* * * *
Время близилось к ночи, когда заиграл полонез и все присутствующие стали искать себе новую пару для танца, настороженно обходя двоих дам в пышных перламутровых платьях и особняком стоящего царевича. Подросток немного отпил из бокала, с горечью подумав о том, что лучше бы это было вино или крепкий шнапс, нежели вишнëвый сок... По крайней мере сейчас ему не пришлось бы так сильно страдать от своих навязчивых, корящих за недавнее поведение мыслей. Ему, определëнно, не стоило поддаваться эмоциям и заводить ненужные разговоры на тему религии и формы правления... К чему была эта ссора? Чтобы выделиться среди старших братьев? Тогда вышло глупо, ведь он априори не мог соперничать с ними: Российская Республика являлся наследником престола, соответственно, и внимания к нему всегда будут проявлять гораздо больше и чаще. К тому же он достаточно красноречив, что только способствует нахождению поддержки во дворце. У Союза же не было и половины всего того, что позволялось Республике... РСФСР хоть и не был в почëте у чиновников из-за своего скверного характера и довольно пренебрежительного отношения к ним, его, по крайней мере, любил народ. Вернее сказать, простые люди видели в нëм свой последний шанс на счастливое и беззаботное будущее... А что все видели в младшем сыне Российской Империи? Ничего. Союза не принимала ни знать, ведь он не являлся наследником, значит, и пользы от него не будет; ни подданные из бедных слоëв населения. А зачем, когда есть РСФСР, который и без того поддерживает их? К тому же тот скоро станет совершеннолетним, и большинство ограничений просто перестанет на него действовать, в отличие от Союза, у которого ещë даже полноценного дебюта не было... — Н-несправедливо... – едва сдерживая слëзы, прошептал царевич и посмотрел на пару известных сплетниц. Послышались тихие перешëптывания неприглашëнных дам и звяканье бокалов с шампанским. С каждой минутой бал всë больше превращался из приличного места для встреч и танцев в жалкое зрелище, сопровождаемое гнусными сплетнями и фальшивыми улыбками. Музыканты, закончив играть, отложили инструменты и поспешно ретировались из зала, пока у них была возможность передохнуть и подышать свежим воздухом. — Как это раздражает... – однако, заметив плавно спускающуюся с лестницы фигуру, Союз быстро допил сок и поставил бокал на первый попавшийся столик. — Доброго вечера Вам, Ваше Величество... – начал кто-то из толпы гостей, пока он быстро поправлял белоснежный воротник и, выпрямив спину, спешным шагом направился в противоположную сторону. Ещë не хватало, чтобы матушка его заметила... Удачно спрятавшись за самой дальней колонной, подросток облегчëнно вздохнул и сполз по ней на холодный пол. — Может, они были правы... И я недостоин зваться еë сыном? Притянув к себе колени, Союз осторожно выглянул из-за колонны: гости по-прежнему веселились, то кружась под медленный мотив вальса, то задорно танцуя под польку, и продолжали шептаться между собой. Взгляд тëмно-карих, практически чëрных, глаз плавно перешëл на высокую фигуру в центре зала. К счастью или к сожалению, он не смог услышать объявление Империи, но зато вполне смог разглядеть еë улыбающееся лицо, когда гости разошлись по разным сторонам, чтобы немного передохнуть. Чувство отвращения появилось так же быстро, как и желание убежать в свою комнату, наглухо заперевшись там до конца своих дней. Эта лëгкая полуулыбка на лице императрицы... совершенно той не шла. Как и вся фальшь в целом. Царевич недовольно наблюдал, как матушка мило беседует с гостями и, прикрыв лицо веером, аккуратно смеëтся над, по мнению самого подростка, глупой шуткой, не стоящей еë внимания. — Как интересно, и что же... Неужели? А... Нет-нет, я... – едва ли долетали до него обрывки диалога, отчего и без того хмурое лицо Союза хмурилось ещë больше. — К чему всë это притворство..? – следя за тем, как из собранных сзади тëмных волос начинают вылезать отдельные пряди, он закрыл глаза и снова спрятался за колонной. – Вам это совершенно не идëт. За это Союз и ненавидел все официальные мероприятия и балы – Российская Империя менялась кардинально, едва ли походя на себя настоящую: обычно собранные в аккуратных низкий хвост волосы перед «выходом в