***
запах вина вперемешку с пряностями и цитрусами накрывает кухню и её предельные, тихонько перебираясь по всему дому, красивому и украшенному, родом из гофманской сказки на праздничную ночь в окружении конфет, плюшевых игрушек и пёстрых гирлянд. украшенный дом, в цветах красных, белых и золотистых. везде бахрома, игрушечные шарики, где-то на полу — ёлочные иголки, не убрали, так и не мешаются забытые, не кусаются. на каждую комнату по тарелочке с имбирными пряниками в форме человечков, с моськами глазурными, слаще самих бисквитных «тельцев». атмосфера лёгкая, непринуждённая такая, опьяняюще тёплая, возможно, для кого-то даже слишком, и те уже дремлют, на «вино вперемешку с пряностями и цитрусами» сил не нашлось им. Александра аккуратно помешивает почти что готовый глинтвейн, секунда десятая — и всё, подавай по бокальчикам, пока дело не дойдёт до насыщения своего и ближнего. юна она ещё для таких напитков, да, лет четырнадцать всего, но праздник на то и праздник, чтобы немного побаловать себя и родных, а особенно когда праздник такой, ну, гордо говорящий — Рождество! один из самых любимых, важных праздников в семье Фон Нусс’наккхэ. отмечается ровно в ноль, в кругу семьи, некоторых дальних родственников; хорошие знакомые родителей время от времени прибегают в гости, задаривают Мэрри комплиментами, мистера Н. — дрянными анекдотами про деревянных солдат, а красавиц-девочек, их любимейших дочерей, — всяким полезным и миленьким: наряды, книжки, игрушки — и всякое прочее, девичье ещё, самой старшей из дочерей шестнадцать и n месяцев. это рождественское празднование отличается от предыдущих, запечатлённых в винтажном фотоальбомчике Мэрри, уже потрепавшемся у верхних и нижних краёв. она, будучи ещё девочкой в пышных, ярких платьях, делила его со своим братом-пронырой. да, дядюшка Фриц мало поменялся с тех времён: так же рыж, так же весел и пылок, разве что похудал и возмужал в силу взросления, заимел джентльменские черты нрава. но сейчас не о нём, пусть и человек из дядюшки прекрасен, а о том, чем нынешнее Рождество отличается от старых, уж простите нас неграмотных, Рождеств. а всё довольно просто: Мэрри и мистер Н. решили чуть разнообразить жизнь и самим стать гостями для хороших знакомых, оставив дочерей на компанию друг друга. сквозь года девочки так и остаются их «дорогими малышками», родительскую любовь не убить, как и доверие, а доверяют они им почти что вслепую, даже когда есть возможность вернуться не в родной дом, а в крысиный притон. чьи-то руки тянутся к плечам Александры, аккуратно складываясь на них, шутливо, с отсыпанной манерностью похлопывая. Александра вздрагивает, в начале поглядывая на кипящий в кастрюле глинтвейн, боясь, что брызги напитка с ложки попадут на пол, кому-нибудь на кожу — ей, бледной, иль зашедшему, неизвестному, на кухню. оглядевшись на чужие руки, скрытые красными перчатками, она сразу понимает, что принадлежат они Мие, её старшей сестре. Мия шутлива донельзя, как бы палку вот-вот не перегнула, но очарование ей передалось от Мэрри так же, стопроцентно, как и сплошь веснушек на светлом теле — вот, бери ручку и составляй созвездия, юный Иоганн Кеплер, прям на этой безупречной девичьей коже: ни шрамика, ни болезненной родинки, ни синячка — идиллия! семнадцатый год скоро пойдёт ей. — Лекс, это всего лишь я, Мия. Мия, а не Крысиный король из местной канализации. ну ты чего язык проглотила-то, м-м-м, трусишка? — начала разговор старшая, руки убирая с худых плеч. на накрашенных губах читается улыбка, самодовольная и задорная, но по-своему мягкая, вовсе не наигранная, не натянутая, не чтобы на эмоции резкие вывести и не без того лихорадочную родственницу. — я бы не удивилась, будь это Крысиный король, а не ты… в следующий раз не забудь снять перчатки для полного сходства, наша ты королева трущоб. — плиту, на которой готовилось всё, выключает, внимание теперь полностью переводя на сестру, а не только на её руки. со стороны, возможно, такой тон может прозвучать язвительным, и конечно, доля правды в этом есть: резковатый, вострый тот… но Лекси, наша самая младшая, натура светлая не только прядями и кожей, но и душой, потому нелестные высказывания от неё встречаются лишь под моментами. и Мия это знает, и