***
Через пару лет Бринхильда отправилась в первый свой поход, долгий летний поход на запад, и вернулась, когда первый лед сковал лесные ручьи хрустким звонким хрусталем, а море запахло осенней хвоей и острой солью. Отказавшись идти к ярлу, дева, получившая первые боевые шрамы, беззвучно направила стопы к тингу, обогнула его, пробежала по жухлой траве, скованной изморозью, и постучала по низкому косяку дальней хижины, прижимая к себе осторожно драное теплое покрывало, пережившее в походе почти столько же, сколько сама воительница. – Проходи, – спокойный тихий голос раздался из глубины дома, и из проема, стоило Бри открыть дверь, пахнуло теплым воздухом, напитанным запахами брусничного отвара и можжевельным дымом. – Рада, что ты цела и практически невредима. Хромаешь на правую ногу немного, кажется? Германика стояла у очага, помешивая что-то явственно мясное и наваристое в котелке, и Бринхильда сглотнула набежавшую слюну, прежде чем откашляться. – Уже прошло, слегка зацепило. Как ты поняла? В смысле, твои глаза… Ответом ей прозвучал смех. – Я слепая в общепринятом смысле, а не глухая. Мерзлая трава под твоими ногами скрипела по-разному. Обмой руки в тазу позади тебя и садись. Время ужина, да и, могу поспорить, ты давно не ела нормальной похлебки. Украдкой осматриваясь, дева в первую очередь подошла ближе к теплому глиняному очагу и пристроила моток одеяла. – Тут… Эммм…– но объяснять ничего не пришлось, из вороха шерстяной ткани раздался тоненький мявк, и вёльва заполошно стала разматывать животное, прекрасно ориентируясь на звук. – Во имя Фрейи, он еще такой маленький! Малыш, подожди чуть-чуть, у меня есть немного молока для тебя. Воительница все же постаралась привести себя в порядок и подошла к хозяйке дома, помогая устроить котенка в корзине из-под озимых яблок. Она слегка нервничала, потому сопровождала все движения рассказом, как нашла это маленькое серо-жемчужное чудо в полоску единственным выжившим на ступенях одного из храмов упомянутой уже Германикой Фрейи. – Спасибо, – вёльва немного помолчала, впервые за столько времени растерявшись, – Но что скажет на это ярл? Я мозолю ему глаза своим существованием с того тинга, на котором ты завоевала себе свободу судьбы. – Для него этот котенок останется просто котенком, он не слишком внимателен к деталям. Лучше скажи, принимаешь ли ты мой дар? – Бри взяла миски у пророчицы, отставила их на стол и перехватила тонкие запястья, аккуратно сжимая их в своих ладонях, тренированных, сухих от моря и ветра, но горячих, как у Локи. «Кто мог вообще называть ее глаза пустыми?» – пришло воительнице в голову, потому что она видела Млечный путь, расцвеченный звездами, указующими путь. Германика молчала, словно рассматривая Бринхильду, хотя, конечно, не могла этого делать по-настоящему. – Я благодарю тебя за дар, дева. И пока даю предварительное согласие. Мне нужно будет посоветоваться с богами, я и так многое поменяла в судьбе твоей и нашего клана. И получила выражение… неудовольствия. Тс, не говори ничего, и не торопись занять кресло ярла. Останься до следующей весны, укрепи свои позиции на земле. Твой отец постарается считаться с тобой, но каждая ошибка может стать роковой. Бри увидела за ее спиной спрятанный в тенях алтарь, у которого на маленьком столике были раскинуты кости животных и руны, выточенные из белёного морем дуба. В ней поднялось волной то строптивое упрямство, что помогало отбивать удары судьбы с самого детства, но слова пророчицы остановили шторм и успокоили. Пусть так. Она покажет и ярлу, и, если понадобится, дяде конунгу, что не уступает воспетой в эпосах Брунгильде. – Раздели со мной стол, присядь. Дева вынырнула из своих мыслей, когда вторая миска опустилась рядом с ложкой и стаканом отвара. Поблагодарила и отдала дань горячей домашней еде, о которой так мечтала, замерзая среди ледяных морских штормов морей. Легкий разговор потек оживленно, и в процессе не раз звучал смех – и тонкий перезвон колокольчиков у Германики, и хрипловатый хохот Бринхильды, которая рассказывала, как именно смогла подвести бывшего жениха на тинг. Сверр заявился к ней в спальню, задумав взять то, что (по его мыслям) и так