Еще раз, мой лорд?

Ощущать что-то помимо всепоглощающего гнева впервые за долгие-долгие годы, наполненные лишь мрачной ненавистью ко всему сущему и к себе, в том числе, само по себе было весьма странно. Не новые, но будто раскрытые совершенно с другой стороны, осторожные трепетания и короткие вспышки удивления, любопытства, веселья и других, казалось, давно позабытых эмоций, периодически содрогали постепенно исцеляющееся тело в самые неожиданные моменты. Их вполне можно было пережить без особых потерь, великодушно выделяя себе немного времени прийти в норму, и схема эта работала исправно, пока ко всему перечисленному не добавилось одно невыносимое и неизбежное “но”. Вожделение. Будь оно неладно. Эта гадость, по загадочным причинам, настигала в самые неподходящие моменты, то окутывая мгновенно и всё сразу, то растекаясь под кожей так лениво, чтобы каждая клеточка, одна за другой, постепенно заполнились им: теплым, непривычно подвижным чувством с едва различимой остротой. Подготовиться к такому беспощадному нашествию не удавалось еще ни разу. Одна Сила знает, каких трудов стоило держать себя в руках в эти мучительные минуты, но беда, как известно, одна приходит крайне редко. С каждым разом пытка продолжалась все дольше и дольше, а унять раздражающий своей неуместностью будоражащий жар больше не удавалось ни глубоким медитативным дыханием, ни самыми страшными воспоминаниями. Хуже того – временами он просто внезапно исчезал, растворяясь голубой дымкой в окружающей реальности, как дразнящая призрачная фантазия больного разума. Подчас казалось, что несгибаемый Дарт Вейдер просто сходит с ума, и из всех остальных вариантов, этот был, пожалуй, самым сносным. На сей же раз все полетело в бездну с самого начала: слишком помпезный прием, слишком галдящие без продыху лицемерные офицеры и местные господа, слишком много свободного времени думать о разных глупостях, слишком радушные хозяева-блюдолизы и еще море других “слишком”. Тело, будто отдельно от рассудка, слышало и впитывало окружающую атмосферу, и совсем не сочло необходимым соблюдать приличия, вновь переманивая на себя все внимание до последней капли. В угоду ему, душная просторная зала чудесным образом превратилась в укромную комнатку где-то в глубине усадьбы, а десятки высокопоставленных гостей сократились до одной, откровенно ластящейся к его бедрам, незнакомки. За открытыми окнами, едва освещаемые теплыми лучами нагревшихся ламп, безмятежно шелестели местные растения, ловя в своих ветвях порывы освежающего солоноватого ветерка, изредка треплющего прозрачные занавески. Если бы хоть дюйм уже разгоряченной кожи не покрывала плотная ткань, образующая почти герметичный кокон, лорд бы обязательно уловил контраст с окутывающим прохладным воздухом. Его телу будто было тесно в проклятом черном костюме, который не снять так просто, даже если очень захочется; гадко, точно в худшей республиканской тюрьме. И в жестокое наказание за неволю, оно решило просто жечь изнутри до тех пор, пока не растает либо ненавистная клетка, либо оно само. Постепенно нарастающая, тянущая где-то внизу тяжесть грубо дала о себе знать, резко доходя до невыносимого предела, не позволяя больше сидеть на скромной постели хотя бы с видимым спокойствием, и девушка, улавливая немые мольбы изнывающей плоти, прильнула ближе. Она настойчиво, но почти любовно огладила пальцами внутреннюю сторону его бедер, изредка игриво проходясь самыми кончиками чуть выше, будто могла передать это касание сквозь толстые непроницаемые покровы. Почти испытывала – сколько понадобится времени, чтобы привести гостя в неистовство. На ее лице торжествовала легкая беззлобная ухмылка и яркий румянец, с головой выдающий все ее планы. Работодатели наверняка платят немало за услуги настоящей эмпатки. Если хоть на минуту включить мозг, станет кристально ясно какая же все это катастрофическая глупость – вероятно, даже хуже решения преследовать Кеноби до победного, вместо поимки сотни с лишним предателей. Но мозг не включался. Просто встать и уйти, двигаясь исключительно на привычной ярости и непреклонности, внезапно совершенно не осталось сил. Коммуникатор, по обыкновению безукоризненно выполняющий свою работу, во всей красе повторил порывистый шумный выдох, подло вырвавшийся из-под бдительного взора разума, когда чужая рука вдруг ласково прикоснулась к паху. Хвала создателям, маска скрывает хотя бы происходящее на лице... — Вы страдаете, мой лорд, — лукаво шепчет девушка, стараясь наугад поймать его взгляд. — Позвольте мне облегчить ваши муки. Поет как праведница, а в глазах бесноватое, недоброе; горящее особенно ярко, когда ее губы становятся опасно близко и тут же оставляют