Прогулка

— Моцарт, будьте любезны, напомните, сколько уже раз я спрашивал, куда мы идём? — Смею вас заверить, Сальери, ровно столько же, сколько я говорил, что это сюрприз, — Вольфганг рассмеялся, глядя как мужчина закатывает глаза и тяжело вздыхает. — Вы просто невыносимы, мой друг. — Возможно. Поэтому мне так повезло, что ваша выдержка столь велика, чтобы меня терпеть. — Да уж, поверьте, далеко не каждый бы согласился идти неизвестно куда неизвестно зачем. — Конечно, мне ужасно с вами повезло, — Моцарт перескочил через поваленное дерево, демонстративно протягивая Сальери руку, от которой тот, разумеется, отказался. ***       Началось все весьма обычно. Мужчины устали. Моцарт — от вычурных и в тоже время тоскливых стен театра, общества Розенберга, извечной суеты Вены, ее лицемерия и пафоса. Сальери же устал от ругательств Моцарта на все вышеперечисленное. Потому, Вольфганг решил взять инициативу в свои руки и «внести краски» в их монотонные будни, а за одно и отношения. Заявив, мол «мы с вами натуры творческие, нам нужно разнообразие. Нет, Сальери, не разнообразие в постели, как вы могли такое подумать?! И не думали об этом? А жаль, тоже не помешало бы», юноша вызвался организовать для них необычное свидание, но наотрез отказался рассказывать, в чем оно будет заключаться, назвав это сюрпризом. Прекрасно зная, что если Моцарту взбрела в голову какая-нибудь идея, разубедить его невозможно, Сальери пришлось согласиться и смириться. Дождавшись момента, когда все краткосрочные заказы были закончены, а новые еще не успели появиться, Моцарт с утра нагрянул к Антонио и объявил, чтобы через час он был готов к прогулке. Размышляя, что же придумал юный гений на этот раз, мужчина потратил почти все время на переодевание. Заявившись вновь, на четверть часа раньше оговоренного, и схватив Сальери за руку, Амадей буквально втолкнул его в экипаж и что-то шепнул извозчику. Антонио, мягко говоря, опешил, ведь не рассчитывал на поездку, и чем дольше и дальше они ехали, тем больше он волновался. Заметив беспокойство спутника, Вольфганг начал отвлекать его ненавязчивым разговором о сложностях поиска подходящих либретто и мерзком вине на последнем приеме у императора. Спустя почти час экипаж остановился и, как только мужчины вышли, отъехал. Сальери изумленно огляделся — они стояли у несколько мрачноватого раскидистого леса, и он был уверен, что никогда не бывал тут раньше. Вольфганг вновь взял его за руку и потащил к еле видимой тропе. Антонио мысленно простонал: прогулки на природе остались далеко в детстве, он был физически не готов к такому. Более того, капельмейстер даже одет был не соответствующе. Однако для возражений уже слишком поздно. Впрочем, на любом этапе они бы навряд ли остановили Моцарта. ***       Сентябрь в Вене выдался теплым, но в тенистом густом лесу было весьма прохладно. Почва была влажной, а трава мокрой, не то из-за вчерашнего дождика, не то из-за утренней росы, что все еще не успела высохнуть. Несколько часов назад, надо полагать, здесь был туман, но сейчас воздух казался как-то особенно прозрачен. Листья еще даже не начали желтеть, но именно тут присутствие осени отчего-то чувствовалась особенно остро. Дышать хотелось полной грудью, такого зачастую не хватало в душных кабинетах Бургтеатра. Проблески солнечных лучей создавали очаровательную игру света и тени сквозь листву деревьев.       Сначала путь показался Сальери совсем лёгким. Единственное, что настораживало — довольная усмешка вкупе с хитрым взглядом Вольфганга и его отказ рассказывать о продолжительности прогулки и ее цели. «О да! Это прекрасное место, герр Сальери, и оно несомненно вам понравится. Разве можете вы сомневаться в моих намерениях?» Естественно мог, ведь слишком хорошо его знал, как и то, что возражения послужат ужасным оскорблением для гордого юноши.       Легкий шелест листьев, тихое пение птиц ласкали слух мужчины. Казалось, нет лучше места, чтобы черпать вдохновение. Но Сальери думал не об этом.       Легкий, как мелодия, практически эфемерный, Вольфганг занимал все его мысли, делая окружающую красоту и даже дорогу вторичными. Изящная фигура юноши приковывала к себе взгляд, рождала желание заключить в объятья, исследовать руками стройный стан, целовать длинные музыкальные пальцы, перебирать взъерошенные волосы, нежно прикусывать его шею, вдыхая ставший таким родным аромат. И чем неуловимее был Моцарт, тем сильнее было это желание.       