Bittersweet

      Всё вокруг мигает. Цвета выкручиваются до упора бегунка в приложении телефона, до полного искажения пространства, отчего Хёнджин в один момент перестаёт ориентироваться в малознакомом помещении. Красный сменяется синим. И так по кругу. До полной неразличимости людей и предметов. Привычные лица танцоров перекроились в нечто смазанно-пьяное и возбуждённое, стоило им перешагнуть порог клуба. Почему-то их труппа никогда не отдыхала по-другому. Это всегда напоминало некий ритуал: движения становились страннее, резче. Тело двигалось в трансе, словно сознание уступало своё место кому-то другому. Хотя Хван вполне может дать имя этому «кому-то»: сердечко, лежащее в центре раскрытой ладони Минхо. Он чуть не прыскает, оттого насколько это иронично.       — Это признание? — произносит возле уха Хёнджин, касаясь губами мочки, отчего у парня напротив мурашки идут по коже и волосы встают дыбом, будто рядом вот-вот ударит молния. — А говорил, что я буду первым. — подцепляет пальцами, отблескивающий металлом, чокер, что очерчивает изящную шею.       — Только после тебя, Джинни. — резко повернув голову, проговаривает Минхо.              Его слова перекатываются горсткой камней, которую Хван перебирает руками. Похоже на мурчание, но не оно. Домашние кошки так не мурлычут. Больше похоже на глухое утробное рычание тигра, чьи зубы в непозволительной близости от его шеи.       Минхо зажимает таблетку между губ и выжидающе смотрит на Хёнджина. У них не принято целоваться, но зачем-то Ли сейчас ходит по грани. Провоцирует, наблюдает за тем, как он будет себя вести. И Хван ведётся. Только лёгкое прикосновение, ничего больше, однако Хёнджин почему-то медлит, прежде чем откусить половинку. Концентрируется на шероховатой поверхности чужих губ. Он не помнит, когда это произошло в первый раз. Просто однажды поезд сошёл с рельсов и кубарем покатился с обрыва. И всё еще не упал. Хочется узнать, что же тогда произойдёт. Из чистого любопытства. Однако Хёнджин уверен, что ничего хорошего. Оно может закончиться только переломанными костями, разбитой головой и остановкой сердца. Ему бы стоило выбираться, но он глотает таблетку и перекидывает ногу через бёдра Минхо. Они так удобно спрятались на диванчиках в углу, что сдерживать себя не имело никакого смысла. Да и не то, чтобы у Хёнджина были на это силы. Кажется, Ли вытряс всё его приличие и самообладание как крошки сахара, что от влаги прилипли к солонке. Лёгкими, но твёрдыми хлопками по ягодице, что обтянута, блестящей в лазерных лучах, кожей.       — Нас могут увидеть. — губы изламываются в привычно-кусачей улыбке, а пальцы пробираются в задний карман штанов и сжимают ягодицу. У Ли определённо был какой-то фетиш. Если задница Хвана находилась в зоне доступности рук парня, то в следующую секунду они оказывались на ней: хлопками и ладонями, что мяли её игрушкой анти-стресс; слабыми щипками, укусами и засосами. Где-то на периферии сознания он позволял себе думать, что кинк у Минхо был именно на него.       — Они? — Хёнджин руками упирается в диван за спиной парня и своими бёдрами сжимает чужие. — Да они настолько пьяны, что человека перед собой не видят.       Минхо, прикусив нижнюю губу, ведет свободной рукой по крепкому бедру, замирает на сгибе, где оно сменяется тазовой косточкой. Выводит пальцем кружочки, а после выправляет подол чёрной безрукавки, чтобы пройтись ногтями по коже у кромки штанов. Хёнджин придвигается ближе, впечатывается в парня напротив, практически не оставляя места между ними. Шумно вдыхает воздух где-то возле уха и прикусывает кожу около мочки.       