практически ему принадлежит. Однако девушка не зря уже тогда стояла наравне в бою с воинами дружины отца на тренировке. – Сверру повезло, что кинжалом я не дотянулась, пришлось пинать прицельно. Сигизмунд заставил бы всех утихнуть, но не учел того, что я всегда хотела быть воином, а не женой. Так что, учитывая все произошедшее… Сверр в спальне моей был? Да. Смог выполнить мужское дело? Нет. Вывод напрашивается сам. Так и вышло – ничего против ярл мне выставить не смог. Германика никак не показала, что заметила одну деталь – Бринхильда не звала отца никак по-родственному. Будто была его воином, одной из многих. Пророчице казалось, что к дяде-конунгу Бри и то больше теплых чувств испытывала, даже если видела его не каждый год. Ночь становилась темнее, и уже погасли костры, зажженные по прибытии драккаров. Закончился и ужин, стих разговор, и две девушки сидели возле тлеющего очага практически вплотную, слушая треск поленьев и мурлыканье согревшегося сытого котенка. – Напиши своему дяде, – внезапно тихо сказала Германика. – Я не могу советовать и направлять, но минимальные подсказки, которые не разозлят норн, дать могу. Впереди долгий путь, Бри. И не только битвы на поле брани будут на нем. Семью ты выбираешь сама, запомни. Больше тишину ничего не нарушало, даже покинула теплую хижину воительница призраком, не посмев разбудить задремавшую на пару с котенком в глубоком кресле пророчицу.***
Минула осень, вторая, и к очередному празднику урожая на день осеннего равноденствия после ритуалов Германику ждала рыжая кошечка в аккуратной корзинке прямо у порога ее хижины. Такая крохотная, что помещалась в ладони. Про цвет ей рассказали уже потом, кузнец приносил после заточки ритуальные ножи и серп, подивился, насколько яркой оказалась шерсть у котенка и насколько зеленющими глаза. – Что ж, Соня, думаю, ты подружишься с нашим Кнутом, – пророчица определила теплому комочку мурчания место возле очага и строго поговорила с уже взрослым шикарным котом, который день ото дня становился подозрительно умнее большинства людей в округе. Локи в этот Мабон передал Германике своими путями разрешение от норн укрепить ту колею событий, что запустилась четыре года назад на тинге. Люди ярла уже давно прислушивались к Бринхильде больше, чем к ее отцу, а воинские достижения гарантировали и верность, и любовь морских волков с драккаров ярла. – Я ждала тебя у себя, – Бри вздрогнула, подняв голову от меча, который точила, погрузившись в мысли, и с улыбкой оглядела ни на йоту не изменившуюся за прошедшие несколько лет пророчицу. – Соня прекрасная малышка, спасибо. – Мне… Я рада, что тебе понравилось, – воительница порадовалась, что Германика не может видеть ее красные щеки, и постаралась говорить тверже. – Так что насчет того предложения? Или боги решили оставить тебя своим гласом навсегда? Германика слышала ревнивые нотки и улыбнулась. – Не стоит идти против богов. Но твой план стать ярлом следует привести в действие в течение года. Сигизмунд меня не трогает… Пока. Но и не советуется больше, совершая ошибки, которые приведут к катастрофе весь клан перед лицом конунга. Ты ведь поддерживаешь с ним связь? Бринхильда успокоилась и посмотрела на оракула пронзительно и серьезно, даже сердце ее замедлилось. Вокруг никого не было, все ушли в замок праздновать уже не Мабон, а окончание похода. – В Упсале в месяц Гои очередная ярмарка после жертвоприношений будет проходить у стен крепости конунга. У меня уже есть приглашение к дяде на беседу. Но ты не ответила мне. Пророчица ощупала длинный камень, служивший сейчас низкой лавкой Бринхильде, и опустилась рядом с девушкой. Повязка с глаз была спущена на шею, и белесые радужки смотрели сквозь миры Иггдрасиля, познавая суть вещей. – Да. Мы пока не можем ничего показать даже случайно другим, но да. Я принимаю тебя как половину себя перед лицом Фрейи и Локи, моих покровителей в этом мире. Бринхильда шумно выдохнула и сумасшедше-широко улыбнулась, осторожно обхватывая тонкие сухие ладошки Германики своими руками, шершавыми, горячими, в шрамах. – Перед лицом Вотана и Тюра, моих покровителей в этом мире, я принимаю тебя как половину себя. Отзвучали краткие клятвы, для которых не нужны были подтверждения жреца или облеченного властью человека вроде конунга или ярла, только искренность двух сердец. Богам посредники не нужны.***
