Линия жизни

Ветер дует уже три дня, и все никак не уляжется. В комнатах даже днем приходится зажигать свет - или это не день? Вечер, раннее утро? Когда спишь урывками, трудно следить за временем. Особенно если сломались часы. Надо будет снести в починку. Потом. Хотя - если представить себе, что это будет за потом - смысла не будет уже. И не только в этом. - Вы бы прилегли, - подает голос Вальжан. - А то, глядя на вас, можно подумать, что не я тут умираю, а вы. - Вы не умираете, - зачем-то врет Жавер и бросает на себя взгляд в зеркало над каминной полкой. Вальжан прав - действительно, чучело какое-то с безумными глазами. Он приглаживает волосы, отряхивает одежду, потом идет к умывальному столику. Вода давно остыла, она почти ледяная, но это и к лучшему, цвет лица здоровее будет... Потом он возвращается и присаживается рядом, на свою половину постели, чтобы поправить Вальжану подушки, на которые тот опирается спиной. С недавних пор они спят на ней вдвоем; не затем, конечно, зачем спят в одной постели мужья с женами - а чтоб удобней было встать ночью и подать воды, или лекарство, или помочь сходить по нужде. - Знаете, моя мать была гадалка. Она умела предсказывать судьбу по линиям на ладони. Дайте-ка руку. Жавер не умеет гадать по руке, он не знает, где какая линия; ему еще в детстве становилось неловко, когда мать вязалась к нему со своими глупостями, а потом он и подавно попытался забыть все, что все-таки зацепилось в голове. Он помнит только одно название. - Вот, - он выбирает на ладони Вальжана самую длинную линию и проводит по ней большим пальцем. - Это линия жизни. Видите, длинная какая. Длиннее даже, чем у меня. А ведь я моложе. Вы поправитесь. Будете жить еще долго. Будете мне еще цветочки какие-нибудь на могилу носить... Вальжан невесело усмехается - наверное, его забавляет настолько беспомощное вранье, но не спорит. Жавер не выпускает его ладонь - в задумчивости переворачивает туда-сюда, подносит к самому лицу, рассматривает; старые мозоли, выступающие жилы, светлые волоски на пальцах, квадратные ногти - только вчера подстригали... Рука прохладная и слабая, даже миску супа уже плохо удерживает; не верится, что этот человек когда-то залезал по отвесной стене, мог поймать за рога быка и поднять телегу в одиночку; все уже в прошлом, навсегда в прошлом, и скоро отойдет туда и вовсе безвозвратно. Что-то стискивается у него в горле, и он зачем-то прижимается щекой и губами к сухой морщинистой коже, будто это чему-то должно помочь. - Не плачьте, - говорит Вальжан. - Я не плачу, - отвечает Жавер и по своему севшему голосу понимает, что опять соврал.