Поворачивая вспять

Все началось с судорожного вздоха. Тихого, сдавленного, но таящего в себе весь ужас, который слышно Вайолету, все еще не спящему в столь поздний ночной час, через его не до конца закрытую дверь. По этой причине он оставляет ее открытой. Ну, не только по этой – есть и другие ученики, о которых надо думать, а с его частой бессонницей вряд ли есть смысл этого не делать. Но – пока что – он выходит из своей комнаты, бесшумно ступая в общую спальню, где лежали его сожители из дортуара, завернувшись в свои одеяла и прячась от ночной прохлады, и тихонько похрапывали (или же, в случае Саттона, как больной медведь). Он пробирается к кровати с подозрительным бугром, сжавшимся под покрывалом. Вайолет делает еще шаг навстречу и склоняется, прислушиваясь. …хныканье…? – Чес, – бормочет он. – Чес. Слабый вздох доносится из-под кокона из одеяла. Вайолет поднимает уголок и заглядывает внутрь. В густой тени Чеслок рычит как загнанный в угол зверь. По мнению Вайолета, это очень подходящее описание – оскаленные зубы, глаза, в которых плещется паника, неконтролируемая дрожь, борьба там, где невозможен побег. – Проваливай! – Кошмар? – Голос Вайолета звучит тихо. – Проваливай, я сказал! – Мне незачем, – шепчет в ответ Вайолет. – Я префект. Чеслок шипит. – И что ты сделаешь, поставишь мне Y? Вайолет игнорирует этот выпад, садясь на край кровати. Он привык к этому. А теперь проверка. Он ждет, терпеливо, он знает, как надо: никогда не спешить, иначе испортишь все, над чем работал. Медленные штрихи, паузы для размышления, терпение всегда залог успеха. Чеслок не пытается спихнуть или пнуть его, и не велит уйти прочь. Так что Вайолет ждет. – Вай. Сказано почти шепотом. Вайолет хмыкает в ответ. И снова тишина. Взъерошенная голова Чеслока показывается из-под укрытия. Бледные глаза быстро смотрят из стороны в сторону; никто больше не проснулся. – Расскажи мне о саде. Вот и оно. – Куда хочешь пойти сначала? Им обоим знаком этот трюк. Вайолет сомневается, попадался ли когда-либо Чеслок в самом деле на эту уловку, но, похоже, она всегда работала. – Лилии, – наконец бормочет музыкант. – Ты чувствуешь их запах? И Чеслок вдыхает через нос. Старый трюк, откровенная уловка, зато эффективная. И тогда Вайолет начинает описывать лилии в подробностях, находящихся исключительно в сфере понимания художника. Впервые это случилось… Вайолет не мог точно вспомнить дату или время; красивая четверть луны, светившая в его окно и дразнившая его бессонницу – вот и все, что он может вспомнить о времени в тот момент. Он лежал в своей комнате, уставившись в потолок и смутно размышляя о том, стоит ли тратить энергию, чтобы перевернуться и взять принадлежности для рисования, когда услышал это. В отношении таких вещей у него на удивление чуткий слух. Порой по ночам первогодки тоскуют по дому, и у Вайолета всегда получалось унять слезы, хоть он и не вполне понимал почему, но сейчас он слышит не первогодку. Он выбирается из кровати и закрывает дверь своей комнаты за считаные секунды, глаза исследуют общую спальню на предмет чего-нибудь из ряда вон выходящего. Это же не… нет, конечно, нет… …но если только его глаза и уши его не обманывают, в чем он очень сомневается… …дрожащий, скулящий клубок гипервентиляции виднеется в глубине одеял, где должен спать Чеслок. В следующую секунду Вайолет становится на колени на краю кровати и шепчет о своем присутствии, шепчет имя Чеслока, шепчет до тех пор, пока не слышит задушенное, паническое «В-в-в» и всхлип, полный сковывающего ужаса. – Моя комната, – очень тихо произносит Вайолет, приподнимая