Но отвлекаться на Вольфганга было не самой хорошей идеей. Моцарт уводил все глубже в лес, и тропа становилась незаметнее, постепенно вовсе исчезая. Идти стало труднее, приходилось пролезать через кусты и перепрыгивать с камня на камень, переходя мелкие ручьи и лужи, стараясь не отставать от Моцарта, не упасть в глазах молодого композитора и просто не упасть. Для Сальери, не привыкшего к подобным вылазкам, это было чересчур. Столь спокойный и изящный, с идеально выверенными движениями на публике, передвигающийся в кулуарах театра с кошачьей грацией, в которой всегда чувствовалось присутствие силы, в лесу Антонио оказался совершенно не расторопен: он спотыкался, поскальзывался и наверняка бы уже упал, если бы не каждый раз поспевавший ему на выручку Моцарт. *** — Вольфганг, а вы сами-то часто здесь гуляете? — Порой. Какое это имеет значение? — В общем-то, никакого. Я просто хотел бы знать, насколько тут безопасно. — Не понимаю, что вы имеете ввиду, Антонио. — Не водится ли в этом лесу какой-нибудь зверь?       Моцарт улыбнулся: — Какой-нибудь да точно водится. А что, Сальери, вы боитесь? Как жаль, я надеялся, в случае чего, вы спасёте меня. — Мне кажется, хватит и того, что я спасаю вас каждый день от Розенберга. — Прошу, избавьте меня от упоминания этого человека. Кстати, именно с ним я бы и пошел в лес, если в нем водились дикие звери. А вам, mon cher, беспокоиться не о чем. — Я крайне сомневаюсь, что хоть какой-либо зверь позарится на нашего многоуважаемого графа. — Тоже верно. Он явно не будет полезен для здоровья.       Мужчины рассмеялись. ***       Переступая с камня на камень, дабы перейти очередной ручей, Сальери все же оступился и полетел в воду. «Новому камзолу конец» — единственное что он успел подумать, прежде чем упал в руки Моцарта, который так вовремя оказался рядом. — Что же это вы, маэстро? Не можете устоять? Не из-за меня ли? — Нет, Вольфганг. Это просто шуточки ваши, сногсшибательные, — мужчина вырвался из объятий Моцарта и повернулся к нему лицом. — Хотя знаете, хватит с меня! Я больше не намерен это терпеть, лишь бы вам на потеху. Я возвращаюсь. Не пристало придворному капельмейстеру носиться черт пойми где.       Последние слова задели юношу за живое. Он на мгновение пожалел, что все же поймал своего спутника: возможно, купание в ледяной воде немного поубавило бы его спеси. Амадей любил музыку Сальери, но уж точно не больше своей, и считал, что заслуживает эту должность ничуть не меньше. Он мысленно убедил себя, что будь музыкант несколько учтивее, он бы конечно выполнил его «просьбу», но теперь довести эту авантюру до конца — его долг. — Пожалуйста. Идите, раз так решили, — Моцарт развел руками: мол, никто не держит. — Вот только, найдете ли дорогу, маэстро?       Мужчина глухо прорычал. Моцарт был прав. Тихо выругавшись себе под нос, он поплелся за австрийцем, довольно насвистывающим какую-то мелодию. *** — Вольфганг, — Сальери поморщился, наступив в лужу. Видимо, туфли точно не переживут эту «прогулку». Лишь бы только он пережил. — А вы вообще уверены, что мы правильно идём? — Конечно. — Моцарт повернулся лицом к Сальери, раскинул руки и демонстративно сделал несколько шагов спиной вперёд. — Чтоб вы знали, маэстро, я прекрасно ориентируюсь в любой местности. Кроме того, если уж вы сомневаетесь, я оставил в этом лесу пару опознавательных знаков. — Если мы заблудимся, появится ещё один, в виде очаровательной могилки. — Вы полагаете, что если прикопаете меня здесь, это поможет выбраться? О, а вот и она!       Моцарт проворно перескочил с камня на камень и ринулся к раскидистому буку. Сальери лишь успел заметить, как тот что-то отвязал от ветки и уже через секунду увидел какую-то смятую ткань в вытянутой руке у себя под носом. Он с недоверием расправил черную шёлковую ленту с серебряной вышивкой: — Подождите-ка… Ах ты ж негодный мальчишка! А я не мог ее найти! — Ну, Антонио… — Моцарт рассмеялся, увернувшись от полетевшей в него шишки, и невинно похлопал ресницами. — Ты так красив с распущенными волосами. Я не мог удержаться. — Обещаю, если мы все же заблудимся, я привяжу тебя этой лентой к дереву. Посмотрим, как красив будешь ты. — Мм, какой ты страстный. А вы не говорили, герр Сальери, что любите такое… — Или затолкаю ее тебе в рот. — Оу, ну можно и так. Я не против, — мужчина закусил губу. — Кретин, — бросил Сальери беззлобно, чем снова вызвал довольный смех Вольфганга. — Ну хорошо, хорошо, — Моцарт примирительно вскинул руки, — но, если все же передумаешь, я действительно не против. *** — Вольфганг, ну как же? На ровном месте!       