*
28 ноября 2022 г. в 06:37
Камни раздирают босые ноги Хитоши. Колючки шиповника и палки цепляются за его одежду, за щёки, за любые открытые участки кожи. Он чувствует на икре медленно кровоточащий порез.
Хитоши бежит. Хитоши бежит, потому что его преследуют. Его преследуют, и если они его поймают — жизнь закончится.
Это сюжет всей его жизни — грязные маленькие уличные крысы воруют, а потом люди гоняются за ними. Иногда их ловят, но чаще всего этого не происходит. Но сейчас на кону не сегодняшний ужин. И даже не ночь в темнице, где обычно теплее, чем на улице; даже не порка, которую Хитоши мог бы вытерпеть, и которая оставила бы его израненным, но живым, израненным, но свободным.
— Перестань бежать, маленький маг, — кричит голос позади него, и Хитоши проглатывает страх, вновь набирая скорость.
Королевская гвардия преследует его. Королевская гвардия охотится за его магией. И если его поймают, это означает призыв в армию. Это означает провести остаток жизни на службе, с наручниками на запястьях, с использованием его силы по приказу короля таким извращённым способом, который он считает отвратительным.
Хитоши предпочёл бы умереть.
Не менее пятнадцати человек обрушиваются на него, пока Хитоши пробирается дальше в лес. Пятнадцать вооружённых людей, и его единственные преимущества — скорость и скрытность, а также тот факт, что сейчас достаточно темно, чтобы всё вместе взятое могло позволить ему сбежать. Но ничто из этого не будет иметь значения, если он не найдёт место, где он сможет спрятаться.
Он почти спотыкается, чуть не подворачивая лодыжку. Он скатывается с насыпи и снова набирает скорость, пытаясь увеличить расстояние между собой и королевской гвардией.
По крайней мере, у них нет собак. Это самое маленькое благословление в мире, но Хитоши принимает его. Они не могут выследить его по запаху и не могут преследовать его на четырёх ногах.
Сейчас за спиной они звучат не так громко, но это ничего не значит — они безжалостны, их намного больше, и у них вся ночь впереди.
Что-то острое и твёрдое впивается в пятку левой ноги, и колено подгибается от боли. Хитоши закрывает рот рукой, чтобы подавить крик, и падает на колени со слезящимися глазами, отчаянно прислушиваясь к шуму позади себя.
Он всё ещё слышит их на расстоянии, но они подступают ближе. Его пятка пульсирует.
Хитоши заставляет себя встать на ноги и возобновляет бег.
.
Маленькое и приземистое строение подкрадывается к нему из темноты. Оно сделано из камня и дерева, и при виде него Хитоши хочется рыдать.
По отсутствию прочной двери и символу, вырезанному над входом, он понимает, что это святилище.
И Хитоши не набожен, он не похож на испачканных сажей беспризорников, с которыми он делит спальные места и тепло тел. Он не похож на покрытого шрамами Шото или вздрагивающего Изуку, оба из которых поклоняются Яги — Богу Упорства и Покровителю Простых Героев. Он не похож на напевающую Кьёку, которая посвящает Ямаде — Богу Музыки и Покровителю Неугомонных Душ, — каждую песню, слетающую с её языка, заставляя даже самого отчаянного попрошайку молиться. Хитоши давно понял, что такая вера предназначена для тех, у кого немного больше надежды, чем у него.
Но это убежище. Убежище, в котором он отчаянно нуждается, и Хитоши не набожен, но он и не глуп.
Он приваливается к порогу, дыхание оканчивается хрипом, а затем он из последних сил побуждает себя поклониться в пояс. Уважая какую бы то ни было силу, которой принадлежит это место. А потом Хитоши отталкивается от стены и, спотыкаясь, входит внутрь.
Темно. Свечи не горят. Пахнет прохладным камнем, пресной водой и, может быть, немного травами. Света недостаточно, чтобы Хитоши мог увидеть, какому богу посвящено это святилище, но он может разглядеть алтарь, занимающий почти весь центр помещения. А это значит, что между алтарём и дальней стеной есть небольшое пространство.
Хитоши падает на колени. Ноги пульсируют в такт сердцебиению, и он ощущает влажность крови на ступнях. Всё его тело болит, как огромный сплошной синяк. Он не может продолжать. Ему нужно остановиться.
