***
С утра с еле открытыми глазами в раздевалке куртку вешает, поднимаясь на второй этаж, пытаясь не снести с ног младшеклассников, и в класс шумный заходит, едва различая, кто есть кто. За заднюю парту плетётся, рюкзак на стул рядом бросает. Привычно, лучше не скажешь. Вечно одна сидит, вечно кто-то языком цокает, когда в паре работать с ней приходится. Слышит слева от себя смешок, голову поднимая лениво. И с хитростью, перемешанной с какой-то добротой, Лизе непонятной, на дне серых глаз сталкивается, чуть пугаясь от такого внимания. — Рюкзак уберешь, не? — кивает в сторону второго стула, руками на её парту опираясь, заставляя стол пошатнуться. И Лиза порывисто со стула его скидывает, озираясь по сторонам, когда Лера садится, доставая из своей сумки учебники и раскладывая их по парте. Вилка с Аминой на первой парте того же ряда сидят, шушукаются между собой, мальчиков разглядывая. А когда Лизино внимание пристальное замечают, поворачиваются дружелюбно всем корпусом и руками одновременно машут, вынуждая Лизу неуверенно поднять ладонь и покачать ей из стороны в сторону. Пугается, что сделала что-то не так, руку тут же убирая. Вдруг и не ей махали вовсе. Смотрит на тетрадь раскрытую Лерину и оглядывает от первой строчки до последней. — Ты что, здесь сидеть будешь? — удивлённо, чуть ли не ахая, спрашивает, вжимаясь в стул. — Э-э, а что ещё я могу здесь делать? — бровь поднимает на её чудачество, улыбаясь насмешливо. — Домашку попросить списать, пока физичка не пришла, или… — задумывается, чтобы перечислить ещё уйму причин, на что Лера лишь смешок издаёт громкий, по классу разлетающийся. — Домашку? Индиго, у меня чо, губы колотые, по-твоему? — и на Идею кивает с намеком, брови задирая. Видит, как Лиза открывает рот, чтобы собрать мысли в кучу и ответить уже наконец. На абсолютно риторический вопрос, между прочим. И перебивает, не давая топить себя ещё больше. — Да, собираюсь сидеть здесь. Если ты не против, разумеется. Но уже заранее знает, что не против. А потому отворачивается, уже не следя за тем, как панически сменяются эмоции на Лизином лице и как руки дрожат с непривычки. Ей компания не то что не по душе, может, даже где-то внутри она хотела бы быть кому-то нужной, заводить разговоры ни о чём и просто общаться, а всё же эта проклятая скованность обрубает каждый зачаток с корнем, моля забраться обратно в свой панцирь с головой и уже никогда оттуда не выбираться. Они вместе записывают дату, синхронизируя ручки, переглядываются время от времени, пусть и молчат от всё ещё сковывающей неловкости. А у Лизы губы чешутся от необходимости сказать хоть что-то, потому что иначе совсем пыткой кажется всё происходящее. — Вот тут формулу ты не ту выбрала, — тыкает в её тетрадь пальцем, губы поджимая стыдливо. А Лера тут же перечеркивает, хмурясь, и в её тетрадь заглядывает без капли скромности, переписывая нужную. Шепчет «спасибо», с улыбкой на губах застывая. И Лиза даже не уверена, что улыбаться правильно умеет, но обещает научиться, подольше постояв перед зеркалом, когда с неумелой осторожностью копирует её улыбку, уголки губ растягивая в разные стороны. Губы подрагивают предательски, когда обе возвращают внимание к своим тетрадям, продолжая решать задачи. А когда звонок звенит, Лера молчаливо стоит рядом с ней, ожидая, пока Лиза соберет свои вещи, скинув все принадлежности в рюкзак, а потом в спину подталкивает, направляя к Вилке с Аминой, которые теперь приветствуют её не только поднятой ладонью и широкими улыбками, но и вполне звучным «привет», вылетающим одновременно.***
