***
Шестой предвестник взялся за работу в Инадзуме очевидно не из нежных чувств к земле и Богу что его породили. В его черном от скверны, уродливом сердце не было места подобным чувствам, но разобравшись с делами на родине, он не спешил возвращаться в Снежную. С сердцем бога и знаниями которые Скарамучча позаимствовал в лаборатории Фатуи, он мог достичь намеченной цели уже без помощи организации, в которой состоял все эти годы. Теперь, Сказитель должен был удалиться в другой регион как можно скорее, но в Инадзуме остались незавершенные дела, о которых он сам узнал лишь недавно. Одним из этих дел был Казуха Каэдехара. Несколько лет тому назад, когда под гнётом Сёгуна десятки неугодных бросились в бега, Скармучча встретил на своем пути неугодного, последнего из клана Каэдехара: он прижимал к себе бесцветную стекляшку — электроглаз бога, до хруста суставов и помутнения рассудка, и уже при их перовой встрече был безнадежно болен. Его пальцы, что мертвой хваткой вцепились в последнее напоминание о чужой мечте, не могли разогнуться из-за окоченения. Его кашель, приводил в ужас окружающих. Его обескровленное лицо напоминало белый лист бумаги. Он был влюблен также безнадежно как и болен. Пропорционально тому как крепли его чувства к ушедшему в сражении хозяину электроглаза бога, прогрессировала болезнь. С каждым днем становилось лишь хуже, но повстречавшие друг друга путники были счастливы. Отвергнутые и брошенные всем миром, пускай всего на короткое мгновение они нашли друг у друге что-то, что заставляло не разочаровываться в судьбе и идти дальше. Но это было всего лишь мгновение……мгновения было недостаточно чтобы изменить предначертанное.
За годы разлуки Казуха сильнее осунулся. В его некогда безупречных движениях меча читалась слабость, нежели сила. Мастерство и слабое дыхание жизни — единственное что не тронуло заболевание, разъедающее легкие и остатки разума, однако этого хватило, чтобы отразить вершину умений Сёгуна и спасти своих друзей. Надежда хранимая им все эти годы была сильнее смертоносного клинка. Скарамучча был уверен что единственный, кто знал его уже давно почил. Это успокаивало и в какой-то мере позволяло пустить все на тормоза, не беспокоиться лишний раз о средствах достижения цели и мечтах из прошлого, об обещаниях и странном чувстве, которое вызывал умирающий мужчина у бессердечной куклы, но так было лишь до тех пор, пока их пути снова не пересеклись. Казуху поместили в полевой госпиталь на Вататсуми. Кисти были сломаны, болезнь которая весьма удачно контролировалась все эти годы обострилась. Подойти к нему не представлялось тяжелой задачей и иррациональное желание приблизиться почему-то казалось приоритетом. Поскольку не так много людей видели предвестника в лицо, пройти в минимальной маскировке в военный госпиталь не было сложно. Множество солдатов были ранены и не могли выполнять свои прямые обязанности, к тому же, расслабленные после победы, они едва ли бдели. Скарамучча без усилий нашел палатку предназначающуюся одному из героев сражения и неосознанно имитируя глубокий вдох, который делают люди перед волнующим событием, шагнул в неё: мрак окутал его со всех сторон, вместе с запахом горьких лекарственных трав. Накрытая тонкой, желтоватой простыней, в бордовых пятнах, фигура зашевелилась, но не встала чтобы поприветствовать его. Скарамучча сделал ещё один шаг внутрь палатки. — Иногда я думаю над тем что сказал, — холодным тоном начал незваный гость, проходя всё глубже и глубже в палатку, - тогда я был неопытен, тогда я не знал что ханахаки не лечится. Скарамучча остановился перед тонким футоном, на котором лежала накрытая простыней фигура. — И ты… — не читаемый взгляд фиалковых глаз стал очевидно презрительным, фиксируясь на пятнах крови на ткани, — …не сказал мне, что это неизлечимо, когда я давал тебе то обещание, ты сказал не брать в голову… Монолог внезапно был прерван припадком кашля. Шестой предвестник ненадолго замолчал, раздраженно хмуря брови. — …могу ли я его забрать? Обещание. Резко Скарамучча сорвал с Казухи простыню и увидел его истощенную обнаженную по пояс фигуру, обвязанную бинтами. Напряжение которое он испытал стало сильнее, но отвращение исчезло. Между ослабленными бинтами и открытыми участками кожи от солнечного сплетения до гортани пролегал рваный шрам: воспаленный и красный. — Это не харакири, — тон внезапно переменился на чрезвычайно ласковый, Сказитель сел перед постелью самурая и приподнял его тело в положение полусидя, когда новый приступ кашля пробил больного мелкой дрожью, — оно начинается от живота. Это не боевой шрам, но он оставлен мечом. Тогда……ты наконец-то устал любить его?
Ты пытался избавиться от того, что не дает тебе забыть о нем.