свет» всегда распрямлялись и заплетались в причëски по последней моде. Лëгкие и не особо яркие мундирные платья менялись на неприятно шуршащие перламутровые. Особо предпочитаемым и любимым считалось перламутрово-голубое, с вышитыми на нëм серебряными нитками цветами яблони. Все самые дорогие украшения, что по обыкновению хранились глубоко в шкафу, доставались из шкатулки и носились до самого конца празднества. От такой роскоши у Союза нередко слезились и болели глаза. Большинство из прислуги уже давно смирилось с тем, что в такие моменты в России менялось абсолютно всë: и смех, и взгляд, и жесты, а самое главное – отношение. Что уж говорить о гостях, когда на это уже не обращали внимания даже Российская Республика с РСФСР'ом! И всë же... Союз не собирался с этим мириться. Его уже достали и чересчур сильный запах духов, и иностранная речь, ставшая едва ли не родной для всего населения страны. Для него лучшим временем так и оставалось детство, в котором вместо удушающих духов был только аромат лимонного чая с жëлтыми лилиями, что садили каждый год в дворцовом саду. Вместо шумных балов – посиделки в библиотеке за рассказами с тëплой кружкой чая в руках. В то время Империя не выпрямляла так часто свои вьющиеся к концу чëрные, как смоль, волосы, предпочитая их держать распущенными и редко когда заплетëнными в косы. Украшениями служили пару скромных серëжек в виде распустившихся бутонов маргариток. Не было той фальши, без которой во дворце теперь никто не обходится... Возможно, царевичу и трудно сейчас признаться в этом, но всë же он скучает по той "старой" матушке, что никогда не смотрела на него с явным безразличием. По той матушке, что никогда не была занята настолько, что могла позволить себе проигнорировать его, оставаясь безучастной в его жизни. По той матушке, что... Искренне и ласково улыбалась при виде бегущего к ней маленького сына. И даже несмотря на это, Союз продолжал надеяться, что рано или поздно Российская Империя одумается, перестав подражать соседним, в особенности европейским, странам, и, наконец, станет прежней собой...* * * *
Союз никогда не умел проигрывать, о чëм ему неоднократно напоминал Республика. Не было ни одной игры или спора, из которых он выходил проигравшим, не взяв ни одного реванша. И пусть старший брат всë время обещал ему, что научит играть в пасьянс и достойно принимать поражения, исполнять свои обещания тот не спешил, ссылаясь на запредельную занятость или усталость. За это Союз не раз называл его безалаберным пустозвоном, из-за чего цесаревич поначалу сильно обижался, однако вскоре смирился и перестал обращать на это внимания. Стоит ли говорить, что свои обещания тот так и не исполнил..?* * * *
В кабинете повисла напряжëнная пауза. Стоя перед «домашней» Россией, на которой вместо привычного пышного платья были простая белая блузка и брюки, Союз нехотя в сердцах поблагодарил РСФСР'а за дерзкое поведение и ослушание, которые в итоге привели к отказу в принятии иностранных послов. — Ну. Так и будешь молчать? Голос императрицы едва ли можно было назвать гневным. Несмотря на тон, в нëм не было и намëка на раздражение, лишь вселенская усталость и лëгкое безразличие к происходящему. Царевич незаметно выдохнул и подошëл к письменному столу... «Что ж, по крайней мере, она больше не притворяется.» – только успел подумать он, как Российская Империя неожиданно посмотрела ему прямо в глаза, отложив все бумаги в сторону. Однако пристальный взгляд никак не напугал Союза. Напротив, он был даже в некоторой степени рад снова встретиться с тëмно-синими омутами, которые, как ему казалось, в последнее время его вовсе не замечают. К сожалению, странная игра в гляделки не могла продолжаться до бесконечности, поэтому спустя пару минут Россия прикрыла глаза и ущипнула себя за переносицу. — Прошу, просто скажи, наконец, где этот паршивец спрятал новые реформы, и можешь быть свободен... Детское лицо заметно помрачнело на последних словах, однако против он ничего не сказал. Кабинет снова погрузился в гробовое молчание. — Союз... Подросток замер, не поверив в услышанное. Его наконец-то позвали по имени. Впервые за последние годы матушка снова назвала его имя! — Не знаешь..? Странно. Мне казалось, что