Сальери из-за всех сил старался, чтобы его голос звучал обеспокоено и участливо, но все же не мог сдержать смеха. На его памяти, это был второй раз, когда он убедился в существовании кармы. Первый же был при ремонте в Бургтеатре, когда на вечно неунимающегося Розенберга упала балка. И в тот раз тоже приходилось притворяться, что случившемуся он не рад.       Моцарт с обидой и злостью зыркнул на него, попытался подняться, но поскользнулся и вновь шлёпнулся на мокрые камни. Тут уж Сальери не смог удержаться и бессовестно захохотал в голос, но на всякий случай отошел на пару шагов. — Ты издеваешься? Помоги мне, чего смеешься?! — казалось, еще пару секунд и на глазах Вольфганга появятся слезы.       Решив, что нечего дразнить парня, доказывая, что этим все и должно было закончиться, Антонио подумал и обошел его, встав за спину. Приподняв и протащив брыкающегося юношу на пару шагов, он наконец поставил его на ноги. Моцарт, приличия ради, попытался отряхнуться, но это было абсолютно бесполезно. Он оказался по пояс промокшим и грязным. Тогда попытался отжать полы камзола, но и это не увенчалось успехом. Пришлось снять и нести его в руках. Конечно, в лес он надел одежду похуже, но даже так не рассчитывал, что ему придется оказаться в воде больше чем по щиколотки. Однако подмоченная репутация волновала его несколько больше.       Не желая показывать что он раздосадован ситуацией, Моцарт ускорил шаг, стараясь не смотреть на Сальери. Это позабавило мужчину, он догнал Амадея и накинул свой камзол ему на плечи. Юноша зарделся. — Спасибо. Не стоило. — Ну уж нет. Потом еще лечить тебя. Кроме того, я еще и ответственен перед Иосифом за твое присутствие на приемах, — Сальери легонько щелкнул парня по носу. — Действительно, какой-же ты все-таки заботливый! Я думал, обо мне беспокоишься. Еще чего! Гораздо важнее, что скажет император. Большое спасибо! — Моцарт напоказ поклонился. — Вечно ты исказишь любое слово, — Антонио, не желая продолжать глупый спор, обнял юношу и поцеловал в висок, — веди уже, где там твой сюрприз? ***       Когда они вышли на поляну, Сальери сразу понял, почему Моцарт хотел показать ему это место — взору предстала освещенная мягким светом лужайка у подножия низенького изумрудного водопада. Хрусталь воды со звоном разбивался о хладные камни. Брызги, поблескивая на солнце, оседали на траве. Мерное нежное журчание ручьев ласкало слух. Бледные, хрупкие цветочки росли у покрытых мхом валунов, на один из которых мужчины и сели, уже не боясь за чистоту костюмов — поздно. Едва слышно щебетали лесные птицы, что не ускользнуло от слуха музыкантов. От молодых сосен ненавязчиво пахло душистой смолой.       Сальери показалось, что атмосфера этого места ему знакома. Некоторые произведения Вольфганга будто были пронизаны ей. Если бы Антонио захотел переложить этот пейзаж, скажем, в симфонию или этюд, его мелодии получились бы совершенно иными. Возможно, они бы не были хуже, просто другими. Сальери удивляло, как тонко Моцарт умел вкладывать самого себя в музыку, передавать свои чувства и мысли через нее. Она была синтезом самого юноши, и того, что его окружало. И в то же время, словно никак не зависела от внешних обстоятельств. Итальянец не раз замечал, что из-под пера, казалось бы, совершенно разбитого и понурого маэстро рождались легкие, живые мелодии; и такие, от которых плачет душа и щемит сердце, когда сам Вольфганг был приветлив и весел. Душа Моцарта являлась тайной, которую Сальери безуспешно пытался постичь. Порой перебирая пряди волос спящего рядом юноши, Антонио задумывался, как такая изумительная и божественная музыка может появляться в такой головке. Но несмотря на ветреность и легкомысленность, Моцарт определенно точно стоил своего искусства.       