заметит подмены. Ведь, пожалуй, именно долгое ожидание и делает блюдо особенным. Промозглая сырость коридоров не страшна тому, кто в перьях, а вот моим кривым костям не так-то приятны все эти бесконечные сквозняки. Однако вот мы и пришли. Даже странно, насколько иначе выглядит кухня по вечерам, пустынная, погруженная в полутьму. Нет снующих поварят, не валит пар, не льются разномастные запахи, не гремят кастрюли и не лавирует посреди этого поднос с белоснежной супницей на нем. С другой стороны, после дневной суеты тишина и полумрак огромного помещения более всего соответствуют приготовлению нашего особого напитка. Пожалуй, я поделюсь с тобой рецептом, и ты сможешь когда-нибудь порадовать своего отца-волшебника моим удивительным чаем. Должна же быть польза и от злобных колдуний. Итак, смотри: сначала мы берем имбирь. Красивое название. Немного пощипывающее, как и его вкус. Далеко на краю земли живут волосатые монстры, зорко приглядывающие за чудесным растением, дающим многолетие и уберегающим от многих болезней. Даже от черной смерти, говорят, может вылечить, но тут лучше не проверять, конечно. Вот он у меня на ладони: маленький и сморщенный корешок. Теперь-то я и сам похож на него. У меня узловатые грубые руки, сгорбленная спина, почти как у этого корешка: безобразные отростки торчат в разные стороны, грубая кожица вся в каких-то волосах. Но внешность обманчива: в этом корешке кроется великая сила, как и в моей уродливой голове скрываются удивительные знания, а в неказистых руках — редкие умения. Подумай только, моя дорогая, было время, когда имбирь использовался только в качестве денежной единицы! Этот кривой корешок был так желанен, что на него играли в кости и проматывали целые состояния. Маленьким мешочком имбиря тогда можно было расплатиться за любой товар. У имбиря острый, сладкий, глубокий запах. И я безмерно наслаждаюсь им. Не знаю, связано ли это как-то с размером носа, но я стал чувствителен к запахам. Матушке бы понравилось. Когда-то я сидел на рынке у корзины с обыкновенной зеленью и самыми простецкими овощами. А теперь у меня в руках — изысканная и редкая приправа. Вот уж воистину — для герцогского стола. Знаешь, ведь имбирь — универсальная пряность, за что повара особенно любят его. Очень удобно — купил одно, а приготовить можешь с его помощью практически что угодно: мясо, овощи, печенье…. Говорят, эти сумасшедшие англичане даже пиво из него делают. Всегда знал, что они странные. Ты еще меня слушаешь? Какой же у тебя печальный вид! Я понимаю, конечно, очень тяжко, когда каждый следующий день в точности такой же, как прошедший, когда череда обязанностей и дел повторяется практически в точности так же, как вчера, и лучшее, что может с нами случиться — это если все останется, как раньше. Но вот ты-то совершенно напрасно грустишь — совсем скоро крылья твои отрастут, и я выпущу тебя на волю. Ты полетишь высоко-высоко над этим большим суетным городом, увидишь с высоты море красных черепичных крыш, повозки, шляпы спешащих горожан, корзины продавцов. А потом, сделав горделивый круг в вышине, ты махнешь мне на прощанье крылом и отыщешь путь к своему отцу, великому волшебнику. Он непременно расколдует тебя, и ты будешь свободна. Я же… Нет, что ты, дорогая. Я вполне доволен своей жизнью, даже практически счастлив. Вот послушай, давай-ка я расскажу тебе о сегодняшнем дне: по старой привычке встал на рассвете. Как-то я уже притерпелся к этому телу. Привык и к отсутствию шеи, и к дурацкому широкому туловищу. Хорошо хоть кости не ломит. Мои обязанности, опять же, не тяготят меня. Я и о походе в город на рынок за продуктами думаю если не с удовольствием, то по крайней мере с удовлетворением. В общем-то, когда ты мастер своего дела — это со многим примиряет. Ты уже не дрожишь за результат, но уверенной рукой направляешь ситуацию, ты уже можешь экспериментировать и пробовать, и твои странности будут восприняты лишь как милые чудачества. Уважение, опять