Неестественная темнота комнаты давила на него.
Неестественная тишина комнаты била по его ушам.
Неестественно-призрачное тепло знакомых рук вызывало дрожь, мурашки и слёзы.
Бьякуран уже давно чувствовал боль где-то в грудной клетке.
Он не мог нормально дышать. Он постоянно то задыхался, хватая ртом слишком много воздуха, то просто-напросто забывал о том, что дышать вообще нужно.
Бьякуран уже давно чувствовал боль в глазах и усталость.
Он не мог ни нормально спать, ни нормально бодрствовать. Уже который день он существовал где-то в прострации, находящейся между двумя состояниями, изредка проваливаясь в некое забытье, которое ни в коем случае нельзя назвать ни сном, ни даже обмороком.
Бьякуран уже давно чувствовал головную боль, пульсирующую где-то в висках.
Он не мог сосредоточиться на одной только своей параллели, постоянно перескакивая то в один, то в другой абсолютно незнакомый ему параллельный мир.
Он видел его
— или её? — в каждом из миров, в каждом из видений. Где бы он не оказался, что бы не видел, он не мог, просто не смел отвлекаться от знакомо-незнакомого человека.
Он уже не помнил кто он
— она? — в его параллели.
Он уже не помнил какого он
— или она? — пола именно в его мире.
Он уже не помнил сколько ему
— или всё же ей? — лет.
Джессо путался.
Каштановые волосы и прекрасные, будто светящиеся светло-карие глаза преследовали его, куда бы он ни посмотрел. Яркий и звонкий смех звучал везде, куда бы он ни пошёл.
Он просто не был уже в состоянии отличить очередное видение от галлюцинаций, посещающих его теперь на постоянной основе.
Джессо пугался.
Он не мог держать глаза закрытыми, ведь видел его — её. Он не мог держать глаза открытыми, потому что тогда перед ним мелькал его
— её — силуэт.
Джессо перестал что-либо понимать.
Не могло пройти и секунды без него
— неё — рядом с ним. Не могло пройти даже мгновения без постоянных теперь мыслей о нём
— ней.
Он уже не помнил, кто он
— она? - для него в его параллели.
Он уже не помнил, как потерял его
— или её? — в самый первый раз.
Он уже не помнил, когда началось эти видения и галлюцинации с ним
— или всё же с ней? — в главной роли.
Один из Боссов Мильфиоре знал, что это уже походит на помешательство.
Он столько раз видел, как кареглазый шатен
— «ка»? — покидает его, что уже не мог вспомнить ничего печального, кроме этих моментов.
Он столько раз видел, как карамельные глаза счастливо щурятся или горестно зажмуриваются, что уже не мог представить себе другие отражения эмоций и чувств.
Он столько раз видел его
— её? — в своих видениях и галлюцинациях, что уже просто не мог вспомнить никого, кроме него
— неё.
Один из Боссов Мильфиоре ничего не хотел с этим делать.
Он полностью отдался на его
— её — милость. Он добровольно отпускал своё тело и отдавал бразды над своим правлением светлым карим глазам и каштановым волосам.
Один из Боссов Мильфиоре принимал свою судьбу.
Он с радостью оставался с незнакомцем
— «кой»? — в любом из параллельных миров. И ему абсолютно равнодушно, что именно он потеряет.
-
— Не покидай меня никогда, Море! — он
— в этот раз точно не не она — плакал.
Незнакомая ему комната была пропитана запахом крови, но Бьякуран не чувствовал боли. Только холод, пробирающий его до костей, доставлял ему неудобства.
Впрочем, Бьякурану уже давно было плевать на собственные чувства и ощущения. Сейчас его волновали только тёплые, даже горячие, если сравнивать с окружающим его морозом, слёзы Центра его мира.
— Тише, — он почему-то мог только хрипеть, но это не волновало его. — Небу не пристало плакать.
Бьякуран не знал, почему назвал шатена именно так. Он предполагал, что это одна из ненужных вещей, которые он забыл, когда всё началось.
Он не собирался думать об этом, пока это нравилось знакомому незнакомцу.
Он не собирался вспоминать что-то ещё, пока это не было нужно Центру его вселенной.
Бьякуран ощущал постепенное своё угасание. Холода становилось всё больше, он становился всё сильнее.