Хитоши тащит своё тело к нише между алтарём и стеной. Он прижимается спиной к камню, подтягивает колени ко лбу и кладёт на них голову. Он пытается стать достаточно маленьким, чтобы исчезнуть. Ноги размазывают кровь по полу.
Он напрягает уши, чтобы услышать звук приближающейся королевской гвардии.
Но вместо этого его слуха достигает глубокое, раскатистое «муррр?».
Хитоши вскидывает голову. Перед ним — словно оживший фрагмент окружающей тьмы, — стоит крупный, гладкий, чернильный кот, моргающий на него огромными красноватыми глазами.
Хитоши борется с истерическим желанием рассмеяться.
— П-привет, — выдыхает он, — п-привет, котёнок, эм, ты должен вести себя тихо, ага? Тебе следует у-убежать или спрятаться. Ты живёшь здесь? Извини, что отвлекаю, я просто-
Кот наклоняет морду. Глубоко мурлыча, он поддаётся вперёд, упираясь макушкой в дрожащее колено Хитоши. Кот мяукает, выжидающе глядя, и Хитоши протягивает руку, даже не задумываясь.
Он прикасается к мягким, трепыхающимся ушкам. Мех приятный и гладкий, и кот склоняется к почёсыванию таким счастливым, насколько это вообще возможно.
Затем кот подходит ближе и прыгает, погружаясь в небольшое углубление между коленями и телом Хитоши, скручиваясь там, словно в колыбели. Кот большой и живой, и, как прежде, Хитоши начинает двигаться до того, как соображает, что делает. Он обхватывает кота руками, прижимая лицо к тёплому меху.
Согревающее и вибрирующее, живое и без намерения причинить ему боль — это самое близкое утешение, которое Хитоши мог получить с тех пор, как более суток назад первый королевский гвардеец дважды ударил его.
И Хитоши — обессиленный, израненный и напуганный больше, чем можно выразить словами, — начинает плакать.
Слёзы текут тихо, потому что у него была целая жизнь, чтобы отточить искусство безмолвного плача. Его плечи едва заметно подрагивают. Кот терпит это, не жалуясь. На самом деле, он чувствует, как возле его уха шерсть грубовато приходит в движение — кот проводит языком рядом с ухом, ухаживая за ним, как за детёнышем.
— Я-я… мне жаль, — шепчет он. — Прости, котёнок. Я не хочу, чтобы они забрали меня. Я не хочу быть одним из королевских магов. Я не хочу больше никогда не увидеть других детей, чёрт, прости, мне так страшно-
И тут он слышит, как снаружи хрустит ветка.
Слова застревают в горле. Он высоко и болезненно всхлипывает. Он так сильно вжимает голову в тело, делая себя таким маленьким, что кот соскальзывает с его колен и садится рядом.
— Здесь есть святилище! — кричит один из мужчин.
— Ну и, чего же ты ждёшь? — спрашивает другой, подходя всё ближе и ближе. — Проверь внутри.
— Эм, я не хочу разозлить бога, ага?
— Просто прояви уважение и посмотри, не внутри ли сопляк! — отстреливает второй голос в ответ. — Если да, то я уверен, что грёбанный бог будет рад избавиться от него!
Хитоши втягивает воздух. Они наверняка не ошибаются. Боги не защищают таких детей, как он.
И затем в маленьком святилище слышатся звуки шагов.
Хитоши вздрагивает, закрывая глаза, потому что это конец. Конец свободы, конец жизни. Конец тому, чтобы являться кем-то хорошим, а не тому, чтобы стать кем-то, использованным во зло.
Кот шагает от него размеренно, словно стихотворение. На одно паническое мгновение Хитоши бросается за ним, пытаясь спрятать его и уберечь своим телом.
Кот аккуратно выходит из ниши и встаёт мордой к охраннику. Кот мяукает.
Раздается грохот, как будто гвардеец подпрыгнул на три фута в воздух.
— Что за чёрт? — рычит он и делает шаг вперёд, вглядываясь в нишу.
Хитоши привстаёт.
— Что там у тебя? — окликает второй голос, в то время как первый начинает ругаться.
Первый кричит через плечо:
— Просто грёбанный кот.
Хитоши моргает. Что? Гвардеец двигался к нему, гвардеец смотрел на него. Не может быть, чтобы гвардеец не видел его тогда, также не видя и сейчас.
