Как переменчив — я погода.

Свободно, не в моей власти, а именно орган, что когда-то был поражён мной, словно чумой. Смотрящие глаза с поблёскивающей пеленой, находили именно меня, виновника того, из-за кого теперь эти глаза слезятся и просят дать волю. — Мне тебе нечего сказать.— вылетает лишь из моих губ, из-за бесцветности тона, чужие глаза наконец приобретают хоть какой-то огонь в глазах, что погас когда-то, потеряв свои краски. — Тебе нечего мне сказать? — рано обрадовавшись изменениям ситуации, я вновь вдохнул полной грудью, опаляя взглядом того, у кого огонь не слишком уж и здоровый в глазах. Скажи мне, что может быть страшнее огня, что пропитан болью и ненавистью? Он обжигает хлеще, чем прикосновения этого же парня ко мне. — Почему ты молчишь? Чего тебе не хватает? — лишь с замиранием сердца, горечью внутри отдающей, я стараюсь держать себя в руках, не демонстрируя чувств, что сменяют друг друга одна за другой, но его монолог продолжается, — Почему ты не начнёшь ценить меня? Сколько должен входить в твоё положение? — мое внутреннее напряжение становится прострацией, становится тяжелее дышать, ведь такие уже давно не чужие глаза обжигают новой эмоцией — обидой, злость отступает в них и виднеется лишь обида, которая бьет сильнее, чем злость прежде. Я готов поклясться прямо сейчас и здесь, что пусть лучше втащит мне по самое десятое число, чем видеть эту обиду смешенную с разочарованием. — Я же влюбился в тебя... — снова удар, но теперь уже он не выбивает просто воздух, а заставляет скрутить все органы внутри. Мое тело не выдерживает, чувствуя слишком ярко внутри все эти эмоции, желание встать на колени и дать хорошее орудие для сноса этой несносной головы, лишь бы облегчить чужие страдания, я готов отдаться этой учести. Но вместо этого, я лишь разворачиваюсь и молча хочу покинуть комнату. Да, моя ошибка именно в этом — именно бегство от самого себя, своих чувств, чужих чувств и нежелание высказывать все, что копится внутри. Мне всегда тяжело было демонстрировать свои эмоции, что разъедают изнутри, я попробовал, действительно желал и пытался, но являюсь не тем, не тот. — Ну уж нет, — лишь доносится через толщу воды до моего чертового слухового аппарата – уха. И в ту самую секунду моя рука обжигается: ее касается кисть,что напоминает сейчас мне сильнейшие цепи, оковы,которые натирают своими тисками, оставляя боль. моей руки касается кисть, что сейчас напоминает мне настоящий огонь, который оставляет ожоги. — Сегодня ты никуда не уйдёшь,не в этот раз! — слишком яро, слишком громко, слишком одушевлённо и сумасшедше. по своей же воли решаю повернуться, чтоб взглянуть в глаза того, кто так уверен и не желает отступления. Я вижу Антарктиду, вижу ярость и вижу страсть, что плескается в самом холодном источнике этого мира.от этого холода сводит ноги, судороги словно накрывают лавиной, я нахожусь на горе? Почему мои ноги вросли словно корни дерева к земле? Мне явно начинает надоедать весь этот спектакль, поэтому выпрямив плечи и встряхнув головой, возвышаюсь над тем, кто пытается установить вассально политические взгляды, свои законы в моем личном пространстве. «Здесь все зависит от меня» — кричит взгляд, что уставился на него, ведь уступать я могу лишь по собственной воли. — Ты хочешь, чтоб я сейчас прижал тебя к этой несчастной столешнице и поцеловал? — снова бесцветный тон, а в чужих глазах появились искры, но не те, что бывают, не горящие как звезды в небе. «Пахнет отвратительно» — витает мысль в помещении этого холодного здания. И все равно я покину это помещение, даже если ты этого не желаешь. Больше нет мне места в доме твоего сердца.