Кэрри, средняя, — тем более знает. — в следующий раз я просто возьму и закусаю тебя. зубки-то у меня крепкие, в папашу пошла, а потому-у-у… берегись, Шурик. — и состоялась попытка в крысиные шипения и моську, сморщенную, нахмуренную и выжидающую прямо-таки и вцепиться в мясцо пугливой девчушки, кровь её жадно глотая заместо тёплого винного напитка с апельсинами и корицей в придачу. вкусы же, однако, разные, и время не октябрьское, не тридцать первое, потому то и попытка, хиханьки да хаханьки. Александра — словно мышка: тихая и неприлипчивая, взглядом в пол уткнётся и будет так стоять, пока не надоест окончательно, пока не найдётся возможность заняться чем-то интересным уединённо, интимно, подальше от всех и их беглым взглядом любопытных сорок. даже в эту рождественскую ночь, когда в доме семьи Фон Нусс’наккхэ, осталось всего три живые и подвижные туши, она предпочла не лезть к сёстрам, а готовкой разобраться лично, без лишних зрителей, помощников. и пресвятой Гримм, не подумайте неправильно! Александра любит их, настолько сильно, что сердце кровью обливается от каждого взгляда, слова и действия её — нежного, робкого, боязливого от мыслей ухудшить то иль то в их яркой, только что начавшейся сказке будущих Щелкунчика и Мэрри. и такие карикатуры, от такого родного человека, как Мия, заставляют её невольно заулыбаться, на лёгкие смешки переходя постепенно, еле слышные в начале, больше походящие на сдержанный писк зашуганного грызуна. Мия весело заливается смехом в ответку, довольствуясь чудаковатой реакцией на то, что даже посредственной комедией назвать трудно, язык не повертится у знатока. однако ж никакого дела нет этому знатоку до юмора уровня — орех. — прости за лишнее, прошу… порой сама не понимаю, что на меня находит. — отходя от ветреной весёлости, проговорила Александра, нервно сплетающая руки в худенький замóк. на уголках её губ дрогнуло странное, полукривое подобие на ухмылку, без злобного умысла, но с долькой чего-то печального и неясного. — ладно. что ты здесь делаешь? я думала, ты занята своими делами, Кэрри — своими, и-и-и… teufel! точно. как она? — ну-у, как видишь, сестра: я свободна, как дрозд в полёте! а насчёт Кэрри… Кэрри, но не Вайсс… ой, да жива твоя Кэрри, что ей будет-то в четырёх стенах, м-м-м? из игрушек кусачая только я, но и она ничего криминального не успела сделать. Александра, получившая половину необходимого, уже собиралась ответить и попросить за уточнения, коих ей так не хватило, но старшая продолжила свою речь, всё так же бодренько и улыбчиво — в духе Мии Фон Нусс’наккхэ. — собственно, думаешь, я бы стала выполнять её желание после смачной драки не на жизнь, а на смерть? зубки-то у меня крепкие, в… —… в папашу пошла, да, Мия, помню я это всё, наизусть… что за, говоришь, желание? Мия моментально прыснула, таки дух перевела от монологов русских, больно длинных для натуры не чопорной, королевской, да, но не типично королевской, без этих ваших замашек на снобизм-батюшку. — а так пойди со мной и узнаешь, Шурик. ну-у, давай, глинт заодно остынет, он сейчас кипяток, все твои крысы в кому упадут от одной капли; для них горячее вино и смерть — одно и то же. ха-а-а-х! ну, пойдёшь? тащить не буду. Александра молча кивает, и этого достаточно, чтобы получить одобряющее «славно»; а затем дополняет. — только, пожалуйста, не цитируй больше этого д-доктора, хорошо? любительница перефразированных цитаток закатывает выразительные глаза, да младшую за руку тянет, в сторону зала направившись самой и ту направив.***
зал — рождественская палитра, пёстрая и красивая, аккуратно вырезанная с тематической открытки. ёлка, как-то упомянутая ранее, стоит посередине комнаты и всем своим видом кичится насколько же она, гостья зелёная и пушистая, хороша в этих гирляндах, дождиках и игрушках. на полу, скрываясь за ветвями, стоят коробки с конфетами и подарками, ни одна из них ещё не открыта, неторопливо ждёт своего времени. Кэрролин сидит рядышком, подобно любопытному дитю, мечтательно разглядывая нарядное деревце и кушая любимые имбирные пряники в сахарной глазури, приготовленные мамой и младшей сестрой. Кэрролин — точно копия матушка: рыжая, с очаровательной россыпью хаотичных веснушек, с носом прямым, без намёка на горбинку иль другое