Сердце леса

Вот уже который день мы в пути. Спасаемся от холода, страха и смерти. Но если первые две вещи пока удавалось кое-как преодолеть, то Смерть, казалось, преследовала меня по пятам, а теперь у её косы было целых два претендента, и я уже даже перестал быть таким желанным. Ведь тварям нужен был Костик. И я знал это. Я это чувствовал. Я старался увести нас как можно дальше, как мог, заметал следы в надежде запутать преследователей, но всё это оказалось напрасным, и в конце концов мы сами явились прямо в логово смерти. Глупые овцы, слепо забредшие в пасть к голодным волкам. Как же глупо получилось… Твари рычали вокруг, смеялись, цокали зубами — эти звуки начинали понемногу сводить меня с ума, а Костик и подавно был ни жив ни мёртв от страха. Кажется, он и сам понимал, что это конец, потому что бессильно упал на колени в снег и застыл в такой обречённой позе. В этот момент я увидел, что по его лицу текли слёзы. Ну уж нет, словно прошептал чей-то глухой голос у меня в голове. Я не отдам его на растерзание этим тварям. Я не потеряю его. Не в этот раз. Я заорал что есть мочи, крича Костику, чтобы он бежал. Холод врывался в моё воспалённое горло вместе с морозным воздухом, я почти охрип, но всё равно продолжал кричать на своём, одному мне понятном языке, отчаянно взывая к голосу разума. Но мой лай не возымел на перепуганного мальчика совершенно никакого эффекта, зато лишь раззадорил окружавших нас тварей. Тогда мне пришлось прибегнуть к последнему, пусть и не совсем гуманному выходу: я подскочил к мальчишке и изо всех сил впился зубами ему в мочку уха, прокусив её, тут же ощутив на языке вкус тёплой крови. Больно, наверное, но иначе я не мог… Зато Костик наконец очнулся, резво вскочил и бросился бежать. За ним вдогонку тут же устремились сразу двое, но я ожидал этого и кинулся тварям под ноги. Зацепив лапой одну, я на бегу успел куснуть вторую, обе потеряли равновесие и рухнули на землю. Одна, падая, даже успела оцарапать мне бок своими острыми когтями. Не очень больно, но неприятно, особенно если представить, сколько разной дряни находится у неё под когтями… Костик позвал меня, и я попытался бежать за ним, но тут на меня налетели сбоку, чего я не ожидал, с силой ударили в холку, и я отлетел в сторону. Приложился сильно об острый камень, рёбра неприятно хрустнули, но, кажется, уцелели — везение, не иначе. Я захрипел и сплюнул кровь — мою ли, чужую — уже неважно. И в этот момент понял, что медлить больше нельзя, иначе мы оба погибнем. Выждав подходящий момент, я встал посреди поляны и вытянулся вверх, напряг лапы, почти сложившись пополам перевёрнутой буквой V, выгнув спину дугой на манер ощетинившейся кошки. Мои суставы стали с хрустом выламываться, удлиняясь, деформируя плоть. Сперва вытянулись передние лапы, превратившись в безобразные худые руки с непропорционально длинными острыми когтями, за ними задние, а затем трансформация плавно перетекла на остальные части тела. На голове выросли кривые извилистые рога, а от макушки до лопаток всё покрылось густой чёрной шерстью. Какое же приятное, почти забытое чувство… Завершив трансформацию, я медленно встал на задние лапы, с хрустом размял конечности и обвёл леденящим взглядом замерших тварей. Похоже, они все здорово растерялись, ибо не были готовы к столь резкой смене противника. Некоторые начали пятиться, а некоторые злобно рычали и скалились, но не подходили. Выжидали. Я же не стал выжидать и, одним мощным прыжком преодолев разделявшее нас расстояние, вонзил клыки в горло первой попавшейся твари. Мой рот тут же наполнился густой чёрной кровью, она была мерзкой на вкус, я не выдержал и сплюнул её, при этом выпустив из пасти тело твари. Однако, одного укуса оказалось более чем достаточно; мои зубы практически разорвали сонную артерию, оставив голову болтаться на тонких обрывках плоти. Ни одно существо после такой травмы не выжило бы; даже тварь. Хотя, кто её знает, может, потом оклемается, они гадины живучие. Но проверять это у меня не было времени. Да и желания тоже. Мой выпад заметно охладил остальных тварей, и они стали пятиться, стараясь затеряться во мраке деревьев. Но меня этим не проймёшь, ведь я прекрасно вижу в темноте. Однако сражаться с ними я сейчас не собирался; мне нужно было спасти