Больная любовь

Реджина не знала как допустила это, но была слишком сломлена, чтоб прекратить. Боль, бесконечная боль, которая преследует женщину всю её долгую жизнь, снова поменяла лицо. Этот многоликий монстр терзал душу и оставлял следы на теле, пока она не приняла простой факт: это её вина, её судьба, её конец. Никакого счастья, никакой любви, только боль и страдания. Самые глубокие раны нам оставляют те, кого мы любим. Мы подпускаем их близко, открываем им уязвимые участки тела и сами отдаем им в руки наши сердца. Этот урок Реджина усвоила слишком рано. Монстр, примеривший на себя лицо её родной матери оставил на теле и душе женщины уродливые шрамы. А еще совсем юная, она тянулась к маме, доверчиво надеясь на ответную любовь. Но получила лишь жестокий урок: «Любовь — это слабость». И толчок в постель ко второму мучителю. Леопольд, король и её муж. С виду добрейший человек, но для юной шестнадцатилетней королевы он стал палачом. Реджине была отведена комната. Красивая, но запертая на тяжелый замок. Золотая клетка, в которую по ночам приходил престарелый муж, желавший исполнить супружеский долг. Он никогда не терпел её слез, независимо от того, что делал с её телом. Телом, которое ей уже не принадлежало. Оно было продано за дорогие украшения и эфемерную власть. Королева сделала всё, чтоб избавиться от тех, кто делал ей больно. Кора, Леопольд, Белоснежка. Но не могла избавиться от себя самой. А потом она создала Сторибрук и жизнь почти наладилась. Монстр затих, остановленный маленькими ручками её сына Генри. Она стала жить, растворившись в его первых шажках, в его задорном смехе и детских вопросах. Не было никого ближе чем этот маленький человечек в её жизни. И по закону, именно он нанес следующий удар. «Ты злая! Я не стану как ты!» И всё снова катится под откос. Приходит Эмма Свон и тогда еще Реджина не знает, что именно блондинка нанесет решающий удар, сломивший её внутренний стержень. Её жизнь стала похожа на чертовы американские горки. С невиданной скоростью мельтешили перед глазами события и эмоции: любовь и ненависть Генри, агрессия и принятие жителей города, появление Робина, уход его к жене, возвращение, смерть. Её уже тошнило от всего этого, хотелось упасть на колени и опустошить желудок, но Миллс шла вперед с высоко поднятой головой. Злодеи сменяли друг друга, а её монстр с лязгом точил клыки и когти. А самое страшное притаилось и поджидало. Когда случился скандал и Спасительница рассталась со своим пиратом, Реджина посчитала своим долгом помочь ей пережить это. И совершила ошибку. Она влюбилась. В Эмму Свон. И черт бы её побрал, если это не худшее, что случалось в её жизни. Ведь монстр приобрел новое лицо. — Ты знаешь за что ты наказана? — Ледяной голос отрывает её от размышлений. Нет, она не знает. Она сбилась со счету столько уже стоит в центре комнаты, подвешенная за вытянутые руки к турнику Свон. Её мышцы затекли и ужасно болят, слезы застыли на лице противными дорожками и стягивают кожу, а от холода из открытого окна трясет обнаженное тело. Реджина поднимает затравленный взгляд на мучителя и молчит, сжимая зубы, чтоб они не стучали так громко в тишине пустой комнаты, — Не знаешь? Придется вспомнить. Эмма подходит и отвязывает руки женщины, даже почти нежно ловит её в свои объятья, не давая разбить колени о пол. Затекшие и замерзшие мышцы совсем не держат. Девушка укладывает её на постель на живот и Реджина знает, что это не сулит ничего хорошего. — Считай! — Первый удар пришелся на низ ягодиц женщины и она вскрикнула, инстинктивно потянувшись руками, чтоб закрыться. Это вызвало злость партнерши и она почти прорычала, — если не уберешь руки, я отобью тебе пальцы к чертям. Второго предупреждения не будет. То, какую боль она причиняет Реджине девушка понимала. Тело женщины замёрзло и окоченело и даже не очень сильные удары приносили боль, равную глубокому порезу. Но видеть как на нежной коже расползаются следы, как она лопается и кровь из разрезанных капилляров скапливается и струится вниз на божественные бедра, как алые мазки ложатся поверх старых шрамов и незаживших синяков было так безумно-завораживающе, что Свон не могла остановить себя. Она всегда была жестока к Реджине, с самого приезда в этот проклятый городок. Эта женщина вызывала в ней слишком большую бурю эмоций, и не одну спасительница не могла разобрать. Эмма то кидалась на амбразуру, чтоб защитить королеву, то плевалась ядом в её сторону. То запрещала Генри видеться с ней, то сама приводила его к матери. Но никогда она не была