После уроков девочки даже любезно собирались проводить Лизу до дома, но она, сославшись на важные дополнительные занятия, сказала, чтоб они шли без неё, устало, но блаженно выдохнув. Такое повышенное внимание было ей в новинку, но, несмотря на это, Лиза не могла утверждать, что ей такое не по душе. Вытащив из кармана мобильник, она вгляделась в цифры, высветившиеся на экране, и ускорилась, взлетая на третий этаж. Бордовая дверь уже маячила на горизонте, когда Андрющенко увидела Крис, летевшую примерно с той же скоростью в её направлении. И остановилась, занеся руку над дверью и дожидаясь, пока Захарова её нагонит. Сбитое дыхание Кристины касалось Лизиных волос, когда она кротко постучала, дёрнув дверную ручку. Но та не поддалась. Лиза пожала плечами, вопросительно посмотрев на Кристину. Та повторила её недавнее действие, вложив в него чуть больше силы. Но и в том они не преуспели. — Пошли я покурю тогда, что ли, потом вернемся, — поджала губы Захарова, слегка дёрнув её за рукав тёмной толстовки. Но Лиза всё так же оставалась стоять на месте, нерешительно поглядывая на дверь. — Индиго, идёшь или нет? — Да, — невесомо, тихо прошептала она, повернувшись на Кристину и повторив уже чуть громче. — Да. Они вместе, молчаливо держась рядом друг с другом, спустились по лестнице, изредка соприкасаясь плечами, и, взяв из раздевалки свои куртки, вышли на свежий морозный воздух, свернув за угол школы. Кристина жадно сорвала пленку с недавно купленной пачки, царапая её ногтями, разрывая остервенело, и, подцепив одну штуку, зажала губами, блаженно выдохнув. Чиркнула зажигалка, заставив Лизу вздрогнуть. — Будешь? — ехидно уточнила Захарова, протягивая ей свою пачку, на что Лиза лишь закатила глаза, цокнув языком. — Как знаешь. Прислонилась спиной к холодной стене, чуть расслабляя ноги и делая первую затяжку. — Почему ты не куришь? — вдруг спросила она, запуская в воздух сизые кольца. — А почему куришь ты? — чуть приподняла бровь Лиза, оставив её вопрос без ответа. Лиза не ожидала ответа, не ожидала прямолинейных речей, расставивших бы все точки над «и», лишь хотела увести тему подальше от себя, когда Кристина затянулась, поглубже запустив воздух, перемешанный с дымом, в лёгкие, и вяло улыбнулась: — Потому что это мой единственный способ справиться со стрессом, типа, — и плечами пожала, словно Лиза спрашивала, сколько у неё сегодня было уроков, а не о причинах, заставляющих её травить свой организм, — я по-другому не умею, наверное. Да и в семье у меня курят почти все. Что брат, что батя, что дядя, — перечисляет нехотя, вспоминая неохотно. — Ты не ответила мне, — и воздух дымом пачкает, меняя позу. — Потому что знаю, насколько это вредно, — бубнит себе под нос. — Я тоже знаю, — кивает, губы пухлые облизывая. — Не особо мешает, в курсе? — Просто кому-то нравится травить себя, я лично умереть раньше времени не хочу, — отзывается Лиза, поглядывая на то, как Захарова прикладывает к губам сигарету, затягиваясь. Морщится от Лизиных слов, глаза закатывая. — Может, я хочу умереть? — и бровь поднимает, забавно кривясь. Пытается пошутить, но тон далеко не настроенный на юмор, и Лизину броню это пробивает. Выбивает двери в её халупу жалкую, где она защиты от окружающего мира ищет, и попадает в самое сердце. Потому что, сколько бы хуйни Крис ни натворила, сколько бы плохого Лизе ни причинила, она не заслуживает смерти. И уж точно не заслуживает мечтать о ней перед сном, когда сил ни на что большее не остаётся. Не знает, как реагировать на это откровение, сведенное в шутку, и лишь плечами пожимает неловко, думая, на что тему перевести. — Ты с Кирой общаться перестала? — спрашивает аккуратно, пытаясь ножичком поддеть так, чтобы яд, полившийся оттуда, шипящий, её не затронул. — Ну, вы просто раньше на переменах всегда вместе были, а сейчас как-то больше по отдельности. — Э-эм, — закашливается от неожиданности вопроса, по груди стуча. — Не то чтобы совсем не общаемся, просто Кира… борщит иногда, — пытается слова связать со своими мыслями, но палку не перегнуть. Обходными путями идёт, не говоря на чистоту. — А тебя это, типа, радует? — с