***
Как только дверь в прихожей закрывается, а рука Хёнджина тянется к переключателю света, Феликс неожиданно хрипит: — Не включай... Сумерки ночи пронизывают комнаты и коридор, создавая очень интимную обстановку. Губы старшего блестят от слюны в косых отсветах сияющего города, и Ликс не может не смотреть на них. До безумия хочется их поцеловать. Ощутить на вкус. Размазать тонким слоем самым кончиком языка, чтобы чувствовать, чувствовать, ч-у-в-с-т-в-о-в-а-т-ь... И кажется, Хвана тоже посещают эти мысли. — Феликс... — шёпот у него мягкий и бархатистый, — за что ты такой красивый? Прикосновение к щеке подушечками пальцев вызывает лёгкую улыбку. — Это ты мне скажи, Хван Хёнджин. Хёнджин тоже улыбается, глядя на дрожащие ресницы, после чего немного приподнимает острый подбородок и целует. Целует неспешно, прикрыв глаза, растягивает удовольствие. Аккуратно проходится языком по губам, прежде чем переместиться на шею, а за ней — к выемке у плеча. — Как ты хочешь провести этот вечер? — спрашивает он низко, ведя носом по молочной коже. Запоминая этот головокружительный запах моря с нотками солнца. — Кончая под тобой... — жадно хватая ртом воздух, выпаливает Феликс. От смущения ничего не остается, только лишь захлестывающее с головой чувство возбуждения и желания обладать. — Как скажешь, — соглашается Хёнджин, целуя в плечо и без труда стягивая с младшего футболку. Подхватывая под бедра, он прижимает его спиной к ближайшей стене. Голодно припадает к точеным ключицам, вызывая по коже волну мурашек. Собирает их ртом жадно, оставляя небольшие пурпурные звёздочки, прикусывает пару раз и медленно соскальзывает языком к груди. — Джинни, — сипит Феликс, вплетая пальцы в тёмные волосы старшего. — Я там... не особо чувствителен. — М-м-м, хорошо. И, обходя напряжённые от прохладного воздуха соски, он возвращается к тонкой шее и поднимается к уху. — Кажется, нам пора переместиться на более горизонтальную поверхность, — шепчет, несильно задевая проколотые хрящики зубами, после чего отрывает жилистое феликсово тело от стены и несёт в сторону спальни. — Если честно, я не особо готовился сегодня к сексу, — между короткими поцелуями признается Феликс. Щеки начинают гореть, но то не ясно, то ли от соприкосновения их тел, то ли от неловкости. — Поздравляю, я тоже, — утешает старший, роняя друга на кровать. — Ты не понял, — задыхаясь от спускающихся по животу влажных прикосновений, пытается вразумить Ликс. — Я буквально совсем не готовился. Хёнджин отрывается от своего занятия и смотрит прямо в карие смущенные глаза под собой. — Ликс, — заботливо, но твердо, — это никак не повлияет на моё желание насладиться каждым сантиметром твоего гибкого тела. Просто... расслабься, — он склоняется над веснушчатым лицом и коротко целует в нос. — И вообще, что естественно, то не сверхъестественно. Феликс кивает, смущаясь от нежности признания. А Хван, немного подумав, говорит: — Но, если тебе не комфортно, ты можешь сходить в гостевой душ. В шкафчике над раковиной найдёшь все необходимое. — Да. Если ты не против. — Твой комфорт превыше всего. Феликс благодарно чмокает в щеку и шепчет: — Спасибо. Пожалуй, именно такого партнёра ему не хватало всю его жизнь.***
Когда он возвращается в комнату после длительного горячего душа, Хёнджин стоит к нему спиной возле окна. Вокруг бедер обернуто махровое полотенце, на плечах сверкают редкие одинокие капли, руки сложены на груди. Дыхание его — глубокое и размеренное, и сам он — олицетворение спокойствия и безмятежности, когда внутри у Феликса, напротив, все бурлит и пенится от потревоженных чувств. Спрятав пальцы в рукавах пушистого халата, он осторожно подходит к старшему, становится рядом и молчаливо присоединяется к рассматриванию города. Дома, как игрушечные, сверкают ночными огнями, и свет этот очень напоминает неосторожно рассыпанные кем-то бусины. Где-то больше, где-то меньше. Но в любом случае... — Так красиво, — выдыхает Феликс, завороженный картиной. Несмотря на долгую дружбу, он не часто бывал у Хёнджина дома. Еще реже оставался на ночь, боясь