равнодушна к Миллс. И она растерялась, когда Реджина поцеловала её. Испугалась, потерялась в чувствах и ощутила что-то странное в груди. Тогда в ней поселился просто чудовищный ужас. Она не может любить Злую Королеву. Ни бывшую, ни настоящую, никакую. Это бред. И самым простым, что преставилось Эмме стало обратить эти эмоции в ненависть и направить на женщину, так доверчиво потянувшуюся к ней. — Я не слышу счета, — Строго проговорила она, когда дрожащие пальцы покорно открыли ягодицы. Эмма запрещала себе думать о том, что одна из самых могущественных ведьм позволяет ей делать с ней, предпочитала не спрашивать себя почему она это позволяет. А Реджина считала. Через крик и слезы, полностью сломленная она досчитала все двадцать ударов, нанесенных ей. Эмма придирчиво осмотрела исполосованные кровавыми порезами ягодицы, игнорируя замеревшую женщину и холодно проговорила: — Я запрещаю тебе лечить себя, — и ушла, оставив её там, на постели. — Кора, исцели её, у тебя же есть возможность! — Кричал на жену Генри, когда волшебница впервые выпорола Реджину. Сама девочка лежала тихо, старалась не плакать от боли и надеялась, что мать поймет, что совершила ошибку, вылечит её и обнимет. Но надежда жестокая штука. — С чего бы это? Это её наказание. Она его заслужила и будет расплачиваться. И если ты попробуешь ей помочь, тебя ждет участь не легче. А ты, Реджина, — девушка вздрогнула и сжалась на постели, боясь матери. Она старалась спрятать слезы, чтоб женщина не увидела её слабость и не наказала еще раз, — Еще раз провинишься и следующая порка будет публичной. Я высеку тебя на глазах у всей прислуги. Поняла? — Да, мама, — как бы не хотелось промолчать, ей нужно было ответить, чтоб не злить женщину ещё больше. Кора слов на ветер не бросала и Реджину еще не раз пороли, в том числе и на глазах всего двора. Унижение и боль душили, но матери казалось было всё равно, она шла к своей цели и её не волновало сколько жизней она загубит Эмма вернулась в комнату через полтора часа, когда осознала, что женщины слишком долго нет. Обычно Миллс приводила себя в порядок и через какое-то время спускалась вниз, чтоб оперевшись о кухонную стойку влить в себя кофе или что-нибудь покрепче. Они не разговаривали после наказаний, но девушка хотя бы видела, что с Реджиной всё в порядке. Для неё это было важно, хоть она и не признавалась себе в этом. Как и не признавала стыд, который затапливал мозг после вспышки эмоций. В этот раз она перешла черту. Свон осознала это сразу, но только войдя в комнату позволила этой мысли прошить тело насквозь. Женщина не сдвинулась с места, её пальцы судорожно смяли простынь, а тело почти не двигалось. В помещении было чертовски холодно, октябрьские ночи в штате Мэн промораживали насквозь. Реджина мелко дрожала, но могло показаться, что она спит, если бы не пустой взгляд, направленный в одну точку. Разводы слез на лице и мокрые пятна на постельном белье, которые в полумраке казались почти черными, будто женщина плакала кровью ужаснули блондинку. Отшатнувшись назад, она уперлась в стену как мантру повторяя шепотом вопрос что я наделала? Внезапно, как удар металлическим прутом по шее, в голове всплыли все сцены, когда она причиняла боль этой женщине. Несправедливо била, жестоко трахала, оскорбляла или просто убивала недоверием. Почти два месяца отношений, во время которых Реджина, кажущаяся сейчас невозможно хрупкой, терпела и, черт возьми, любила. Эмме захотелось убить себя, вырвать свое чертово сердце и спросить какого хрена оно еще бьется после всего, что она натворила. Истерика подходила так близко, но нельзя было. Пока нельзя. Она должна была сделать хоть что-то. Эмма на негнущихся ногах подходит к кровати, не замечая собственных слез, и осторожно направляет магию на то, чтоб излечить ужасные раны. Уродливые борозды с трудом затягиваются, ведь она не сильна в целительской магии, но сейчас Свон готова была отдать всё, что у неё было, лишь бы эти раны ушли навсегда. Какая же она больная, раз считала это красивым. Окно закрыто, на теле женщины остались только грубые полосы шрамов, которые ей убрать не по силам, но Реджина всё еще находится в апатии. Взгляд пустой, а Эмма не решается её позвать, боится прикоснуться. Да и она не в праве, после всего, что сделала. Девушка обещает себе, что уйдет, но надо еще кое-что сделать. Последний раз прикоснется к этой бархатистой коже, подняв женщину на руки. Она несет её в ванную, предварительно набрав туда горячей воды, и бережно, будто тонкий хрусталь, опускает. Миллс