Умолкли сказания и песни одаренных Браги скальдов в празднестве начала зимы Винтерфиллит, проводили Ночь Дикой Охоты, защитившись от своры Скади и Вотана, затихли удары копий о щиты в Эйнхериар, славящие воинов, отправившихся в Вальгаллу. Наступили темные дни зимнего солнцестояния, и в Ночь Судьбы вела дорожка одиноких следов на снегу к стоявшей уже больше века на краю неба и леса хижине, где пахло хвоей и травами, и сухим жаром очага. Где сплеталась битва и будущее на узкой кровати, сколоченной из морёного дуба, и отзвуки союза не были слышны в метели, бушевавшей за толстыми зеленоватыми стеклами. В каштановых пушистых прядях, разбавленных морозными нитками седины и обережными косичками с вплетенными перьями и серебряными кольцами, путались длинные сильные пальцы, привыкшие держать меч; и голос, отдающий криком приказы на поле битвы, срывался от стонов. И по-кошачьи ловкий язык, который мог лить мед и яд пророчеств, сейчас выводил ритм любви на теле воительницы, беззвучно воздавая хвалу Фрейе. Мокрые, обессилевшие девы лежали до самого рассвета, такого позднего и холодного зимой, накрывшись на двоих одним одеялом и поверх него тяжелой выделкой, обмениваясь ленивыми ласками. – Я… Я хочу что-то сказать, но слова разбегаются буквами и теряются по пути, – призналась Бри, неловко рассмеявшись. – А впрочем… Поедешь со мной на ярмарку? Дядя знает, что я собиралась начать ухаживания, только не представляет, за кем. Мне было бы приятно знать, что ты рядом. Тонкая рука Германики потянулась к небольшому мешочку, пальцы захватили щепотку смеси трав и толченых грибов, кидая в маленькую курильницу, тлеющую круглосуточно на стульчике рядом с кроватью. – Поеду. А сейчас давай поспим. Нас не побеспокоят до вечера, не после такого праздника.***
Она видела мир таким, как в семь лет – до слепоты, принесшей видения другие, неподвластные людям. Зеленая трава и мох ласкали босые ноги, тропа вела к отблескам костра на идеально круглой поляне. – Мой господин, – Германика преклонила колени, не смея приблизиться, но тонкая рука, вокруг которой вихрились изумрудные и золотые нити сейда, приподняла ее подбородок. Рыжие локоны бога сверкали в отблесках пламени ярче солнца и украшений, и серебристым звоном раздался его легкий смех. – Не смущайся. Давно таких Видящих мы не видели. Что, нашла лазейку для любви? Еще и решила вывернуть все по-своему. Уважаю. Не зря я отбил тебя у Фригги, ничего хорошего тебе обычная семья не принесла бы. Молодец, сделаю подарок, если до конца дойдешь, – пальцы, украшенные кольцами тончайшей работы, потрепали девушку по макушке, словно ребенка, – А теперь возвращайся, в этот раз ты далековато забрела, раз нашла меня.***
Бринхильда сжала привычным хватом меч и чуть приподняла окованный бронзой щит. Туман стелился такой плотной пеленой, что не видно было, куда ступает нога. Влажный ветер проникал под одежду, вызывая мурашки, но не видно было ни моря, ни реки рядом, даже звука воды не уловить. Тяжелая поступь кого-то гигантского едва не сбила с ног. – Ищешь великой силы… Голос не был человеческим или животным, ничего похожего на нечто… земное. – Силы и мудрости, чтобы правильно силу использовать! – крикнула в небо Бри, осторожно ступая на носок шаг за шагом, раскручивая спираль, как на охоте. Щит гулял вокруг тела воительницы, подчиняясь сильной руке. Высокая фигура выступила из молочной пелены, и узнать этого воина было невозможно. Меч в левой руке был лишь у одного бога, которого можно было увидеть. Бринхильд упала на одно колено, почтительно стуча трижды краем щита о мерзлую землю. – Господин мой. Тюр басисто засмеялся и жестом поднял деву. – Сила у тебя есть. Мудрость… Что ж, когда-то да прибавится, или как мой отец – найдешь варианты. Да и супруга твоя будущая… Фригга ею была бы довольна. А вот путь выбирать тебе нужно уметь. Пожалуй, с этим помогу…***