Моцарт невесомо подцепил новую атласную ленту, от чего волосы Антонио заструились по плечам, и вложил ее в руку музыканта, отвлекая от этой вольности мягким, невинным поцелуем. Теплый ветер перебирал пряди, приятно щекоча шею. — Вольфганг… — Да? — Спасибо, это место и правда прекрасно. — Я знаю. Поэтому, для мня было так важно, чтобы ты его увидел. — Скажи, как ты его нашел? — Ох Антонио. Достаточно просто меньше времени проводить в театре. — Да? А кому-то не мешало бы почаще там появляться. — О, ты совершенно прав! Последнее время Дауэр зачастил пропускать репетиции… — Дурачок, — Сальери притянул Моцарта за голову и поцеловал в макушку.       Сальери закрыл глаза и ушел в ощущение. Забытое чувство покоя и беспечности вернулось к нему. Не хотелось ни о чем думать. Все что было необходимо — тепло Моцарта, пристроившегося под боком. Этот парень перевернул его жизнь. Размеренность и стабильность были разрушены еще при их первой встрече. Привыкнуть к пылкости и страстности Вольфганга не так просто, но иного варианта не было. Иначе, он бы потерялся, сошел с ума. Вести вражду, ненавидеть и потерпеть в итоге крах, либо сделать самым близким и отдать ему всю свою душу. Третьего не дано. Рядом с ним нельзя остаться безразличным.       Иногда он задумывался, что же Вольфганг нашел в нем: он никогда не был обделен женским вниманием, и при желании давно бы мог жениться. Но парень уже не раз показывал, что никакой выгоды, в виде должности или известности, от отношений с Сальери не ищет, и чувства его искренни.       Их отношения были несколько странными. На людях они казались просто коллегами, даже соперниками. Напускная вежливость и излишняя учтивость не раз были предметом их шуток, даже все стен театра парни по привычке или в насмешку обращались друг к другу на «вы».       Неугомонный Вольфганг любил изводить Антонио, зажимая его по углам в пустых коридорах и кабинетах Бургтеатра, норовясь быть застуканным. Сальери каждый раз поначалу сопротивлялся, но после брал инициативу в свои руки, чего юноша собственно и добивался.       Им было хорошо друг с другом. Да, они порой ругались, не могли не подшучивать. Но это естественно для двух гениев, что привыкли быть первыми во всем. Пожалуй, Вольфганг был единственным человеком младше Сальери, чье превосходство над собой тот, пускай не сразу, но смог признать. *** — Антонио, — Моцарт наклонился и заискивающе зашептал, — мне не хочется рушить эту идиллию, но боюсь, скоро может начаться ливень. Я ничего не имею против романтично-непринужденной прогулки под дождем, но думаю, тебе это не понравится. Так что, нам нужно поторопиться.       Сальери поднял голову и действительно: сизые тучи заволакивали небо. Мужчина вздохнул и, прикрыв глаза, глухо застонал: — Моцарт, лучше бросьте меня здесь умирать, только не заставляйте снова проходить тот путь, так еще и под дождем.       Вольфганг встал и потянулся, после сделал шаг назад и, улыбаясь, хитро посмотрел на итальянца: — Ну уж нет, не брошу. Тут можно обойти, и справа от водопада будет тропинка. Мы выйдем к окраине Вены меньше чем за 10 минут и легко сможем взять там экипаж. Это достаточно известное место, нам вообще повезло, что сегодня… — Что?! — Сальери не дал ему договорить. — Маленький паршивец! Была короткая дорога, а ты повел меня через эту глушь?! — Антонио, неужели тебе совсем не понравилась эта чудная прогулка? — Моцарт напоказ надул губы, но глаза юноши сияли озорными искорками. — Поверь, если бы не твои издевки, она бы могла понравиться мне куда больше. — Ну… Зачем же ты так? Может быть я просто хотел провести больше времени на едине с тобой? — О, охотно верю. Сомневаюсь, что во всей Вене и ее окрестностях найдутся люди, которые пошли бы через этот лес. — Никто не заставлял тебя идти! И сидел бы работал весь день! — И правда, спокойнее бы получилось. — Да? А я, между прочим, для тебя старался. Как обычно ты ничего не ценишь. — Вот только вправду не обижайся! Конечно же мне понравилось. С тобой я куда угодно готов идти. Но планы на вечер чур определяю я. — И что, опять придется работать допоздна? У нас ведь выходной! Хоть раз удели время мне, а не музыке.       Сальери с хитрой улыбкой подошел к Моцарту, с жаром прошептав ему на ухо: — Твои стоны — единственная музыка, которой я бы хотел посвятить этот вечер.       Вольфганг опешил на секунду, но после рассмеялся и уткнулся носом в шею музыканта, обнимая его.