День экзамена

Письмо из службы профпереподготовки пришло, когда я уже почти перестала ждать и свыклась с тем, что любить мне не положено. Это был самый обычный день. Ожидалась проверка, но это рутина, у нас в семье что ни день проверки. В Министерстве воспитания не доверяют электронному мониторингу и то и дело отправляют контролеров-людей проследить: а вдруг мы сами рисуем на планшетах те картинки, которые подгружаем в систему под видом детского творчества? Как всегда, в тот день я ночевала дома… то есть на работе, мы здесь называем работу «домом». У меня бывают выходные, но нет отношений или обязательств, которые требовали бы отлучиться на всю ночь. Есть кое-кто, с кем я болтаю по видео, но пока не уверена, хочу ли более близкой связи. То утро началось как всегда: смешать и развести еду для всех, поставить ее в ячейки подогревателя на разное время, подобрать детям одежду на день. Выполняя привычные операции, я включила в наушнике новости: если их не слушать хоть иногда, то и с меня лично, и с семьи снимут баллы в рейтинге по категории «Осведомленность в современной ситуации». Особенно важно не пропускать все, что связано с профессией, так что я сразу перемотала до известий Министерства. — Структурные преобразования… — забубнил голос, который озвучивает мою новостную ленту. Надо бы поменять, надоел уже. — Дать шанс «эмоционально особым»… О, это что, про меня? Неужели в Министерстве заметили, что такие как я ущемлены в правах? Я из тех, кто воспитан роботами. Да-да, то самое экспериментальное поколение, когда на волне эйфории от изобретения искусственной матки решили, что опекуны-люди вовсе не нужны. Во времена моего детства слова «мама» и «папа» были названиями электронных помощников на экране, вроде старинной «Сири», которую до сих пор устанавливают себе коллекционеры древностей. Знаю, что кое-кто из моего поколения, повзрослев, безуспешно пытался найти тех актеров, чья внешность была использована для создания 3D-моделей наших «родителей». Наши воспитатели были запрограммированы на удовлетворение потребностей в эмоциональной поддержке, но рано или поздно мы все ловили «маму» на том, что она не слушает, или не понимает, или странно реагирует, и, разочаровавшись, привязывались кто к учителю-человеку, кто к проверяющему-человеку. Я не была исключением — по-детски влюбилась в педиатра и с замиранием сердца ждала каждой проверки здоровья. В Министерстве воспитания довольно быстро хватились и ввели семьи с профессиональными родителями: любящими, техниками и педагогами — в одной из которых сейчас работаю и я, но какое-то количество детей у роботов успело вырасти. Я прошла положенную нам от государства психотерапию (даже попала в квоту на десять сеансов с психотерапевтом-человеком!), но когда после учебы стала искать вакансию в семье, то удалось устроиться только техничкой. Официального запрета быть любящей для меня нет (введи они его, и их обвинили бы в трудовой дискриминации), так что я каждый год отправляла заявку на сдачу экзамена на любовь. Не получала никакого ответа и бит за битом теряла надежду. Но, похоже, наступил праздник и в нашем отсеке. — Равные права… Привлечение новой волны специалистов… — бормотало в наушнике. Возможно, это всего лишь красивые слова из пиар-кампании нового министра. Или в этом году слишком мало кандидатов подали заявки в семьи. Или министерских наконец прижала комиссия по труду за то, что они обходят «эмоционально дефектных» при найме. На всякий случай не стоит ни на что рассчитывать. Я выключила ленту. Закончив с распределением одежды, я решила перебрать пристегивающиеся элементы. Из всех операций не люблю сортировку, но в ящике у Эвочки до сих пор лежат рукава, из которых ее руки торчат, будто они телескопически выдвинулись. И конечно же, я не рассчитала время: едва уселась рядом с