В этом клубе отвратительная вентиляция, отчего воздух оседает липким слоем в горле, а голова идёт кругом. Или это лёгкие стали хуже справляться из-за возбуждения, которое просыпающимся вулканом выбрасывает в них пепел. Хёнджину даже становится несколько неловко от того, что Минхо достаточно сделать так мало, чтобы его повело. Это всё «сердечки». Да, определенно. Дело совершенно не в Ли, что по торсу водит ладонью, периодически задевая соски. Он перекатывает их между пальцами и поглаживает большим, выводя круги. О, и дело точно не в его губах, которые прикусили ключицу, выглядывающую из-под ворота майки. Хёнджин, конечно, не признает, что Минхо иногда даже не надо ничего делать, чтобы где-то в районе солнечного сплетения начала шипеть взрывная карамель. Приторно сладкая настолько, что внутри всё стягивает и разъедает. Мурашки шаровыми молниями пробегаются по коже, когда Хёнджин поддаётся бедрами вперёд и вжимается в стоящий колом член друга.       — Пошли потанцуем. — выбивает из мыслей, неожиданно также, как попадание в игрушку в автомате. Минхо глушит стон в смыкании губ у кадыка Хвана, что нервно дёргается.       В глазах Хёнджина всё смазалось и стёрлось, словно картинка, нарисованная углём. Только Минхо в этой мешанине из широких разноцветных мазков остаётся до невозможности чётким. Он видит его настолько хорошо, что проглядываются все поры, ресницы и желание, что осело румянцем на щеках. Совершенно не хочется вставать с крепких и горячих бёдер парня. Особенно, когда в паху уже ощутимо тянет.       — Сиди смирно, понял? — Хёнджин впутывает пальцы узелками в чёрные волосы. — И смотри внимательно. — он знает, что хочет Минхо.       Приглушенная музыка мёдом лилась на макушку Хвана, обтекала его, западая в складки одежды, когда он от плавных движений переходит к резким; впитывалась в кожу и сливалась с ним, заставляя тело двигаться так, как ей нужно. Каждый раз когда Минхо смотрел на танцующего Хёнджина, то с ног до головы покрывался занозами. Это как пройтись рукой по деревянной доске: гладкость сменяется зазубринами и наоборот. Так и Хван чередует рваные, обрубленные движения с томными и тягучими. Пускает телом волну, а пальцы рябью пробегаются по торсу. У Ли никогда не получалось оторвать взгляд от такого Хёнджина. Тем более, когда он падает солнечной вспышкой на колени перед ним. Ярко, обжигающе и у Минхо от таких магнитных бурь звенит в голове и штанах. Парень гладит и пощипывает бёдра, обтянутые чёрными брюками; лёгкими укусами оставляет влажные дорожки на ткани. Истина в вине? Нет. Хёнджин уверен, что она в бёдрах Ли Минхо, когда он на них сверху. Хван спускается ладонями в ямки рядом с пахом и надавливает, заставляя расставить ноги шире; ведёт кончиком носа по ширинке, что давила на налившийся кровью член. У Минхо от такой картины лёгкие сдуваются проткнутым шариком, отчего грудь резко опускается, выгоняя оставшийся воздух. Он запускает длинные пальцы в волосы, что горят в неоновом свете клуба красной тревожной кнопкой, и дёргает за них, пытаясь отстранить от себя.       — Я же сказал сидеть смирно. — наждачкой по слуху шипит Хёнджин, прикусывая через ткань основание члена, отчего Минхо только сильнее запутывается в волосах парня, а его взгляд мутнеет, становясь вязким.       — Не боишься, что нас кто-то увидит? — если честно, то Хвану абсолютно нет до этого дела.       Он не знает дело в таблетках или просто Минхо сегодня выглядит так, что все шестерёнки и предохранители разом выходят из строя. Хёнджина словно посадили в машину и не предупредили, что тормоза не работают. Их в этой конструкции, в целом, не предусматривали, поэтому он только широким мазком языка проходится по выступающему через брюки члену. Толку мало, однако Минхо от вида прошибает молнией насквозь. Теперь понятно в кого она целилась в начале вечера. Пальцами массирует у основания бёдер; губами скользит по всей длине, отчего во рту сушит из-за ткани. Ли на грани того, чтобы отстранить Хёнджина и уйти подальше от дразнящих прикосновений, однако только взвинчено елозит на месте. Он чувствует себя бутылкой, что наполнена практически до краёв, а какой-то идиот продолжает подливать по капле. И Хван замечает перемену в настроении парня по бровям, изламывающимся от раздражения; по тому, как Минхо стал тушить в себе бычки судорожных вздохов и без того тихих стонов.       