издает вздох и кажется только сейчас её взгляд становится немного осмысленным. Она делает рывок, но видя Эмму затихает. На лицах обеих ужас. Эмма мелкими шажками отступает к стене, подняв ладони, и шепчет извинения, обещает уйти, когда Реджина согреется. А женщина боится, что снова получит наказание, хотя и поведение спасительницы совсем отличается от того, что было всё время до этого. Отсутствие боли в теле на мгновение приводит Миллс в шок, но когда она почти осмелилась спросить, Эмма уже сбежала. Пока женщина приходила в себя в ванной, Свон металась по комнате как раненный зверь. Она задыхалась в собственных эмоциях: ненависть к себе, ужас, боль за Реджину и убивающая нежность к её сильной личности разрывали на части. Истерика от осознания топила, тянула на дно, словно камень привязанный к шее. — Какая я нахер спасительница. Боже, что я натворила, что я блять натворила. Я… я же люблю её. Браво, Свон, опять всё испортила. И что мне теперь делать? — Руки тряслись, слезы уже невозможно было остановить. Словно раненный зверь, она выбежала из дома, и, запрыгнув за руль своего жука понеслась прочь. Из города, из жизни Реджины, чтоб больше не делать больно никогда. Машина неслась через мост весь город, превышая все мыслимые и немыслимые ограничения, летела через мост троллей, пока не пересекла границу. Бежать — это то, что Эмма умела лучше всего. ** — Генри, привет, — Реджина слабо улыбнулась в трубку. Ветер завывал вокруг, и, она была уверена, сын слышал этот вой, — нет, милый, я просто тебе звоню. Хотела сказать, что очень тебя люблю. Очень сильно, — она слышала, как обеспокоен был мальчик, но уже ничего не могла поделать. Она сломана, выпотрошена изнутри. Эмма сбежала из города неделю назад, но Миллс это совсем не помогло. Она скучала. До безумия, до разрывающей боли. В ней не было ничего, кроме ощущения пустоты, которое с уходом спасительницы поглотило её до отказа. Сил не было ни на встречу с Генри, ни на разговоры с кем-либо. Женщина понимала, что больше ничего не сможет дать сыну. Пока она сама пустая, она бесполезна. И как мать, и как человек. Она — ноль. Пустота. Тупая ноющая рана, которая не перестает болеть даже на минуту. — Я не стану врать тебе, сынок. Я не в порядке. И больше никогда не буду. Прости, что была никудышной матерью. И помни, я всегда любила тебя. Она бросила трубку раньше, чем услышала ответ. Господи, как же ей стыдно за себя. Неужели она правда готова оставить своего сына одного? И она знала ответ. Он не один, никогда не будет один. А она сейчас просто лишний груз. Неподъемный, для юного парня. Ему не нужна сломленная, покалеченная жизнью женщина, которая отказалась бороться. Ему нужна была Реджина Миллс, а не пустое тело, без души и стержня. Короткий взгляд с моста троллей и горькая усмешка. А после прыжок, который сулит лишь освобождение. ** — Мост Троллей. Как на тебя похоже, Реджина, — Горькая усмешка расцветает на губах Эммы. Она сидит тут одна, в компании бутылки виски, свесив ноги вниз. После побега она оборвала все контакты с семьей, лишь бы их не втягивать, но чертова птица снежки притащила ей письмо. Всего-навсего буквы, которые уничтожили её до основания. Как глупо, она хотела сделать как лучше, надеялась спасти Реджину от себя, но в итоге что? Реджина покончила с собой. Когда она это узнала, она разгромила весь номер отеля, разбила кулаки в кровь и рыдала среди обломков своего мира. Первой мыслью было пойти следом, она даже достала свой карманный ножик, но поняла, что не может. Не сейчас, по крайней мере. Спустя месяц она вернулась в Мэн, тайком ото всех, чтоб попрощаться, — мои родители тут обрели счастье, а мы на этом мосту его потеряли. Знала бы ты, как я себя ненавижу за всё. Так же сильно я люблю тебя. До сих пор. Вернее, только сейчас осознаю. Когда просыпаюсь утром и не чувствую запах твоего шампуня, когда прохожу мимо витрин с костюмами и представляю как бы они сидели на тебе. Когда беру в кофейне твой отвратительный эспрессо без сахара и вспоминаю вкус твоих губ. Прости. Знаю, что невозможно такое простить, но черт, прости, прости, прости, — слезы градом лились из глаз, хотя казалось они закончились уже давно. Пустая бутылка из-под виски полетела вниз на острые камни. Чуть позже на камни полетел кулон. Кулон в форме лебедя, который Эмма сорвала с себя. Он упал на то самое место, где недели назад нашли изломанное тело женщины. А бывшая спасительница пошла в свою машину. Снова сбегая из Сторибрука, она лишь надеялась, что по пьяни разобьется где-нибудь по пути.