Чего не видит глаз

Услышав, как открылись двери, Питер поднял голову со стола. Они захлопываются прежде, чем он успевает обернуться. Он знает, что это барон, больше никто не стал бы врываться в его рабочий кабинет посреди ночи, но все равно обмирает, увидев барона: тот в ярости. – Милорд, – говорит Питер, и это скорее вопрос, чем обращение, – что случилось? Вам что-то от меня нужно? Он стоит возле дверей без своих колец, без обуви, в одном только ночном халате с пятном крови на груди, мокрая чернота на сухой черноте, и никакого воспитания ментата не нужно, чтобы догадаться – что-то пошло не так. И барон поспешил среди ночи обвинить его. – Экспериментируешь потихоньку, Питер? Со своими ядами? В низком басу его голоса спрятана ярость, а в выражении лица, с которым он смотрит на Питера – презрение. Питер мог бы оправдаться, в который раз объясняя важность своей работы, но, учитывая текущую эмоциональную нестабильность барона, это было бы неверным ходом. – Я всегда рад служить вам, мой барон, – отвечает Питер, стаскивая перчатки и делая несколько шагов от стола. Он надеется, что барон поймет значение его слов. – Я буду служить вам так, как вы пожелаете, и делал это всегда, ваше неудовольствие лишено оснований. – И ты убил его тоже чтобы послужить мне? – Убил кого, милорд? – Не строй из себя тупого, Питер! Я тебя не для этого здесь держу! Мальчик с Гамонта! Ты отравил его, узнаю твой почерк! – выплевывает барон слово за словом. Здесь все признаки грядущей вспышки гнева – такой, какую ожидаешь от Раббана, в то время как сам барон редко показывал подобные эмоции. Его лицо и шея краснеют, его челюсти сжаты, он сжимает и разжимает кулаки в бешеном ритме. Насилия не избежать. Настолько ли он рассержен, чтобы попытаться убить Питера? Он быстро проглядывает имеющиеся данные. Мальчик с Гамонта, дорогая вещь, которую их покупатели преподнесли три месяца назад, новый фаворит барона. Оно было уведено в основную спальню 154 минуты назад и скорее всего там умерло. Факт: кровь на халате. Яд, последствия которого выражаются в форме внешнего кровотечения или кровохарканья? Может, барон выместил свой гнев на одном из слуг прежде чем войти в его двери. Провальная попытка отравить барона или кого-либо из приближенных слуг? Покушение на мальчишку лично? Нет, наверняка это всего лишь отвлекающий маневр, который откроет новые возможности в этой схеме. Ему нужно больше данных. Харконнен делает четыре быстрых шага по направлению к нему, и диссонанс бьет по чувствам Питера. Ему навстречу идет яростный крупный мужчина, и его стопы бесшумно касаются пола. Не обращая на это внимания, Питер встает в стойку, готовясь обороняться при необходимости. – Я не мог заставить тебя заткнуться в лучшие времена, а теперь ты молчишь. – Я избавляюсь от них только тогда, когда вы мне приказываете! – наконец отвечает ментат, но это только подливает масла в огонь. – Кто же еще мог пройти мимо всех слуг, мимо рабовладельца, мимо ядоискателей, чтобы отравить его прежде, чем я его взял? Кто же еще, Питер? Барон подходит вплотную, все еще ступая удивительно легко. Он стоит напротив, возвышаясь над Питером, щуря черные глаза. – Мой барон, зачем мне убивать его? Какую выгоду… Его бьют по лицу, открытой ладонью, будто простолюдина. Питер смотрит на него, не веря своим глазам. Его кожу покалывает после удара, правая щека наливается краской. Он не может вымолвить ни слова, барон никогда не бил его. И что еще хуже, смерть мальчишки ни в коем случае не привела бы к подобной реакции. Барон быстро устает от своих рабов и не питает к ним теплых чувств. Эта вспышка гнева идет наперекор всем известным шаблонам. Пытается ли он преувеличить свою ярость? Но с какой целью? По крайней мере, озадаченная тишина несколько успокаивает барона. На долю секунды его полные губы изгибаются в жестокой усмешке, прежде чем вновь состроить гримасу ярости. – Разве ты забыл, как сегодня он смеялся над тобой? Ты сказал мне забрать его в спальню, и теперь он погиб. Я знаю, что провоцирует тебя на убийство, Питер, я содержал тебя достаточно долго! Глаза ментата чуть расширились, пока он обрабатывал новые данные. Да, мальчишка оскорбил Питера, когда