Ангел в цепях

      У Касавира — свадьба.       Кто бы мог подумать, что печальный паладин, только-только вырванный из Лусканского плена, едва пришедший в себя, вдруг решит жениться... А впрочем, почему бы и нет? Может, как раз мысли о невесте его там, в плену, на плаву держали?       А невеста — красавица. И красота у неë не простая — небесная! Волосы — белее снега, аж в темноте светятся. Глаза — синие-синие, что твоë небо, ярче, чем у жениха! Да ещё и паладинка, разве что не Тюра, а Торма. Вот какую валькирию себе отхватил! — А я и не отхватывал, — смеëтся паладин. — Она позвала, и я за ней пошëл. Думал, просто спину защищать ей буду, а вместо этого мы взяли и влюбились. А потом разлучила нас судьба, развела: еë — в Рашемен, меня — в Лускан. А забыть друг друга не смогли. Теперь нам только и осталось — жениться...       Потому что невеста у него — никто иная, как Иридия Фарлонг. Та самая, что Короля Теней победила. И он к той победе руку приложил...       И вроде всë хорошо. Гости отовсюду съезжаются, друзья собираются, венки свадебные, наряды, кушанья, вина — всë готово!       И благословения от всех получены: от родни Касавира, что после чумы и войны уцелела, и от приëмного отца и дядюшки Иридии. Совет, мол, да любовь!       А невесту вдруг тоска-печаль накрыла... — Да что с тобой? — спрашивает еë Ганн. — Сама же мне тогда говорила: мол, сердце твоë синеглазому рыцарю отдано. Может, стоило тебя отбить, а? — Да нет, — отвечает Иридия. — Как было отдано, так и осталось. Просто... недостойна я его. Хреновый из меня паладин. — Вот те раз, — разводит руками шаман. — С чего ты такое взяла? Я же помню, как ты с Голодом воевала! Ни разу невинного существа не слопала, только совсем гадов употребляла, и то, когда невмоготу становилось. Такое не всякий паладин осилит. Даже твой жених, наверное, не справился бы...       Молчит Иридия, только голову всë ниже и ниже клонит.       Вздохнул шаман, отошëл в сторонку и говорит: — Ложись-ка ты спать. Попробую разобраться, что с тобой такое происходит... А то, не дай бог, узнает твой благоверный, да на свой счëт примет твою тоску. А у него и без того тараканов хватает...       Уснула Иридия. Ганн тут же в сон еë вошëл, и...       <<А тоска-то не твоя, подруженька. Наведëнная она, только кем?>>       Просто шаман разглядел, что у девицы аура двоится. Не как у беременной — такое ни с чем не спутаешь. И не как у одержимой, когда она Акачи подцепила. А как будто кто-то ауру Иридии скопировал и на прежнюю наложил.       <<Значит, существует ещë одна Иридия, и этой Иридии плохо? >> — подумал Ганн. — <<И как мне до этой, второй Иридии добраться? Она ведь, того и гляди, утопит нашу красотку в своей тоске, поломает ей жизнь, чего доброго, до петли доведëт! Эх, мне бы кого ещë более чудного, чем я, он бы живо придумал>>...       И тут вспомнил шаман, что есть такой чудак в замке. Всë с игрушками возится да сказки сочиняет. И зовут его Гробнар Гноморук!       Выслушал Гробнар Ганна, да и сказал: — А я всегда знал, что у нашей Белянки две души! — Это как? — удивился Ганн. — А вот так. Не пойдëт нормальный паладин с сумасшедшим бардом Вендерснейвенов искать, верно? Она пошла. Не пойдëт нормальный паладин ночью на лютне бренчать, всяких зазнаек перепевать? Она пошла, и ведь перепела! А с каким удовольствием она вместе со мной Конструкта завинчивала-развинчивала! И даже ведь что-то понимала! Хотя — зачем это паладину? И надменности этой асимарской в ней не было, а ведь другая асимарка, Свет Небес, у нас была — та