Топот босых ступней по истёртой сотнями — сколько их тут было, сколько проходило? — ног ковровой дорожке Музыкант смогла услышать и узнать. А уж выкрики её клички начали раздаваться ещё до того, как бежавшая приблизилась к комнате.
— Музыкант! Музыкант! Г.О.Л.У.Б.Ь.!
Дверь с висящими на ней колокольчиками, амулетами и прочими воробьиными побрякушками («Побрякушками?! — вскинулась бы их обладательница, услышав такое. — Ну нет! Это всё моё, и это всё мне НАДО!») распахнулась, впуская в комнату выкрикивающую на самых высоких интонациях кличку подруги и кодовое слово Воробья. Музыкант поморщилась, перелистывая страницы зачитанной до дыр «Алисы в стране чудес» и подавила в себе желание вытащить из уха слуховой аппарат. Устало вздохнула и, не отрывая взгляда от чтива, протянула:
— Ну?
— Принят Новый Закон! — Воробей активно замахала руками, будто, желая оправдать свою кличку, хотела взлететь. — Причём давно, аж два дня назад, а мы, ну то есть я, узнала об этом только сейчас, ты представляешь?
Её карие глаза безумно блестели, и Музыканту, которая любовалась пожелтевшим уголком страницы и ну никак не могла видеть, как там блестели подружьи глаза, от этого взгляда, направленного ей на спину, стало не по себе.
— Че… Чего? — не поняв, переспросила она, боком повернув голову и ловя подругу краем глаза в фокус. Воробей, сдув с глаз непокорную пепельную чёлку, активно протопала до их с Музыкантом двухэтажной кровати, встала перед ней, широко расставив ноги и сердито уперев руки в бока.
— Ну как что, ну? — вопросила она. — Новый Закон! Теперь мы можем ходить в
то крыло, представляешь?
Музыкант удивлённо захлопала глазами, отложила книгу и даже села, поджав под себя ноги. Недоверчиво прищурилась, вперив взгляд светло-зелёных глаз в подругу. Собралась с духом и всё же уточнила:
— Новый… Закон?
— Да ладно! — Воробей всплеснула руками. — Дошло! Я, конечно, понимаю, что у тебя проблемы со слухом, все дела, но это не оправдывает того, что ты сильно тупишь!
Музыкант не ответила на колкость подруги. Поджала губы, отвернулась и задумчиво затеребила в руках длинную чёрную прядь волос, поглядывая в сторону небольшой коробочки, стоящей на тумбочке. В голове в одно мгновение появились сотни мыслей, путающихся, наползавших друг на другая, складывающихся во что-то непонятное, в то, что было невозможно
подумать.
Он же не волшебник какой, чтобы знать? Да и не провидица…
— То есть, — девушка тряхнула головой и повернулась к подруге, — мы сможем встречаться с…
парнями? Я… я имею в виду, что… Ну, в смысле… пересекаться с
ними, общаться… разговаривать? Как раньше?
Воробей тут же широко улыбнулась и хлопнула в ладоши.
— Да! Да! — радостно воскликнула она. — Представляешь? Это так здорово! Конечно, будет чуть непривычно, мы ведь давно
там не были, да и
они, скорее всего, выросли, изменились, но это же так круто!.. А куда ты смотришь? Что это?
Музыкант вскочила, судорожно пытаясь придумать, чем может быть эта коробочка и пытаясь её прикрыть, хотя в этом уже и не было смысла. Воробей, вопросительно вскинув бровь, перевела взгляд с подруги на коробочку, которую она так старательно пыталась скрыть после обнаружения. Глаза девушки подозрительно сощурились — она не любила, когда от неё что-то скрывали. Воробей уже открыла рот и набрала в грудь побольше воздуха, чтобы высказать всё, что думает по этому по поводу, но Музыкант, не желая выслушивать претензии подруги, расправила плечи и деланно-бодрым голосом воскликнула:
— Тогда чего мы ждём? Пошли!
Воробей, которой не дали полноценно возмутиться, захлопнула рот и, скрестив руки на груди, насупилась, недовольно посмотрев на Музыканта из-под нахмуренных бровей.
— У тебя есть от меня тайны? — в лоб спросила она. — Я думала, мы подруги. Я же рассказала тебе свой секрет о том, как описалась от смеха в десять лет. И о том, как высморкалась в суп Щепке в этом же возрасте. И вообще кучу всего тебе рассказала.