тот был в рабских кварталах, выполняя поручение, но оно принадлежало барону, и Питер знал, что не должен причинять ему боль без разрешения. И что еще более важно, кто осмелился рассказать барону об этом инциденте? – Оно отнеслось ко мне непочтительно, но барон знает, как я поступаю с подобными вещами. Я бы не удовлетворился обычным ядом, а подождал бы, когда вы отдадите его мне, чтобы я научил его хорошим манерам. Вновь никакой лжи, только информация, в правдивости которой барон может быть уверен, это будет безопаснее всего. – Да, ты бы действительно так сделал, но у тебя есть привычка позволять эмоциям брать над тобой верх. Дрянная привычка, а уж для ментата – особенно. Это тоже был факт. – Вы хотите унизить меня своими обвинениями и оскорблениями? Неужели вы желаете так бездарно потратить мое время, барон? Ледяной тон его голоса – своего рода еще одно сообщение: надави чуть сильнее, и пожалеешь об этом. Барон улыбается, и ментат понимает, что в этом прячется опасность – худшая, скрытая опасность; лучше бы он кричал. – Унизить тебя? Мой дорогой Питер, зачем же мне это делать? – Тогда зачем вы пришли сюда – отвергать мои данные и мешать мне разобраться с проблемой? Почему вы настаиваете на том, чтобы наказать Питера за преступления, которые, как вам известно, он не совершал? Уголки губ барона поднимаются в жестокой улыбке. Вскоре он откроет свою цель, с фальшивым гневом покончено. Он двигается навстречу, делая шаг вперед на каждый шаг назад Питера, и наконец припирает его к стене рядом с рабочим столом. Его огромное тело прижимается к телу Питера, пока в конце концов ментат не чувствует себя обведенным его плотью. Теории и возможности бегут сумасшедшей рысью за широко раскрытыми глазами ментата. Теперь он может понять эту схему: простая демонстрация того, что барон может запугать его до полного повиновения, прибегнув к обычному гедонистическому досугу Харконненов, но нет причин проделывать это именно с Питером. Барон знает, что Питер – уродливая, нежеланная вещь с телом тренированного убийцы, полным шрамов и прочих недостатков, слишком отличающимся от его идеальных молодых рабов для удовольствий. Даже если бы он и заинтересовался Питером, это бы приняло форму минутного любопытства или еще одного пути доказать свою власть над ним. В схему это не вписывается. Он замирает, замечая движение барона, но барон не ударяет Питера, не в этот раз. Его рука касается щеки ментата, пальцы скользят по краям отметины на его щеке, в то время как барон щурится от удовольствия. Они стоят так близко, что ментат может видеть, как расширяются его зрачки, как мелкие бороздки обводят их крошечными узорами, слишком правильными, чтобы быть правдой. Внезапно он понимает. Вуаль упала с его глаз и все вернулось на свои места. Это не его барон. Вот самое логичное объяснение происходящему, даже этим шагам. Лицедел, оно приняло его форму, но все еще весит вполовину меньше, чем сам барон, может, даже еще меньше. Оно может скопировать цвет его глаз, но не узоры его зрачков. Испуг повлиял на суждения ментата, но теперь он все понимает. Смешок так и рвется из его глотки, но Питер заглушает его, заставляя себя контролировать выражение лица. – Ты умный человек, Питер, прибегни же к своей замечательной дедукции. Существо, которое не является бароном, говорит снова, насмехаясь, и ментат подчиняется, проходя сквозь все факты в течение одного лишь биения сердца. Он уверен, что барон еще жив, за ним слишком хорошо следят, чтобы не заметить попытку покушения. Он рассчитывает, что мальчишка с Гамонта тоже еще жив, вертится в постели барона, его смерть послужила бы ненужным всплеском тревоги. Лицедел поступил бы гораздо разумнее, сначала избавившись от ментата, тем самым обезглавив шпионскую сеть Харконненов. Затем, притворившись им, лицеделу будет легко проникнуть в спальню барона. Оно не атаковало только потому, что имело какую-то странную сексуальную фиксацию на Питере, факт, которым легко воспользоваться. Существо не интересуется пролетающими в голове Питера данными и притирается к нему бедрами, ухмыляясь. Оно не знает, что было раскрыто, оно слишком уверенно, находясь в своем новом облике. Но то, как