же. Да, я прекрасно знаю, что половину этих поклонов мне отвешивают лишь как помощнику заведующего герцогской кухней. Но все-таки вторую половину я получаю как специалист, крепко разбирающийся в своем деле, и человек, сделавший свою Судьбу. Как ни смешно это звучит в моем случае. Сам нарвался, сам и расплачиваюсь. Но не будем о грустном. Как ни крути, а я добился всего сам, не стал посмешищем, зазывалой в лавке у цирюльника. И даже вон в цирке выступать не стал. Хотя много ли радости в жизни бродячего циркача? Но ведь и от должности придворного карлика я отказался, между прочим. Как там выражался этот толстый индюк — смотритель дворца: «Работы у тебя никакой не будет, а еды и питья сколько душе угодно, и одежда красивая!». Вот уж действительно убийственный аргумент: при моей внешности красивая одежда, конечно, очень многое меняет. Нет, шаровары от герцога, которые я таки все равно получаю — это, безусловно, очень хорошо, но в большей степени потому, что они удобные. Мягкие. О красоте как-то при моем виде думать не приходится. И тем не менее, когда я в очередной раз смотрюсь в зеркало, то вновь и вновь напоминаю себе: когда ты сам делаешь свою судьбу, заслуживаешь свое положение и место, конечно, это дорого стоит, в моем вот случае — потерей семи лучших лет жизни и человеческого облика, а все ж таки именно это дает тебе то самоуважение, которое не разрушить уже ничем. Так, пора заканчивать с рассуждениями. Имбирь мы уже порезали, теперь пришла очередь кардамона. Вот он, смотри: я высыпаю на ладонь несколько зеленоватых, толстовато-продолговатых семечек. Знаешь, что это? Это царь специй! Если за мешочек с имбирем люди отдавали состояния, то за мешочек с этими семенами в коробочках — многие не задумываясь запросто перерезали глотку. Говорят, дикие бедуины кладут его в кофе, чтобы потом не спать множество дней и ночей и творить свои варварские непотребства в сердце пустыни. Мы же, христиане, используем его от всех болезней. Вон, он даже в аптеке продается. Так и называется — лекарство от всего. Еще каких-нибудь пару столетий назад за фунт этих вот неказистых зерен отдавали хорошую корову. Да и сейчас он недешев. Кардамон будит уснувшие силы, уравновешивает мятежные порывы, исцеляет хандру и печаль, пробуждает любовь. Именно его используют в любовных зельях или окуривают дом с привидениями, чтобы мятежные духи нашли покой и оставили земных существ. Говорят, раньше его использовали в качестве благовоний, а также жевали семена для придания белизны зубам. Дороговатое удовольствие, скажу я тебе. Здесь, у герцога на кухне, мы добавляем его в блюда из риса и мяса, как приправу к фруктовым кушаньям. Однако никто не догадывается, как использую его я. И не надо, мы уж точно никому не расскажем. А подсмотреть некому. Вечер поздний, все спят. Там, за оградой, большой шумный город погружен в ночь. Его вычурные крыши тонут в темноте, а уж булыжные мостовые и вовсе не разглядеть. Эх, по ним когда-то так весело было бежать, стуча башмаками. Так, не будем о прошлом. А сегодня утром на рынке было шумно. Как же я люблю эту раннюю суету, когда люди гомонят примерно так же, как проснувшиеся птицы в лесу, когда каждая торговка еще не покрылась налетом усталости и равнодушия и во всю силу легких и красноречия расхваливает свой товар. Первым покупателям всегда достается все самое свежее. Не понимаю я кухарок-лежебок: придут в середине дня, когда солнце уже изрядно утомит свежую зелень и фрукты, когда овощи обвиснут и пожухнут. Впрочем, я-то могу прийти на рынок когда угодно. Потому что у расторопного торговца всегда припасен самый лучший товар, как раз на случай такого особого клиента, как я. Да, уж, игра слов: особого во всех отношениях. Но я по старой привычке люблю приходить на рынок спозаранку. Помню, вот мы с матушкой приходили с рассветом к городским воротам. Занять хорошее место — это еще далеко не все, важно, как ты разложишь свой товар. Одна и та же зелень может выглядеть