Pure morning

Нагито нравится эта библиотека. Действительно очень-очень нравится. В ней пахнет старой и новой бумагой и чернилами. В теплых солнечных лучах, проходящих сквозь огромные винтажные окна с резными, разноцветными стеклами, узор которых так занимательно рассматривать, в вальсе кружат маленькие пучки пыли. Само же здание невероятно огромное, больше всех библиотек, в которых ему доводилось бывать ранее, с казалось бы бесконечным количеством рядов стеллажей книг в самых разных переплетах, лабиринт практически образовывающих, когда он позволяет себе закрыть глаза и расстворится в тишине. Потеряться и остаться навсегда в этом чудесном месте звучит действительно волшебно. Заблудиться в месте, где даже его удача была бы бессильна, неспособная дотянуться до него своими жестокими, загребущими руками. Даже стрелки часов ненавязчиво свой ритм не отбивают. Понятия времени здесь словно и не существует, и Нагито, если бы его воля учитывалась, с радостью провел всю поездку именно в этом укромном уголке райского архипелага. Так наивно мечтать о чем-то подобном. Так по-детски инфантильно даже, но Нагито ничего с этим поделать не может. Собственные мысли в голове кружат ничем неудержимым роем, и лучше уж этот рой будет сосредоточен на детских фантазиях, нежели на мыслях об обратной стороне фортуны, что неизбежно рано или поздно грянет. Он закрывает глаза, делает глубокий вдох и считает от одного до десяти, и обратно. Тут так спокойно. Так тихо. Так легко можно притвориться что никто и ничто больше не имеет значения. Жаль только что такие безмятежные деньки не могут длится вечно. Жаль только, что рано или поздно разрушительное цунами в лице непостоянной госпожи удачи даже в этом безвременье его настигнет. Ему не привыкать. Так сложно сосредоточиться на чем-то хорошем, когда всегда привык ожидать что-то плохое. Но, пока что, эту мирную тишину библиотеки, до которой все шумное великолепие абсолютных никогда не добирается, чему он в какой-то степени рад — при всем уважении к его прекрасным, сияющим в своем таланте его одноклассников, они все ещё подавляюще громкие, прерывает лишь шорох страниц и сбитое от волнения дыханием Комаэды, что кидал редкие взгляды на сидящего рядом, ничем заинтересованного юношу. Только почему-то, каждый раз когда Нагито пытался посмотреть на своего компаньона, их взгляды пересекались и Комаэда не мог не отвести смущённый взгляд обратно в свою книгу. Только для того, чтобы через какое-то время этот цикл повторился вновь. Гора книг рядом с брюнетом с каждым разом, когда Комаэда смотрит на нее, становится все больше и больше. Растет она практически в геометрической прогрессии — Камукура слишком быстро просматривает содержание каждой, но не находит ни одной книги, что могла бы хоть немного его заинтересовать. Или нет — Нагито не удивился бы, правда, если бы его компаньон уже прочитал это все. А Камукура откладывает просмотренное в одну стопку, что вскоре стала напоминать причудливое архитектурное творение. Как оно под таким странным углом, грозящим вот-вот развалиться, все еще держится, для Комаэды остается загадкой, гораздо более интересной, чем прочитанные им ранее строчки детективноно романа. Он понимает, что смотрит слишком пристально и долго, когда чужой острый взгляд, казалось бы впивается прямо в глаза Нагито. Сквозь склеру и роговицу, в глубь черепушки Комаэды. Неловко быть пойманным за пристальным наблюдением и желание спрятать лицо за книгой почти одолевает его. Почти, потому что сделать это — равносильно признать, что он был пойманным с поличным. Так глупо отрицать очевидное. Но Нагито слаб ужасно и отвести взгляд от прекрасного в своей сосредоточенности профиля Камукуры гораздо выше его сил. Камукуры, что не комментирует то, насколько жутко, вероятно, Комаэда уставился на него. Он слишком