нажимом. — Нет, — почти откровенно говорит. — У тебя, кроме неё, и близких друзей-то нет по сути, разумеется, я не рада, что у вас какой-то разлад там. Думаю, ни тебе, ни Кире от этого не лучше. Какой бы друг ни был, а лучше хоть кто-то рядом, чем в полном одиночестве. — По себе судишь? — пытается ногу вырвать из капкана, в который попала, перебросив тему разговора на Лизу, а та лишь головой мотает спокойно, давя в себе улыбку. — Нет. Я это просто знаю. — Ладно. Начистоту. Мне с Кирой давно пора было покончить. Она последнее время сама не своя. Когда мы по началу вместе курить начали выходить, она своя баба была, чёткая. И приедет, и поможет, и наберет кому надо, если чо, а сейчас одна хуйня у неё в башке. Только проблемы приносит, — нервно в губах сигарету сминает, чуть ли не пережевывать начиная. — И ты даже не спросила, что с ней происходит? — нос слегка морщит, представляя, как бы это выглядело. — Индиго, ты слишком наивна, — тянет уныло, уже не воспринимая всерьёз Лизины слова. Разговор, чтобы отвлечься, не больше. — Я бы на твоём месте поговорила с ней. Начистоту, — добавляет с намеком. — Вы же уже столько лет дружите. Думаю, если Кире ты дорога, она всё же прислушается, а там уж сама решай. — Тебя не пиздили давно, да? — с раздражением выдыхает. Лиза лишь хмурится недовольно. — Общаюсь с Кирой — плохо, не общаюсь — тоже плохо. Ты чо хочешь вообще? Бычок летит в стену, искрами рассыпаясь вдоль бетона, неровно покрашенного. — Крис, — шаг назад делает, видя бешенство в глазах. — Я просто сказала, окей? Сбавь уже обороты. И видит, как Захарова сникает, обходя её стороной и идя к крыльцу школы. Поднимаются наверх в напряженном молчании, игнорируя присутствие другого рядом с собой, и к двери бордовой идут, едва плетясь. Крис стучит отрывисто два раза и внутрь без приглашения врывается, обнаруживая дверь открытой. Здоровается пасмурно, пока Лиза на пороге застывает, видя ответный кивок Розенберг, исполненный любезности, и к своему стулу неуверенно шагает, присаживаясь и подбирая под себя ноги. Видит на столе разложенные, на части порезанные листочки бумаги, и уже прикидывает, что их ждёт, пытаясь сложить два и два. А Розенберг лишь улыбается солнечно и, уже не предлагая, к чайнику идёт, кипяток по чашкам разливая. Ставит перед ними чашки, заставляя тут же переставить их по отработанной схеме, и на кресло своё обратно присаживается, смотря на них до того по-доброму, что внутри что-то сжимается. Губы, в яркий красный выкрашенные, так чётко выделяющиеся на лице, поджимает, чтобы наконец начать говорить. — Сегодня предлагаю вам написать друг другу десять вопросов, — и откашливается, когда они обе хватаются за листы и ручки, намекая, что не договорила. А им бы побыстрее покончить с этим да по домам разойтись, а не резину тянуть. — Пять вопросов, которые вы позволяете задать самому себе, и пять вопросов, которые вы бы хотели задать своему собеседнику, но на которые вам нужно разрешение. Те пять вопросов, которые хотели бы задать вы, отложите на стол, как напишете. Можете приступать, — и улыбкой всё украшает, позволяя взять в руки разрезанные листы и начать писать. Лиза задумывается, ногой качая усиленно, и буквы выводить не спешит, пока Кристина, кажется, целую поэму строчит, ручку от бумаги отрывая лишь для того, чтобы сменить листочек. И уже готова морально получить миллион записок с нелестным содержанием, так похожие на прежнее «Ты дерьмо:)», но всё же склоняется над бумагой, неуверенно подводя ручку к листу и выводя буквы. Когда все десять вопросов написаны, они откладывают пять из них на стол, для удобства пододвигая другому свою стопку, а вторую всё ещё в руке комкают нерешительно, боясь передать из рук в руки. И всё же кожа к коже. На миллисекунду какую-то. И Лиза уже держит в руке Кристинины каракули неаккуратные, боясь глазами по ним проскользить и