Костика. И что-то подсказывало, что лучше бы мне поторопиться. Шумно выдохнув облако белого пара, я гулко рыкнул на таящихся монстров, развернулся и побежал в ту сторону, где последний раз видел Костика. В своём истинном обличье я бегаю гораздо быстрее тварей, и это мне на руку, ведь в погоне всё решает скорость, а не сила. Среди деревьев замелькало что-то серебристое и блестящее, я прорвался через густые заросли и оказался у замёрзшей реки. Вот оно что… здесь озеро. А ведь я его сначала и не почуял даже. Мороз, видимо, виноват… теперь многое становится ясно. Костика я заметил в метрах пятидесяти от противоположного берега. Он неуклюже размахивал руками, падал и пытался скользить по замёрзшему льду. Мне нужно добраться до него раньше тварей, которые уже дышали мне в спину, я буквально ощущал их зловонное дыхание, от которого веяло злобой и смертью. Впрочем, воды они боятся так же, как и огня, поэтому вряд ли пойдут сразу, а я бегаю что по земле, что по льду — одинаково легко. Тут уж природа для меня постаралась на славу… Я выбежал где-то на середину реки и, развернувшись к тварям, издал ещё один громкий, предупреждающий рык. Это немного охладило их, они рычали и толклись на месте, но подступить не решались; это выиграло для меня пару минут. Я развернулся и поспешил к Костику. Догнать его не составило особого труда, но в этот момент он впервые увидел меня и закричал от ужаса. Но успокаивать его у меня не было времени, поэтому я просто схватил его зубами за шиворот и, забросив себе на спину, рванул изо всех сил в чащу. Я опасался, что мальчишка не сумеет удержаться на мне и сорвётся, но бежать медленнее я не мог; мне оставалось лишь надеяться, что у него хватит благоразумия, чтобы не свалиться прямо в лапы тварей. И в следующую же минуту я почувствовал, как в мою жёсткую шерсть на загривке судорожно вцепились тонкие пальцы. Молодец. Умный мальчик. Я бежал, не останавливаясь ни на мгновение, перепрыгивал через ямы и овраги, продирался сквозь колючие кустарники. Так быстро я не бегал ещё никогда, но сейчас меня подгоняло то, что я спасал не только свою жизнь, но и жизнь дорогого мне человека. Ведь мы в ответе за тех, кого приручили. Ха, надо же, а эта фраза начинает приобретать совершенно иной оттенок… Какая ирония. Преодолев около десяти километров, я приложил последние усилия на то, чтобы перескочить особенно широкий обрыв, который вёл в глубокую пропасть с отдалённо журчащей в ней холодной рекой. Похоже, оторвались мы неплохо, можно и перевести дух. Выбрав более-менее подходящую полянку, где нас не сильно было бы видно, я остановился и пригнулся к земле. Костик продолжал радовать догадливостью — аккуратно слез с меня и бросился на землю, задышав тяжело и прерывисто. Словно это он только что мчал несколько километров без остановки, а не я. Впрочем, это скорее всего от страха, ничего удивительного. Поэтому я просто сел рядом, давая мальчишке возможность отдышаться. Наконец он, кажется, немного успокоился, его дыхание вновь стало тихим и ровным. — Живой? — спросил я, в первое мгновение невольно испугавшись собственного голоса — давно же, однако, я его не слышал. Речь, не похожая ни на человеческую, ни животную. Словно человека поместили внутрь огромного зверя, прямо как в той средневековой пытке с железным быком — я как-то давно видел подобную картинку. Неприятное зрелище. — Ты… говоришь?.. — о, вот это взгляд! Жаль, камеры рядом нет. — Да, — коротко отвечаю я, чтобы не пугать его ещё больше своим голосом. Я, конечно, люблю, когда меня боятся, но сейчас мне это совершенно не нужно. Ведь я защитник этого мальчика, а не убийца. Хотя, когда придёт голод… чёрт, а ведь я совсем забыл об этом. Голод… ужасная вещь. Я не могу её контролировать. Перед ней я совершенно бессилен. И мне страшно даже представить, что будет, когда ко мне придёт голод, а рядом, не дай Бог, окажется Костик… Нет, я должен уберечь его любой ценой. Лучше уж я от голода сдохну, чем испью хотя бы каплю его крови. Но ему лучше об этом не знать. — Боишься? — хрипло выдыхаю вместе с белым паром, заметив, что он мелко дрожит. Медленно, плавной поступью, подхожу к нему вплотную. Каким же маленьким и хрупким он выглядит для меня сейчас… Смотрит испуганно, но не убегает. Или не может? Опускаю голову. Чуть