Хёнджин подцепляет пальцами бегунок замка на брюках, тянет вниз, приспуская чужие штаны, и достаёт из нижнего белья горячий член, пульсация которого током бьёт по губам, что обхватили головку. Парень обводит её языком и двигает головой дальше, постепенно добираясь до середины. Не то, чтобы у Минхо был длинный, но толстый и увесистый, да, отчего Хёнджину перекрывает воздух, когда он пытается взять глубже. Ли запрокидывает голову назад, открывая Хвану вид на, блестящую в бисеринках пота, шею, и стонет звоном стекла. Да, ради такого Минхо он может потерпеть лёгкую тошноту и саднящее горло, лишь бы звуки, что издаёт парень рикошетили к нему в уши.       Правда, Хёнджин уже давно признался себе, что готов самостоятельно собрать для него сумку и приготовить завтрак, чтобы Ли мог подольше поспать; задержаться на репетиции, чтобы пойти вместе к кому-то домой, и отдать последний кусок любимой пиццы. Он расслабляет горло и сглатывает, отчего Минхо сильнее сжимает красные волосы.       — Блять, Джинни. — дребезжащей струной стон срывается с влажных губ, по которым Ли только что провёл языком.       У Хёнджина от этого звука встают волосы дыбом, а внутри всё электризуется и искрит. Минхо, не отрываясь, по-собачьи преданно, следит за ягодно-спелыми губами, что вверх-вниз скользят по его члену, оставляют поцелуй где-то чуть выше яичек. Он развязывает бантики из переплетения собственных пальцев и чужих волос, чтобы прикоснуться к ним, очертить по контуру и оставить ладонь на щеке, под которой периодически прощупывается его же плоть. От такого у него в районе паха удовольствие рыбой фугой надувается и выпускает иголки. Хёнджин выпускает член изо рта, продолжая двигать рукой, делая особый акцент на головке, и оставляет несколько засосов: чуть выше лобка, куда спускается дорожка из тёмных волосков; у основания бедра, на чувствительной внутренней стороне; у тазовой косточки, заодно её прикусив.       — Стой… Остановись. — глубоко дыша между словами, Минхо перехватывает чужую руку, что крепко сжимает его член. — Поехали ко мне. — стирает большими пальцами слюну с подбородка и смазанную, потёкшую подводку, что чёрными кляксами осела под томным прищуром; тянет за шею к себе, заставляя Хёнджина встать с отдавленных колен. А после делает то, отчего у Хвана отказывают все органы и перестают работать аппараты жизнеобеспечения. Минхо сначала слегка оттягивает верхнюю губу, прикусывает; потом целует крепко, глубоко, проходясь по нёбу языком. Хёнджина в это же время невидимым молоточком постукивают по позвонкам, вызывая дрожь.        У них не было принято целоваться.       Но Минхо переступает эту грань тоже. Даже если бы кто-то из них хотел отстраниться, то его тут же магнитом притянуло бы обратно. Все места, которыми они соприкасались, выплавлялись друг в друга, перемешивались жидким металлом, не обжигая, наоборот распаляя ещё больше.       — Надо заказать такси. — слова Минхо по слогам делятся поцелуями на дроби.       — Мы можем остаться здесь. — хрипло произносит Хван, продолжая тянуться к Минхо.       — Ты пожалеешь об этом, когда протрезвеешь. — отстраняет Хёнджина, однако он с губ сразу переключается на линию челюсти, чередуя поцелуи с лёгкими укусами.       Минхо выправляет из брюк чёрную шёлковую рубашку и застегивает ширинку, не до конца, так, чтобы не сдавливало ноющий член. Этого достаточно, чтобы протиснуться сквозь танцующую толпу, ведя за собой, путающегося в ногах Хёнджина.       