растворяться друг в друге

хэ сюань холодный, отстраненный и нелюдимый, всегда предпочитающий иметь лишь деловые отношения с людьми, если уж есть такая надобность. однако, как мы знаем — во всех правилах есть исключения. так и не обошлось без того, что в его жизнь со скоростью ветра врывается абсолютно ветреный юноша, которого можно ласково назвать ветерок, ветерочек, и другими производными слащавого прозвища, от которых хэ сюаня воротило(но даже здесь без исключений не обошлось). хэ сюань холодный, отстраненный и нелюдимый, но цинсюань так незаметно становится для него домом, а присутствие под боком ветерка начинает входить в потребность. дом — это ведь место, где ты чувствуешь себя уютно? да, пожалуй, тогда, черновод точно мог назвать его своим домом. ветерок стал незаменимной частью его жизни. даже простая рутина не могла протекает без солнечного парнишки: занимаясь своей работой, ши цинсюань мог без умолку говорить обо всех вещах на этом свете, а хэ сюаню оставалось только периодически ему поддакивать. но им больше и не нужно было: это и есть дом для них обоих. хэ сюань холодный, отстраненный и нелюдимый, но когда он видит улыбку цинсюаня — в глубине его души что-то екает, и он едва может подавить свое желание приподнять уголки своих губ, стараясь показать что-то в роде ухмылки (хуа чен всегда говорил, что ему лучше никогда не улыбаться). ветерочка можно было сравнить с цветком, который выглядит замечательно и маняще, но стоит ему расцвести — и попытки оторвать от него взгляд становятся абсолютно тщетными. такое сокровище хотелось оберегать всевозможными способами, чтобы и дальше наблюдать за его цветущей, словно бутон, красотой. хэ сюань холодный, отстраненный и нелюдимый, но когда цинсюань берет его под руку и, совершенно глупо и по-детски ведёт невесть куда, он начинает таять. хотелось никогда не отпускать его руку, хотелось идти за ним хоть на верную смерть, лишь бы продолжать держать эти нежные ладошки в своих и слышать такой звонкий и заразительный смех. хочется просто жить, когда по своей неосторожности ши цинсюань спотыкается о свою же ногу и почти падает, но его, словно предугадав, успевают придержать родные и сильные руки. руки, на которые тот всегда готов положиться. хэ сюань холодный, отстраненный и нелюдимый, но когда цинсюань шепчет ему на ухо такие неосторожные фразочки, игриво прикусывая мочку — он окончательно тает. кажется, что по всему организму разливается лава, которая жжет и не терпит промедления, а черноводу дважды повторять и не нужно. хэ сюаню всегда мало: ему недостаточно кротких и быстрых чмоканий в губы, за которыми ветерку приходится приподниматься на носочки, ему хочется большего. черновод притягивает возлюбленного за изящную талию и вовлекает в глубокий поцелуй, после которых на губах всегда остаётся какой-то фруктовый вкус от бальзама. на этот раз — это вишня. хэ сюань холодный, отстраненный и нелюдимый, но когда он видит под собой с раскрасневшимся от ласк лицом и ушами, с растрепанными волосами, со сбитым дыханием и с томным взглядом из-под припущенных век цинсюаня — ему сносит крышу: ему мало. черноводу хочется его без остатка, хочется трогать его там, где не дозволено другим, хочется выцеловывать везде и все на его прекрасном теле, хочется прижать к себе максимально сильно и слиться в одно единое целое, чтобы постоянно лицезреть любимого перед собой. всегда разного, но такого идеального и совершенного. хэ сюань холодный, отстраненный и нелюдимый, но когда весь зардевшийся, словно на морозе, цинсюань, так пошло стонет выкрикивая его имя, просит быть быстрее, просит быть нежнее или грубее — он становится пламенем. от прежнего льда в черноводе уже ничего не остается, стоило только умелому рту ветерочка прикоснуться к его разгоряченной плоти, стоило только стрельнуть своим шальным взглядом, не отрываясь от начатого, и подмигнуть всегда сияющими глазами. разрядка происходит быстро у обоих, воздуха катастрофически не хватало: спальня наполняется шумными вдохами и выдохами. цинсюань лежит, смотрит хэ сюаню в глаза, кладет нежную ладонь на его щеку и улыбается. в этот момент, словно никого кроме них двоих не существует в мире, он сужается до двуспальной кровати с лежащими возлюбленными в ней. вскоре, глаза цинсюаня закрываются, но краешки его губ все так же приподняты вверх. смотря на спящего ветерочка, такого хрупкого, будто сделанного из хрусталя, хотелось бы только оберегать его ценой всей своей жизни, которую они уже так доверчиво посвятили друг другу. хэ сюань больше не холодный, отстраненный либо же нелюдимый. теперь, смотря на хохочущего с какой-то очередной глупой шутки цинсюаня, он лишь сильнее переплетает с ним пальцы и искренне улыбается.