добр. Нагито предпочел бы, чтобы его назвали жутким фриком и ушли восвояси. Это то, чего он заслужил бы. Но его компаньон слишком терпелив, несправедливо терпелив по отношению к Комаэде. А Изуру локти на стол поставил и подбородком в сцепленные пальцы уперся. Его взгляд пристальный и, до мурашек по спине, внимательный обращен на так и не отводящего глаз Нагито. — Комаэда, ты нормально себя чувствуешь? — голос Изуру звучит очень вежливо и любезно, словно он действительно обеспокоен самочувствием Комаэды. Больше чем сам Нагито волнуется, в самом деле. Очень любезно, даже если это всего лишь акт обязательной в обществе вежливости. Многие даже на это не поскупились. — Твое лицо красное. Он не заметил, как покраснел. Пальцы сами по себе невольно коснулись пылающей кожи щек. Контраст между холодными кончиками пальцев и горячими щеками немного отрезвляет. Нагито улыбается неловко, книгу в сторону отложив, чтобы нечаянно в приступе нервозности ее не повредить. В пальцах остаётся неприятный тремор. Они подергиваются, когда он складывает их за столом, чтобы слишком бурно не жестикулировать. На дереве за окном, чайка смотрит на него насмешливо. Не то, чтобы она ошибалась. Наоборот. Он сам бы над собой насмехался бы, если бы взгляд Изуру не был таким острым. Это сложно. Камукура глаз от него не отводит. Это смущает. — Ах, спасибо за беспокойство о таком ничтожестве как я, Камукура-кун! — он старается улыбнуться обнадеживающе. Пальцы непроизвольно крутят длинные рукава его куртки. — Но все в порядке. Мне просто немного жарко. Про то, что в библиотеке отличное кондиционирование Камукура любезно не упомянул. И что сам Комаэда свою тяжёлую парку, если ему так жарко, в здании так и не снял. Только кивнул коротко и продолжил за Нагито наблюдать. Так странно, Комаэда под этим взглядом чувствует себя диковинкой, содержание и суть которой другой юноша тщательно пытается изучить. Нагито не то чтобы очень любит, не имеет права, быть в центре внимания — сливаться с серым фоном, служить незначительным звеном в цепи чужого величия ему подходит гораздо больше, но от этой чужой заинтересованности в груди горячей патокой разливается приятное чувство. Слишком эгоистично — забирать себе все внимание Камукуры. Скорее даже, слишком эгоцентрично. Даже так… Не то, чтобы он решал, как другой юноша решает проводить свое свободное время. И если он хочет потратить его на препарирование Нагито, то так тому и быть. На самом деле, Нагито совсем не понимает, почему из всех удивительных людей на этом острове Камукура Изуру проводит время именно с ним. Человек, чье имя созвучно имени основателя Академии Пик Надежды. Человек, Абсолют, при взгляде на которого у Нагито есть чувство, будто он вот-вот ослепнет от великолепия бесконечного таланта, что не менее прекрасная оболочка с трудом сдерживает. Человек, что все проведенное здесь время старался держаться как можно дальше от других абсолютов, но сейчас, по не ведомой Нагито причине, играет с ним в гляделки. Он правда не понимает. Но все ещё искренне счастлив. У Нагито, даже при внезапном возникновении желания победить, шансов нет. Какой смысл пытаться брыкаться в самой пучине, если плавать не умеешь. Чужие мотивы остаются загадкой. Чужие действия вызывают недоумение. Но ни сил, ни желания оттолкнуть от себя другого человека попросту нет. А вот желание понять другого человека — есть. Раз уж ему оказали честь, позволив составить компанию, то и усилия для поддержания чужого интереса он должен приложить максимальные. Только… Нагито совсем не знает, как нормальные люди, чей мозг не полуразрушен деменцией, проводят свободное время друг с другом. К тому же, у него не так много опыта совсем нет в поддержании хоть сколько-то дружелюбных отношений с кем-то. — Камукура-кун, — начинает Нагито неуверено, тщательно стараясь