— Грёбанный кот?
— Да, какой-то огромный дрянной бродяга. Здесь нет никого, кроме него. — Гвардеец издаёт глубокое фырканье. — Должен ли я убить эту тупую тварь?
— Стоит ли убивать животное в святилище? Нет, болван, это прямой способ навлечь на себя проклятие. Оставь ничтожного кота. Нам нужно поймать мага.
— Да, да, — бормочет первый, хотя Хитоши едва разбирает слова из-за бешено колотящегося сердца. Он слышит, как мужчина поворачивается, хмыкает и выходит из святилища прочь.
Кот подкрадывается обратно к Хитоши, смотря на него несколько самодовольно. Он мяукает, а затем взбирается на дрожащее тело Хитоши, вновь устраиваясь поудобнее на его коленях.
Почему-то гвардейцы ушли. Гвардеец смотрел туда, где он должен был видеть Хитоши, но вместо этого он ничего не нашёл.
Кот начинает мурлыкать. Хитоши снова обнимает его, и слёзы вновь подступают к глазам. Он один раз всхлипывает, и его тело обмякает. На этот раз кот проводит шершавым языком по его щеке.
— Спасибо, — выдавливает он и не знает, кого благодарит, но он думает, что, наверное, кота. — Спасибо, спасибо, о, чёрт, ох, спасибо.
Он плачет так до тех пор, пока боль в теле и успокаивающее мурлыканье не погружают его в забытье.
.
Этой ночью Хитоши снится сон. Ему снится, что его голова покоится на тёплом, крепком колене, а согревающая широкая рука расчёсывает его спутанные волосы.
Это так похоже на утешение. Так похоже на безопасность. Хитоши не помнит времени, когда такая большая рука означала что-то кроме боли, но он не может представить, чтобы эта рука когда-нибудь могла причинить ему боль.
Он вырывает страницу из кошачьей книги и тянется к теплу и прикосновениям.
Над ним гремит голос. Низкий и грубый, и столь успокаивающий, каким не должно быть что-то такое низкое и грубое.
— Вот и всё, — говорит голос. — Ты сделал это. Ты очень храбрый ребёнок. У тебя хорошо получилось. Умный маленький паршивец, не так ли?
И Хитоши прихорашивается при сказанном, потому что да, он умный. Он умный, и это помогает ему выжить.
Затем раздаётся короткий и ласковый смех.
— Теперь отдохни, — произносит голос. — А я постою на страже.
И Хитоши слушается.
.
На следующий день он просыпается от нежного солнечного света, льющегося в дверь святилища. Кота нигде нет.
Ноги Хитоши обмотаны чистыми и белыми бинтами. В нескольких футах от него на полу лежит небольшая скатерть, а на ней — охапка лесных ягод и почти спелое яблоко.
Сердце Хитоши подскакивает к горлу. Он поднимается на ноги — они до сих пор болят, но он чувствует себя намного лучше, чем прежде, — и осторожно шагает к центру помещения. Он смотрит на алтарь как следует, в первый раз. И видит, какому богу принадлежит святилище.
Айзава — Бог Разума и Покровитель Потерянных Детей.
Хитоши падает на колени. Это кажется невозможным, но правда разрастается в стенах вокруг него. Он валится вперёд в самый глубокий поклон, какой только может быть, и прижимается лбом к прохладной земле. Он чувствует, что снова задыхается, но сегодня он больше не хочет плакать.
— Спасибо, — говорит он, и эта благодарность исходит из самой души. — Спасибо, спасибо, Айзава. Я не знаю, почему вы… Я не знаю, что сделало меня достойным этого, но вы не пожалеете об этом. Я вернусь, я позабочусь о вашем святилище. Я сделаю всё, что угодно. Спасибо вам, господин.
Хитоши кажется, что он чувствует тёплую руку в своих волосах. Уверяя его, что этой благодарности достаточно.
(И если после того, как Хитоши, прихрамывая, вернётся обратно в город и его ноги заживут, и если он сможет убегать немного быстрее и прыгать слегка выше от преследующих его людей, и если ему начнёт везти чуть больше-
и если внезапно старое святилище незначительного бога станет гораздо более ухоженным и примет в себя кучу маленьких, испачканных сажей посетителей-
что ж. Это уже совсем другая история.)