Музыкант устало вздохнула. Воробей продолжала сверлить её мрачным взглядом. Весь восторг и радость, которые она излучала буквально полминуты назад, испарились, и от молчаливого укора Воробья в комнате начинала ощущаться напряжённая атмосфера, от которой уже самой Музыканту становилось неуютно. Закрыв глаза, она помассировала виски и тихо сказала:
— Я обязательно тебе расскажу. Всё и вся. В деталях, — девушка сделала паузу, дождалась, пока лицо Воробья из недовольного вновь стало весёлым, и добавила: — Но только когда сама всё пойму, хорошо? Не хочу…открывать её сейчас.
Воробей удовлетворённо кивнула. К ней вновь вернулись жизнерадостность и шиложопость. Первая вернувшаяся черта характера заставила её начать насвистывать непонятный мотив, а вторая — нетерпеливо маячить из угла в угол.
— Ну что? Сама предложила уже идти — так чего стоишь? — не сумев помолчать и полминуты, простонала Воробей. Не отвечая, Музыкант на почему-то ставшими ватными ногах подошла к зеркалу, сосредоточенно изучая себя в попытках отвлечься. Волосы были спутаны и больше напоминали мочалку. «В четвёртой есть ворона… — тут же мелькнула мысль. — Лишь бы она не сочла мою голову гнездом». Полюбовавшись ещё немного хаосом своих волос, Музыкант скосила глаза на отражение подруги, маячившей сзади, и раздражённо добавила:
— Я похожа на дешёвого бэби-бона, которого помяли, разрисовали и бросили в какую-то машину, работающую по принципу стиралки. Ты, кстати, тоже. Ладно, может, выглядишь чуть получше
— Так и задумано! — выпятив грудь вперёд, гордо вскинула подбородок Воробей, проигнорировав вторую часть реплики. — Только вот ты больше на зебру похожа со своим сплитом, чем на игрушечного младенца. На зебру, страдающую комплексом неполноценности.
— Между прочим, покрасится в белый была твоя идея, — тут же припомнила Музыкант. — И уж тем более не моя вина, что кое-кто не рассчитал количество краски на мою голову.
Воробей нахохлилась.
— Зато необычно! — тут же нашлась она, благополучно забыв о том, что называла подругу зеброй. — Давай-давай, будешь марафетиться. Слепой должен быть сражён наповал твоей красотой! — и Воробушек кинула в подругу расчёску. Музыкант пригнулась, и несчастная расчёска ударилась о раму зеркала.
— Тихо ты! — зашипела Музыкант, вновь борясь с желанием вытащить слуховой аппарат. — Раскричалась тут… Какая разница? Я и голой могу прийти, ничего ему не будет.
Воробей закатила глаза. Нет, ну совсем дурочка?
— А если он встретит тебя в дверном проёме? Представь: вы сталкиваетесь, как в этих всяких сопливых фильмах, у тебя… — она задумывается, делая неопределённый жест рукой, — слуховой аппарат выпадает, и он, как принц в сказке про Золушку, галантно подаёт тебе его, а может, даже на ощупь САМ вставит в твоё ухо… Ты вешаешься на него, а дальше вы страстно целу…
— Воробей! — краснее от стыда, выкрикивает Музыкант, резко развернувшись к подруге лицом. — Этого всего не произойдёт, ведь… Неважно. А Слепой на то и Слепой, потому что он…слепой. Мой «марафет» он не увидит. Максимум услышит оценивающий свист Эльфа или Лэри.
— Да мне как-то по барабану, — Воробей скрестила руки на груди. — Если я сказала, что тебе нужно намарафетиться, — она подошла к Музыканту, с вызовом глядя на неё, — это значит, что тебе нужно намарафетиться!
— А тебе? — выгнула одну бровь Музыкант, опустив голову, дабы увидеть глаза подруги. Разница в росте была явно заметной — своей макушкой Воробушек доходила Музыканту до носа.
— А что мне? Я всегда красивая, — довольно промурлыкала девушка, и, вприпрыжку отскочив от подруги, плюхнулась на её кровать, ожидая, пока та примет образ «девы-совратительницы».