вы достаточно близки с РСФСР. Вернувшись в реальность, Союз с трудом сдержался, чтобы не начать очередную ссору, темой которой теперь было бы не мировоззрение, а детская обида на недостаток внимания. Несправедливо. Думал про себя он, пока Россия без особого интереса расспрашивала его об успехах в учëбе. Впрочем, ничего нового: только слепой не заметит, как безэмоционально еë лицо во время общения с ним и как мало искренности в вопросах. — Как обстоят дела с верховой ездой? – сдерживаясь от того, чтобы не начать снова заполнять отчëты, императрица подперла одной рукой голову, другой – принялась катать по столу кусочки сургуча. — Уже лучше... – о том, что он едва ли в обморок не падает только от одного вида животного, Союз благополучно промолчал. — Есть ли любимая лошадь? — ...пока нет. – отведя взгляд в окно, царевич начал судорожно думать о том, как бы задержать внимание на своей персоне. В голову, как назло, ничего не приходило... С другой стороны это и не удивительно, ведь он никогда ни чем особым не выделялся: ни в точных науках, ни фехтовании, ни в танцах... Союз во всëм всегда занимал либо места последние, либо не входил и в первую сотню участников. Он даже пробовал начать рисовать картины, и поначалу у него довольно неплохо всë получалось, но... это только поначалу. Ведь даже в этом, как позже выяснилось, он был не так хорош, как Российская Республика! — Тебе нехорошо? Выглядишь бледнее, чем обычно. – услышав слабые нотки волнения, Союз занервничал, боясь ненароком сказать резкое слово и оттолкнуть матушку. — Д... Д-да, всë хорошо. Просто немного переутомился... Российская Империя чуть сощурила тëмно-синие глаза, ненадолго задумавшись, после чего жестом подозвала сына к себе. Помедлив, тот на дрожащих ногах подошëл ближе. — Что-то не так... м-матушка? Россия едва заметно вздрогнула от обращения, однако руку со лба сына так и не убрала, пытаясь понять, нормальная ли у него температура. Наступила неловкая пауза... И пока императрица находилась в глубокой задумчивости, Союз изо всех сил пытался запомнить эти трепетные мгновения, принадлежащие исключительно ему одному. Несмотря на холод родительских рук, подросток не чувствовал себя неуютно, постепенно ощущая, как в районе груди распространяется слабое приятное тепло, дарящее долгожданное спокойствие. — Вроде бы температуры нет... Но тебе всë равно не стоит так сильно перенапрягаться. – стоило рукам исчезнуть со лба и шеи царевича, как исчезло и трепетное ощущение безопасности. — Х-хорошо, матушка... — Можешь идти. У меня накопилось слишком много работы, чтобы тратить время впустую. С трудом выровняв сбившееся сердцебиение, он осторожно посмотрел на монарха, что уже принялась заполнять отложенные ранее бумаги, и почувствовал, как в глубине души снова просыпается то странное желание доказать всем, и в особенности ей, что он намного лучше, чем старшие братья. — Как скажете...* * * *
Сколько себя помнил Союз, он всегда отличался от своих братьев способом решения проблем: он не стремился прийти сразу к соглашению о мире, не рассматривая ещë более выгодные варианты действий, как Российская Республика, но он также и не был сторонником чересчур радикальных мер, как тот же РСФСР. Его путь решения всегда находился где-то между ними, был чем-то средним. Однако бывали такие моменты в его жизни, когда... Он просто не мог сдерживать свои мысли, переходя сразу к активным действиям. Из-за этого прислуга со временем перестала вести себя с ним так пренебрежительно, предпочитая больше избегать не сулящих ничего хорошего встреч или, если не удалось скрыться раньше, чем он заметит, говорить кратко и по делу, исполняя практически любой каприз царевича...* * * *