Незнакомая ему комната становилась всё темнее и темнее. Она словно сжималась вокруг него и сидящего около него шатена.
— Останься, — незнакомец продолжал плакать. — Пожалуйста, Море! — его голос становился всё тише и как будто бы отдалялся. — Пожалуйста.
Бьякурана окружила темнота не пропускающая даже крохотной крупицы света.
Его обняла тишина, не позволяющая слышать голос Центра его мира.
--
— Я буду писать тебе письма за сотни ночных городов, — шатен
— не «ка» — смеялся, громко и открыто, не обращая никакого внимания на окружающих его людей.
Джессо почему-то подхватил этот смех, поддерживая знакомого незнакомца.
Он был рад от того простого факта, что Центр его вселенной радуется, и с лёгкостью делал всё, чтобы всё так и оставалось.
— Я буду ждать, — он продолжал смеяться, вторя шатену, кружащемуся впереди.
Джессо медленно шёл позади незнакомца, с трудом подавляя желание опуститься на колени прямо посреди оживлённой улицы.
Только то, что он может из-за этого потерять Центр его мира из виду или доставить ему неприятности, сдерживало его.
— И, конечно же, — он догнал остановившегося наконец шатена и осторожно коснулся кончиками пальцев его кистей. — Я тебе отвечу, — он переместил свои руки, теперь касающиеся крайних фаланг пальцев знакомого незнакомца. — Небо.
Джессо не мог больше сдерживаться. Не тогда, когда Центр его вселенной стоит радом с ним и так широко и прекрасно улыбается.
Резко, не позволяя себе сомневаться, он пустился на колени, не отпуская чужих рук.
Он наклонился вперёд и уткнулся лбом в бедро шатена, обтянутое чёрным денимом.
— Море? — незнакомец не попытался отодвинуться, и одно только это подарило ему до смешного огромное количество счастья. — Я тоже буду скучать.
Джессо коснулся губами колена Центра его мира и довольно улыбнулся. Ткань чужих джинсов была грубой, но его уже давно не волновали свои неудобства.
Он едва слышно мурчал, прикрыв глаза и наслаждаясь своим положением и теплом шатена.
---
— Не видно, не слышно тебя столько лет, Море, — знакомый незнакомец
— не «ка» — держал в руках чашку и вдыхал поднимающийся от неё пар.
Один из Боссов Мильфиоре знал, что залитый светом кабинет, насквозь пропавший цветами и чаем принадлежал Центру его вселенной.
Стоящие то тут, то там его фотографии подтверждали это.
Разбросанные по всему помещению вещи подтверждали это.
— Мне жаль, — он нахмурился, не понимая и не помня, почему расстроил шатена.
Один из Боссов Мильфиоре не хотел расстраивать незнакомца.
Он ничего в этой и во всех других параллелях не желал так, как желал счастья Центра его мира.
Один из Боссов Мильфиоре знал, что лучше сейчас не подходить к расстроенному шатену. Но это давалось ему невероятно тяжело.
— Прости меня, — он смиренно склонил голову и закрыл глаза. — Небо.
Знакомый незнакомец тяжело вздохнул и поставил чашку на стол.
Он долго молчал, и один из Боссов Мильфиоре уже начал чувствовать привычную потерю ощущений, когда услышал тихий голос Центра его вселенной.
— Я попробую, Море.
Он улыбнулся и поднял голову, не смея однако открыть глаза. Он упал на пол за несколько секунд до перехода в другую параллель.
— Спасибо, — один из Боссов Мильфиоре открыл глаза и всего лишь на мгновение увидел светлые карие глаза шатена. — Я буду ждать этого.
Незнакомец горько улыбнулся. Он не подошёл к сидящему на коленях перед ним одному из Боссов Мильфиоре, но и не отвёл от него взгляд.
Он снова закрыл глаза, чувствуя на себе взгляд Центра его мира и спокойно позволяя своей способности унести его дальше, на следующую встречу.
----
— Я все берега сожгла, — шатенка говорила почти неслышно, словно силой выдавливая хриплый голос из глотки. — Глазами бессонных ночей.
Бьякуран не имел ни малейшего понятия, где он находился. Вокруг не было ни одного ориентира, по которому можно было бы определить его местоположение.
Он не знал, почему и как вообще мог слышать знакомую незнакомку.