Хвану определенно повезло, что машина приехала практически сразу, потому что в отличии от Минхо, к нему никто не притрагивался. Ширинка остротой впивается в нежную кожу, а нервы крючком сплетаются в нечитаемый узор. Сев в салон, Минхо ладонью накрывает колено и ведёт её вверх, накрывая пах, отчего Хёнджин выдыхает также судорожно, как закипает чайник. Ли облокачивается свободной рукой на свою ногу так, чтобы хотя бы частично закрыть Хвана в зеркале водителя. Ловит взгляд парня напротив и цепляется словно репейник на одежду. У Хёнджина на лице всё ещё цветут розоватые пятна и размазана подводка с тушью. Губы настолько яркие и красные, что напоминают неоновые вывески, которые смазанными вспышками мелькают за окном автомобиля. Или их будто натёрли красным перцем, до припухлости и раздражения.       — Что? — одними губами, без звука, спрашивает он.       Парень в ответ лишь мотает головой из стороны в сторону и снова с нажимом проходится по члену, после чего расстёгивает ширинку. Хёнджин только смотрит прикрытыми глазами в ответ и дышит сквозь чуть сомкнутые губы. Минхо всегда ведёт, когда он видит Хёнджина, будто кто-то вырывает руль у него из рук и выровачивает так, что машина вылетает с дороги. Однако таким Хван бывает редко. Расхлябанным, размазанным возбуждением, будто бы кто-то забыл про выдержку на камере, когда делал фотографию. Если бы Ли мог занести его в список культурного наследния ЮНЕСКО, то парень бы красовался в нём давным давно. Хёнджин куда-то проваливается под шум улицы, который доносится из открытого окна, и уверенные, неторопливые движения Минхо.       В один момент пространство просто разливается и растекается, словно пролитое молоко, наверное, укачало. Хёнджин выходит из транса, когда машина останавливается у дома Ли, а сам он уже открыл дверь, чтобы помочь ему выйти. Хотя ему совершенно это не нужно. Квартиру Минхо он может найти, даже, если завязать ему плотной лентой глаза и раскрутить до полной дизориентации. Собственно, сейчас происходит практически тоже самое. Стоило им оказаться в пустом лифте — Хёнджин притягивает Минхо к себе за край штанов, чтобы увлечь в кусачий поцелуй. Теперь, когда Ли сам снял запрет на приближение, у Хвана выбивает все пробки, отчего рассудок оказывается в темноте. Он обхватывает попеременно то верхнюю, то нижнюю губу, слегка засасывая. Как оказалось, Минхо чертовски хорошо целуется. Настолько, что Хёнджин не замечает, когда лифт останавливает на нужном этаже, отчего Ли приходит повторно нажимать на открытие дверей.       Хван сбрасывает кеды, наступая на пятки. Сохранность обуви волнует в последнюю очередь, когда Минхо гвоздем-вглядом прибивает его к стене. И Хёнджин чувствует себя распятым в коридоре под этими лакричными глазами.       Обычно они много говорят, но этот день от начала и до конца похож на какого-то вывертыша, что пытается себя выдать за самый привычный. Даже Минхо ведёт себя по-другому: провоцирует в открытую, не скрываясь за шутками и хитрыми улыбками; нарушает все правила, что сам же и придумал; в движениях и хватках властности больше, чем всегда. Последнее Хёнджин спешит исправить как можно быстрее, чтобы вернуть ощущение привычности и шаткой стабильности.       