В следующий момент от горящей боли прямо у сердца Бри проснулась, едва не падая с узкой кушетки, которая стала пристанищем им с любимой в самую темную ночь в году. Вёльва в тот же миг очнулась сама и практически прижала свою воительницу обратно к набитому травами и перьями матрасу. – Что?.. Вот только она была на тропе – и снова вокруг темный туман, и горячее жесткое тело рядом. Под ладонью пророчицы была воспаленная кожа, словно порезанная, только крови не чувствовалось. – Вегвизир, знак поиска пути. Бри, откуда… Ах, да. Ты тоже попала куда-то? В противовес жаркому телу руки Бринхилды оказались ледяными и влажными, словно она их в зимнем море держала минимум час. – Тоже? То есть и ты с покровителем встретилась? – все вопросы испарились из головы Бринхильды, когда она наконец пришла в себя окончательно и вспомнила разговор с аватаром Тюра. – Ох, ты не поверишь! Германика лежала и слушала восторженный голос будущего ярла их клана, улыбаясь и успокаивая своей прохладной ладонью метку богов между грудей любимой. В отличие от татуировок, которые наносили жрецы, этот знак имел реальные свойства, повышал интуицию и давал двойной шанс выжить в бою. И как же пророчица была за него благодарна.***
Новый плащ с глубоким капюшоном, подбитый нежным кроличьим мехом, стал подарком от Бри на Новый поворот Колеса года, и в нем же вёльва сейчас ехала верхом рядом со своей воительницей на ярмарку, слегка помахивая посохом. Узловатая ветка помогала на незнакомой местности слепой пророчице в последнюю очередь, гораздо полезнее и весьма многообещающе выглядел острый обитый металлом нижний конец, уже не раз отбивавший ноги наглым мужланам. Впрочем, не только ноги – зависело от степени непонятливости и наглости. В этот раз путешествие на самую большую ежегодную ярмарку проходило быстрее и веселее, с отрядом Бринхильды, морскими байками и теплыми объятиями ночью недалеко от костра. Германика оставалась на празднование в храме Локи, среди немногочисленных последователей бога огня и колдовства, чтобы почтить его и поблагодарить за оказанное внимание. Это грозило растянуться на несколько дней, однако к исходу третьего вечера Бри забрала вёльву на встречу с конунгом, куда они вошли практически плечом к плечу с пророком самого правителя островов. Оракул была зрячей, довольно пожилой, но шла с королевской статью, и вскоре стало понятно, почему. Её место оказалось по правую руку от конунга. Вёльва оказалась новой, пока неофициальной женой Ормарра, и Бри наконец выдохнула, поняв, почему дядя решил поддержать её решение связать свою жизнь с Германикой. Верданди, мать двух мальчишек, которые только начали тренировки, скончалась несколько лет назад, и конунг был все еще холост, что не слишком приветствовалось в народе, учитывая его огромную власть наравне с королями континента. Разговор шел о политике, и Германика с Сигюн, оракулом конунга, оказались в результате рядом за столом. Их ворожба пересекалась весьма слабо из-за разных покровителей и методов прорицания, потому информация поступила более полная, и соглашение спустя несколько часов было достигнуто. Бринхильда оставалась до лета у дяди, ей предстояло перед походами улучшить знания политики и стратегии для управления кланом, и после прибытия осенью вызвать на тинг своего отца. Ормарр поклялся перед богами, что не станет чинить препятствий и после окажет поддержку юной будущей дроттнинг западного фюлька, исторически закрепленного за кланом под предводительством Боргссонов, предков Сигизмунда и Бринхильды, более двух веков. Конунг без просьб и условий выделил наблюдателя и часть отряда, которые сначала должны были сопроводить обратно на земли клана Германику, а после остаться там по особому указу самого Ормарра. В последние пару лет Сигизмунд настораживал конунга даже заочно, чересчур вспыльчивым и непоследовательным стал. К сожалению, вёльва ничего не могла сказать – уже год как ярл отказывался обращать внимание на знаки богов и их глас в лице Германики. – Ждать недолго, – уговаривала не любимую, а саму себя Бри, урывая последний поцелуй перед отъездом пророчицы и застегивая тонкий серебряный браслет поверх шерстяного рукава, прикрывающего кисти до кончиков белых от холода пальцев. – Встретимся там же, на тинге, как и три года назад.***