оно изгибает губы в самодовольной ухмылке, как его полуприкрытые черные глаза жадно смотрят на Питера! Это идеальная копия движений и лиц барона, которые ментат наблюдал бесчисленное количество раз. Должно быть, оно много месяцев изучало книгофильмы с его изображениями. В таком случае это не обычное покушение, оно планирует занять место барона. Он должен обезвредить его прямо сейчас, обделав все безопасно и быстро, но это никак не утолит его любопытство. Оно все еще смотрит на него, и Питер видит, как тает его уверенность под расчетливыми взглядами ментата. Он может подыграть немного, просто чтобы увидеть, что еще оно намерено сделать. – Барон лучше бы провел свое время где угодно еще. Не для этого милорд приобретал меня, это неподобающее использование ментата. – Не изображай оскорбленную невинность, Питер. Я купил тебя, чтобы ты служил мне, и ты будешь служить мне тем способом, каким я захочу. Даже если я хочу, чтобы сегодня ты был моей шлюхой. Питер смотрит на него, не веря своим ушам. Именно так назвал его раб этим утром, думая, что Питер не слышит, «бароновская шлюха-тлейлакс». Оно было там, оно наблюдало, в то время как он мог только прожигать взглядом мальчишку с Гамонта и обещать ему ночь в господской спальне, зная, что в прошлый раз охрана выволокла его оттуда рыдающим в три ручья. Задним умом он узнает лицедела в служанке, которая в то время прибирала в комнате, смотря на него расширившимися от желания глазами, которые выглядели странно на лице подданной Харконненов. Поэтому оно играется с ним? Неужели оно думает, что в оскорблении крылась доля правды? Ментат хмурится, избегая руки, которая до сих пор рисует узоры на его щеке, с отвращением в лице, и внезапно рука уже на его шее, впечатывая Питера спиной в стену. Его голова бьется об нее с громким звуком. Теперь лицедел сомневается в себе, надеясь снова напугать Питера. Оно тащит его за волосы и тянет: «Не заставляй меня делать тебе больно!» грохочущим басом барона. Точный признак, что существу не хватает терпения и оно думает о том, что Питера стоит убить, если в этот раз он не поддастся. Питер берется за оружие, спрятанное в его одежде, его пульс ускоряется, но не в ожидании борьбы. Это напоминает ему сцену, которую он однажды увидел в господской спальне, когда барон взял одного из своих мальчишек после пира, слишком пьяный, чтобы держать себя в руках. Он с легкостью бросал маленькое тело по всей комнате – оно задевало кровать, оно падало на пол, оно билось об стол. Он ушиб его ребра и сломал его ногу, и оно так сладко скулило. И теперь одна из этих больших рук крепко держит его, и Питер не может удержаться от содрогания. Лицедел замечает и не думает атаковать. Оно просто смотрит на него, и ему очевидно, что теперь в голове существа возникла новая схема, схема, которая занимает ментата, несмотря на ее пошлость. Наконец, оно избирает направление дальнейших действий. Оно усмехается ртом барона, смеется одним из жестоких смехов барона и снова впечатывает его голову в стену. На секунду вокруг – только чернота, затем – перед ним возникает лицо, короткие рыжие волосы, глаза, подобные черным ямам, полные губы и щеки, только начавшие наливаться жиром. Его большое тело – большое тело барона – так близко, что загораживает лучи единственного светошара в комнате. Его глаза едва успели сфокусироваться, прежде чем оно оттянуло его голову за волосы и нагнулось, чтобы обнять губами местечко на его голой шее. Затем оно кусает. Тупые края его зубов давят на кожу с непрестанной силой, пока не пробиваются сквозь нее. Боль сжимает шею Питера горячими щупальцами, нечто внизу его живота мурлычет и ворочается от этой жестокости. Оно вновь сильно кусает его, на этот раз – ключицу, и наслаждается тем, что заставило его откинуть голову назад, задыхаясь. Много воды утекло с тех, как он позволял себе ощущать боль – передавать ее другим гораздо чище и практичнее, – но она все еще прекрасна. Повинуясь странным мотивам, оно целует его, выбивая Питера из колеи. Он все еще чувствует тень этого ощущения после того, как поцелуй был разорван, теплая мягкая плоть его губ, рот, полный его крови. Оно начинает раздевать его, большие руки