обременять своим присутствием. А сейчас, соприкасаясь с ним плечами и будучи завернутым в большой гостевой халат, понимает, как много упустил прекрасного и как мало времени провел именно с таким Хёнджином. Открытым. Расслабленным. Спокойным и... ждущим его. — Знаешь, — раскатистым хриплым тембром делится Хёнджин, — я часто прихожу после работы и вот так вот стою возле окна. Иногда по пять минут, иногда больше. Есть в этом что-то медитативное. Но с тобой, — он склоняет голову и смотрит на Феликса с легким задумчивым прищуром, — это ощущается иначе. Более правильно, что ли? Более волшебно... «Это ты волшебный», — думает Феликс, безотрывно и преданно глядя в чужие глубокие глаза. Тусклый лунный свет красиво очерчивает резные скулы, бликуя на дне зрачков и тонком слое слюны, раскатанном по пухлым губам. Такой Хван — обнаженный, непривычно близкий — настоящее произведение искусства. И за какие такие заслуги Феликсу позволено быть с ним рядом — не понятно. — Как ты можешь быть таким..? — срывается у него против воли восхищенным шёпотом. — Каким «таким»? — не понимает Хёнджин, постепенно приближаясь к лицу младшего. — Таким нереальным. Таким, что дух захватывает и ощущение в животе как от свободного падения, — тараторит тот. — Даже не верится, что ты действительно привел меня к себе и хочешь трахнуть... — Отлюбить, — с улыбкой напоминает Хёнджин, ласково убирая с горячего лица прилипшие к щекам волосы. — Потому что тебя, Феликс, можно только любить. И никак иначе. — Т-ты... Фраза обрывается, даже толком не начавшись. Хван мягко накрывает чужие губы, утягивая в долгий, головокружительный поцелуй. Дразнит языком, параллельно стекая одной рукой до слабо завязанного халатного пояса. Ему хватает всего пары движений, чтобы тяжелые полы разошлись чуть в стороны, обнажив грудь, живот и бедра Феликса. Феликс судорожно ловит вздох, ощутив прикосновение прохладного воздуха к коже, но в следующее мгновение уже приглушенно воет, чувствуя как горячие ладони ныряют под ткань и движутся от поясницы до лопаток, разгоняя волны мурашек по всему телу. Он льнет к широкой груди, магнитится к ней своим же бешено стучащим сердцем. Непослушными пальцами вплетается в волосы у затылка, оттягивая и наслаждаясь чужим удовлетворенным стоном. Страшно сказать, как часто происходящее становилось плодом феликсового воображения. Как часто он просыпался посреди ночи, взъерошенный и мокрый, гоня прочь казавшиеся постыдными мысли. Как часто винил себя, что не хочет довольствоваться только лишь дружбой. Как хотел быть достойным Хёнджина, чтобы называть его своим... — Я буквально слышу, как в твоей голове крутятся шестеренки, — улыбаясь куда-то в уровень виска, шепчет Хёнджин, медленно подталкивая Феликса к кровати. — Расслабься, и позволь мне доставить тебе удовольствие. Феликс рвано выдыхает, подставляя шею под новую порцию поцелуев, и в который раз очаровывается словами старшего. Такому парню он готов позволить все, что угодно и даже больше. Поэтому блаженно прикрывая глаза, он позволяет стянуть с себя халат, упавший к ногам; слышит как падает сбрасываемое туда же полотенце с хёнджиновых бедер. А когда чужое возбуждение касается бедра, его буквально подтряхивает. Крепко стоящий член, сочащийся предэякулятом, скользит по мрамору кожи, заставляя Ликса нетерпеливо прижать к себе подтянутое тело в объятия и рухнуть вместе с ним на кровать, оказавшись приятно прижатым к прохладным простыням. — Нетерпеливый малыш, — смех Хёнджина отдается вибрацией и идет откуда-то из груди. Такой теплый и искренний, что Феликс млеет, плавясь изнутри приливом всеобъемлющей нежности. — Просто люби меня всю жизнь... — просит он. — Любой твой каприз, милый, — обещает Хёнджин, одним движением меняя их местами и легонько толкаясь бедрами наверх. Феликс негромко охает, жмуря веки. Под ними распускаются пурпурные блестящие брызги, пульсируя в такт сердцу. Но стоит двум пальцам мягко, на пробу, толкнуться в податливое нутро — брызги смешиваются, вращаясь калейдоскопом, а с губ срывается протяжный низкий стон. — Боже, детка, — Хёнджин