Apocalypse.

      День святого Валентина. Праздник всех влюбленных. Праздник, когда многие становятся счастливее. А кто-то просто сидит дома и фырчит. Праздник действительно прекрасен, особенно, если знать его историю. Это имеет некоторый философский смысл, не так ли?       Джуён думает, что праздник довольно интересный и удобный повод признаться своему другу в чувствах, ведь это так символично. Он тщательно продумывает каждый этап до мелочей.       Они с Джисоком дружат довольно давно. Так вышло, что в средней школе их посадили за одну парту, так и познакомились. Сейчас они уже на втором курсе института химико-биологического. В тетрадях конспекты, а в душе Джуёна февральский мороз, который может растопить лишь Джисоково «да».       Осознание, что ты влюблен в своего друга, особенно учитывая, что вы оба парни, ударяет ножом прямо в спину. Постоянные мысли, желание касаться, держать за руку, целовать эти губы. невыносимо. Ли Джуён весь состоит из этих «невыносимо» уже несколько лет. Ему тяжело, поэтому признаться Джисоку на праздник Валентина — самый отчаянный ход.       — Слушай, что ты делаешь четырнадцатого числа? — Джуён спрашивает прямо, пока его друг и по совместительству сосед по комнате увлеченно читает мангу и грызет леденцы из причудливой поблескивающей упаковки. Джисок вообще сладкое не любит, но эти без сахара, поэтому пачки пустеют одна за другой.       — М, как всегда ничего, а что?       — Давай сходим на наше место? — младший тушуется под вопросительным взглядом друга, быстро опуская глаза, — Потусуемся, все равно не заняты оба.       — А, ну, окей.       Внутренне Джуён ликует, конечно же. Первый этап завершен. Он позвал Джисока, а значит пути обратно уже нет. Есть, конечно, но отступать он не будет.       Вообще сама по себе идея признаваться другу в чувствах кажется безумной. Но Джуён четко уверен, что все пройдет как надо. Джисок сам всегда дает тому неоднозначные намеки. Прикоснуться к щеке с утра, потрепать по волосам, чмокнуть в благодарность за обед, крепкие объятия после долгих разлук. В этом весь Гаон и такой он только с Джу. Джуён влюблен до бабочек в поджелудочной, что медленно сжирают ту, заставляя его корчиться от боли.       В качестве подарка на праздник Джуён выбирает ничто иное как небольшой кулон в виде гитары с позолотой. Он уверен, что Джисок оценит это по достоинству. Старший никогда не расставался со своей гитарой. Ли всегда восхищался его игрой. Часто по вечерам, когда с учебой уже было покончено, они садились на свои кровати, расчехляли гитары и играли песни cigarettes after sex. Джуён любил такие моменты до безумия, но еще больше любил Джисока. Да. Он любил его.              Когда наступает день икс, тошнота подкатывает неприятным комом к горлу и хочется бросить все. Бросить все и бежать от страха. Он никогда так не волновался. Даже, когда они со своей недо группой выступали в местном пабе, он не волновался, а сейчас одна мысль о предстоящем выбивает у него землю из-под ног.       Кстати, все свои страдания Джуён разделял Сынмином. Парнишка клавишник из их бэнда, с которым он учился в одной группе. Сынмин сам все понял, когда увидел, как на одном из выступлений Джуён смотрел на Джисока. Уж слишком влюбленно, настолько слишком, что остается странным весьма факт того, что этого не заметили остальные. А, может, и заметили, но виду не подали.       — Он тебе нравится? — Сынмин спрашивает слишком резко прямо посреди лекции, придвигаясь ближе к младшему, что у того аж карандаш из рук падает и дыхание замирает.       — О ч… чем ты?       — Я видел, как ты смотришь на Джисока, Ёни. Я, конечно, дурак, но не настолько, — он старается улыбнуться как можно теплее, чтобы Джуён расслабился, — Ты можешь сказать мне правду. Клянусь, никто не узнает.       После чего Сынмин стал регулярной подушкой для слез и опорным плечом для Ли. Джисок не обратил внимания на подкат? Сынмин выслушает. Джисок прикоснулся к нему на оголенном участке кожи? Сынмин поддержит. Сынмин сделает все, лишь бы его друг наконец перестал страдать.       — Тебе следует сказать ему, Ёни.       