вещевым контейнером, как по дому стали раздаваться нежные звуки детских будильников. Пора было переодевать малышей и помогать им приводить себя в порядок и справлять нужду. Топ-топ по коридору — это Эва, я всех наших по шажкам различаю. — Ая? — мое имя она пока только так выговаривает. Сна ни в одном глазочке — наверное, проснулась еще до сигнала. Вита ворчит, что Эва сама как будильник, а я бы не отказалась, чтобы такая вот улыбашка спала со мной в одной комнате, а по утрам тормошила и лезла ко мне в кровать обниматься. Но мне не положено. Я раскрыла объятия, подхватила Эву и понесла в ванную. Наш педагог Алекс не преминул бы заметить, что двухлетний ребенок должен упражняться в ходьбе. Но я-то техничка: обнимать не входит в мою должностную инструкцию, зато носить на руках никто не запретит. Да и Эва легонькая. Некоторые из любящих ассистируют с утренними процедурами, например Лина — она сама возится с Яном, своим младшим, а старший, Кир, у нее самостоятельный, так что мне полегче, но Вита предоставляет всё мне. Что ж, имеет право. Если бы в семье узнали, что я планирую повышение квалификации, наверняка решили бы, что я устала от чистки детей… все, кроме Лины. Очищающие процедуры и правда утомляют, но я была бы согласна всю жизнь заниматься туалетом, если бы только мне разрешили взять из роддома маленького. Когда любящие впервые получают своих детей, они их из рук еле выпускают — лишь на минутку передают мне, чтобы я поменяла подгузник. Часами сидят над ними и караулят первые летучие улыбки. Считается, что «эмоционально дефектные» не могут этого понять, но я хотела бы, чтобы мне дали малыша: дышать им, петь ему, прижимать его к себе. Только моего. Любимого. Наверное, в старину так носились со своими те женщины, которые рожали. Сейчас-то роды — это экзотическое хобби наподобие БДСМ и волонтерской работы. Уведомление о новом входящем пришло мне между «ложечкой за робота-уборщика» (Марик обожает есть под эту старинную прибаутку) и «давай заправим тебя охлаждающей жидкостью» (у Кира сейчас период, когда он воображает себя… нет, не астронавтом, а скафандром). Я смогла открыть письмо, лишь когда все младшие члены нашей семьи были чисты, одеты и накормлены и отправились заниматься под руководством Алекса — кто в игровую со своими любящими, кто к экранам в учебный зал. Я села к контейнеру с одеждой, включила голосовое чтение письма — и при первых словах так вцепилась в детскую штанинку, что ее пришлось потом кинуть в гладильный аппарат. Неужели новый министр не только болтает языком? В любом случае, это мог быть мой единственный шанс. Вот возьмут и ужесточат в следующем году правила приема — и прощай навсегда, надежда любить. Благодаря тому что я техничка, у меня уже были получены «детские права» категории «С» — доступ к самым маленьким. Результаты медосмотров я тоже недавно обновляла в электронном профиле, так что мне остался лишь экзамен на любовь. Ссылка не копировалась из письма, чтобы запустить тест смог только адресат. Отвечать требовалось голосом для исключения мошенничества. Во время прохождения нельзя было открывать другие программы и выходить в сеть ни на одном из своих гаджетов — информация об этом передавалась в центр обработки результатов. На переход по ссылке давалось пять дней, так что можно было напоследок посоветоваться с кем-нибудь, даже не раскрывая причин своего интереса, а маскируя его под обычное любопытство. Но у меня зудело внутри! Раз за разом отправляя свою заявку, я в ожидании ответа уже выспросила у наших любящих все подробности их трудоустройства. Да и задания ведь меняются каждый год. Если отложить до завтра, то я сегодня не усну! Лучше разделаться с этим одним кликом, так что я решила использовать большой перерыв. Если повезет, то скоро у меня не будет ни перерывов, ни выходных. Любящим, в