умопомрачительно привлекательно и до зубовного скрежета уныло. Многое зависит от освещения, от того, в каком порядке ты высунешь пучки из корзинки. До сих пор помню, как оскорбительно это было, когда мерзкий нос отвратительной старухи залезал во все так старательно разложенные мною пучки зелени... И что мне — нужно было тогда промолчать? Правильно говаривала матушка: умный человек больше слушает, чем говорит. С другой стороны, что сделано — то сделано и незачем об этом грустить. А днем, как и всегда, в свои теплые объятья меня принимает кухня. С появившейся у герцога манерой есть по пять раз в день времени у меня не так уж много. Валит пар. Поварята выслушивают мои приказания, прислужники проворно достают запасы. Эх, хорошо все-таки работать на большой кухне не бедного человека. Нет нужды экономить на редких ингредиентах, заменять необходимое чем-то другим. Да и главный повар, хороший человек, никогда не вмешивается в мои указания, только смотрит с благоговением и учится. Нет, конечно, я понимаю, что по крайней мере половина его добродушия куплена моими золотыми монетами. С другой стороны — спокойствие дорого стоит, а у меня и так помимо годового жалования есть непрерывный доход от всех этих бестолковых поваров из знатных домов. Так что могу и поделиться. В благодарность главный повар никогда не вмешивается в мои дела, и у меня есть вот эти тихие вечера и твое замечательное общество. Ну что с тобой, Мими? Ты же помнишь, тебе нужно лишь немного подождать. Через пару-тройку месяцев перья твои окончательно подрастут и я отпущу тебя. Только осторожнее летай, ладно? Не попадись в лапы кому-нибудь. Ты вот хоть знаешь, как выглядит коршун? Нет? Ну я, конечно, тоже не знаю, но для меня то это не так актуально, согласись? Ладно, про коршунов подумаем завтра, а сейчас давай-ка я возьму ещё немного корицы. Смотри: теперь у меня на ладони лежит тоненькая золотисто-коричневая трубочка. Говорят, их собирают невесть где большие птицы, что никогда не умирают и возрождаются вновь и вновь из огня и пепла. Едва первый луч солнца золотит небесный горизонт, они поднимаются ввысь, хлопая своими огромными крыльями, и возвращаются уже к закату, неся в клювах эти самые свернутые трубочки. Ими они устилают свои гнезда. Только вдыхающий с самого рождения их сладковато-горький аромат птенец может жить вечно. Есть, правда, еще теория, что эти трубочки — кусочки коры с коричных деревьев, растущих в высоких горах и охраняемых ядовитыми змеями. Чтобы получить хоть немного корицы, людям приходится рисковать жизнью, надевать на себя бычьи шкуры, оставляя открытыми лишь глаза. Я полагаю, в бычьей шкуре достаточно неудобно лазать по скалам. Поэтому, если честно, я каждый раз радуюсь, что я искусный повар, и работаю на кухне состоятельного герцога, и мне нет нужды думать о том, как добыть необходимые ингредиенты. Слышал я, поварята рассказывали друг другу байки о старом римском императоре, с раскатистым варварским именем. Неруд, Нерой, что-то вроде того. Говорят, он убил свою жену и на ее похоронах в знак раскаяния приказал сжечь годовой запас корицы. Если бы покойница могла, она несомненно бы оценила размах раскаяния, это были очень недешевые похороны. Над городом тогда долго стояло облако горьковато-желтой пыли. Мы же убивать никого не собираемся, поэтому просто растолчём трубочку на маленькие частички. Ну, хватит, хватит твердить, что это никогда не кончится. Для тебя непременно кончится, и не так уж долго и ждать осталось. А я, в сущности, не так уж плохо живу. Посмотри, какая луна за окном. Огромные старые каштаны раскинулись у озера. Ты уже видела, как красиво они цветут? Их гигантские цветы похожи на свечки. А пьянящий аромат никого не оставит равнодушным. Знаешь, если бы у меня когда-нибудь была бы девушка, я непременно дарил бы ей цветы каштанов. Ну вот, славная моя. Не зачем нам плакать. Смотри, ты знаешь, что это у меня в руке? Что это за маленькие черные горошинки? Да-да, это