С момента его дебюта прошло ровно три года. За это время многое изменилось, и изменилось оно, к сожалению, далеко не в лучшую сторону. Союз уже не помнит, когда в последний раз виделся со спокойным и не шарахающимся от каждого звука Республикой. Тот почему-то всегда казался ему неплохим примером для подражания, пусть и несколько рассеянным. Наследник престола часто навещал своего младшего брата, когда тот не приходил на завтрак, обед или ужин, принося с собой немного еды из своей порции. Это не могло не подкупать, и потому юноша достаточно быстро доверился тому в своих тайнах, пусть и в не самых сокровенных. Уж что-что, а рассказывать кому-то о своих чувствах он никогда не любил; исключением являлась разве что Российская Империя, хоть та и редко спрашивала с гувернанток о младшем сыне. Что же касается РСФСР'а, то... тот со временем становился всë более неуправляемым, практически не появляясь на приëмах пищи. Впрочем, его и во дворце редко можно было встретить: он больше предпочитал находиться в кампании рабочих и прочего простого люда, нежели в светских кругах. За это царевич его не осуждал, так как ему самому не нравилось выслушивать о себе всеразличные сплетни и становиться главной мишенью слухов, и всë же юношу больше беспокоило другое: отношение старшего брата к императрице. — Ты, определëнно, что-то задумал... Правда, узнать бы ещë, что именно. Идя по длинному коридору Зимнего дворца, Союз с удивлением обнаружил, что ему ещë никто не попался по пути. Да, с его репутацией это не должно было его как-то беспокоить, однако странное и очень нехорошее предчувствие не давали ему успокоиться, заставляя с каждой минутой прибавлять темп. — Скорее всего... Я просто перенервничал. Всë хорошо, он ведь... Он ведь не станет этого делать, верно? – вспомнив о недавнем монологе брата о смене власти, царевич заметно занервничал. Добравшись до трапезной и едва ли не вышибив двери, он резко врывается в комнату, как замечает, что в ней никого нет. Собственно, как и накрытого стола. — Хм... Уже давно настало время ужина. Где все? Предчувствие чего-то страшного только усилилось. Не помня себя от страха, юноша вылетел в коридор, по пути стараясь заметить что-нибудь странное, что-то, что не вписывалось бы в привычный интерьер или вызывало подозрения, однако всë было по-прежнему. Ничего не поменялось, не добавилось и не... . . . Что-то исчезло. Союз не мог этого описать или вспомнить, но что-то, определëнно, пропало. Что-то очень, очень важное... Ворвавшись в кабинет матушки, юноша в ужасе замер, так и не переступив порог. И если до этого было не очень понятно, что он упускает, то теперь всë стало на свои места. Регалии. Кто-то, судя по открытому настежь окну и ещë не упавшей в комнате температуре, совсем недавно был здесь и унëс с собой все признаки императорской власти. Не осталось даже флага, что висел прямо над письменным столом! — Что... происходит..? То, что происходило дальше, Союз помнил смутно: вот он, открывая все попавшиеся по пути двери, выбегает в одной только холщовой рубашке и простых штанах из дворца. Бежит сломя голову в сторону сада, надеясь, что все его догадки не более, чем разыгравшееся воображение. Надрывая голосовые связки, кричит, зовя мать и братьев, не получая ничего в ответ. — Н-нет... Это не... Всë не так! РСФСР не м-мог... Юноша, дойдя на дрожащих ногах до ближайшей скамейки, безразлично садится на неë и опускает потемневшие глаза на растущие перед ним розы. Неужели брат, действительно, так жестоко с ним поступил? Разве эпоха монархии уже изжила себя? Почему это случилось именно сегодня, когда он решил досрочно вернуться из Оренбурга с военных учений? Столько времени и сил было потрачено на дорогу домой, а в итоге... Ничего? — Почему я никог-... — Это всё твоя вина! Если бы ты не позволил разрастись тем скверным слухам, то всего этого можно было бы избежать! Ещë никогда в жизни юноша не был так счастлив, как сейчас, когда он услышал голос Российской Республики, в котором так и сквозили истерические нотки. — Да что ты? А, может, ты лучше мне ответишь, кто из нас вообще ничего не предпринял?! — Э-это- — «Э-это» что?! Ты никогда не исполняешь своих обещаний, постоянно медлишь с принятием решений. Я просто не понимаю, как кого-то вроде тебя могли сделать наследником таких огромных территорий! Поняв, что будет лучше вмешаться, Союз осторожно шëл на крики братьев, пытаясь понять причину конфликта. Судя по всему, РСФСР снова был недоволен робкостью в принятии решений старшего брата и теперь со всем накопившемся раздражением высказывал тому своë недовольство. Казалось бы, ничего нового, но... Что имел в виду Республика, говоря о том, что всего этого можно было избежать..? Однако расспросить об этом у него