пригнув передние лапы, приближаю свою черепообразную морду к мальчику и, стараясь не задеть его своими рогами, кладу голову на колени. Совсем как собака. Чувствую, как он слабо вздрагивает. Не шевелюсь, давая ему привыкнуть к своей близости. Кажется, этот жест, наполненный какой-то странной преданностью и привязанностью, успокаивает Костика. Дрожать не перестаёт, но глядит уже не так напуганно, а затем робко протягивает руку, словно хочет меня погладить, но замирает на полпути. Подбадриваю его коротким кивком — мол, можно. И он прикасается. Осторожно кладёт горячую ладонь на мою чёрную, жёсткую шерсть чуть повыше головы-черепа. Видимо, ему всё же привычнее чувствовать именно шерсть под руками, нежели голые кости черепа. Ничего, привыкнет. Хотя, я сомневаюсь, что у нас хватит на это времени. Ночи сейчас хоть и длинные, но не бесконечные. Я посчитал в уме, сколько должно пройти лун, чтобы меня одолел голод; пытался вспомнить, когда «насыщался» последний раз. Не смог. Давно. Очень давно. Это очень скверно. Ведь я могу сорваться в любой момент. Но и бросить всё просто так тоже не могу. Не могу бросить его. Тихо выдыхаю облако белого пара, прикрываю глаза. Его прикосновения успокаивают. Мальчишка уже более уверенно гладит мою шерсть, нежно чешет там, где обычно чесал меня до этого, когда я ещё был собакой. Запомнил ведь как-то, негодный, что мне это нравится. Даже как-то неловко. Нет, не так; это просто позор. Но приятно. За этими осторожными и тёплыми касаниями, кажется, растворяется вся неловкость, окончательно исчезает страх, тает, словно талый снег. По крайней мере, я больше не чувствую его запаха, полностью разнежившись под ласками человеческого мальчишки. Он впервые прикоснулся к моему черепу. Странно, должно быть. Непривычно. Я впитываю каждую его эмоцию. Не поморщился, не вздрогнул. Значит, привык. — Поговори со мной, — тихо просит. — Зачем? — Не знаю. Просто поговори со мной, пожалуйста. Мне спокойнее, когда я слышу твой голос. Так я понимаю, что ты не один из них… — он ёжится, очевидно, вспоминая жуткие обличья преследовавших нас тварей. Что ж, будь по-твоему. И я рассказываю ему эту историю, от начала и до самого конца. О своей прежней семье. О Ма, Па и Ли. Первые люди, что не побоялись, смогли приручить лесного монстра. Впрочем, они не любили меня. Вернее, любили, но не меня настоящего. Жили, довольствуясь созданной мною же иллюзией, ни о чём не догадывались, да так и не успели узнать. Словно почувствовали что-то — предали раньше. Я не злился на них за это. Уже не злился. Бродяга. За рассказом медленно, тягуче пролетает ночь, утекая, словно песок сквозь пальцы. И, когда за деревьями показываются алые лучи рассвета, я замечаю, что Костик уснул. Вот так просто — положив скрещенные руки на мою, лежавшую у него на коленях, голову, зарывшись пальцами в жёсткую чёрную шерсть. Даже сквозь промокшую от снега одежду я чувствую его человеческое тепло. Такое близкое, такое родное. И я, впервые поддавшись воле чувств, закрываю глаза. Нам явно не помешает восстановить силы. Ближе к полудню я сбегал на разведку — поймал мелкого зайца, что стало довольно-таки приятным удивлением — я и не думал, что в этих лесах ещё водилась дичь. Впрочем, это и к лучшему. Теперь нам было чем восстановить силы. По лесу мы снова продолжаем путь вдвоём. Костик уже не боится. Держится довольно стойко и уверенно. То ли почувствовав рядом присутствие того, кто может его защитить, то ли от сытной утренней трапезы. К слову, зайца удалось пожарить. Да-да, каким-то чудом нам всё же удалось развести небольшой костёр. Остальное уже было лишь мелкими приятностями. Ещё две луны было позади. Приближалось полнолуние. За это время мы ни разу не встретили ни одной твари, но меня волновало совсем не это. Потому что я начинал чувствовать его. Сперва лишь приглушённые отголоски, которые можно было списать на что угодно, а затем уже явные признаки, которые уже не получалось игнорировать. Я не думал, что почувствую его так скоро. Видимо, всё же сказались долгие годы, прожитые в теле пса, в атмосфере тёплой, сытой и беззаботной жизни, если её можно было назвать таковой. Первое время я мог перебиваться лишь всякой мелкой дичью — драл всё, что попадалось под руку, не гнушался даже падалью. По