край одеяла. – Идем со мной… пойдем ко мне в комнату. Во рту Чеслока собственный кулак, капельки крови стекают по его губе. Вайолет мягко тянет его за запястье, высвобождая его руку, и каким-то образом умудряется вытащить его из-под одеяла и провести мимо спящих соседей по дортуару в его, Вайолета, комнату, и закрывает за ними дверь. Пожалуй, он должен был ожидать чего-то подобного. Характер Чеслока никогда не отличался особенной устойчивостью, но последние несколько дней он был еще более раздражительным, чем обычно: он огрызался на всех подряд и затевал драки едва ли не с каждым учеником, который хотя бы бросал взгляд в его сторону дольше чем на секунду. Блюэр вполголоса спросил у Вайолета, что происходит, а тот лишь пожал плечами. Сейчас же он отбрасывает одеяло и укладывает фэга на свою кровать, после чего Чеслок сгибается пополам, ловя ртом воздух, капли слез по-прежнему стекают по его лицу. – Ты в моей спальне, – сообщает Вайолет и вновь медленно берет его руки в свои, чтобы он не начал опять кусать их. – Ты в моей спальне, и здесь нет ничего опасного. Чеслок издает сдавленный звук, но дыхание его немного выравнивается. Вайолет продолжает; он пользуется тем, что работало в прошлом на других учениках, уловками, которым Редмонд и Гринхилл научили его; пытается не морщиться, когда пальцы Чеслока отчаянно, болезненно сжимают его собственные; он продолжает до тех пор, пока Чеслок не поднимает на него красные воспаленные глаза, опускает их и шарахается в сторону. – Ты никуда не пойдешь, – Вайолет предотвращает движение, будучи уверенным (не слишком ли?), что пока слишком рано. – Ты все еще дрожишь. Тебе приснился кошмар? Он не знает точно, в чем дело – в характерной ли для него прямоте, позднем времени, темных кругах под глазами Чеслока, которые говорят громче, чем они оба – однако Чеслок не вспыхивает. А только лишь отводит глаза. И прикусывает нижнюю губу, с силой. – Это не в первый раз, да? Голова качнулась почти нерешительно, и Чеслок что-то бормочет. Вайолет немного подается вперед с вопросительным хмм? и слышит невнятное «…тому я не спал с понедельника». Бессонница вовсе не незнакомка для Вайолета, и все же он неверяще переспрашивает: – Ты не спал с понедельника? Время запинается, пошатывается, задерживает дыхание. А потом лицо музыканта искажается, и в следующее мгновение Чеслок падает прямо в руки Вайолета, зарывается лицом в его плечо и рыдает, да так, что даже тело Вайолета сотрясается от этого. Он не до конца уверен в том, что должен делать сейчас. Ну, он знает что, но он никогда не был склонен к физическим прикосновениям. И это уж точно не то, что он может позволить себе испортить. Так что он осторожно поглаживает своего фэга, в этом больше всего смысла, как он считает, и слушает. Поначалу речь искаженная, каждый слог задушен и перемежается всхлипами так часто, что Вайолет не может разобрать ни единого связного слова, но он слушает, слушает и тихонько говорит «дыши» в стратегические моменты, пока не слышит… – …всегда одно и то же, каждый раз я тону, каждый раз, я не могу закрыть глаза, иначе я п-попаду опять туда… я не могу опять туда попасть, не могу, н-не могу, не могу, иначе я опять утону… – Тебе снилось, что ты тонешь? – мягко спрашивает Вайолет. – К-к-каждый раз, – бормочет Чеслок, икая. Он отодвигается; склонив голову и сгорбившись, он обхватывает себя руками. – Каждый, – он яростно ругается, – раз. А если не кошмары, я не могу спать, иначе я п-просто… Он наконец успокаивает дыхание и быстро проводит рукавом по глазам, взгляд которых тут же устремляет