несовершенство — куколка! в изрисованных платьях обычно ходит, но сегодня, праздника ради, решилась на свободные бермуды, гольфы и забавненький свитер с изображением удивлённого кота, чья макушка укрыта от морозов шапочкой Вайнахтсмана. а вот её макушка, к великому, горестному сожалению, не укрыта ни от морозов, ни от проказливых ручонок, тянущихся к густым локонам, лениво накручивая некоторые на гибкие пальцы. не успела Кэрролин повернуться, как родным, наигранным голосом проворчали. — планета вызывает Кэрри Фон Нусс’гофман. Кэрри, сестра, ну-у, отлипни от ёлки, давай, ты её смущаешь своим чрезмерным вниманием, вот иголки уже попадали у бедняжки. оглянись: две красавицы, а одна — будущий винодел! Мия кое-как сдерживает смех от напыщенных, «русских» речей с непривычки слышать их и выражаться ими, но более забавным во всём этом она считает выражение лица Кэрри — неоднозначное, то вновь бледное, то вновь богатое краской аля хамелеон. Александру резкие приливы и отливы крови к щекам оставляют в непонятках, поглядывающей то на старшую, то на среднюю, взгляд в итоге останавливая на последней. — Кэрри… всё ли в порядке, Кэрри? — вопрос тих и краток, но точен, как чёрт. чёрт, хитрец, жесток, но не она, нет, вовсе не она, любой считайте, а жестокую — выбросьте из головы бредовой. такова и Мия, шутница любимая и любящая горячо и честно, в жар под 103,82 °F не упасть бы от неё, её проявлений светлых чувств. — да, всё в порядке, не волнуйся. простите, я просто… упала в грёзы, как обычно, сами знаете. меня ведь не отдёрнуть от всего типично праздничного, будь это подарки, угощения или украшения — а в этом году мы потрудились на славу! жаль, родители с нами не отметят. что ж, ладно… как давно вы пришли? я даже не услышала вас. — суетливое смущение сменилось обычным, менее выраженным и выставленным уже по другому делу — по вопросу: а сколько по времени она заставила их ждать? — минут тридцать, не знаю, тридцать пять там-с-с. — Кэрри поборола повадки хамелеона, а Мия — щелкунчиковую повадку, смех; во внятное и смысловое теперь пытается. — тридцать? тридцать пять? — лицо Кэрри почти что идентично лицу того кота, что изображён на её свитере, а он, подметим, такой же рыжий и голубоглазый, только бантиков на вьющейся шёрстке не хватает для молодого портрета Кэрролин Гофман. откуда, спрашивается, тётушка Д. откопала этот свитер — не знает и сама Кэрри, которой он и дарился. — Мия, ты ужасна в шутках. — Лекси дёрнулась в еле заметной ухмылке, приходящей от мимолётных воспоминаний, дежа вю за ситуацией ощущает, будто отыгрывалась она уже, когда-то тогда, когда-то давно. — и ни тридцать, и ни тридцать пять, без лишнего... полминуты не прошло, как мы пришли. — я прекрасна в шутках, Сашенька, прекрасна. но даже если это не так, то в остальном я просто наш папаша — женишок за бесценности, берите, пока горяч и молод! да и этот, старик деревянный, ещё силён в каламбуры, м-м-м, не помнишь, что ли, как он про? — да-да, помню я всё, «женишок», всё. упокой свой пыл, прошу, голова кругом идёт от тебя. Кэрри… она ещё в полном смущении, до горячки не доведи, под праздник-то тем более… Кэрролин, девочка-отсылка наша, за это время собралась, трезво прикинув, что да, с горячкой ей лежать не хочется, «под праздник-то тем более», а праздник этот она ставит выше собственного дня рождения. прокашлявшись в кулак, снимая остаток напряжения хотя бы образно, киношно, не литературно даже, она, скорее примкнув посередине к сестрицам и сложив руку каждой на плечо, заговорила, увереннее и бодрее прежнего. — что ж... на больничный вы меня не отправите, пока мы не откроем все эти подарки! — безудержное желание так и исходит с молодого голоска, полного жизни, не набравшегося должного опыта, а потому и здесь без лидерской задоринки, мягко уж. — я ждала только вас, chères sœurs. ох, м-м, да, простите... снова завлекалась. — ты знаешь: во мне крови больше русской, нежель французской. что ты там, буржуйка, протараторила под нос, м-м-м? — так открой с нами подарки и узнаешь, Миечка. — и от кого я это, спрашивается, слышу... — от нас слышишь, Мия. идём, там посылки и от дяди Фрица с тётей Д.! наверное, что и родителям выслали... в таком случае нужно в их комнату заскочить, положить.