Вести от Бринхильды прочитать было некому, однако вёльва знала, что с той все в порядке – видела изредка во сне глазами кошек и воронов тренировки и суровую учебу своей нареченной под дланью конунга и его приближенных. На каждый праздник Германика проводила обряды для покровителей, теперь уже не только своих, но и Бринхильды, стараясь выторговать более легкий путь и ясное будущее для них обеих. Сигизмунд тихо сходил с ума, и налоги с приходом весны поднялись на какой-то недостижимый уровень. К Германике потянулись старосты окрестных деревень, и наблюдатель от конунга теперь часто сидел в ее хижине странной тенью, слушая и записывая жалобы людей. С молчаливого согласия представителя высокой власти и после совета рун вёльва осмелилась дать так необходимую сейчас надежду измученным после зимы землепашцам и скотоводам, рассказав о переменах, которые после сбора урожая обязательно настанут. Остались позади посевные, постригли на Сумарсдаг овец, начали ткаться полотна и поспевать к Мидсоммару первые плоды и ягоды. Люди ярла немного успокоились за пределами основной ветки клана, однако возле крепости Боргссонов все замерло с середины зимы и так не отмерзало ни с приходом весны, ни под жарким солнцем последнего месяца сбора урожая. Даже если Бри не смогла бы победить на тинге отца – а для Германики провал возлюбленной был из категории чего-то безумного и невозможного, – люди во всего фюлька подняли бы бунт и обратились к конунгу за защитой. И вот, на исходе жатвы, перед самым Мабоном, до пророчицы ветер донес приветственные крики от пристани. Германика неспешно собралась, подхватила посох и прогулочным шагом отправилась к тингу. Четыре сезона назад ее повлекло туда предчувствие, обернувшееся переменами сначала для нее, а теперь и для всего клана. Серые одеяния позволяли вёльве скрыться на фоне толпы и скал, окружавших вытоптанный круг. Людей подтягивалось все больше, стало понятно, что Бри, даже не отдохнув, вызвала отца на поединок. Претензии, видимо, предъявила весомые, значит, конунг мог как-то в походе передавать ей новости. Больше всего пророчица жалела сейчас о том, что не видит происходящего. Пусть Сигизмундом овладевало безумие, красным отблеском берсерка выныривающее в его глазах, судя по словам его приближенных, но воином он оставался одним из лучших. На стороне Бринхильды оставались молодость, любовь народа, подогреваемая Германикой и людьми конунга, и поддержка с обучением от дяди. Пальцы вёльвы крепко сжали посох, дева-вне-времени стояла небольшой статуей среди волн напирающей со всех сторон толпы, прислушиваясь к шагам в надежде узнать те самые. – Я, Бринхильда Боргссон, вызываю в круг чести на тинг и суд богов своего отца, ярла Сигизмунда Боргссона! Германика вслушивалась в сильный голос, такой взрослый, что не верилось, как сильно выросла во всех отношениях Бри. Звучали все те обвинения, которые исходили от народа в первую очередь, и клановые люди с радостью гудели, шептались, что наконец их услышали. Налог после урожая собрать еще не успели, и вёльва была уверена, что тот вернется к прежней доле. С первым ударом щитов друг о друга Германика вся обратилась в слух. Среди такого количества зрителей ей сложно было что-то различить, и только краткие смазанные картинки видений, едва ли на несколько секунд опережающие события, могли подсказать ей, как идет бой. Наверное, больше всего пророчица жалела о невозможности увидеть Бри такой, как она выглядела в реальности – для оракула видения состояли из каких-то привычных образов, аллегорических и понятных на интуитивном уровне. Спустя несколько минут вёльва тихо сдвинулась с места и по кругу стала обходить тинг и людей, пробираясь ближе к месту действия. Она оказалась в первом ряду, когда прозвучал высокий крик и раздался треск. Обломки щита Сигизмунда отлетели к краям тинга, и часть из них оказалась у ног Германики. Почти все закончилось, только сам ярл был на грани срыва в берсерка, оракул видела это в неясных тенях, слышала в шепоте испуганных людей вокруг. Ярла нельзя убивать – ясно осознала Германика. Не потому, что он отец Бри – та с ним давно не считалась, – а потому, что он утянет дочь во время боя в то же состояния слепой