отличие от техников и педагогов, они не положены. При известной сноровке, особенно если ребенок не первый, можно использовать для себя детский дневной сон и те минуты, когда техники обрабатывают детей. А нашей Вите, хотя дочка у нее первая, перепадают целые часы, когда я по своей воле гуляю с Эвочкой, так что свободного времени у нее набегает больше, чем у меня. Когда браслет издал сигнал перерыва, я заперлась в своей комнате, повернула регуляртор звукоизоляции на максимум и включила тест на большом экране, чтобы как следует рассмотреть видеозадания. Экзаменуемому предлагались симуляции от первого лица. Вот моя рука держит ручку мальчика, над головой которого светится надпись «ваш любимый ребенок» (будто это и так непонятно!), и мы шаг за шагом идем на детскую площадку прямиком к самому интересному тренажеру. Эвочка тоже такой любит: ты бежишь, а от вырабатываемой тобой энергии вокруг тебя запускаются голограммы, и чем быстрее перебираешь ногами, тем их больше. Приучают детей к тому, что энергия имеет цену. Но в симуляции место бегуна было уже занято какой-то девочкой. «Мой любимый» мальчик выпустил мою руку и бросился стаскивать малышку с желанной беговой дорожки. Передо мной всплыли варианты на выбор: «силой удержать любимого ребенка», «окликнуть любимого ребенка, но не применять физическое воздействие», «не вмешиваться» и «помочь любимому ребенку удалить с тренажера другого ребенка». Бывает, Эвочка кидается драться, — приходится удерживать до тех пор, пока злые крики не переходят в слезы, а те — в ответные объятия. Ну а что делать? Вита никогда не вмешивается, но, может, она просто не успевает разнять ссору раньше меня. Но нельзя же рассчитывать, что в моей будущей семье примирением детей будут заниматься другие! Иначе всплывал бы вариант «позвать техника или педагога». Должны ли любящие как-то по-особому реагировать на насилие? «Полное принятие» — это аксиома, однако откуда мне знать, до каких пределов оно должно простираться, — я ведь роботова дочка. Но даже если прикинусь Витой сейчас, вряд ли смогу изображать ее всю жизнь… Лучше ответить исходя из того, как делаю сама. И все равно страшно называть выбранный вариант! Проверка ответов компьютером не должна была занять больше секунды, но если их требовалось ранжировать, то нужно было потерпеть, пока все кандидаты сдадут тест. Я сказала себе спокойно ждать и не дергаться. От мыслей о результатах отвлекла очень кстати пришедшая ревизия. Сегодня нас проверяла комиссия по закупкам, а я техничка, поэтому возиться с ней выпало мне. Информацию о контролере присылают заранее, так что нажимая на кнопку замка, я уже знала, что посетительницу зовут Ида. Она оказалась ухоженной молодой женщиной в винтажном слитном комбинезоне серебристого цвета. Как по мне, очень неудобная одежда: несмотря на название, его никак не скомбинировать, не то что рукава или штанины, а даже верх и низ не снимаются отдельно. Вот у меня комбез: даже спинка и грудь отстегиваются друг от друга. У подростков сейчас модно подбирать все части так, чтобы оттенки плавно переходили один в другой, но я-то взрослая — надеваю штанины и рукава того же цвета, что и основа. А цельные ретрокомбинезоны носят те люди, которые могут себе позволить бросить в чистку огромную вещь из-за крошечного пятнышка и вокруг которых всегда обеспечивается настолько комфортная температура, чтобы не хотелось снять хотя бы рукава. А покупать одежду из самоочищающегося материала, в котором не потеешь, еще дороже, чем часто стирать и платить за климат-контроль. У этой наверняка и проверка осанки встроена, вон как прямо держится. Видимо, комиссия по закупкам не бедствует. Я повела контролера по своим рабочим местам. Проверяющая вертела головой, но заметок на планшете не делала. Скрывать мне было нечего: пусть серебристых комбинезончиков