Когда Минхо нависает над ним, Хван за шею притягивает его к себе и перехватывает чужие губы своими, прикусывая и оттягивая верхнюю. Он прижимает Ли к себе настолько близко, что чувствует, как сокращаются мышцы пресса, плавно перекатываются на спине под руками. Но отчётливее всего ощущается то, как член другого парня давит на его собственный. Хёнджин скрещивает ноги за Минхо, чтобы резким рывком перевернуться и оказаться сидящим на крепких бёдрах. Хван в процессе проезжается задницей по члену Ли, отчего он несдержанно стонет. Он перехватывает руки, что покоятся на его талии, и прижимает их к кровати над головой парня, переплетая пальцы. И плавно потирается об чужую плоть, в этот раз намеренно. Минхо каждый раз привораживается изящностью, которая сквозит в Хёнджине ветром по лёгкой тюли. В сексе она выходит на какой-то запредельный уровень, он двигается так будто в танце переходит из одной связки в другую. Удовольствие вьётся чернильными узорами по глянцевой бумаге, что расходятся от паха по всему телу и застревают где-то в горле. Хёнджин поцелуем-сачком ловит всхлипы и вздохи, которые бабочками разлетаются по комнате. Он скользит губами ниже, на шею, обводит языком кадык и спускается в ямку между ключицами. Приходится отпустить одну руку, чтобы растегнуть маленькие пуговки на шелковой рубашке, и Минхо сразу же вплетает пальцы в волосы Хвана. Открыв себе доступ к телу Ли, Хёнджин оставляет укус рядом с соском, после чего обхватывает губами саму горошину и слегка смыкает на ней зубы.       — Блять… — тяжелое дыхание падало на слова снегом с крыши. — Завязывай играться. — дёргает за волосы, отчего Хёнджин немного откидывает голову назад.       — Не хо… — Минхо резко вскидывает бёдра, выбивая из Хвана громкий от неожиданности стон. — Тебе же нравится. — тараторит парень, пока Ли не сделал что-нибудь еще.       На самом деле Хёнджин тоже на пределе, но только в такие моменты он может забирать себе Минхо по кусочкам: вздохи, стоны; взгляды, что бетонной плитой придавливают его на месте; прикосновения, тающие на теле шоколадом. В остальное время он не имеет на это право. Похлопать по плечу? Хорошо. Сесть рядом, привалившись к плечу? На грани, но ладно, никто ничего не заподозрит. Ловить через танцевальный зал чужой взгляд? На пару секунд, дальше уже через чур, Хёнджин. Поэтому он растягивает их до самых тоненьких ниток теста для пишмание, чтобы был запас на зиму.       — Нравится. — соскальзывает рукой на шею, чуть сжимая, ведёт дальше, до кромки штанов. Пробирается под майку и царапает короткими ногтями пресс, что тут же судрожно сокращается. — Но, когда ты на моём члене, мне нравится больше.       — Я и так на твоём члене, если ты не заметил. — в подтверждении, ставит обе руки позади себя, на уровне коленок Минхо, и, опираясь на них, с нажимом давит ягодицами на плоть. Ли шипит перекисью на открытой ранке.       Минхо приподнимается так, чтобы их лица находились в паре сантиметров друг от друга, и собирает ткань на теле Хёнджина в гармошку, снимая её с парня. Скидывает с себя расстегнутую рубашку, путаясь ненадолго в рукаве, и тянется к чужим штанам.       — Приподнимись. — командует Минхо, пока Хёнджин ему это позволяет.       Возня с одеждой несколько затягивается из-за кожанных штанов Хвана, которые второй кожей облепили ноги.       Как только перед Хёнджином оказываются крепкие, бархатные на ощупь бёдра Минхо, что больше не скрыты за плотной тканью, он касается губами нежной кожи на внутренней стороне. Слегка посасывает, кусает и рисует влажными дорожками от языка что-то абстрактное. Если бы Минхо жил в одно время с античными скульпторами, то украшал бы собой Лувр. Определенно. Они должны завидовать Хван Хёнджину, который может не только смотреть, но и прикасаться к этому телу. Он водит одной рукой по бедру, сжимает его, а второй сжимает себя у основания, чтобы не кончить от этого. Минхо не должен понимать насколько Хван перед ним слаб. В то же время Ли поглаживает влажными и липкими от смазки пальцами его вход. Не спеша надавливает, погружая одну фалангу, отчего Хёнджин прикусывает кожу между бедром и тазовой косточкой особенно сильно.       — Ты… тоже играешься. — голос раздаётся где-то возле члена Минхо. — Я готовился.       — Прошло несколько часов. — аккуратно вводит палец полностью. — Не торопи.       Хёнджин переключается с бёдер на сокращающийся пресс, кончиком языка проводит по взбухщим венам и широкими, влажными поцелуями поднимается к шее.       Ставить засосы у них не принято тоже.       Хёнджин смыкает зубы под кадыком и засасывает кожу до ярко-красного пятна. В этот раз правила нарушает не только Минхо. Он чувствует, как с жжением к первому пальцу добавляется второй. Как бы не хотелось признавать, но, кажется, Ли был прав. Парень добавляет больше смазки, отчего пальцы снова входят в Хвана с хлюпающим звуком. Минхо неторопливо скользит внутри, оглаживает стенки и, согнув фаланги, вскользь задевает простату. Хёнджин весь поджимается, вытягивается перетянутой струной и задушено выдыхает. Ли вновь пытается найти комок нервов, но теряет нужный угол.       — Третий? — Минхо свободной рукой убирает налипшие ко лбу волосы, что оставляют красные подтёки от пота. Гладит по щеке и оставляет практически невесомый поцелуй на губах, сминая их как тонкую пластинку фольги из золота.       Хван только углубляет поцелуй и насаживается на пальцы. Не заметить укол боли, сложно. Парень хмурится и старается как можно сильнее расслабиться. Минхо выходит, чтобы добавить смазки и круговыми движениями проскользить по чувствительному месту, между яичками и колечком мышц, отчего Хван случайно прикусывает чужой язык и сжимает на затылке чёрные волосы. В этот раз пальцы входят легче. Через несколько минут Минхо даже снова находит нужный угол. Он это понимает по глухому, цокающему звуку, что издаёт Хёнджин прямо над ухом.              — Я прибью тебя. — раставляя тихими стонами запятые между словами. — Если ты снова собьёшься.       — И как же? — за ехидный тон Хёнджин кусает его за хрящ уха. — Закусаешь? — откидывает голову назад, чтобы посмотреть на пунцовое лицо Хвана, слизывает капельку пота над верхней губой. — Я не против.       Хёнджин толкает парня в грудь, отчего он падает на спину, пружиня на кровати.       — Заткнись и трахни меня. — Хван достаёт зелёный квадратик и открывает его зубами, доставая презерватив.       — Воу… Даже так? — слепит Хёнджина улыбкой будто фарами, ведёт ладонями по липким от пота бёдрам, оставляя блестящие следы смазки.       Подрагивающими пальцами надевать презерватив было немного сложно. Раскатав латекс по члену и дополнительно смазав, он перехватил его у основания, приставляя влажную и горячую головку к входу. Минхо придерживает Хёнджина за талию, помогая держать равновесие.       — Ты в порядке? — спрашивает Минхо, когда чувствует, как пальцы сильнее впиваются в бедро.       — В полном. — Хёнджин останавливается где-то на середине, давая себе привыкнуть. Внутри всё распирает, давит и жжётся.       Ли обводит большим пальцем розовую головку, что блестит от предэякулята, выбивая этим движением громкий всхлип.       — Так лучше? — он надрачивает Хёнджину, спускается к яичкам и аккуратно их поглаживает.       Хёнджин только изламывает брови, выдыхает что-то бессвязное и покачивается на члене, привыкнув к ощущениям. Постепенно опускается всё ниже и ниже, пока его ягодицы и бёдра Минхо не встречаются с влажным хлопком. Ли прикрывает глаза, но не закрывает их до конца, потому что не смотреть на такого Хёнджина — преступление. Его волосы прилипли к шее, щекам и лбу, а красноватый от краски пот стекает по телу; губы припухли и блестят от слюны, когда Хван проходится по ним кончиком языка; влажные глаза сверкают чёрными жемчужинами и собираются в кучку где-то на уровне шеи Ли.       Минхо толкается бёдрами на встречу движениям Хёнджина, отчего тот удивленно стонет.       — Блять… — хватает ртом воздух. — Делай то, что делаешь и ничего не меняй, черт возьми. — рябью выдыхает Хван.       Ли выходит из Хёнджина под разочарованное сопение, чтобы снова смазать член.       — Я же, блять, про… — Минхо перебивает Хвана, входя в него резким толчком. — …сил. — высоко тянет Хёнджин.       Помимо того, что Ли Минхо был чертовски красивым, как танцор он владел телом на каком-то другом уровне. Не то, что эти «смертные» парни в жизни Хвана до этого. Ли попадает по простате в одном темпе чёткими, сильными толчками, отчего где-то с низа живота удовольствие поднималось плотным, вязким дымом, обволакивая и опутывая все внутренности. Когда Минхо вновь положил ладонь на член Хёнджина и начал надрачивать в одном темпе с толчками, живот парня стал судрожно поджиматься. Это было слишком. Всю нижнюю часть тела тянуло и скручивало приятной истомой, практически на грани боли. Хёнджин надломанно стонет и запрокидывает голову, царапая Ли по животу и сжимая внутри, отчего тот издаёт задушенный скулёж сквозь зубы.       Каждый раз Хван думает, что ему это снится, потому что в остальное время Минхо ни коим образом не выдаёт то, чем они занимаются. Ни взглядами, ни прикосновениями, ни словами. Ведёт себя в лучшем случае как хороший приятель. Хёнджину кажется, что только он мигает неоновыми вывесками: «Я влюблен в Ли Минхо», " Я трахаюсь с Ли Минхо» и «Он чертовски, блять, хорош».       Это похоже на конфету, от которой тебе достаётся только смятый, пёстрый фантик. А он и не против. Как пустой миф всё ещё пахнет Богом, а пустая сеть — рыбой, так и пустой фантик сладко-терпко пахнет Ли Минхо.       Он дёргается так, будто получил разряд тока, сунув пальцы в розетку, и сжимаёт Минхо настолько сильно, что выбивает громкий, протяжный стон. Хёнджин поднимается с члена и ложится сверху на парня, жадно целуя. Даже скорее отчаянно. Хван будто спрыгнул с тарзанки, уверенный, что всё будет хорошо, но почему-то вместо того, чтобы остановиться, он продолжал падать.       Хёнджин влажными отметками спускается от шеи к лобку и, когда чужой член уже упирается в его челюсть, громко всхлипывает. Что ж. Он явно не предполагал, что этим вечером будет капать слезами и соплями на стояк парня, в которого, вроде как, пиздецки влюблён.       — Джинни? — Минхо привстаёт на локтях и недоумённо смотрит на парня между его ног. — Эй, что случилось? — садится полностью и убирает волосы Хёнджина назад, чтобы было видно лицо, но Хван только прижимает голову к бедру. — Больно?       «Ещё как» — думает Хёнджин, — «Почти как упасть с пятого этажа, наверное». Ему хочется спрятаться, скрыться в панцирь, но почему-то позволяет Минхо себя поднять и приобнять одной рукой.       — Таблетки, наверное. — дребезжит Хван.       — Не ври. — и смотрит так… въедливо, будто пластмассовой лопаткой пытается рыть промозглую землю. — Что случилось? — гладит большим пальцем по щеке, стирает влагу под глазами.       Ли Минхо видимо слепой, раз не видит этих неоновых вывесок. По крайней мере, Хёнджин очень надется, что дело в этом, а не в чем-то другом.       — Я… — он пытается что-то сказать, но вместо слов вырываются только невнятные всхлипы и бульканья. Хёнджин смотрит на Минхо в ответ. Водит по лицу металлоискателем в поисках «золота», не находит и намёка, но всё равно тянется к губам. Целует так, как говорят «Я люблю тебя» без слов, на уровне жестов.       — Оу…       Оу.       Кажется вот тот момент, когда вагон, сошедший с рельсов, всё-таки рухнул на дно обрыва.       — Наверное… — держит за шею Хёнджина, что пытается отстраниться. — Мне стоило раньше это сказать.       — Что сказать? — язвит, вяжет на языке хурмой. — Что не трахаешься с друзьями, которые влюбены в тебя?       — Мы можем попробовать. — стреляет где-то промеж рёбер.       На самом деле никакой поезд никогда не сходил с рельсов. Только безбожно и неприлично опаздывал, заставляя греть пальцы горячим дыханием на остановке.