подобрать слова. — Если тебе наскучило сидеть в библиотеке, мы можем пойти куда-нибудь ещё. — Запоздало, он добавляет: — Если у тебя ещё есть желание проводить свое свободное время с кем-то вроде меня. Жесты и мимику Изуру очень сложно читать. Он не полностью безэмоционален, как говорили его дражайшие одноклассники. Отнюдь нет. Выражение лица Камукуры — постоянная, переменчивой степени лёгкая хмурость и спрятанная за ней усталость, с едва заметной морщинкой меж бровей. Жесты — тонкое подергивание пальцев, в попытке чем-то занять руки от скуки, и отточенные расчетом плавные движения, когда он говорит. Пускай в такой близкой обстановке они находятся впервые, Нагито действительно сложно было оторвать свой взор от Изуру ранее. Слишком неземные уж чужие повадки. Слишком завораживающие для Нагито, как огонь для мотылька. Как песни сирен для моряков, что тянут в самые глубины бездны без намека на побег, без попытки на сопротивление. Камукура пожимает равнодушно плечами, откидываясь на спинку стула. — Мы можем уйти. Мне все равно. Несмотря на то, что Камукура такой невероятно прекрасный и сияющий, иметь дело с его апатичностью действительно проблематично. Комаэда не жалуется хотя, не ему судить, особенно кого-то вроде его одноклассников, только вздыхает на это преувеличено тяжело, и качает головой с мягкой улыбкой. Через секундное молчание, брюнет добавляет: — Если тебе все ещё жарко, мы можем пойти к бассейну. Нагито мнется на месте неуверенно. Растирает почти агрессивно затёкшие мышцы шеи. — Ах, Камукура-кун, я не думаю, что это хорошая идея, — брюнет брови вопросительно приподнимает и Нагито глаза вниз потупляет, — есть вероятность, что тебя со мной могут увидеть. Камукура из-за стола встаёт спокойной и беззвучно стул ставит обратно. Поправляет уверенными, расчётливым движениями волосы, что в лицо непослушно лезут. Пиджак, что на спинке стула до этого висел на предплечье перевешивает. Нагито действительно очень тяжело взгляд отвести. Особенно когда Изуру смотрит только на него. — Я не вижу ничего отрицательного в том, что кто-то теоретически может нас вместе увидеть. Нагито встаёт вслед за другим юношей. Его стул с противным скрипом отодвигается назад, но Камукура ничего не говорит. Не морщится даже, в отличие от вздрогнувшего от звука Комаэды. — Тогда, боюсь я не могу тебе отказать.

***

Когда они добирались до отеля, уже стемнело, но до комендантского часа время есть. Поэтому Нагито первым садится на край бассейна, сняв обувь и закатав штанины. Вода прохладная приятно, не перегретая палящим островным солнцем, как ни странно. Комаэда пинает слабо воду. Брызги попадают на край штанин. Ярко-голубая подсветка бассейна глаза не режет. Камукура протягивает ему запечатанную упаковку с мороженым, соленая карамель, Нагито не любит сладкое, но никогда не упоминал об этом прямо, удачная догадка возможно, откуда и когда вообще Изуру ее достал, и садится рядом, попутно сняв обувь и закатав штанины. Это странно. Но Камукура Изуру, мирно качающий ногой по воде выглядит мягче и юнее, если можно так сказать, про, буквально, подростка — без напряженности в его осанке, и тяжёлой хмурости на переносице. Его взгляд хотя остаётся острым, сверкая алым ликорисом сквозь плотную вуаль локонов. — Расскажи мне, почему ты так цепляешься за талант и людей, что одарены этим талантом. Чужой вопрос странный. Чужой вопрос неожиданный. Чужой вопрос будто резкой пощечиной бьёт Нагито. Людям обычно не нравится когда он открывает рот. Людям обычно не нравится, когда он говорит о том, что важно для него. Не нравится и предельная честность самого Нагито. Возможно, этот диалог поставит точку в милосердном отношении Камукуры к нему. Возможно, это с самого начала было неизбежно. Всегда так много неопределенности. Это все равно длится слишком долго. Целый