ярости, да и начинать правление кланом и одним из самых больших фюлька с убийства не стоит. Особенно девушке, слишком редко такое происходило – раз, может два в десятилетие на всем Севере, не больше. – Хватит! – голос пророчицы звучал непривычно глубоко и громко, не по-мужски, но бесполо, и перекрыл странно-легко гул толпы в несколько десятков человек. – Боги против отцеубийства. Однако и ярлу следует перестать пугать свой народ. Дочь его по силе достойна любого трона, но пусть выскажется и клан, который находится под дланью Боргссонов на этих землях уже много лет. Воины и старейшины поселений отошли в сторону посовещаться, явно смущенные и напряженные, а Бринхильда, все еще с крепко зажатым щитом и приподнятым мечом оказалась возле Германики. Та почуяла острый запах крови, тонким шлейфом витающий вокруг девушки, и нахмурилась. – Все в порядке, просто царапина, – без лишних вопросов сразу же быстро проговорила Бри, позволяя себе только втянуть знакомый аромат волос. Полынь, хвоя и морская соль, немного сушеной ромашки, мох, – и на лице Бри, мокром и раскрасневшемся, расплылась улыбка. Чтобы не спровоцировать ярла, Бринхильда пока не осмеливалась сказать ничего личного вёльве, но уже предвкушала вечер, который сможет провести в маленькой хижине на отшибе, как только получится сбежать с праздничного пира. – Клан принял решение, – выступил вперед командир одного из отрядов, который еще в детстве тренировал любопытную смышленую Бри. – Мы хотим жить под дланью старшей дочери рода Боргссон, Бринхильды, и провозглашаем ее дроттнинг западного фюлька! Если бы Германика могла видеть, она, наверное, не сдержала бы хоть одной слезинки от гордости за воительницу. Та выпрямилась, словно став выше, и вокруг разошелся волной оглушающий звук ударивших о щиты мечей и топоров. Клан признал преемницу ярла голосами старейшин и командиров отрядов. Бри развернулась и произнесла краткую, но тщательно спланированную конунгом речь, очень уж знакомые нотки были в ее голосе и интонациях. Большинство дел оставили на время после праздника, ведь следовало еще решить, что делать с ярлом, который пока не осознал, что произошло. Утешал факт его относительного спокойствия – ругался, проклинал змею-дочь, но не срывался в кровавую ярость берсерка. Скорее всего, он так и останется сегодня заливать свой провал в спальне, – подумалось Германике. Сигизмунда ей было не жаль, не после того, как он почти сломал жизнь трем дочерям, благо, и без вмешательства у тех все сложилось довольно благополучно. Вёльва и забыла, как много лет подряд раньше сидела по правую руку от ярла, на месте ближайшего советника, что на судилищах, что на пирах, и теперь даже удивилась, когда оказалась на привычном месте плечом к плечу с Бринхильдой. – Пусть привыкают, – шепнула та, на несколько мгновений крепко сжимая руку пророчицы. – Потом меньше вопросов будет. В этот Мабон Германика вспомнила, как нужна людям. Как и всегда, толпа смотрела на пастуха, а пастух в последние несколько лет представил своего оракула едва ли не сумасшедшей старухой. Снова зачастили за травами кумушки, у которых то корову пучит, то муженька, молодые девицы на гадания, воины за оберегами. Никого снова не пугал покровитель вёльвы, и в честь Локи на празднества собирали большие костры для даров. Пожалуй, только об одном она могла жалеть – так и не видела Бри по-настоящему, хотя каждую ночь наизусть касалась ее шрамов, изгибов сильного тела, татуировок, замирая от восхищения.***
– Госпожа дроттнинг просила помочь Вам, – в один из летних вечеров накануне Мидсоммара к Германике постучались девушки из замка. Бри давно хотела, чтобы вёльва жила с ней, но девушка стояла на своем, уже пару лет так и обитая в хижине на отшибе. Бринхильда хоть и ворчала, что похожа на влюбленную дуру, но исправно бегала чуть ли не каждый вечер к любимой. За этими мыслями Германика и не заметила, что происходит какое-то знакомое действие, ранее даже в мыслях неприменимое к слепой пророчице, отдавшей свою суть и тело богам - традиционная подготовка невесты к свадьбе. Потом она догадалась спросить день недели и утвердилась в сомнениях – был вечер четверга. Конечно, Бри что-то