нос выше стен задирала: я-де подарок высших планов! И зверей лесных наша Белянки с удовольствием тискала, отчего Элани с неë аж пищала. А иногда наоборот, словно через собственный меч кувыркнëтся — и паладин паладином, не придерëшься. И сдаëтся мне, кабы не это двоедушничество, пропали бы мы все. А так она всех нас сберегла... Ну, кроме Кары... И Бишопа, но тот с ней драться не стал — убëг! — Ну хорошо, допустим, две души у Белянки. Но какую из них спасать? Ту, что от паладина? Или другую, которая на все руки? — совсем растерялся Ганн. — Думаю, ту, что на все руки, — подумав, изрëк бард. — Паладин-то в ней сидит безупречный, святой-святой, любая грязь от неë отлетает! А та Иридия, что на все руки, вполне живая девка, вот она и могла затосковать. Ей-то в разы труднее приходится!       Шаман помолчал немного и решился: — Не побоишься, если я с тобой в сон Белянкин прогуляюсь? Болеет она, лечить надо. — Надо, — важно кивнул карлик. — А в сон я ещë ни разу не ходил. Будет приключение не хуже, чем с Вендерснейвенами!       Прикорнул Гробнар у кровати Иридии. Спиной прислонился, ножки вытянул — ни дать, ни взять, кукла! — голову на грудь уронил — и заснул.       Посмотрел на него Ганн. Трубочку странную короткую с пола подобрал — она из руки карлика выпала. Покрутил перед глазами. Присвистнул: в трубочке этой цветы невиданные узорчатые переливаются, друг в друга перетекают. Да и вложил Гробнару в кулачок. А после сам рядышком присел и глаза закрыл...       Привиделось Гробнару, что стоит он в коридоре, а он на две части делится, разбегается. И от одной двери свет ледяной белый исходит, а от другой — тëплый и тоже белый, но чуть сжелта. — Так, — сказал он. — Паладины все немного как ледышки, странно, что у наших сердечки растаяли и полюбили. Но Касавир всегда был чуточку мягковат, а вот Белянка... Она, когда надо, в снежную королеву превращалась. Стало быть, правильная дверь та, что теплее. Именно там еë тоска живëт. — Правильно говоришь, — кивнул шаман, он тоже в этом коридоре стоял. — Нам с тобой туда. Вернее — тебе. Мне придëтся стать невидимым. Почему — сказать не могу, предчувствие у меня... Если захочешь уйти — руку мне протяни, я вытащу.       Вздохнул бард, кивнул и шагнул в желтоватое сияние.       Очутился он посередине комнатки — не сказать, чтоб совсем каморки, но и не палаты золочëной. Кровать, одежда грудой, на стене — лютня, только большая, плоская, формой — как груша; в углу на столе — устройство странное, навроде окна, только торчит это <<окно>>, как голова на шее, и светится. Внизу пульт с квадратными штучками — какой умелец его сделал?       И сидит перед плоским <<окном>>, шустро по клавишам пальцами бегает, отчего картинки в <<окне>> меняются, девчонка. Возрастом — примерно как Иридия. Только... человек. Совсем человек.       И внешне — ну вообще на Белянку не похожа. Волосики русые, веснушки, глазки карие — была бы у Бишопа сестричка, выглядела бы именно так. И ростиком совсем небольшая, меньше даже Кары. Но ничего так, симпатичная. Не толстая, не худая — в самый раз.       Только грустная отчего-то. То вздохнëт, то медведя плюшевого за ушком почешет. И видно, что недавно плакала.       Не выдержал Гробнар, подобрался ближе, глянул на <<окно>>, а там...       ... Картинка. На картинке — девчонка в сером свитере, явно с мужского плеча, скукожилась, голову ниже плеч опустила, коленки к груди прижала. И сама картинка серая-серая, как тоска. А под ней надпись:

Она жуëт свой Орбит без сахара И вспоминает тех, о ком плакала...