Он не знал, почему и как мог её видеть.
Бьякуран безмолвно лежал без движения посреди деревянного ящика, наполненного тысячами и миллионами цветов.
Он был мёртв. Он чувствовал только могильный холод и совершенно не чувствовал свои конечности. Он лежал в гробу и слушал голос Центра его вселенной.
Бьякуран не мог ничего сказать или сделать, чтобы шатенка перестала быть такой расстроенной.
Он слышал тяжёлое и прерывистое дыхание незнакомки и ничего не делал.
Он видел покрасневшие и опухшие глаза Центра его мира и ничего не делал.
— Прости меня, Море! — шатена закрыла лицо ладонями и наконец заплакала.
Бьякуран впервые просил время на встречу закончиться побыстрее.
Он впервые не хотел находиться рядом со знакомой незнакомкой.
Он впервые молился о том, чтобы Центр его вселенной забыл его.
-----
— Отпусти меня к звездам, прошу тебя, Море! — шатенка плакала, и было абсолютно очевидно, что она злилась.
Однако это не мешало Джессо пребывать в незнании относительно того, что происходит в этом параллельном мире.
Ночное небо над его головой не давало ни единой подсказки. Точно также, как этого не делал бетонный пол крыши под его ногами или холодный ветер, который сбивал Джессо с ног и пускал по его коже мириады мурашек.
Незнакомка в этой параллели — как и в любой другой — была прекрасна. Даже безобразно опухшее от слёз и покрасневшее от мороза лицо не могло испортить впечатления. Как не могло этого сделать чёрное траурное платье.
— Я сделаю всё, о чём ты попросишь, — Джессо говорил максимально спокойно и уверенно, осторожно подняв руки, чтобы не напугать Центр его мира. — Только, пожалуйста, отойди от края.
Шатенка поморщилась и горько рассмеялась, согнувшись почти напополам и определённо чуть не упав спиной вперёд в холодный ночной воздух за пределами какой-либо опоры.
Её босые ноги продолжали нетвёрдо стоять на невысоком выступе, но уже опасно дрожали, из-за чего знакомая незнакомка качалась то в одну, то в другую сторону.
— Ты обещаешь? — она подняла дрожащую руку и выставила мизинец, прося клятву.
Центр его вселенной спрашила так, словно Джессо не был готов отдать всё, что имеет — а также всё то, что ему не принадлежит — но, возможно, в этом параллельном мире он совершил не одну ошибку.
Он никогда с тех пор, как начались видения и встречи, не понимал другие версии себя, вредившие шатену
— ке — чуть ли не в каждой третьей параллели.
Джессо — он должен быть честным с самим собой — просто не понимал, как вообще можно обидеть такого прекрасного человека, как Центр его мира. Пусть сам он и не помнил, почему незнакомец может считаться «прекрасным» и даже больше.
Джессо тоже показал мизинец и кивнул, отвечая на прозвучавший ранее вопрос. Он продолжал напряжённо вглядываться в шатающуюся стойку шатенки и отвлёкся только когда услышал ещё один горький смешок.
— Тогда, — знакомая незнакомка подняла одну ногу, сделав свое положение ещё более неустойчивым. — Не лови.
Она опустила ногу и провалилась назад, в последний раз за свою жизнь — то, что здания вокруг казались крохотными, по сравнению с высоткой, на крыше которой она совсем недавно некрепко стояла, гарантировано это — горько усмехнувшись и показав ему мизинец напоследок.
Джессо посмотрел на свои руки и подошёл к свободному теперь от людей краю. Он закрыл глаза и почувствовал знакомое и желанное чувство потери контроля над собственным телом.
Он сделал последний шаг, и к почти полной потере ощущений добавился шум ледяного ветра в ушах и удары воздуха в лицо.
------
— Я буду на волны твои с неба смотреть, — Центр его вселенной мягко улыбался
— на этот раз не «лась» — глядя на одного из Боссов Мильфиоре снизу вверх.
Шатен продолжал держать глаза открытыми, невзирая на то, что они быстро краснели от крови и тускнели, наверняка принося боль, или попросту не замечая этого из-за уже окутавших его тело ощущений.
Незнакомец продолжал спокойно улыбаться, лёжа на его коленях и постепенно остывая. Он не плакал, не дрожал от страха и, конечно же, не позволил пролить слёзы своему визави.