перец. Черный, пряный, жгучий. Жизнь вот тоже бывает такой обжигающе жгучей, пряной и ароматной. Да, даже для таких уродцев, как я. Например, знаешь ли ты, как пахнут женские волосы? Сладковатый медово-молочный запах, который не перепутать ни с чем, в нем обещание тепла и блаженства. Конечно, мне-то лично ничего такого не обещают, и для меня открыта только страсть кипящего котла. А ты — ой, прости, я и забыл. Тебе запах этот знаком не понаслышке, и никакого блаженства он не обещает… Черт, я прямо вижу, как ты краснеешь сквозь перья, ну, прости пожалуйста, я не подумал. Давай лучше про перец расскажу. И про магию. На самом деле это удивительная вещь — магия мастерства. Когда ты своей частной малой жизнью, слабой узловатой рукой соприкасаешься с чем-то большим, чем ты сам и твоя жизнь, и время, которое тебя окружает. Как будто подходишь вплотную к той завесе, которая отделяет нас от того, что было всегда. Прости за сумбур, дорогая. Наверное, все-таки лучше о перце. Как и все стоящие приправы, черный перец — не дешёвое удовольствие. Полугодовой запас такого счастья может стоить как чугунный мост. А счастливых обладателей заветной специи называют еще иногда «мешками перца». Перцем платили налоги и взятки, его подносили в качестве приданого или выкупа. В свое время в Лондоне была учреждена Гильдия торговцев перцем, которая следила, чтобы никто не подделывал специю. Чтобы перец дольше хранил аромат, его хранят прямо в сморщенных маленьких зернах, а мелют уже прямо перед употреблением. Вот, чувствуешь? Запах жизни, острой и пьянящей, грустной и обжигающей. А теперь возьмем немного молока — белого, как утренний туман, нежного, как радость влюбленных. Осторожно нагреем его, постепенно добавляя желтый тягучий мед, сладость утреннего сна и первых поцелуев, неспешность всеобъемлющего счастья. Вот на поверхности показались первые маленькие пузырьки, и нежный цветочный аромат поплыл над котлом. Теперь бросаем туда приготовленный заранее имбирь. Беловатые с легкой желтизной мелко нарезанные кусочки бойко прыгают в котел. Да, я специально повернулся спиной к двери. Я правда не хочу, чтобы рецепт стал известен еще кому-нибудь. Да, я знаю, что вряд ли на кухню сейчас забредет кто-то еще, но осторожность никогда не повредит. И да, ты можешь считать это паранойей. Итак, имбирь придаст напитку радость вызова, покалывающую удовлетворенность от хорошей драки. Помешав немного, можем добавлять кардамон. Зеленоватые его зернышки медленно и плавно отправляются в кипящую жидкость. Он внесет в жгучий напиток частичку мудрости, тихого арабского полдня, неспешного размышления в тени деревьев, подсвеченного густыми лучами состоявшегося дня. Пришла очередь золотисто-красноватой корицы, что добавит аромат вечеров, благоухание освободившихся от зноя трав, щебет нездешних восточных птиц. Корица также вносит нотку сладости, разделенной пополам с горечью; в жизни невозможно получить все желаемое, и за все приходится платить…. И под конец всыпаем черный хрупкий перец, только что растолчённый, густой терпкий аромат которого поднимается над котлом; будь осторожней, моя дорогая, надышишься — будешь потом чихать. А я не знаю, полезно ли чихать гусям. Перец — черный как ночь, крепкий, как разочарование в любимом, острый, как тоска по уходящей жизни, пряный, как удовлетворение от свершенного. Вот, ты еще не попробовала чай, а уже повеселела. Один запах его пьянит, не так ли? Знаешь, мне иногда даже немножко жалко герцога, которому я никогда не приготовлю такой чай. Чай радости. Впрочем, что он знает об истинной радости? А настоящий повар может сварить счастье и удачу, может поймать радость за хвост и засунуть ее в хрупкий чайник. Кстати, тот юный восточный принц так и не уличил во вранье своих царедворцев. Зато открыл рецепт хорошего настроения, и часто длинными вечерами, когда отступал раскаленный зной, чаёвничал в кругу близких и друзей, жен и наложниц. Не самое плохое решение, верно?