задыхается, захлебывается этим звуком, постепенно проталкивая пальцы глубже, до ответной дрожи и уже не сдерживаемого молящего скулежа, — ты восхитителен. — Если ты продолжишь со мной говорить таким образом, я не выдержу и позорно кончу, — сипит Ликс, утыкаясь покрытым испариной лбом в острое плечо. — Это невозможно. — Значит у меня будет повод довести тебя дважды, чтобы увидеть, как ты это сделаешь с моим членом внутри. — Хёнджин! — Феликс громко воет, собственный член ощутимо дергается, что не остается незамеченным. Старший довольно ухмыляется. Тянется рукой до тумбочки на противоположной стороне кровати и достает оттуда смазку с презервативами. — С клубникой или бананом? — Доверюсь твоему вкусу. Хёнджин кивает и ловко вскрывает одну из упаковок. Воздух мгновенно окрашивается ароматом клубники, и Феликс больше никогда не будет воспринимать ее запах адекватно. Теперь она прочно связана с этой ночью порочной связью. — Будет неприятно – скажешь, — предупреждает Хван, крепко удерживая тонкую талию младшего в горящих ладонях, прежде чем позволить ему сесть сверху. А Феликса до свербения в горле мажет от нетерпения, под кожей зудит от желания и жажды насладиться наполненностью сполна. — Феликс, ты меня понял? — и хватка не ослабевает до тех пор, пока Ликс не выдавливает из себя согласие. Только после этого Хёнджин сам медленно и мучительно насаживает его на себя, впиваясь фалангами до углублений в упругой коже бедер. Взгляд у него плывет, блестит под тонкой пленкой возбуждения. Губы дрожат от раскатистых едва слышных стонов. Но он безотрывно, загипнотизировано следит за реакцией распадающегося на нем на атомы и молекулы Феликса. Ликс уверен, его придется собирать по частям. Восстанавливать клетка за клеткой, скрупулезно и долго, потому что после такого он вряд ли останется прежним. Крупная головка Хвана давит прямиком на простату, даря ни с чем не сравнимые ощущения. От них подгибаются пальцы на ногах, и хочется совсем не по-мужски хныкать о том, как ему хорошо. А ему просто великолепно, невероятно, волшебно... Ему словно до луны и несколько раз вокруг нее хорошо. — Ты такой красивый... — сипло шепчет Хёнджин, делая первый плавный толчок. — Такой восхитительно-румяный, — продолжает со вторым шлепком тела о тело. — Так правильно и чудесно обхватываешь меня своими стенками... — Замолчи, замолчи, замолчи... — словно мантру повторяет Феликс. Больше такой сладкой пытки он не вынесет. Хван послушно замолкает и постепенно набирает темп, заставляя младшего жадно хватать ртом воздух и громко выкрикивать его имя. Удерживая его одной рукой за бедро, второй он мягко накрывает набухший и до неприличия мокрый член ладонью, делая несколько вращательных движений вокруг головки. Кукольный рот Феликса распахивается в беззвучном стоне. Тело бьет крупной оргазменной дрожью, и на живот Хёнджина порционно выплескивается горячее семя. Несколько капель попадает на грудь и шею, но тот не обращает внимания, с упоением ловит каждое микро движение младшего, удерживая его обмякающее тело в своих руках. Аккуратно выходя из горячего нутра, Хёнджин уходит за влажным полотенцем и после долго им вытирает разнеженного и выжатого до капли Феликса. — Я не дал тебе кончить, — грустно констатирует он, подставляясь под нежные поглаживания вдоль позвоночника. — Это неважно, — с улыбкой заверяет Хван, укладываясь рядом и накрывая их одеялом. — Тебе, главное, понравилось? — Д-да. — И мне. Поэтому даже не переживай. Феликс еще немного жует губы в сомнении, но больше ничего не произносит. Лишь немного погодя, когда взгляд проясняется и из него исчезает мутная поволока, уточняет: — И что теперь дальше? Дружбу мы с тобой явно передружили. Хёнджин усмехается, подушечкой большого пальца ведя по мелким веснушкам от носа до нижней скулы. — Согласен. Предлагаю сразу жить вместе. Любить друг друга всю жизнь. — Отличный план, — зевая, соглашается Ликс. Старший тоже зевает, придвигаясь ближе и прижимая Феликса к размеренно бьющемуся сердцу. Туда, где уже давно живет любовь. — Согласен. Просто замечательный.