Музыкант вздохнула. С одной стороны, есть повод принарядиться — Новый Закон, все дела, праздник как-никак, а с другой… К кому они пойдут? «Ну не ввалиться же в четвёртую со словами «Давно не виделись, мальчики, соскучились?» — девушку передёрнуло от фразы, которая в её голове почему-то, была произнесла прокуренным голосом Габи. Мотнув головой, дабы прогнать мысли о Длинной, Музыкант бросила Воробью через плечо:
— Достанешь платье?
— Свадебное? — хихикнула та, болтая грязными ногами и ловя в отражении зеркала гневный взгляд подруги. — Такого нет, нужно Русалку попросить — она сошьет.
— То, в котором можно не вызывать нездорового интереса у Эльфа, — проигнориовав шутку, объяснила Музыкант, — и при этом быть похожей на…стерву.
Мягкий и еле слышный голос контрастировал с ледяным тоном, которым она произнесла эти слова. Волосы по мере расчёсывания всё больше спутывались, и пока что никакие специальные техники, придуманные Воробьём и, как она же говорила, «протестированные на Русалке, а у неё там вон какой волосатый водопад на голове, и, как ты помнишь, она не осталась лысой», не помогали.
Воробушек, переставшая созерцать отражение подруги, любовалась пятнами на пожелтевшем от непонятных субстанций потолке (вечерние бои девчонок были чертовски захватывающими). Услышав характеристику платья от Музыканта, она опустила голову и недоумённо вскинула брови.
— Я, конечно, рада, что ты перестала носить шорты, будто они были твоей панацеей, и приняла тот факт, что пениса между ног у тебя нет, но чтоб так… — медленно произнесла она и тут же присвистнула, оценивающе оглядывая спину подруги. — Слу-ушай, а ты точно не перепутала ничего? Или спутавшиеся волосы повлияли на путаницу мыслей? «Слепой на то и Слепой, потому что он слепой» — цитирую дословно! И ты сама не далее как недавно сказала, что он не увидит всю твою красотень. А сейчас ты прямо как на бал собралась, для полной картины тебе осталось на Перекрёстке из кеды выскочить, потому что шнурок в такой ответственный момент обязательно развяжется. Ну или слуховой аппарат потерять. Тоже мне, псевдо-Золушка… Смена приоритетов, а?
— Ты же сама сказала, что мне нужно намарафетится! — обиженно буркнула в ответ Музыкант. — Думаю, я готова воспринимать «марафет» как «надень платье». Пора бы «выгулять» его, а то валяется неношенное… Да и вообще — не во всём же угождать Слепому, у меня ведь есть своё достоинство!
Музыкант победно усмехнулась, резко дёрнув расчёску. Волосы натянулись, голову пронзила резкая неприятная боль. Девушка шикнула на расчёску, но та в ответ молчала, зажимая между своими зубчиками пару черно-белых клочков волос.
— Я подумала, — продолжила она, — что он не достоин меня и решила переключится на тебя. Надеюсь, что мои чувства взаимны, в ином же случае… — Музыкант повернулась, слегка прищурив глаза, и пристально посмотрела на подругу, — я расстроюсь и, не выдержав утрату нашей дружбы, повешусь на шнурке.
— Здрасте-приехали! — всплеснула руками Воробей, подскочив и ударившись головой о балку верхней кровати. Ойкнула и снова осела, потирая место удара. — Столько лет в одной комнате живём и на один унитаз ходим, а я только сейчас узнаю столь сенсационную весть! Это же целый Г.О.Л.У.Б.Ь., получается! Что ж, придётся отшивать всех своих ухажёров — а у меня их целый адын штука, — и строить брачное гнездо с тобой.
— М-мэ… — неуверенно пробормотала Музыкант, которая не была готова к созданию брачных гнёзд и тому подобному. — Знаешь, я ещё подумаю. Ну, о чувствах и приоритетах…
— Так и думала, что сработает, — Воробей довольно потянулась. — Знаешь, в книгах и фильмах фразы о серьёзных отношениях с последующим созданием семьи часто отпугивают П.Е.Т.У.Х.О.В.
— Угу, — уныло согласилась Музыкант. — Но я не думаю, что Эльф отстанет, если я скажу ему о своём безумном желании иметь от него детей.
— Ну это да. Он поскорее захочет запихнуть в тебя свой конец и осуществить свою оплодотворяющую миссию.