в сторону. – Если ты кому-либо скажешь… – Кому я скажу? Кажется, это работает. На миг воцаряется тишина. Вайолет раздумывает о том, не предложить ли воды, и в итоге решает этого не делать. – Так что теперь? – тускло интересуется Чеслок. Легко. На это у Вайолета есть ответ. – Теперь тебе нужно лечь спать. Недоверчивый смешок и полузадушенный всхлип каким-то образом соединяются у Чеслока в странный и очень неэлегантный фыркающий звук. Он спрашивает, слеп ли Вайолет или глух, или же просто неисправимо и невыразимо глуп. Вайолет игнорирует это, предпочитая встать с кровати и тихо подойти к окну. Он задергивает занавески на стекле, скрывая луну, так чтобы только полоска света пробивалась сквозь зазор в ткани. Чеслок настороженно наблюдает за ним. – Устраивайся поудобнее, – наставляет Вайолет. Он склоняется возле прикроватной тумбочки, где карандаши и альбомы для рисования терпеливо дожидались его, и роется в альбомах, пока не находит нужный. – Что, в твоей кровати? – На полу не очень удобно. – Я не буду спать в твоей кровати. Вайолет перелистывает страницы и наконец находит наполовину завершенный рисунок, над которым работал за ужином. – В своей ты не спал. Чеслок замолкает. Вайолет садится в изножье кровати лицом к окну, спиной к ее нынешнему обитателю, устраивая альбом так, чтобы полоска лунного света освещала страницу матовым кремовым цветом. – Попробуй немного поспать. Я разбужу тебя, если тебе снова приснится кошмар. – Как ты узнаешь? – Узнаю. Он не может объяснить, как. Но точно узнает. Чеслок бубнит что-то нецензурное, затем резко выдыхает. Вайолет слышит шуршание, ощущает, как матрас слегка сдвигается, но не оборачивается, прислонив альбом к колену и продолжая с того места, на котором остановился в прошлый раз, растушевывая контуры листьев садового топиария, имеющего форму птицы в полете. Работая над рисунком, он тихонько говорит. Он не мог объяснить, зачем; это еще одно из того, что, как ему кажется, он должен делать. Он описывает топиарий, описывает цветочную клумбу, в которой он уютно устроился, описывает мягкую полосу низкорастущих алых цветов, которые вьются и изгибаются по саду, подобно красному ковру, описывает солнечный свет, углы и тени по мере того, как наносит все это на бумагу. Шуршащие звуки позади него постепенно сменяются негромким дыханием. Где-то на рассвете Вайолет заканчивает страницу и аккуратно убирает ее, задергивая занавеску и погружая комнату во тьму. Бодрость и язвительность Чеслока возвращаются первым делом за завтраком (возможно, чуточку в меньшей степени, чем обычно, но это истинное солнце по сравнению с грозовыми тучами последних нескольких дней). Повседневность особенно не изменилась. Похоже, кошмары теперь случаются не так часто, хоть Чеслок и отказывается сказать почему, а Вайолет по-прежнему должен терпеливо ждать каждый раз, пока он перестанет вести себя как бешеный пес; впрочем, он думает, что так Чеслок просто успокаивается. Сад стал больше. Вайолет добавил лабиринт из живой изгороди, шпалеру для плетистых роз, рощу из остролистов и яблонь, а еще резные каменные скамейки, на которых можно сидеть, разбросанные по клумбам. Многое он нарисовал, а что-то нет. Сад занимает много места в его альбоме. Он занимает много места и в голове тоже. Мрачные мысли долго не живут среди цветов, и, по мнению Вайолета, это счастье. – …почему ты остановился? – слабо бормочет Чеслок, и Вайолет моргает, резко возвращаясь в реальность. – Ш-ш-ш, – шепчет он в ответ. А потом, почти что запоздало: – Почему ты еще не спишь? – Почему ты еще не спишь? – Я сказал ш-ш-ш.