      Что такое Орбит и почему он без сахара, карлик не понял. Зато посыл понял. Плохо девице. Наверняка бросили еë, предали или ещë как-нибудь обидели. Подошëл он к ней ещë ближе и за рукав подëргал: — Эй! Привет!       Тут девчонка встрепенулась, посмотрела на названного гостя, да и вылупила глаза: — Ничего себе! Давно в <<Невервинтер>> не играла, а персы до сих пор снятся. И ладно бы Касавир. Или Ганн. Или там Келгар... Гробнар, ты ли это? — Я, — ответил карлик. — Вот почувствовали мы, что с тобой неладно, решили помочь. Тебя ведь Иридией зовут? — Не Иридией, а Ириной, — поправила девица. — А Иридия — это у меня герой был... Была, то есть. Паладинка. Асимарка. Красивая... Не то, что я. В десять раз лучше! И как человек тоже. Всех спасала. Аж целый мир спасла. А я... И работа у меня не ладится, и институт я прое... не поступила, и парни одни му... придурки попадаются. А может, это со мной что не так, раз нормальные стороной обходят? Вышла вот в отпуск, третий день с такими же дурëхами в контактике треплюсь ни о чëм. И жить не хочется, будто я что-то непоправимое сделала. А может, я и правда... плохой человек? Эгоистка там, манипулятор...       А у самой голос всë тише и тише, под конец глаза совсем на мокром месте сделались... — Нет, так не годится, — заявил карлик. — И с чего ты взяла, что плохая? Хорошая ты! Ведь всё, что Иридия совершала, она с твоей подачи совершала! И паладином она стала, как я понимаю, потому что ты так захотела! Прав я, или нет? — Прав, но ведь... — Никаких но! Раз ты еë паладином сделала, значит, и впрямь в тебе паладин сидел, честный, чистый и благородный! Просто жизнь тебе не даëт им стать. Так? — Так, — удивлëнно ответила девица. — Пытаюсь быть честной — обижаются. Пытаюсь быть благородной — обманывают. А про чистоту и говорить нечего. Один парень у меня по девкам бегал, выбирал себе пораскованней, а меня святошей обозвал. А я виновата, что стесняюсь и ничего не умею? Ой... — Тут дошло до неë, что она постороннему существу своë сокровенное выворачивает, и она покраснела. — Не ты святоша, а он дурак. Если бы хоть немного любил, не бросил бы, а научил, да не сразу, а понемногу, чтобы не спугнуть, — вздохнул Гробнар. — А это не он меня бросил, а я его, за оскорбление, — вздохнула Ирина. — Я вообще всех бросаю. Напился, как хрюндель — бросила. Вину свою на меня свалить пытался — бросила. И вот этого кобеля тоже. Но может, я и не любила никого из них, только пользовалась? — Тогда и они тобой пользовались, твоей добротой, не подозревая, что и у неë есть предел, — качнул головой карлик. — Правильно сделала, что ушла от таких. Счастья тебе с ними не было бы. Лучше уж одной, чем с такими... — Да, поэтому я, выходит, в Касавира и влюбилась. Жаль, что в жизни таких не бывает... — А может, бывает. Просто их, как и тебя, жизнь зажимает, не даëт проявиться... — Да уж. Вряд ли я теперь решусь с кем-нибудь так сблизиться, всех на расстоянии держать буду. И спасать не стану. Была хорошая девочка Ирочка, да вся вышла... — Ну вот, опять глазки на мокром месте! — огорчился карлик. — Хотя ладно, пореви чутка. Ведь равно мы друг другу снимся. А потом я тебе покажу сарай... — Какой сарай? — сквозь слëзы произнесла Ирина. — Обыкновенный. У каждого уважающего себя дома должен быть сарай, — наставительным тоном сказал карлик. — Ну или, на худой конец, подвал, чердак... — У нас подвал на ключ запирается, канализация там, водопроводные трубы, — пояснила девица. — А на чердак можно залезть, он открыт зачем-то. Только для чего? — Увидишь, — подмигнул бард.       