ночам убегал на охоту, спрятав Костика в каком-нибудь укромном месте — а возвращался уже на рассвете, когда опасное чувство, наконец, отпускало. Он даже ни о чём не догадывался, а я становился несдержаннее с каждым днём. Мальчика явно начинали настораживать мои внезапные порывы, то, как жадно я начинал вылизывать ему руки, лицо, прямо вот так — повалив в снег, прижав к земле своим телом, сильными когтистыми лапами. Вырваться он не мог, как бы ни пытался. Это лишь сильнее давало понять, насколько опасным для него был я, а ведь это ещё даже не пришёл голод. Времени оставалось катастрофически мало. В ту ночь я не пошёл на охоту. Остался лежать рядом, охраняя покой мальчика. В моей голове роились мысли; много мыслей. Я не знал, как мне уберечь его. Защитить от самого себя. А что я мог? Бросить Костика и бежать, искать какое-нибудь пристанище, где ещё обитали живые люди? Задрать чей-нибудь скот, ворваться в дом, устроив там кровавую бойню?.. От подобных мыслей пасть против воли наполняется слюной, а сердце — ужасом. Но это, пожалуй, был единственный выход… Костик всё равно ни о чём не узнает. От страшной правды и то оградить легче, чем от самого себя. Но как буду чувствовать себя я, зная, что по сути обрекаю его на существование рядом с кровожадным монстром? Эгоист. Я не мог больше ждать. Вскакиваю на ноги, несусь в глубь леса. Снег приятно хрустит под ногами, а лёгкий морозец прибавляет бодрости. Эта ночь выдалась на удивление спокойной и красивой. Полная луна вышла из-за туч, озарив всё вокруг своим холодным серебристым светом. И тут я замираю, насторожив слух. Люди. Живые люди. Слышу приглушённые голоса и скрип чужих сапог по снегу. Срываюсь и бегу в их сторону. Уже издали различаю жёлтые проблески между деревьями — так горят человеческие фонари. Не те электронные, один из которых я видел когда-то у Костика; а настоящие, с металлическими оправами и надёжным, твёрдым стеклом. Замираю в метрах десяти, взглядом оценивая идущих. Небольшая группа из десяти человек. Может, охотники, а может, просто случайные путники, но это маловероятно в нынешней ситуации. Тепло одетые, серьёзные и явно решительно настроенные, несмотря на крепкий мороз. По таким сразу читается — нигде не пропадут. И я позвал их. Когда человек слышит из леса крик о помощи — тут всего два варианта: либо он сам перепугается и убежит, либо же без раздумий поспешит на помощь. Это уже как условный рефлекс, заложенный в них природой, призывающий человека защищать ближнего своего. Этим я и воспользовался. Я продолжал зазывать ни о чём не подозревающих охотников, умело имитируя голос маленького ребёнка, а сам тем временем уводил их дальше в лес, к Костику. Они звали, светили фонарями, но разглядеть ничего не могли; мне это и надо было — я видел, что у них были ружья, и не хотел провоцировать. Мне-то пули не страшны, но они могли наделать слишком много шума. А мне этого не хотелось. Добежав до спящего друга, я замер над ним лишь на мгновение, последний раз вглядываясь в его безмятежное, бледное в свете луны лицо. Невесомо лизнул в шею, словно прощаясь. А затем стремглав развернулся и скрылся за деревьями. Надеюсь, те люди найдут его. Надеюсь, я поступил правильно. И они нашли. Костик плакал от радости, проснувшись и увидев перед собой живых людей. Те спрашивали, допытывались, удивлялись, как он мог выжить в этом лесу один — но мальчик молчал. Лишь плакал и счастливо улыбался, веря, что теперь-то всё будет хорошо. Теперь действительно всё было хорошо. Лишь перед тем, как уйти, он встревоженно осмотрелся по сторонам — наверняка, искал меня. Но несколько крепких мужчин поторапливали, и Костик был вынужден послушаться. Я наблюдал за ними из-за деревьев, провожая взглядом уходящие прочь силуэты. Лунный свет лениво озарял мою неподвижную фигуру. В моей душе наконец-то воцарились безмятежность и покой. Как же я рад был снова их почувствовать… Никаких больше страхов, тревог и метаний. Кошмар всей моей жизни наконец-то закончился. Настала пора проснуться и жить дальше… как будто ничего и не было. Начать жизнь с чистого листа. Мне больше не страшно, ведь теперь я не один. Мой человек, мой верный друг и спутник — он всегда будет со мной. В моём холодном и мёртвом сердце. В сердце лесного монстра. В сердце Леса.