такое говорила в последний год, но Германика не видела ничего ни в видениях, ни при гадании, на которое пару месяцев назад соблазнилась. – Хотя, чего ожидать от Локи, когда он мой покровитель, – пробормотала она, вздыхая устало. Ванна с травами, уход в четыре руки за волосами, которые надо было причесать, высушить и заплести по-особому, на ходу меняя некоторые виды косичек, ведь союз не был традиционным, пусть готи и подтвердил его благословение сразу двумя богами. Укладываясь спать уже после полуночи в новой мягкой сорочке, Германика привычно бросила щепотку трав в огонек курильницы и улыбнулась, чувствуя тепло от своих котов по обеим сторонам тела. Сон казался длинным, светлым и совершенно непонятным. Золотая колесница Фрейи, запряженная котами, мчалась вслед за луной по небосклону, расцвеченному сиянием сейда Локи, чьи рыжие волосы мелькали перед глазами медными змейками, а зелень глаз пряталась в листве окружающего леса. Но на душе утром было так спокойно и хорошо, как не было давно. Будто Германика вернулась в теплый родной дом после долгого утомительного путешествия, обняла маму, от которой вкусно пахло медовыми лепешками и ромашкой. Пророчица даже не воспринимала серьезно подготовку с утра, позволяла втирать драгоценное масло в тело, одевать себя и украшать тяжелыми бусинами волосы, гривной – шею, серьги из янтаря оттянули мочки ушей. Верхнее платье закрепили фибулами явно из сокровищницы бывшего ярла – на ощупь Германика определила гладкую инкрустацию перламутром. Кажется, это фибулы почившей матери Бринхильды, маленькая будущая пророчица, еще будучи зрячей, видела их на кюне Боргссон. И вот на этом моменте в голову вёльвы закралось подозрение, что праздник будет пышнее, чем обычно был Мидсоммар. Солнце грело лицо Германики, когда она в сопровождении приставленных к ней вчера вечером служанок шла к вершине холма, где начинали ритуалы на великие праздники. От помощи она отказалась, ловко и привычно прощупывая тропинку впереди посохом, украшенным какими-то лентами. Те обвивали запястья так нежно, словно вытканы были из летней росы и морского тумана. Десятки людей едва дышали, но Германика слышала каждого и дивилась, отчего так замерли люди клана. В нос ударил запах свежей крови – значит, первые приношения уже сделали. Осознание того, что она пришла именно на собственную свадьбу, выбило землю из-под ног, но родные сильные руки подхватили и помогли удержаться. – Ну что же ты, – мягкий, без привычной хрипотцы голос обволакивал таким теплом, которого ни в один летний вечер не почувствуешь. Исчез посох, и ладони оказались в плену крепкой хватки шершавых пальцев. И реальность происходящего обрушилась на живущую у кромки миров и времен пророчицу, смыкая ее уста намертво то ли радостью, то ли страхом. Она уже не слышала готи, который обвязывал запястья Германики и Бринхильды свадебной лентой, призывал в свидетели союза Тора и, в обход правил, Фрейю вместо Фригги, делая акцент на соединении сердец воина и обладающей Искрой. Непослушные губы пророчицы говорили слова клятвы, идущей из глубин всего естества, воздавая хвалу норнам и Локи; непослушные губы неожиданно плотно обхватили поданный кубок с медовухой. В ушах Германики звенело, и шелест листьев Иггдрасиля становился все громче, пока не достиг пика. Кольцо обхватило тонкий палец, надетое нареченной воительницей, опалило кожу болью, и боль распространилась на все тело, вырывая крик. Бринхильда только и успела, что подхватить любимую, усаживая на подушки, раскиданные в стороне от алтаря для женщин и детей. Потянулась убрать упавшие на лицо седые пряди и едва сдержала себя, не отшатнувшись. Рыжее золото одного-единственного крупного локона слева светилось в лучах солнца, а левый глаз смотрел на Бри ясно и осознанно, и был настолько зеленым, что любому изумруду стало бы стыдно. – Какая ты у меня красивая, – прошептала с улыбкой Германика, от усталости и боли обмякая на руках девушки. В легком летнем ветерке разлился серебряными колокольчиками озорной смех огненного бога, отдавшего свой подарок смертной, и врата Фолькванга отныне терпеливо ждали эту необычную пару, сумевшую перепрясть полотно своих судеб.