Вышли они на лестничную площадку, и оказалось — на самом верхнем этаже Ирина живëт. Потому что чердак прямо над этой площадкой оказался, как и обещала девица — открытый, и лестница туда вела — простая-простая, только каркас и перекладины.       Гробнар первый полез, даром что маленький совсем — шустро, как белка, взобрался. Из люка высунулся и говорит: — Быстрее, пока утро не наступило!       Ирина и полезла. Ещë подумала — вот бы фонарик в кармане оказался, хоть не в полной темноте шариться! Взобралась наверх, сунула руку в карман, а там фонарик. Удивилась, но включила. — Молодец, — похвалил еë бард. — Теперь давай за мной, вооон в тот тëмный угол! Там дверь. — Зачем на чердаке дверь? — удивилась девица. — Не знаю, но она там есть. Быстрее!       Подошли к двери, открыли... — Ничего себе! — ахнула Ирина. И было с чего.       Тëмное помещение было освещено, так, что и фонарик не понадобился. Свет исходил от маленького ангела. Он висел под потолком, оплетëнный цепями, руки, ноги и даже шея были в подобии кандалов.       Вернее, она. Это была девочка. Совсем крохотная. И она плакала. — Бедненькая, ей же больно! — возмутилась Ирина. — Кто еë здесь приковал? — Ты, — вздохнул Гробнар. — Когда запретила себе жалеть и помогать. Из-за нескольких не то, что мерзавцев, просто дураков ты попыталась убить в себе доброту. И ничего не получилось. Натуру не спрячешь. Поэтому тебе так плохо. Давай еë освободим. — Давай! Но как? У меня ключа нет... — А ты уверена? Покопайся в карманах, вдруг найдëшь?       Ирина удивилась, но вновь запустила руки в карманы — и вытащила связку ключей.       Ножки ангелочку она расковала быстро, а вот ручки... — Не дотягиваюсь! — простонала она. — Возьми меня под мышки и подними, — нашëл выход карлик. — Тогда дотянемся.       Оказалось, маленький Гробнар весит вполне прилично — как хороший, откормленный мейн-кун! Пока он снимал остальные оковы, Ирина тихо ругалась, поминала маму и жаловалась, что у неë вот-вот пупок развяжется. Но ничего — справились.       Ангелок повертела-повертела головкой, да и уселась на цепь, протянутую сквозь помещение. И крылышки расправила. — Пойдëм отсюда, — сказал карлик. — Скоро она придëт в себя и сама улетит. Прямо сквозь крышу, она же ангел. Не будем ей мешать.       Вернувшись в квартиру, Гробнар и Ирина снова уселись у компьютера. Девица в своë кресло, карлик — на подлокотник. — А вот эту гадость с экрана — сотри, — указал бард на серую картинку. — Нечего свою слабость всяким гадам демонстрировать. Ведь эти картинки постят все, кому не лень, даже просто, чтобы повыделываться, верно я понял? — Верно, — улыбнулась Ирина и удалила пост. — И никто не прибежит тебя жалеть, или так пожалеют, что только хуже будет. А мне и правда легче стало! — А то ж! — Слушай, Гробнар... А как ты выжил? Аммон Джерро ведь такое про вас рассказывал, что из всех только Келгар и должен был уцелеть, да может, Нишка ещë... — Ты его слушай больше, — фыркнул карлик. — Мы все выжили. Ну, кроме Кары, она тебя предала, и вам сразиться пришлось. И Бишопа ещë, он в Стене утонул, если Иридия не ошибается. Вот я, конечно, дурака свалял — своим телом Конструкта прикрыть пытался. Но плита об его голову раскололась. Я потом наверх выбрался как-то. А когда остальных нашëл, они мне помогли Конструкта вытащить. Я его теперь чиню помаленьку. А какие детали в негодность пришли, из тех я игрушки делаю. Волшебные. Руны-то до сих пор действуют. Хочешь игрушку?       