— Не стоит, — Центр его мира попытался поднять руку, но потерпел поражение, и она с глухим стуком упала на пол. — Я буду в порядке, Море.
Один из Боссов Мильфиоре не был уверен в этом, в отличие от спокойного и не колеблющегося даже в такой момент шатена.
Сейчас он мог быть уверен лишь в одном: ещё немного и он, несмотря на просьбу знакомого незнакомца, попросту расплачется.
Пульс Центра его вселенной становился всё слабее и слабее. Его дыхание замедлялось и становилось неслышимым и неощущаемым, даже когда один из Боссов Мильфиоре наклонился ближе ко рту шатена.
— Прощай, Небо, — прошептал он, когда конце концов, пульс незнакомца полностью пропал, воздух из его лёгких прекратил слабо касаться его щеки.
Один из Боссов Мильфиоре не знал отчего умер Центр его мира. Он не знал была ли это болезнь, или, может быть, это был яд. Он не знал долго ли мучился шатен, и сильно ли ему было больно. Он не знал абсолютно ничего.
И только это — он всё-таки должен быть честным с собой — удерживало одного из Боссов Мильфиоре от присоединения к шатену.
Только тот факт, что есть крохотная вероятность того, что он не виноват в смерти знакомого незнакомца, не позволил одному из Боссов Мильфиоре отпустить Центр его вселенной, чтобы умереть самому.
-------
— Верни мне меня, молю тебя, Море! — шатенка кричала на него игнорируя собственные слёзы и сбившееся донельзя из-за продолжительной, видимо, истерики дыхание.
Её голос разносился по маленькой комнатушке и бил по ушам Бьякурана.
Её голос звучал настолько горестно, настолько глубоко разочарованно и настолько гневно, что казалось, будто бы незнакомка и вовсе не была человеком.
Она казалась взбешённым отчего-то духом. Она словно вот-вот должна была обратиться ветром и с необычайной лёгкостью навсегда исчезнуть из этой комнаты, из этой параллели и из Сущего в принципе.
Она казалась расхоложенной Богиней, которая теперь со всей своей обманутой душой отворачивается от глупых людей в целом и от Бьякурана в частности.
— В ласковых волнах твоих, — Центр его мира как будто наконец выдохлась и, громко выдохнув, закрыла глаза. — Задохнусь я насмерть.
На коже шатенки виделись синяки. Жёлтые и зелёные, синие и фиолетовые пятна складывалось в почти идеальную форму ладони.
И не просто чьи-то там руки били знакомую незнакомку и пытались задушить её. Это были ладони Бьякурана, если судить по рельефному кольцу на его безымянном пальце и кровоподтёкам на коже Центра его вселенной, идеально совпадающим с ним.
Шатенка смотрела на него, словно кролик на змею, и медленно, надеясь то ли не спровоцировать его, то ли на то, что он банально не заметит её манёвров, пятилась к открытому настежь окну.
Вот только он заметил. Он только открыл рот, чтобы попытаться остановить незнакомку, как она, не позволяя ему произнести и звук, запрыгнула на подоконник и полностью расслабилась, перегибаясь наружу.
— Стой! — Бьякуран на полной скорости полетел к Центру его мира. — Небо! — он кричал одновременно от радости и страха.
В его руке судорожно трепыхалась лодыжка шатенки, яростно пытающейся вырваться и полететь вниз.
Бьякуран не мог, просто не смел безучастно смотреть на ещё одно самоубийство знакомой ему незнакомки.
Он аккуратно затащил её обратно в комнату и закрыл окно, сразу же после этого падая на пол, будто кто-то перерезал нити, привязанные к нему.
— Прости, Небо.
Бьякуран обращался не к девушке, сидящей рядом с ним. Он общался со скорбящей по кому-то женщиной, с женщиной, которая облачилась в траур и даже не прыгнула, нет. Она просто спокойно шагнула в загробное небытие, заставив его дать ей чёртово обещание.
На столе лежал нож. Бьякуран поднял его — но он определённо не хотел думать, почему именно кухонный нож лежал там — и приставил к своему мизинцу.
— Прости, Небо, — он посмотрел на Центр своей вселенной и поднял глаза наверх, обращаясь к той женщине. — Прости.