не справляются с пуговицами, спрятанными в складках его жестких одеяний. Такое страстное, такое нетерпеливое, такое неловкое. Оно вырывает одну из пуговиц вместе с тканью, создавая прорехи в его робе. Этот способ кажется его взбешенному мозгу быстрее, и оно хватается за ткань обоими кулаками и разрывает ее с яростным пылом. – Вы испортили их, – жалуется Питер, вот только оно его не слышит. Еще одна пуговица летит на пол. Только когда он цокнул языком и сделал движение, чтобы убрать его руки подальше от себя, последовала реакция: вспышка гнева в черных глазах и кулак у него в лице. Его голова отброшена вбок силой удара, и через секунду горячая острая боль течет по его щеке и носу. Он снова чувствует вкус крови, понимая, что оно недостаточно оттянуло руку, не набрало той силы, какую могло бы применить. Жаль. Он думает о том, чтобы сопротивляться и заслужить новую расправу, но решает разрешить существу вернуться к его заданию, пока он достает иглу из внутреннего кармана в его рукаве и прячет ее меж пальцев одним испытанным движением. Затем последняя пуговица улетает в сторону, делая робу практически бесполезной. – Я раздобуду тебе еще одну такую, – в последний раз вспоминает оно об одежде, снимая ее с его плеч. Все еще спрятанное внутри оружие бряцает, ударяясь об пол. Ментат стоит в одном белье, воздух холодит его голую кожу, и он хочет расстроиться, но эмоция исчезает в ту же секунду, как лицедел начинает атаковать его грудь. Он может почувствовать его дыхание на своей коже, прежде чем там уже орудует язык и горячий рот обнимает ямочку меж ключиц, ключицы, грудину, оставляя теплые мокрые следы. Оно обнимает губами его правый сосок, и он задерживает дыхание. Оно поглаживает его языком, играется с ним во рту. Затем черные глаза поднимаются, и возникают зубы. – Барон! – Его голос прыгает на октаву выше на одном-единственном возмущенном слове, и на секунду он чувствует себя дураком, пока не вспоминает, что лицедел не проживет достаточно долго, чтобы насмехаться над Питером из-за этого. Почему бы не использовать его прежде? Он прячет руку в его густых рыжих волосах, в то время как оно берется за левый сосок, чтобы вновь пытать Питера, и стон сбегает с его губ со следующим укусом. Существо усмехается, и когда оно снова говорит, он может чувствовать его низкий грохочущий голос рядом, утопающим в его груди. – Когда-нибудь был с мужчиной, Питер? Одна из его теплых рук скользнула на поясницу. – Меня это не сильно интересует, – отвечает ментат, и ему почти хватает воздуха. – Конечно, ты всегда по части боли. Но я могу научить тебя ценить это, – оно делает приятную вещь с низким голосом барона, добавляя некую хрипотцу, и, ради него, Питер надеется, что оно говорит правду. Его пальцы проскальзывают под кайму его белья и стаскивают его вниз. Каким-то образом ему удается снять белье, не разрывая его в клочья, и оно не тратит времени, поглаживая его бедра снаружи и внутри, бесцельно исследуя его нагое тело. Питер настолько сосредоточился на движениях, что ему было необходимо несколько секунд, чтобы заметить, что оно начало разглядывать емкости на его столе. Он мысленно пробегается по инвентарю всех предметов в его комнате. – Третий ящик. Оно легко находит сосуд и поднимает брови. – Масло для лампы? – Если милорд желает чего получше, ему надо было бы ловить Питера в другом месте. – Вроде моей спальни? Оно снова проворачивает свой неприятный трюк, читая его мысли. Оно нагибается, чтобы их лица оказались на одном уровне, в глазах сверкает довольство. – На моей постели? – Оно приближается, чтобы поцеловать, но Питер рывком отворачивается. Он не может поступить иначе, когда оно ведет себя так по-идиотски. В спальне барона? На его постели, где он, по расчетам Питера, проводит ночь со своим любимым рабом для удовольствий в этот самый момент? Оно хватает его за подбородок и все равно крадет поцелуй. В его движениях проглядывает спешка, оно дергает его голову в сторону для более удобной позиции, обегает языком его рот. Когда оно разрывает поцелуй, то рвано дышит. – Залезай на стол. Ментат только хмурится в ответ на приказ. Он посреди проекта, и повсюду разложена документация, пробные