И в ладошку Ирине легла небольшая металлическая трубка, забранная стëклами со стороны отверстий.       Вспомнив что-то смутное, из детства, девица посмотрела в трубку: — Ух ты! Калейдоскоп! Да такой богатый!       В трубке и вправду перетекали друг в друга удивительные цветы и узоры, звезда, глаза, крылья бабочек... — Я ещë много что делаю, но эта игрушка — самая простая. В той битве мертвяки кинулись чем-то с катапульты, разбили витражи... Потом мы вставили новые, а старые осколки я собрал и вот — использовал. Бери, это подарок. И зови, если что. — Как? Ты же в другом мире! — А чтобы помочь, теперь нам не обязательно приходить. Просто вспомни меня, когда будет грустно. Или Касавира, если станет страшно. Или Келгара, когда захочешь кому-нибудь вмазать. Или Элани, если заведëшь себе животинку и не будешь знать, что с ней делать. Мы услышим — и поможем. А теперь пока, утро наступает...       Обняла девица карлика на прощание, помогла ему на пол спуститься. Он сделал шаг, другой... и растворился.       А Ирина — проснулась.       Проснулась Ирина, удивилась: надо же, у компьютера уснула, и ерунду какую-то чуть не запостила! А всë депрессия. Нет, надо что-то делать с ней!       А сон какой забавный: по старой игрушке, которую бы она и сейчас не прочь перепройти! Ради Гробнара, Келгара, Ганна, Касавира... Особенно ради Касавира! Хоть в игре полюбить настоящего мужика!       Вдруг чувствует, в кармане у неë тяжелое что-то. Запустила туда руку — вытащила игрушку, наподобие детского калейдоскопа. Только видно, что самоделка, зато хорошего качества. Ни в одном магазине такую гравировку не сделают!       Покрутила девица калейдоскоп, посмотрела на дивные узоры, улыбнулась и сказала: — Не знаю, как ты через сон мне эту вещь передал, но спасибо тебе, Гробнар... — Молодчина, — похвалил Ганн маленького барда. — Всë, как надо, сделал. И даже от себя добавил. Откуда ты такого ангела взял? — Да вот как понял, что она запретила себе быть доброй, так и выдумал, — смутился карлик и поскрëб ножкой. — Это же всë равно, что наша Белянка свою ангельскую половинку от себя оторвëт и на цепь посадит. Не так уж далеко Ирина ушла от Иридии. Вот только чего ты-то испугался? Почему невидимкой за нами ходил? — Так у меня ещë с Рашемена проблема с девками, — вздохнул шаман. — Мой сонный образ почему-то чересчур красивый получается, и они поголовно в него влюбляются. А если бы и эта влюбилась? Рашемийки все тренированные, половина из них может ведьмами стать. А у Ирины в мире с магией совсем плохо, чего доброго, сломалась бы, и испортила самой себе свадьбу. Ну то есть Иридии... Тьфу ты! — Да и ладно, главное, хоть что-то сделали, — засмеялся Гробнар. — Пойдëм нашу спящую красавицу будить, заодно проверим, что у нас получилось...       А свадьба весëлой была. Все танцевали, пили, пели, поздравляли <<молодых>>. И Иридия Фарлонг, говорят, улыбалась и веселилась, как положено счастливой невесте. И Касавир улыбался, словно поверил, наконец, своему счастью.       Правда, Гробнар Гноморук в уголке всë перемигивался с приезжим шаманом из Рашемена, шептался, но потом и они присоединились к общему веселью. Потому что на свадьбе положено веселиться. Так-то!