с отслеживанием двигательной активности мы детям не покупаем, но все нужные вещи у нас есть. Некоторые ревизоры помимо своей области суют нос в дела других комиссий: приходят смотреть детские рисунки, а заглядывают в кухонные отсеки. Алекс в прошлый раз не удержался: «Простите, сегодня детское творчество можно увидеть только на большом мониторе в учебном зале, но в следующий раз обязательно положим в холодильник». Эта была как раз из таких проверяющих. Когда мы зашли в игровую, она огляделась, выбрала жертвой Эву, присела на корточки и спросила: — Тебя не обижают? Эвочка уткнулась мне в ноги. Я погладила ее по голове: в критической ситуации, когда рядом нет любящего, я могу позволить себе небольшую ласку. Вита была в комнате, но она как раз настраивала что-то в своем браслете. — У нас дружная семья, — сказала я достаточно громко, чтобы Вита услышала и отвлеклась. — Никто никого не обижает. — Но почему она испугалась? — требовательно посмотрела на меня контролер. Почему-почему! Потому что чужому человеку сначала нужно познакомиться с ребенком, войти к нему в доверие, а не наскакивать с вопросами! Этот пункт есть в экзамене на детские права начиная с категории «А»! Пришла тут незнакомая тетя, понимаете ли. Проверяющая, видимо, осознала свою ошибку: — Как тебя зовут? — спросила она, пытаясь заглянуть Эве в лицо, а потом подняла глаза на меня: — Как ее зовут? Я неохотно ответила. Ситуация нравилась мне все меньше и меньше. Эва объективно не такая очаровашка, как годовалый Марк или пятилетний Кир, которые тоже, между прочим, находились здесь. У нее и глазки маленькие, и волосики на голове пока почти не растут, это у нашего Марика кудри, а Кир и вовсе блондин с большущими голубыми глазами. Почему же проверяющая вцепилась как магнит с силой притяжения десять кило именно в Эвочку — в застенчивую и нежную девочку, которая бывает веселой, но только со своими, а чужим кажется ничем не примечательной? — Она уже должна уметь отвечать на вопрос об имени, разве нет? Вы проводите инвентарную проверку оснащения игровой, разве нет? Вслух я этого не сказала. — И вы же не любящая. Где ее любящий? Ее какое дело?! С каких пор эта комиссия интересуется специализацией родителя? — Мы здесь все любим наших детей, — отрезала я. Раз она из закупочников, то вряд ли видела мой профиль и соответственно не знает, что я эмоциональный урод. — Но ее любящий должен безотлучно находиться при ней до достижения трех лет. А ей сколько? Два с половиной? — Ее любящий находится при ней! Я оглянулась. Виты, как назло, уже не было в комнате. Такое случается, ничего особенного, но вот надо же было ей выйти, когда проверяющая прицепилась к Эве. Можно было ответить «в туалете», но Вита могла и через десять минут не вернуться, с ней бывает. Иногда я мечтала о том, чтобы Эвина мама получила замечание за халатность в любви, ведь этот зайчик заслуживает всей любви на свете. Но я уж точно не хотела, чтобы Вите прилетело от фифы в блестящем слитнике. И взыскание одному родителю означает проблемы для всей семьи. Зато в игровой была Лина, которая вовсе не обязана была там находиться, потому что ее младший, Ян, как раз спал. И, к счастью, она не возилась с Киром, своим старшим, а настраивала в колонках музыку. Я кивнула на нее. Даже если член комиссии сверится с документацией, не заметит обмана. Из-за моды на имена у нас в семье работают две Виталины: мам Кира и Эвы зовут одинаково, а мы их называем по-разному, чтобы отличать. А если правда откроется, то я скажу, что перепутала любящих и их детей. Кир, Эва — какая разница! Какой с меня спрос? Техники, они такие, детей не различают. — Но это же педагог? — спросила проверяющая. Ничего не соображает в семейной жизни, а туда же, рвется контролировать! — Лин, ты педагог или любящая? — мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать песню. — Любящая, мы все тут любящие! — весело откликнулась Лина. Это наша с ней шутка: она посмеивается над тем, что я якобы «люблю» Эву. Пожалуй, расскажу Лине про экзамен сегодня вечером, не дожидаясь результатов. Если только она не уснет от усталости сразу, как уложит Яна и Кира спать. Я надеялась, что проверяющая наконец переключится на сенсорное оборудование, которое мы недавно обновляли, но у нее на Эве прямо какая-то системная ошибка вышла! — Ну поздоровайся с тетей, — сказала она, а потом потянулась сама и успела слегка коснуться пальцем мягкой детской ручки, прежде чем я ее оттолкнула. Эвочка, цепляясь за меня, начала подхныкивать, а у меня в голове завизжала сигнализация. — Отойдите от нее, — сказала я более резко, чем мне положено по должности. — Я прямо сейчас отправляю жалобу на ваше непрофессиональное поведение. У меня на рукаве есть планшетик для заметок, сказку на нем не включить (техники же не должны развлекать детей!), но зафиксировать нарушение с него вполне можно. — Нет! — схватила меня за рукав контролерша. Цвет ее лица стал неприятно серым. — Пойдемте, я еще кухню не проверила, — она потянула меня за собой. Жаль, что трогать взрослых, в отличие от детей, не запрещено. Я подхватила Эвочку и передала на руки Лине со словами «подожди меня здесь, я только уведу тетю и вернусь... ну-ну, пусти-пусти, надо, чтобы кто-то увел тетю, а после этого я приду, обещаю». — Не отправляйте жалобу, — сказала мне контролер, едва мы оказались наедине. Она действительно испугалась! У нее это первое задание, что ли? Я стала перечислять, пальцем рисуя в воздухе галочки: — Вы не надиктовывали пометки в процессе проверки. Вы не сверили серийные номера нашей интерактивной мебели. Вы даже не включили свой планшет! И вы прикоснулись к ребенку. Вы кто? Чем дальше я говорила, тем страшнее становилось мне самой. Действительно, кто она? Возможно, люди открыли перемещение в будущее с помощью космических путешествий и анабиоза раньше, чем мы думаем, и контакт с пришельцами из другой эпохи происходит именно так. По ее поведению можно было предположить, что она никогда не слышала о статье за домогательства к детям и явилась к нам прямиком из эпохи, где считалось нормальным предложить чужому ребенку конфетку! Я взялась рукой за браслет, чтобы нажать тревожную кнопку в любой момент. Хорошо бы у визитеров из прошлого реакция была медленее, чем у меня, и они не сразу набрасывались. Оружие у них должно быть старомодным и громоздким, а я ничего такого при ней не заметила. — Я ее мать, — сказала проверяющая. — Чья? — Эвы. Ясно — у нее расстройство мышления. — Вы не мать Эвы, — терпеливо, как учат общаться с психически отличающимися людьми, разъяснила я. Как жаль, что я так глупо обманула ее насчет Виты и Лины и теперь не могла призвать живое доказательство! — Мать Эвы — ...Виталина, которая работает в нашей семье. — Я ее родила. Эвочка родилась не из искусственной матки? Почему-то я сразу поверила. Если бы проверяющая хотела солгать, не назвала бы себя «матерью». Всем же известно, что «мать» — это родитель женского пола, а родитель — это тот, кто воспитывает ребенка. Для любительниц экстрима, желающих испытать на себе роды, есть какое-то другое название. «Родильница», кажется? — Я не могла оставить ее себе, — зачем-то стала объяснять эта родильница. Оно и понятно: произведенного тобой на свет ребенка отдают в семью, а тебе, если захочешь, после сдачи экзамена на любовь дают другого, чтобы избежать непрофессионального отношения. — Я вошла в комиссию благодаря тому, что сделала крупные пожертвования в Фонд помощи семьям. Если вы пожалуетесь, меня отстранят. Не нажимайте кнопку, умоляю. Я не собиралась причинять ей вред, я просто хотела… Поймите… Я девять месяцев носила ее внутри. Правильнее всего было бы сейчас выставить