Завоевали навеки

Он смотрел ровно в её тёмные, бездонные глаза, на дне которых плескалась едкая кислота презрения, готовая вот-вот вспыхнуть от малейшего всплеска. Михаил тихими шагами обходил девушку, пока шлейф её аромата кружил голову; он медленно проводил кончиками пальцев по выступающим сквозь одежду изгибам лопаток и невзначай дёрнул по концам кос, чтобы они распустились, волнами спадая по плечам, растекаясь по тонкой спине, которую Камалия держала ровно и непринуждённо. — Хорошо, — шелестом листьев лип вышло с ее уст согласие. Михаил остановился напротив её спины, затаив дыхание — он думал, что пустое, потешное, забавное. Не ожидал реверсивного исхода события, не думал, что его очередная забава обернётся для него неспокойным сердцебиением и жаром где-то около сердца. Камалия повернулась к нему лицом, подошла близко — настолько, насколько могла себе позволить, не перешагивая пока ту невидимую черту в её голове. Напротив — взгляд, выжидающий её дальнейшие действия, но она увидела в нем беспокойство и удивление, даже страх. — Хорошо, давай, — повторила она, и положила свои тёплые руки на его шею, обвивая своими пальцами. — Если не боишься. Сожми крепче — перекроется дыхание, сожми ещё крепче — услышишь хруст хрящей, а дальше — только хруст позвонков, и всё покрылось бы алым-алым закатом. Но она лишь поглаживала кончиками пальцев заардевшую кожу, видневшуюся из-под воротника расшитой рубахи, плавно переходя к пуговицам. Камалия посмотрела Михаилу в глаза — он проглотил вязкую слюну и положил свои ладони на её лопатки, пока позволяя себе только наглость такого уровня, притянул к себе поближе, так, чтобы их груди столкнулись, оказавшись в непозволительно близком расстоянии. Камалия чувствовала тепло его тела. Михаил чувствовал тепло её тела, тепло, которое она старалась подавлять от видимого напряжения, от тех установок, которые не могла перешагнуть. И он тоже не мог — высоко, и корни глубоки, и последствия неизвестны. А Московский ничего не боялся. Нечего. — Только не говори, — Камалия не просила — она ставила условие, кладя голову на его ключицу, запуская ладонь в пшеничные волосы, такие отличные от её собственных. —Ничего не говори, — она подняла взгляд на Михаила и посмотрела в его глаза, оттягивая его голову назад. Он смотрел на неё, не сопротивляясь, молча — так, как она потребовала, выжидая, что будет дальше. А дальше — Камалия вырвалась из его рук. Медленными шагами отходя назад, она оказалась посреди комнаты, и свет от множества свеч обличал её стан в тепло-оранжевый цвет. В глазах обоих плескались та недосказанность, то напряжение, та слабость друг пред другом, то желание, которые они скрывали отчаянно. Сегодня всё, не стуча в двери оболочки, вырывалось из их тел. Камалия стягивала с плеч ткань, обнажая кожу, и Московскому казалось, что он сейчас сгорит от стыда и любопытства. Она медленно высвобождала руки от бордовой ткани, одаривая тело прохладой комнаты, ещё одно движение — и платье бездыханно лежало у её ног. Михаилу казалось, что его сомнения тоже у её ног, рвано хлюпали прозрачной кровью его надменности. Скручивающееся тепло приливало в концы пальцев, и на кафтане, и так неудобного до скрежета в зубах, сейчас — казалось, словно кандалы подвешены. Камалия смотрела на него, и Михаил вызов принял. Он неаккуратно, быстро расстегивал пуговицы, нетерпеливо рванув нараспах, так, что серебряные пуговицы отскочили. Полная ярость — обыденное состояние для них обоих. Московский шагом, почти переходящим в бег, приблизился к ней, жадно хватая в свои руки и целуя сумасшедше-безрассудно, позволяя себе наглость уже такого уровня. И их коробки с предрассудками в их сознаниях уже трещали по швам, изживая себя. Момент — Камалия зло кусала его губы, прижималась всем своим станом к нему. Московский обвивал тонкую арку её спины, поглаживая кожу и даря мурашки по всему телу. Она хваталась за широкие плечи, Михаил думал, что эта победа слаще любых побед. Момент — она лежала на шелковых простынях его постели в его объятиях. Михаил целовал её загорелые плечи, шею, вдыхая аромат жасмина, опускаясь ниже, одаривая поцелуями. Он помнил об уговоре — ни слова, но он знал, что она понимала и без ненужных звуков. В комнате прежняя прохлада исчезла насовсем, Камалия обвивала его спину, мягко проходясь кончиками пальцев и ощущая бугристость на ней. Она посмотрела ему в лицо: — Это…? — не успела договорить, как её губы накрыли чужие, совсем не так, как предыдущие разы — мягко и нежно, словно говоря, что ей не стоит об этом волноваться. Камалия в этот раз пошла ва-банк, она знала, что на тот наглый вопрос о соглашении на их союз, Московский ожидал отрицания, сам в душе надеясь на обратный ответ. Поэтому сейчас она сжимала в ладонях шёлковые простыни в покоях столичных. В покоях ее мужа — законного. Отголоски установок в ее голове звенели в висках, поперек проходясь по всему черепу. А ее голос звенел в чужих ушах, заставляя кровь приливать к скулам. И они в этой до боли неприличной позе целовали друг друга по-дьявольски жадно. Момент — ее ноги дрожали на чужих плечах, и губы смущающе касались ее лодыжек. — Прекрати это, черт возьми, — еле вылетело с уст, пока Московский подмечал про себя ее слабость. Мише казалось, что он медленно сходил с ума. Камалия завораживала, присваивала, а Михаил глупо думал, что присвоение — его работа. Темные локоны на светлых простынях, холодный воздух разряжался горячим паром, исходящим от слившихся воедино тел, тишина нарушалась глубокими стонами и шлепками кожи о кожу. Но они не смущались ничего в этот раз, в этот раз все совсем по-другому. Еще не всё, еще немного. Миша крепко схватился за ее дрожащие бедра, притягивая еще ближе к себе и толкаясь только глубже. Камалия губы свои искусала, лишь бы сдержать свой вскрик. Быстрее-быстрее — Московский хотел видеть ее в исступлении. И все остальное сейчас казалось мизерным, ненужным, бессмысленным. Важно лишь то, что она была в его руках, на его постели, что она была его. Момент — Камалия оставляла следы своих ногтей на его груди. Миша поцеловал ее, впуская в себя ее стон. Они доводили друг друга до неведомого конца. Они завоевали друг друга навеки.