день, проведенный в компании Изуру стоит всех возможных последствий. Стоит всех возможных издевательств. Только Камукура вряд ли до такого опустится, слишком уж это пустая трата времени. Комаэда улыбается слабо, и берет неуверенно протянутую сладость. Его пальцы, на секунду соприкоснувшиеся с пальцами Камукуры, шок пробил. Ещё какое-то время они приятно покалывали, только чтобы это мимолётное ощущение безвозвратно исчезло. — Разве Камукура-кун сам об этом догадаться не может? Стемнело, и звёзды отражаются от поверхности воды. В мягком, тусклом свете фонарей так тяжело разглядеть чужое выражение лица. Только через освещённую поверхность бассейна. Но так, чужое лицо размывается в небольших колебаниях воды. — Я могу предположить, — Камукура пожимает плечами. — Но предпочту услышать это от тебя, Комаэда. Нагито вдыхает остывающий островной воздух и в лёгких оседает тяжесть. Тихая трель цикад режет уши. Светлячки вдалеке танцуют маленькими огоньками. — Камукура-кун такой странный. Почему ты хочешь знать что-то обо мне? Несколько мотыльков безуспешно бьются об стекло фонаря. Хотя Нагито и задал вопрос, ответ на самом деле не нужен. Сам факт того, что-то кто-то, нет, что Изуру Камукура, провел с ним целый день своего бесценного времени подкупает неимоверно. Возможно, у Нагито слишком низкие стандарты. Возможно. Не то чтобы он изначально на что-то претендовал. Это так до смешного очевидно. Камукура странный — идеальный абсолют, что отторгает других таких же абсолютов. Странный в своем совершенстве. Непонятный до конца в своей апатичности. Словно открытая книга с пустыми страницами. Нагито делает глубокий вдох и закрывает глаза. Даже так, чужое присутствие остаётся реальным и, слишком, пожалуй, ощутимым. Вода приятно холодит ступни. Его все ещё первым спросили. — Я думаю, потому что это утешает. Знать, что в мире есть таланты и люди, чья судьба противостоять невзгодам. Становиться только сильнее, после каждого пережитого препятствия. Создавать что-то новое и великое. Разрушать старое и на пепелище этого толкать мир вперед. Что-то, что может подарить надежду любому, даже кому-то столь незначительному как я, понимаешь, Камукура Изуру-кун, — Нагито улыбается, глаза приоткрыв, внимательно смотрящему на его лицо юноше. Чужое выражение лица остаётся непроницаемым. — Я знаю, что мне никогда не стать частью чего-то большего. Моя удача номинально считается талантом, но от нее больше вреда чем пользы. Я не могу ее развивать. Я не могу с ее помощью созидать. Я не вписываюсь в среду невероятно прекрасных, талантливых людей, но среди скучной серой массы, которую составляет большая часть нашего мира я хочу задушить себя. Правда в том что Комаэде Нагито ужасно сломленный, бесполезный человек. Но даже так, утопая в своей никчемности, он жалости по отношению к себе не потерпит. Не стоит. Бесполезно. Пустая трата времени и сил. — Я прекрасно осознаю свое место. Я не знаю почему я продолжаю оставаться здесь. Я не уверен, зачем я принял приглашение Академии, если даже до начала ясно, что все, где я замешан обречено на провал, — он поднимает ноги из воды, и как ребенок прячет лицо в коленях, — я не хочу уходить. Это хуже всего. Он смеётся. Горько. Вымученно. Круги на воде в такт его смеху нервно дрожат. — Это ужасно, не так ли. Камукура-кун, я вообще не понимаю почему ты меня целый день терпишь. У Камукуры палочка от мороженого в руках призовая. Нагито свое так не открыл. — Я бы не проводил с тобой время, если бы был вынужден терпеть тебя, Комаэда. — прямо признает Изуру. Странный. Очень странный юноша. — Я правда тебя не понимаю, Камукура-кун. Камукура кивает равнодушно, мол не ты первый, не ты последний. Нагито усмехается нежно. — Ты действительно нечто, Камукура-кун. Спасибо. В кармане его куртки тихо пищит справочник. Фрагмент надежды получен.