образцы и – оно сметает все со столешницы одним движением и швыряет Питера вперед, обхватив рукой его шею. Твердое дерево столешницы ударяется ему в спину в ту же секунду, как звуки разбитого стекла и упавших металлических инструментов достигают его ушей. – Как смеете вы касаться того, что принадлежит Пит… – Хватка на его горле сжимается так сильно, что перестает пропускать воздух. Он кашляет, его мышцы сокращаются, вены бурлят нейрогормонами, что провоцируют чисто животный инстинкт «борись-беги». Его хватка на игле меж пальцев также сжимается, но он не хочет заканчивать игру преждевременно всего лишь из-за жестокой показухи. Оно отпускает его через секунду, только чтобы обхватить его лицо ладонями и поцеловать снова. Он кусает его губу до тех пор, пока оно не позволяет ему вдохнуть. Его горло и легкие горят в то время, как он проталкивает воздух сквозь них. Капли пота прокалывают его кожу. Лицедел наблюдает за ним, все еще в ночном халате. Должно быть, есть некоторые части тела барона, которые оно не может повторить. – Я раздобуду тебе еще… чего бы я ни сломал, – просто утверждает оно, и Питер пристально смотрит на него с того места, где он лежит. Теплые волны удовольствия катятся по его шее и груди, быстро успокаивая, и он почти что забывает об игле. Но все равно – он все еще хочет заполучить лицедела на опыты после того, как они закончат с этой игрой. Тело существа нависает теплой тенью над Питером, светошар вверху то появляется, то исчезает в такт с движениями головы лицедела. Оно отпускает его лицо, чтобы скользнуть рукой вниз, к костям таза, в месте соединения ног и торса, погладить его твердеющий член, погладить жесткой ладонью и тупыми ногтями. Его другая рука вновь отыскала флакон и играется с ним, пока не открывает. Комнату заполняет рыбный запах лучшего китового масла Ланкивейля, когда оно выливает немного на свои пальцы. Жидкость холодно касается плоти, когда оно входит одним пальцем, придерживая его бедро на месте своей левой рукой. Он может почувствовать, как оно проскальзывает глубже, и заставляет свои мускулы расслабиться. Оно должно быть всего в сантиметре от… – его дыхание прерывается. Этого. Лицедел усмехается, снова и снова проводя по этой точке, заставляя напрягаться мышцы его бедер и сгибаться пальцы его ног. Снова. И снова. Пока Питер не запрокидывает голову, пока он не теряет возможность держать врага в поле зрения. Затем внутри второй палец. Масло быстро теплеет внутри него. Теперь три пальца. – Ха-а. – Короткий тихий вздох сбегает с его губ. – Приятно, разве нет? – усмехается оно своим широким ртом, наблюдая за каждым содроганием теми по-паучьи черными глазами, которые постоянно присутствовали в его жизни более пяти лет. Это зрелище пускает еще одну волну жара сквозь тело Питера. Оно боязливо ведет рукой от его живота к груди, пропуская мимо все места, где кожа покраснела и опухла вокруг кровавых отпечатков в форме его – нет, барона – зубов. Оно зарывается в отметины ногтями, размазывая его кровь и оставляя его дрожащим и запыхавшимся. Пальцы второй руки покидают его с удивительной внезапностью, и оно размазывает по своему члену то немногое, что осталось во флаконе. Оно поднимает его ноги вверх, прижимая по обе стороны от своей талии в тот момент, когда оно толкается вперед. Его мышцы протестуют, совершенно непривычные к силам, проникающим снаружи в подобной манере. Наконец, оно входит внутрь до тех пор, пока они не прижимаются друг другу до невозможного плотно, даже когда Питер чувствует себя сжимающимся, как тиски. Лицедел широко, победно улыбается, ощущая его тело вокруг себя. Оно выжидает одно мгновение, больше ради себя самого, а затем хватает его бедра с такой силой, что наверняка останутся синяки, и начинает двигаться. Внутренности ментата двигаются вместе с ним, повторяя каждый толчок, расслабляясь и напрягаясь, постоянно меняясь и двигаясь следом. Он ведет существо своими бедрами, стопы и лодыжки сжаты в замок за его спиной, пока ментат рассчитывает идеальный угол. Оно ускоряется, коротко хрюкая от усердия и вместе с этим тихо стоная от удовольствия; эти звуки становятся топливом в печи, в которую превратился живот Питера, и