Боль, пронзившая Бьякурана, когда он двинул ножом, не была ни отвратительной, ни отрезвляющей — как он знал, её описывали.
Она была даже приятной, ведь она дарила ощущение некой отмщённости той женщины и этой шатенки.
Он снова, в который уже раз почувствовал потерю контроля над телом, смешанную на этот раз с сильной болью.
Бьякуран медленно подошёл к застывшей у окна от шока незнакомке и вновь упал рядом с ней.
Он протянул Центру его вселенной окровавленные руки, не отрывая взгляда от её лица.
Последним, что он увидел, прежде чем полностью исчезнуть из этого параллельного мира, было испуганное лицо шатенки, с ужасом смотревшей на отрезанный мизинец в его ладонях.
Неестественная темнота комнаты давила на него.
Неестественная тишина комнаты била по его ушам.
Неестественно-призрачное тепло знакомых рук вызывало дрожь, мурашки и слёзы.
Джессо не понимал, что происходит.
Он помнил, что имел какую-то огненную силу, но ни разу не видел её в своих видениях и ни единого раза не чувствовал её в других параллелях, посещаемых им.
Джессо уже откровенно сходил с ума.
Он просто не был силах уже отличить видения от воспоминаний, потому что воспоминаний без него
— неё — для него уже не существовало, а все воспоминания с ним
— или с ней — вполне могли быть ещё одним видением.
Джессо чувствовал, что разваливается на части.
Он ощущал пробирающий до самых костей холод и касающийся его губ деним, сбивающий с ног ветер и фантомную боль в правой руке.
Он знал, что ничего из этого не ощущало его тело. Знал, но не собирался что-либо с этим делать.
Один из Боссов Мильфиоре не представлял себя теперь без видений.
Он не мог себе представить жизнь без перемещений в новую вселенную каждые несколько минут с небольшим перерывом в реальности без него
— неё — на минут двадцать в худшем случае или на часа три — в лучшем.
— Я думаю, это лучшее решение, — прозвучал голос шатена
— не «ки» в этот раз — словно подтверждая мысли Бьякурана.
— Не могу не согласиться, — протянуло его тело кидая в рот зефир.
Джессо не мог говорить и не контролировать себя. Он не понимал, почему, но, пока его тело не сказало и не сделало что-то, что расстроило бы знакомого ему незнакомца, он не думал, что есть смысл пытаться вмешиваться.
Центр его мира изучал силу и небесный огонь. Он выглядел как и всегда прекрасно и внушал уважение вперемешку со страхом.
— Ну, — тело одного из Боссов Мильфиоре усмехнулось. — Когда собираешься умирать?
Бьякуран не мог поверить, что посмел сказать что-то подобное, но шатен, казалось не очень-то и удивился. Он лишь слегка поморщился и закрыл глаза.
— Что? — его тело, видимо, не понимало намёков. — Твоя Семья оставила тебя одного мне на съедение, — оно усмехнулось и посмотрело во внутрь зрачков немых, ничего не выражающих глаз незнакомца. — А я всегда пользуюсь своими подарками, — оно вновь забросил в рот зефир. — Особенно такими щедрыми.
Джессо бился за контроль над своим телом но не мог ничего сделать с чудовищем, расстраивающим Центр его вселенной.
— Твой мир, — шатен достал из внутреннего кармана пиджака пистолет. — Корабли без бортов.
Знакомый незнакомец решительно подошёл к одному из Боссов Мильфиоре и протянул ему оружие рукоятью от себя.
Центр его мира спокойно и абсолютно безэмоционально опустился перед ним на колени.
Он спокойно и абсолютно безэмоционально завёл руки за спину и пододвинулся ближе, почти вплотную, почти касаясь губами джинсов Бьякурана.
Он спокойно и абсолютно безэмоционально открыл рот, словно готовясь к плоским утехам, и насадился на дуло своего же пистолета, тихо щёлкнув по металлу зубами.
Его тело засмеялось и, взведя курок, нажало на спусковой крючок, стреляя в рот шатена с прекрасными и будто светящимися светло-карими глазами.
Неестественная темнота комнаты давила на него.
Неестественная тишина комнаты била по его ушам.
Неестественно-призрачное тепло знакомых рук вызывало дрожь, мурашки и слёзы.