эксцентричную дамочку из нашего дома: она обманом проникла в семью, преследуя неясные цели. Она напугала Эву! Но я не смогла. Женщина передо мной была не только лгуньей и расфуфыренной богачкой — она была через ДНК связана с Эвой. Я смотрела в испуганное лицо, а видела знакомый излом бровей. Эвочка станет красивой девушкой, когда вырастет. Мне не понять увлечение опасным спортом под названием «деторождение», но «я носила ее» мне как раз было понятно — я сама ношу ее каждый день. — Какая она была внутри? — Она пиналась в самые неожиданные моменты, — оживилась Ида. — А могла затаиться надолго, так что я начинала беспокоиться, а потом как толкнется! Похоже на Эвочку, да. Она обожает играть со мной в прятки и с хохотом выскакивать из укрытия. Ее ровесники обычно прячутся так, что или уши, или пятки торчат, а ей пару раз удавалось скрыться так ловко, что я начинала волноваться. — Еще она икала! — сказала Ида с гордостью. — Она и сейчас икает! — с не меньшей гордостью ответила я. — Как начнет, так не может остановиться. C этой женщиной, которая только что казалась мне врагом, у нас вдруг появилось что-то общее и родное нам обеим. — Я не буду отправлять жалобу. Но вам нельзя с ней видеться. И никому не рассказывайте, кто вы. — Да, — сказала Ида. Ее лицо было очень красивым, даже если мысленно убрать с него перманентный макияж и вживленные стразы, и очень грустным. Может быть, мы не встретимся больше никогда: если кто-то кроме меня узнает, что здесь живет рожденный ею ребенок, то ее отстранят от обследования нашего дома, а если ей удастся сохранить свою тайну, то все равно проверки из их комиссии приходят раз в полгода и проверяющих постоянно меняют, чтобы избежать злоупотреблений. — С ней все будет в порядке, — пообещала я. — Все любят Эву, не только мама. Ида медлила — должно быть, хотела попросить у меня разрешение еще раз взглянуть на Эвочку или даже взять ее на руки. Но я не хотела подводить зайчика, который остался в уверенности, что я отгоню опасную тетю. Поэтому — нет. — Вы можете писать мне иногда, как будто в рамках своих полномочий, — спрашивать, регулярно ли мы обновляем обучающие графические программы, и когда у меня будет что вам отправить, я буду изредка присылать вам ее коллажи. Только не каждый день. Ида молча кивнула. Она включила планшет и стала не глядя ставить высшие оценки по всем пунктам, а потом протянула мне заверить. Когда она ушла, я только успела заглянуть в игровую и увидеть просиявшее Эвино личико, как настала пора разводить ужин, подогревать и кормить, так что не удалось перекинуться с Линой даже парой слов наедине. Жужжание входящего раздалось между «контейнер заезжает в грузовой отсек» (помимо скафандров, у нас водятся и космические грузовики) и «нет, я не перепутала упаковки, можешь проверить на экране холодильника пятничное меню» (в девять лет дети бывают очень въедливыми). Я смогла прослушать письмо, когда убирала посуду. К счастью, кухонная утварь не бьется, иначе осколков было бы не избежать, потому что тарелка с первых слов выскользнула из рук. Потому что — да. Меня пригласили на курс переподготовки, по окончании которого я займу вакансию любящей. Мне больше никогда не придется загружать тарелки в посудомоечную машину. Вся моя работа отныне будет состоять в том, чтобы обнимать, целовать и сюсюкаться. После уборки на кухне и вечернего туалета детей остались приготовления к завтрашнему дню: нужно было перепрограммировать меню с учетом того, что двоим нашим подросткам назначили дополнительные тренировки и им потребуется больше белка. Пальцы машинально выбирали нужные опции, а мысли были уже в центре профпереподготовки. Учеба, конечно, будет заочной, но вряд ли удастся совмещать ее с работой на полную ставку. Хотя, если слушать семинары в большой перерыв, а задания выполнять перед сном — почему нет? Я отгоняла от себя мысль о том, что по окончании курса придется перейти в другую семью — в ту, где на момент моего выпуска будет открытая вакансия. Это еще нескоро! Зато там будет маленький — только мой и ничей больше. Закончив все дела по дому, я пошла в общую зону в надежде встретить Лину, но она, наверное, так утомилась, загоняя непоседливого Кира в кровать, что уже не выберется на наши с ней вечерние посиделки. Зато в кресле свернулась клубочком Вита. Ей нельзя было рассказывать, кто приходил к нам с проверкой, но один момент в сегодняшнем дне нужно было обсудить. Я стараюсь удерживаться от упреков, да и кто я такая, чтобы учить других любви, однако сейчас разговора было не избежать. — Вита, послушай, ты чуть не попалась. Отошла от любимого ребенка во время проверки! Тебе повезло, что мы с Линой тебя прикрыли! Вита подняла глаза. В ее лице не было ни вины, ни раскаяния — только усталость. — Я не могу элементарно побыть одна! Я уже не знаю, как дотянуть оставшиеся месяцы до ее трех лет. Я на пределе. В этом доме у меня даже своей комнаты нет! — Как нет, когда есть? — На двоих с ребенком, и я не имею права закрыться в ней, чтобы не разрушить привязанность! Ты можешь на любое вторжение рявкнуть: «Меня нет!» — и запереть свою дверь на авторизацию, а мой замок запрограммирован так, что от Эвиных пальцев он всегда открывается. Ты не поймешь, что это такое. — Это я-то не пойму? — обиделась я. — Я же беру Эву всегда, когда ты просишь! — Это не то же самое. Тебе, чтобы побыть одной, достаточно задвинуть дверь. Захотела — закрылась. А мне надо просить, ждать, когда у тебя найдется время, и гадать, согласишься ты или нет. А, да что толку говорить. Я привыкла слышать «тебе не понять», но обычно мне говорят это про любовь. Да знаю я, что жизнь любящих — это не отдых на Луне и даже не отпуск в симуляции курорта. Это круглосуточная работа. Я вижу, как наши любящие устают от любви, все пятеро. Но Вита — отчего-то больше других. — Если доживу до трехлетия, уйду в отпуск! На следующий день после ее дня рождения! Эвочка в три года переселится в общую детскую спальню, и Вите можно будет сделать перерыв перед получением из роддома следующего любимого ребенка. А с такими настроениями она, может, и вовсе уйдет с работы. Займется личной жизнью — любящим невозможно завязать отношения ни с кем вне семьи из-за режима работы. А на открытую ставку в семью придет новый любящий воспитывать нового младенца. А Эва будет получать от мамы поздравления каждый год — если их не отправлять, то любящих в отставке штрафуют. А я в это время буду в другой семье нянчить малыша, которому будет… где-то четыре месяца. Только моего. Любимого. — Ты ведь не уволишься? — спросила я, уже зная, что даже если Вита ответит «нет», я ей не поверю. А даже если я ей поверю, она может передумать. У нас дружная семья. Все любят Эву, не только мама. Лина любит Эву. Алекс любит Эву. Второй техник к ней немного слишком строг, но он со всеми так. И я ведь смогу поддерживать с ней связь, это не запрещено! У Виты запиликал браслет — значит, дочка проснулась и захныкала. — Вот видишь! — выразительно показала на гаджет Вита. — Я не могу спокойно в кресле посидеть. Даже ночью! — Сиди, я схожу, — остановила я ее. — Открой только дверь. Дело не в том, что меня тронули Витины жалобы — мне срочно потребовалось увидеть маленького зайчика. Вита, не вставая с кресла, отперла замок своей спальни. Когда Эвочка плачет, она не ревет оглушительно, как Кир, а тихо всхлипывает. Бедный малыш! — Там тетя… — Это сон, маленькая. Это только сон, хорошая моя. Вот, попей водички. Ну все, все. Я тут. Я подержу тебя за руку, пока ты будешь засыпать. Может, и хорошо, что я не успела рассказать Лине про экзамен. Как бы я объяснила ей, что собираюсь отказаться от такой карьерной возможности?