волоски на его шее встают дыбом. Его рука возвращается к шее Питера, крепко сжимая. Ментат корчится, царапая его руки и грудь, не так сильно, чтобы оставить метку, рот кривится в такт немому крику, спина выгнулась над столом. Оно отпускает, стоит лицу Питера покраснеть, и облегчение, затапливающее его вены, кружит голову. Его разум покидает тело на долю секунды, и когда он возвращается, его встречает буря чувств. Он тонет в электрических импульсах, что текут сверху вниз, из его травмированной глотки, и снизу вверх, из точки глубоко внутри его кишок, в которую продолжает толкаться существо. Его тело двигается вперед-назад в ритме его движений, бедра покрываются синяками под его пальцами. Он едва ли глотнул достаточно воздуха, но его тело заставляет тратить его на хриплые ахи и стоны, пока существо трется об его внутренности. Это восторг. Его разум замедлился из-за обработки данных, поставляемых телом, и это позволяет промелькнуть короткой искре после каждого моргания, когда перед ним – только барон, прежде чем вмешивается разумение и превращает его обратно в лицедела. Он фокусируется на лице, ожесточившимся в преследовании единственной цели, брови нахмурены и зубы оскалены, он втягивает в себя тяжелое дыхание и едва различимые ругательства. Его руки вытягиваются прежде чем он подает им команду. Удивление и паника озаряют лицо существа, когда он подтягивает его лицо к себе для поцелуя, но затем оно мгновенно поддается. Оно берется за его затылок, притягивает его ближе и кусает его губу. Ментат запутывается пальцами в его волосах, они идеальной длины, идеального цвета, мокрые от пота на висках и у шеи. Он стонет в его рот. Жар внутри него разгорается сильнее с каждым толчком. Они разрывают поцелуй и оно открывает глаза. Его зрачки абсолютно неправильные, и желудок Питера делает кульбит. – Т-шш, т-шш, скоро, – обещает оно, неверно понимая выражение лица ментата, горячо дыша рядом с его ухом. Оно отодвигает голову, но оно преследует, прикасаясь горячим ртом к его шее, вытягивая из него громкие стоны резкими толчками своих бедер. Оно следит за каждым его движением. Ментат следит за потолком. Судорога пронзает его пальцы, крепко сжимающиеся вокруг иглы. Питер чувствует его приближающимся, словно волна прилива. Это приятно самым худшим образом и не похоже ни на что, испытанное Питером раньше. Из него выбиваются слова, тихие повторяющиеся бормотания – «барон», «милорд», – голос все еще хриплый от повреждений, нанесенных горлу. Существо не слышит его. Оно даже не издает человеческих звуков, безудержно вталкиваясь в него. Его дыхание обрывается на секунду, пока он изливается себе на живот. Лицедел выплевывает проклятье, когда мышцы Питера сокращаются вокруг него, его бедра дергаются последний раз, и оно кончает внутрь него с криком. Воцаряются несколько секунд блаженного молчания, наполненного только прерывистым дыханием их обоих. Запахи пота и секса легко смешиваются с вонью китового масла и разлитых химикатов. Питер ждет, когда же лицедел осознает, что в его шее торчит игла. Его сердце уже разносит парализующий наркотик по телу, но средству нужно время, чтобы сработать. Существо не замечает. Оно наклоняется и снова целует его. На его лице – широкая улыбка. – Мой Питер. Звук его низкого, довольного голоса пускает мурашки по спине ментата. Оно поглаживает его лицо, проводя дорожку из поцелуев по контуру челюсти. Тело Питера все еще наполнено обыкновенной после оргазма дрожью, и оно с такой готовностью уделяет ему внимание в поисках человеческого тепла и утешения. – Мой дорогой. Требуется пара мгновений для того, чтобы эти два слова донеслись до него, шокировали, словно ведро ледяной воды на голову. Лицедел исказил лицо барона странно теплым выражением, и то, насколько это неправильно, ломает что-то внутри Питера. Он не может понять эти слова, произнесенные без намека на злобу или насмешку. Он срывается: – Не играйте с Питером! Он не в настроении шутить! Даже удивившись этому взрыву, оно тянется успокоить его и поглаживает волосы Питера. Его движения уже начинают становиться медленнее, более неуклюжими, и Питеру легко столкнуть его с себя и развязать узел их тел. Оно хмурится