там несколько невесомых поцелуев. Если бы она только знала, насколько права, возможно, это непотребство с легкостью превратилось бы в казнь. В глазах и голове стремительно мутнеет под столь сладкими пытками, и то и дело мелькающая где-то внизу изящная шея удачно подворачивается под полет разгульной мысли. Это хрупкое горло так просто было бы сломать… Схватив покрепче или направив на него всю свою бесконечную мощь. Сжать до боли, сдавить до хруста, ссылаясь на недальновидную беспечность, – добыча сама пришла хищнику в лапы, наивно игнорируя возможные последствия. В крови привычно растекается Сила, отдаваясь обжигающим теплом во всех уцелевших венах, полнясь доселе незнакомыми оттенками нарастающей похоти. Воздух, ощутить который не удается в полной мере, будто нарочно густеет незаметно, оседая ароматной смолой в едва функционирующих легких. И без того шумное дыхание оглушает, и все становится куда хуже, стоит только цепким рукам поддать напора. Под ними размыкается даже хитро спроектированный лучшими биоинженерами Империи неприступный костюм, вернее – одна из нижних его частей. Тихий девичий восторг, легко угадываемый в азартно заблестевших глазах, длится всего пару мгновений, и истосковавшуюся по ласке за столько ужасных лет, до боли налитую кровью плоть, узким кольцом сжимает нежная бархатная ладонь. Потрясающе. Так правильно, так жарко… То, что нужно. Точеные губы, растянутые в неприлично довольной плотоядной улыбке, пошло обводит проскользнувший меж ними неожиданно длинный язык, поблескивающий от слюны в приглушенном свете. Она весьма довольна собой, и на достигнутом останавливаться явно не собирается. Слитное движение вверх начинается преступно медленно, распаляя и без того нешуточный пожар, но вымолвить сейчас хоть слово, хоть одну крошечную угрозу, дабы поторопить чертовку, для лорда кажется просто невозможным. В голове вязкой массой варятся какие-то отдаленно знакомые слова, обрывки мыслей и решений, потерявшие теперь всякое значение и вес, а в ушах зацикленной записью, набатом гудит постыдное: «Еще!». Темп постепенно нарастает, так и норовя сорваться, а хватка становится крепче, от чего внутренний восторг бьет в заходящемся пульсе искрящимся фонтаном, едва не прорываясь наружу. По всему телу мельтешат табуны мурашек, изредка заставляя подрагивать от наслаждения, подаваясь тазом ближе к вожделенным прикосновениям. Хочется выть, просить, стонать в голос, но вышколенный за несметные годы самоконтроль дает о себе знать, сдавливая горло железными капканом, и почти физически ощутимый, нагретый похотью воздух треплет лишь чувственный шум коммуникатора, не прекращающийся от частого поверхностного дыхания. Изумительно. Но очень скоро становится мало. Слишком мало… Нужно сильнее, теснее, чаще. Почувствовать это восхитительное давление по всей длине, чтобы ни миллиметра уязвимой кожи не оставалось без внимания. Вслед за единственной связной мыслью, первые тиски дополняют вторые, синхронно повторяя каждый шаг, лаская каждую взбухшую венку на каменном члене. От этого голова непроизвольно откидывается назад, насколько это возможно, а окружающую тишину резко сотрясает сдержанный хриплый стон. — А-ах… — звучание собственного голоса доносится обрывками, срываясь с передатчиков, и звучит непривычно грязно, почти позорно. Подвернись случай увидеть себя со стороны в таком вот виде, лорд бы не побрезговал самоубийством от стыда и столь пошлой слабости, но, благо, сейчас уцелевшие соображения вертятся вокруг одного лишь «Больше, нужно больше», и чужая рука, ловя метания всемогущего владыки, опускается совсем низко, до боли пережимая напряженный ствол у самого основания, чтобы в конце концов безжалостно замереть. «Вот же проклятая девка» — только и успевает оформиться на задворках сознания фраза, как тут же вокруг изнывающей плоти оборачивается тугая скользкая петля. Такая влажная, горячая, упругая. Чуть отведенные назад и накрепко упертые в кровать руки, на которых все это время держалась шаткая конструкция из неподатливого тела и дурной головы, предательски подогнулись в локтях. Светлая простынь струной натягивается в мгновенно сжавшихся кулаках, подобно Силе, постепенно скапливающейся где-то на кончиках механических пальцев. Что бы ни творилось там внизу, на это жизненно необходимо взглянуть своими глазами. Хотя бы убедиться, что происходящее – осязаемая реальность, а не плод больных измученных остатков воображения. Девушка, так и сидящая между его ног, никуда не делась. Просто теперь старательно кружила своим безумно длинным скользким языком вокруг его члена то с силой сжимая, то игриво дразня, сдавливая его у основания одной ладонью, а второй опираясь на плотное