не удалось: стоило ему выйти к беседке, как РСФСР'а уже и след простыл. В отличие от того же цесаревича, довольно удобно расположившегося внутри одного из сугробов, что теперь тщетно пытался выкарабкаться из снега. Возможно, Союз и посмеялся бы с этой картины, однако сейчас у него не было на это времени. — Я тебе уже всë сказ- О-ох, это ты. Извини, не хотел на тебя кричать... – отряхнув пальто, парень чуть нахмурился. – И спасибо, что помог, хотя я бы и сам справился. — Ага, конечно. — Да и- Стоп. Союз?! Такая резкая смена настроения всë же заставила его слабо улыбнуться и позволить себя неожиданно обнять. — Что ты здесь делаешь? Разве ты не должен был проходить... — Я закончил чуть раньше, чем ожидалось. – выбравшись из медвежьих объятий, юноша наконец-то почувствовал холод. — Ага, прямо-таки на пару месяцев... – отчего-то недовольно пробурчал Республика, как снова улыбнулся. – Расскажешь, как провëл там время? Желания разговаривать после нескольких дней неприятной поездки у Союза не было от слова совсем, однако, посмотрев в блестящие от интереса и радости светло-серые глаза брата, для себя решил, что иногда можно и потерпеть. Послышался тяжëлый вздох. — Хорошо, но взамен ты расскажешь, что происходило во дворце, пока меня не было. — По рукам!.. Как оказалось, Российская Империя никуда не пропадала: она просто решила ненадолго задержаться в гостях, правда у кого именно, цесаревич решил тактично промолчать. Впрочем, умолчал он не только об этом: на вопрос о том, куда всë же исчезли регалии, Республика лишь отвëл взгляд и едва заметно вздрогнул, когда младший брат повторил свой вопрос. Хоть всë это и выглядело максимально странно, допрашивать Республику дальше Союз больше не решился. Тот и так выглядел не особо выспавшимся и всë время оглядывался по сторонам, словно за ним всë время кто-то следил. — Кстати, со всеми своими заботами я вовсе позабыл тебя поздравить с твоим семнадцатилетнием! – неожиданно продолжил диалог цесаревич, несколько заговорщически ухмыльнувшись. — . . ? — Впрочем, без подарка ты не остался, можешь не переживать. «Будто бы мне есть до него дело...» – мысленно ответил юноша, с неохотой принимая протянутое ему пальто. – «Тепло.» — Матушка уже обо всëм позаботилась заранее и... Союз даже слушать дальше не стал, так и замерев каменным изваянием посреди императорского сада с глупым выражением лица. «Она... Помнит о моëм дне рождения? И... И-и даже что-то подарила...» И пока старший брат бестолку пытался достучаться до него, царевич только сильнее погружался в свои мысли, невольно сжимая в руках край чужого пальто...* * * *
Было ли это желанным видением прошлого или реальным воспоминанием – уже не так важно. Теперь... это не имело смысла. — Что ж, ещë немного... и я смогу присоединиться к вам. За последние полвека воплощение познало слишком много боли, чтобы теперь переживать о том, чего уже никогда не случится вновь. В том числе находился и высокий задорный смех Российской Республики, которого так жестоко, а самое главное несправедливо, убили перед самым началом кровавого террора; и... Всегда беспристрастное выражение лица матушки. Забавно ли, но для того, чтобы понять истинную причину такого избегающего поведения Российской Империи, коммунисту потребовалось самому испытать подобное, только уже от своих детей... И действительно: пока твой старший ребëнок слишком мягок и неуверенный, чтобы унаследовать престол, а средний – чрезмерно жесток и категоричен в своëм решении, то ты волей-неволей, а начнëшь задуматься на тему того, правильно ли ты воспитываешь своих наследников. — Думаю, мне не стоило тогда на тебя обижаться. В конечном итоге какой человек захочет снова ощутить предательство со стороны не абы-кого, а собственного чада? В особенности, когда двое из них уже успели причинить тебе боль... Гробовую тишину нарушало лишь тиканье настенных часов в коридоре. Послышался тяжëлый вздох. — Приятного аппетита, что ли... И пусть Союз никогда не был верующим, он всё равно продолжал каждый раз перед приёмом пищи складывать руки в молитвенном жесте и закрывал глаза, словно ожидая, когда до боли знакомый голос вновь начнёт читать молитву, после чего она скажет тихое «аминь» и примется за еду.