увидеть, что та написала. — Кристина, начнём с тебя, — видит Лизино замешательство Любовь, обращая взгляд на Кристину. Не торопит, пока та крутит одну из бумажек в руке, медлительно поворачивая к себе лицевой стороной. — На какой вопрос Лиза согласна ответить? — М-м, — мычит сдавленно, почерк разобрать стараясь, пусть у Лизы он не такой и плохой. А всё же медлит, будто намеренно. Губы жует. — Почему ты переехала в Новосибирск? Лиза на стуле поудобнее устраивается. Сама же спросить разрешила, а теперь мнётся, как девица, выбирающая, идти с кавалером на свидание или нет. Сглатывает слюну вязкую, настраиваясь на откровение. Жалеет, что Кристина именно этот вопрос первым взяла. — В общем, в том городе, откуда я приехала, обстановка постоянно напряжённая была, когда, знаешь, каждую секунду себя в опасности чувствуешь. И даже на улицу лишний раз выйти боишься, как, по сути, и дома сидеть. И каждый новый день на подарок судьбы похож, не знаешь, проснёшься вообще завтра или нет. Там у меня и учиться толком не получалось, вообще ничего не складывалось, — умалчивает, что всё же чуть проще было, потому что отец рядом был. — Ну и решили сменить обстановку, чтобы я хоть последние годы доучилась адекватно в спокойном месте, где на меня бы так атмосфера не давила. Кристина слушает внимательно, словно боясь даже выдохом перебить, и кивает молчаливо. А когда Лиза замолкает, даже не говорит ничего, лишь на листочки в её руках кивает, прося продолжить. И Лиза вытаскивает осторожно, едва пальцами шевеля, вглядывается в буквы скачущие, сердце пытаясь успокоить. — Почему тебе не нравится учиться? — выдаёт тоном дрожащим. — Потому что с самого детства мне приходилось приносить домой одни оценки хорошие. А если такого не происходило, я, типа, получала, и очень сильно, — сглатывает, словно в воспоминания погружаясь. — И, типа, я потом вообще решила, что лучше совсем их разочаровать, чем каждый раз ожидания пытаться оправдать. Ну и я скатилась, перестала вообще учиться, учебники даже в мусоропровод выбрасывала один раз, — усмехается себе под нос. — Получала первое время, а потом они, типа, свыклись, что я тупая пиздец, ну и уже плюнули, перестали пытаться перевоспитать как-то. Решили, что и не поможет уже ничего. Лизе думается, что если бы её родители не выбрали такую тактику, то, может, Кристина бы выросла абсолютно другим человеком. Не забила бы на учебу, стремилась бы к знаниям, хотела как-то отстроить свою жизнь и вырасти нормальным человеком, а теперь только жизни спокойной хочет и больше ничего. Губы поджимает, замечая, как Кристина переворачивает очередной Лизин листок. Усмехается себе под нос, на Лизу посматривая. — У тебя есть друзья? — и Лиза уверена, что ей это абсолютно безразлично, но просто не знает, что ещё может позволить Кристине узнать о себе. Не знает, хочет ли та вообще что-то знать о её жизни. — У меня нет друзей, — пожимает плечами. Думает, что на этом можно и закончить, но всё же губу закусывает и продолжает медлительно. — Вернее, наверное, сказать, раньше не было. Сейчас со мной пытаются общаться мои одноклассницы, некоторые из них, и для меня это, по правде говоря, в новинку, что кто-то вообще пытается узнать меня получше или как-то связь установить. Я, э-эм, привыкла, что к людям лучше не привыкать и не привязываться, и мне так, наверное, проще, ни с кем не сближаться особо. Но мне бы, наверное, хотелось, чтобы они у меня были. Это… приятно. Видит кивок напротив, переворачивая очередную бумажку. — Почему ты любишь собак? — и улыбается себе под нос, пальцами до него дотрагиваясь и на Кристину глаза поднимая. — Они, типа, преданные животные, всегда рядом будут, в какой бы ситуации ты ни оказался. Люди, типа, так не умеют, — и плечами пожимает рассеянно. — Чем ты занимаешься в свободное время? — Я, м-м, читаю довольно много, стихи