бедро рядом. В тусклом свете собственная плоть, то и дело пропадающая под налитыми припухшими девичьими губами, причудливо поблескивает от наверняка горьковатой смеси мускусной смазки и слюны, и резко становится понятно, что долго это вульгарное действо не продлится. — Вам нравится, владыка? — поднимая наигранно-невинный взгляд наверх, к непроницаемой черной маске, спрашивает она, всего на пару секунд отрываясь от пылающей плоти, а затем, не медля, возвращаясь к делу, жадно заглатывая ее целиком одним движением. О, да. Ему нравится. Особенно, когда густая прозрачная капля медленно собирается на чужом подбородке и, набираясь тяжести, падает на пол, оставляя после себя едва заметную мокрую дорожку на молодой коже. Кипящая кровь, превратившаяся, наверное, в самую настоящую магму прямиком с Мустафара, медленно, но верно стекается вниз, усиливая все растущее напряжение. Окружающая действительность, вечно покрытая красной пеленой из-за окуляров маски, теперь почему-то идет неясной белой рябью, постепенно перетекающей в крупные разноцветные мушки, пляшущие хаотичным танцем почти что на радужках глаз. Яркой вспышкой чувствуется, как лоснящаяся головка грубо проходится по узким рельефным стенкам чужого горла, а затем мягко перемещается в рот, прямо к шелковым втянутым щекам. Гибкий кончик умелого языка кружащими движениями касается уретры, и, в попытке мягко проникнуть внутрь, открывает для лорда совершенно новый уровень пылкой упоительной неги. Оказывается, он совсем забыл как же это хорошо. Девушка, видимо и сама упивающаяся своим мастерством, постепенно наращивает скорость и интенсивность, ненавязчиво подталкивая к краю. Откуда-то снизу, с подошвы массивных ботинок, поднимается непреодолимое желание продолжать толкаться глубже, но эмпатка мгновенно предугадывает его и сама порывисто насаживается до упора, едва касаясь краешком носа грубой ткани костюма. В голове у нее такая же благословенная пустота, ограничивающаяся одной целью – удовольствие. Доставить, прочувствовать, получить, и в обратном порядке. Повторять столько раз, сколько будет нужно таинственному имперскому Дарту, чтобы начать умолять позволить ему кончить. Вряд ли она знала на кого нарвалась, но этот неприступный бастион вот уже несколько долгих минут, в безуспешных попытках сдерживаться, пыхтел под ней, как после тяжелой битвы, а значит, еще не все потеряно. По правде говоря, этот человек был одной сплошной загадкой: за всю ее жизнь не нашлось еще существа, которое бы столь же отчаянно стремилось получить ласки, но отвечало на них вот так – изо всех сил стараясь подавить любые проявления наслаждения. Что ж, значит, программа минимум на сегодня – хотя бы еще один стон. Ладонь у основания твердого, как мандалорская сталь, члена плавно ослабляет хватку, чтобы вновь сомкнуться чуть выше, и вторя другой, скоро движется по всей длине вверх-вниз, заставляя остальное тело редко дергаться от переизбытка ощущений. Чаша хваленого имперского терпения стремительно наполняется под таким напором: хватает всего минуты, чтобы из коммуникатора послышалось нечто, напоминающее угрожающее рычание. Внутри у наводящего леденящий ужас на всю Галактику лорда все лихорадочно перемешивается – дыхание становится совсем поверхностным, похоть сменяется раздражением от недостатка касаний с поистине невероятной скоростью, вся грубая безграничная мощь утекает прямо в пах, и только Сила остается на месте, все также бешено циркулируя по всему телу вместе с вожделением и густой пылающей кровью. До долгожданной разрядки остается совсем немного, и он уже тянет руку, желая прижать невероятный девичий рот ближе, дабы полностью окружить себя этой обжигающей теснотой, но почему-то останавливается, чтобы в следующий миг ощутить оглушительный в своей внезапности, мощный, фееричный оргазм. Наверное, лучший в своей жизни; сопровождаемый протяжным, гортанным стоном, полным невиданной страсти и облегчения. Тысячи взрывающихся где-то далеко сверхновых не идут ни в какое сравнение с этим. По ощущениям, полностью отключается не только мозг, но и все системы навороченного костюма в придачу, а скрипучий звук погнутых стен, потолка, пола и всей без исключения мебели в комнате, кажется не более, чем обычной галлюцинацией. Крупная дрожь бьет разгоряченное тело в такт слабым толчкам льющейся спермы, наполняя живительной, окрыляющей эйфорией, а легкие едва справляются с количеством поступающего в них от частого дыхания воздуха. Бесподобно. Приятное удовлетворение поднимается в мысли с ленивыми размышлениями, что теперь есть гораздо более приятный способ сбросить напряжение. Чем подавлять, можно давать ему выход, и лучше бы постоянный… — Еще раз, мой лорд?