Сынмин в принципе и стал неким инициатором всего этого. Джуён понемногу жалеет об этом, ибо на улице еще не весна вовсе, а он стоит в светлой рубашке и легком пальто, перебирая пальцами небольшую коробочку, что валяется в кармане пальто. Джисок скоро придет. Джуён взволнованно откидывает голову назад и глубоко вдыхает прохладный воздух в легкие. Под веками пляшут причудливые огоньки, ему кажется, что он сходит с ума, но на самом деле это лишь отражение гирлянды, что развешана по периметру всей веранды.       «your lips, my lips, apocalypse»       Джуён совсем тихо напевает себе под нос, пока Джисок с легкой улыбкой на губах наблюдает за другом со стороны.       — Ты не замерз тут, певун?       Ли вздрагивает, но страх быстро отходит на второй план при виде Квака. Черные прямые отросшие волосы, что спадают прядями прямо тому на глаза. Надежда загорается в сердце Джуёна ярким пламенем, ведь Джисок одет почти как он, а значит, что он готовился тоже. Значит ли это, что он скажет ему «да»?       — Ты хорошо выглядишь… — младший взгляда оторвать не может и в улыбке губы растягивает, подходя ближе. Джисок идет ему на встречу и обнимает крепко. Запах уюта и дома ударяет в нос.       — Ты тоже очень красивый, Джу. Редко увидишь тебя в рубашке, знаешь. Кажется, последний раз ты надевал белую рубашку, когда мы с тобой выпускались из школы, нет?       — Да, именно так. О боже, я в этой же рубашке, что был и тогда.       — Ну, я заметил, словно она тебе маловата, ты все еще растешь, солнце, — Джисок резко прочищает горло и смахивает пару снежинок с плеча младшего, смотря тому в глаза.       — Я хотел тебе кое-что сказать, Джисок, но я так волнуюсь.       Джуён неловко смеется и снова смотрит на яркие лампочки гирлянд, заставляя их свет отпечатываться на внутренней стороне век.       — Мне тоже есть что тебе сказать, кто будет первым?       Джуён быстро отвечает «давай ты» в надежде, что если это скажет Джисок первым, то страх отпустит его и будет куда проще.       — Мы дружим с тобой уже почти шесть лет и ты самый близкий для меня человек, Ли Джуён. Ты знаешь, как я тобой дорожу и что… Что я сделаю все ради тебя. И я также знаю, что ты сделаешь тоже самое и для меня, да? Я уверен на все сто, что могу тебе доверять, поэтому я решил, что тайну своего сердца я могу доверить именно тебе, — Джисок глубоко вздыхает, а Джуён молиться несуществующим богам на грани расплакаться от счастья прямо сейчас на этом месте. — Я не знаю, примешь ли ты меня таким и продолжишь ли ты быть со мной друзьями, после этого, но я гей. Я уверен, что ты поддержишь меня, ведь ты самый дорогой мне человек, Джуён.       — Я…       — Погоди я не договорил! — Джисок смеется немного неловко и закрывает Джуёнов рот своей маленькой ладонью, ощущая пальцами горячее дыхание. — Так вот, совсем недавно Джунхан, ну, наш гитарист. Хотя ты знаешь, чего я уточняю. Он, в общем, предложил мне встречаться, и я согласился, поэтому…       Джуён дальше просто не слышит. Он смотрит в карие глаза своего друга. Своей любви, понимая, что бабочки доели поджелудочную до конца, оставляя там лишь огрызки надежд на счастливый финал. Ли осторожно убирает руку старшего от своего лица и улыбается так широко, как только может.       — Я правда рад за вас, Джисока.       — Джуён? Ты… плачешь?       Ли засовывает руку в один из карманов пальто и достает оттуда заветную коробочку, вручая ее другу. Джисок не понимает ни черта, лишь бегает глазами с коробочки на Джуёна и обратно.       — Что это, Джу?       — Метафора разбитого сердца. Мне пора, Джисок.       — Джуён?       Ли молча покидает веранду, а затем и сам парк, пока Джисок недоумевающе смотрит тому в след.       Открывая коробочку, он видит маленький кулон-гитару с гравировкой на обороте «you’re my apocalypse».              Когда через пару часов Джисок возвращается в их комнату, он видит аккуратно заправленную кровать младшего и пустые полки. Место, где раньше стояло две гитары, теперь наполовину пусто. Телефон вне зоны. Сынмин заходит в комнату следом за Гаоном.       — Где.       — Он уехал. Мне жаль, Джисок.       Джисок с силой сжимает в ладони злосчастную подвеску, пока слезы медленно стекают по его щекам. «You’re my apocalypse» отпечатывается на ладони, словно ожог. Всего-лишь метафора разбитого сердца. Вот только чьего?