иногда… пишу, — скованно говорит, зная, что эта информация Кристине никак не уперлась. — Раньше спортом занималась много, сейчас почти не хожу в зал, так как тренер сменился и я… забросила, что ли, — качает головой. — В приюты езжу время от времени, собакам корм привожу. А ещё, э-эм, работать скоро начну. Кристина губы молча поджимает, кивая неуверенно, а глаза по углам комнаты бегают, подтверждая, как Лизе кажется, незаинтересованность. И она потухает малость, моля говорить о себе как можно меньше и больше слушать. Вытаскивает листок, пытаясь разобрать последнее слово. — Как у тебя отношения с братом? — вглядывается в листок неуверенно. — С братом же, да? — потому что последнее слово выглядит так, словно Кристина на середине забыла, как оно пишется, потом решила написать на другом языке, зачеркнула и поверху написала заново, всё так же небрежно. — Да, — хрипит, глаза поднимая несмело. Дышит дай Бог через раз и всем телом замирает. Пытается выдавить из себя хоть слово, но каждый раз замолкает, и Лиза теряется, не понимает, как себя вести, когда Кристина в таком состоянии. — Крис? — зовет несмело, чувствуя, что у той паника какая-то начинается. — Крис, всё хорошо? А та головой мотает резко из стороны в сторону и останавливаться никак не желает. — Крис, всё хорошо, — шепчет успокаивающе, руки трясущиеся подмечая. — Крис, мы можем это в другой раз обсудить. Если ты хочешь, конечно, вообще это обсуждать. А можем вообще не обсуждать, ладно? Дыши. Дыши, пожалуйста, — уже сама в эту панику погружается, чувствуя, как дрожь окутывает и её тело. Оборачивается на кресло Розенберг, глазами её всячески выискивая, и со взглядом напряжённым сталкивается, не понимая, почему та до сих пор не влезает. — Мы можем закончить на этом? Пожалуйста, — молебно тянет, на скулёж какой-то непонятный переходя. И, видя обратный кивок, чуть ли не за руку Крис со стула стаскивает, из кабинета выводя. — Тихо, Крис. Всё окей. Я не… я не хотела тебя вообще об этом спрашивать, слышишь? Ты же сама… Сама написала, — глазами мечется по коридору, пытаясь понять, не видит ли эту сцену ещё кто-то, но любопытных взглядов не замечает, а потому в локоть Крис вцепляется. Тянет за собой к туалетам, вес её тела на себя перебрасывая. А та и рада эту ношу на кого-то скинуть, обмякает вся, едва, наверное, видя, куда шагает. — Крис, чёрт бы тебя побрал, а, — шипит, когда ногой дверь поддеть не получается. К умывальнику подводит, полный напор воды холодной врубая. А та плещется во все стороны и одежду их мочит. Лиза ладонь подносит, набирая в ладошку немного, и в лицо Кристине прыскает, окатывая ледяной трезвостью. По щекам хлопает нагло, пытаясь вытащить из этого хаоса, творящегося в голове. — Крис, — рычит ей в лицо, а потом, когда уже совсем не знает, чем помочь, в волосы пальцами пробирается, путаясь в пшеничных прядях, и голову под ледяной поток воды наклоняет с напором бережным. Та рот открывает, отплёвываясь, а потом локтем дёргает, Индиго от себя отталкивая. Шипит что-то невнятное, в стену пихая. — Ты, блять… — и смотрит так злостно, что у Лизы мурашки бегут по коже. Но уже далеко не от страха, а от облегчения, что та в себя наконец пришла. Выдыхает, чувствуя, как та дышит загнанно, всё ещё взглядом испепеляя. — Всё нормально? — руки в успокоительном жесте перед собой выставляет, словно животное пытается, полное ярости, успокоить. — У тебя надо спросить, нахуй, всё ли у тебя с головой в порядке?! — на крик переходит, а голос дрожит, сиплым становясь по окончанию фразы. — Вижу, что да, — спокойно руки на груди укладывает, а потом сама себе кивает, словно принимая единственное верное решение, и к двери идет, за ручку дёргая. Выходит, громко шагая по полу бетонному, и выдыхает устало, понимая, что эту психологию однажды им придётся продолжить. Потому что Розенберг вряд ли оставит гештальт незакрытым.