и смотрит на Питера сверху вниз, не зная, что сказать, пока его мысли слабы так же, как и мышцы. Оно все еще не замечает изменений, которые вносит в его организм субстанция. Оно осмеливается снова открыть рот. – Я бы не стал так шутить. Если бы ты понимал, как я обожаю тебя… – Вы не обожаете Питера! Вы не хотите Питера! Вас даже здесь нет! – Нет-нет-нет, смотри на меня! Смотри на меня, конечно я хочу тебя, ты самый… – Лжец! – выплевывает Питер и, когда колени лицедела подкашиваются от наркотика, ментат толкает его в грудь, прежде чем оно успевает сказать что-то еще. Оно ощущается полым внутри, будто высушенная тыква, слишком тонко натянутое в попытке мимикрировать под огромное тело барона. Единственный удар сбивает его с ног, и оно приземляется на пол с тихим звуком. Лицедел тупо оглядывается. Оно пытается встать и снова падает; его ноги отказываются повиноваться. В его глазах – ужас, оно наконец-то поняло, что происходит, и дотягивается до того места, откуда распространяется острая колющая боль, и находит иглу в своей плоти. Оно снова пытается встать и не может. Ментат наблюдает, ощущая, как к нему возвращается спокойствие. Прилив нейрогормонов запутал разум, и его барон слился с этим созданием, но теперь он ясно воспринимает ситуацию. Люди часто несут чушь, достигая оргазма, ему лучше не обращать внимание на то, что оно сказало. Он несколько раз вдыхает и приходит в себя. – Это был особенно ужасный выбор слов, но, думаю, ты хорошо справилось при учете ситуации, по крайней мере, дало мне новые данные, – говорит он больше самому себе, соскальзывая со стола. Остатки физического удовольствия все еще накатывают волнами, он может обозначить каждый синяк и след от зубов на своем теле с закрытыми глазами. Масло для лампы все еще на его теле, теплое и липкое. Делая шаг к лицеделу, Питер чувствует, как семя начинает сползать вниз по бедрам вместе с его собственной спермой на животе, и он корчится от отвращения. Он подбирает с пола свои порванные робы и подтирается, но все еще чувствует себя грязным. Он должен вернуться в свои комнаты, чтобы принять душ и переменить одежду, прежде чем представит это создание пред очи барона. К тому же, остаются еще и раны, которые он должен дезинфицировать и замаскировать. Существо создало слишком много проблем. Он оборачивается, чтобы посмотреть на лицедела, который все еще парализован ужасом. Оно пытается уползти, но недалеко: правая рука подводит его, и лицедел падает на бок. – О, не беспокойся, я не стану убивать такой важный образец, как ты. Мне все еще нужно разобрать твое тело на части, чтобы открыть все его тайны. Но сначала я притащу тебя к барону, покажу ему, как близок он был к смерти. Ах-х, барон. Питер стонет, вспоминая о том, через что предстоит ему пройти из-за того, как он позволил своим эмоциям взять верх над разумом. Выбирая игнорировать ощущения в своем теле (по крайней мере, сейчас), он подходит к лицеделу вплотную. – Он использует это против Питера, заберет его специю, будет смеяться над ним несколько лет. Он может быть так жесток! Лучше, если он об этом и вовсе не узнает, да, сделаем это нашим секретом. Его черные глаза чуть расширяются в ответ на это предложение, оно открывает рот, не издавая ни звука; раздаются только быстрые панические вздохи. Питер продолжает свой монолог голосом, все еще грубоватым после удушения. – Так будет лучше для нас обоих. Питера наградят, а ты… Тебя будут пытать, разумеется, но даже у агонии есть разные степени. Подумай: я могу начать с твоих гениталий для быстрого результата, это всегда развязывает людям язык. Или нет, но только если ты запомнишь, что не нужно открывать наш маленький секрет. Расскажи все, что знаешь, но молчи о… любопытстве… Питера, или я изобрету новые пытки специально для тебя, я в этом хорош. Он улыбается, наклоняясь к существу, наблюдая за тем, как ужас искажает его лицо, лицо барона. Именно о таком он мечтал с тех самых пор, как барон купил его, и огонь снова разгорается в его вымотанном теле. – Но это не понадобится, ты ведь согласно, разве нет, бедное созданье? Он думает, что видел кивок перед тем, как мышцы лицедела расслабились и голова соскользнула на пол.