Музыканта передёрнуло. Эльф — жилец первой группы (или, судя по его характеру, нежилец), — в принципе, был симпатичным парнем (по крайне мере, в детстве), только из-за места своего жительства насквозь пропитался фазаньими замашками. По крайней мере, Музыкант так думала. В детсве ведь не было полноценных стай, и ничто не указывало на то, что Эльф — прирождённый Фазан. Тогда его характер казался просто противным, а сейчас понятно, что ему, видимо, самой судьбой было уготовано стать Фазаном. Странно, конечно, было получать знаки внимания от него, но что уж поделать, раз он с детства — сколько там ему было? Одиннадцать? Тринадцать? — втюхался в неё. Музыкант считала его глуповатым для себя. И самовлюбленным. Такое вот странное комбо. По крайней мере, пару лет назад Эльф был именно таким. И все эти его дикие знаки внимания, дёргание за волосы, попытки перевоспитания, ревнивые взгляды, когда Музыкант появлялась со Слепым и Кузнечиком… «Если бы не они, то он точно бы довёл меня», — промелькнуло в голове. Музыкант переместила взгляд на стол, видимо, ища злосчастный шнурок, на котором изначально обещала повеситься при неразделённых чувствах с Воробьём. «Пожалуй, я повешусь на нём, если захочу вступать в отношения с Эльфом», — подумала она и тут же заявила об этом Воробью. Та кивнула.
— Я обзаведусь сотнями разных шнурков, — пообещала она, — чтобы тебе вешаться было веселее. Кстати, если будешь осуществлять свой план под Рождество, то вешайся на гирлянде, так будет более празднично, да и твоё тело можно будет повесить на стену как украшение, пока разлагаться не начнёт.
Музыкант обозвала Воробья дурой и пожелала ей ночью навернуться с верхнего яруса их кровати. Воробей возразила, сказав, что со своего этажа она падает каждую ночь и для разнообразия нужно грохнуться с первого яруса. Музыкант тут же пожелала ей навернуться с нижней кровати. Воробей согласно кивнула и слетела на пол, уставившись в потолок.
— Может, не так он и плох, этот твой Эльф, — задумчиво произнесла она, изучая трещины в штукатурке. Музыкант, начавшая постепенно справляться с расчёсыванием волос, закашлялась и уставилась на подругу очумелым взглядом.
— Тебе эту мысль потолок подсказал? — откашлявшись, любезно уточнила она. — Если да, то немедленно перестань на него смотреть, а то спóрешь ещё какую-нибудь чушь…
Воробей недовольно забубнила, но на потолок смотреть не перестала. Среди её бубнежа Музыкант смогла разобрать фразы «детская влюблённость» и «ох уж эта первая любовь». Закатив глаза, девушка продолжила расчёсывать свои длинные волосы. Конечно, не такие, как у Русалки — у той на ладонь до колен не достают! — но тоже неплохой длины, до поясницы. «Интересно, как Русалка с такими космами живёт… — принялась рассуждать Музыкант. — Расчёсывание таких волос наверняка не десять-двадцать минут занимает… И это ещё если не брать в учёт то, что они спутываются. Какой ужас.»
— Откуда платье достать? — неожиданно вспомнила Воробей. Музыкант даже вздрогнула от неожиданности.
— А…ну, — мысли девушки лихорадочно забегали. — Оно…ну…
— Не помнишь, короче, — вынесла вердикт Воробей. — Ясно-понятно.
И она ногой пихнула кучу вещей на полу. Затем подползла к ней поближе и с остервенением начала раскидывать одежду из одной кучи по всей комнате.
— Так, это не то, — бормотала Воробей отшвыривая вещичку за вещичкой, — это тоже… Это вообще Тощей, боже, да у меня в её шорты даже одна нога не влезет… Это Цветика, это тоже, это… Это вообще, по-моему, Мухин свитер, не? Да похер, так… Носок, чулок, футболка, кофта, лифчик… Мужские трусы? Какая прелесть… Не то, не то…
Тут Воробей додумалась повернуться к Музыканту, которая от обстрела одеждой спряталась за открытой дверцей шкафа.
— Слушай, Музычка моя, а как твоё платье выглядит-то? — спросила Воробей, вновь сдувая с глаз чёлку. — Оно у тебя есть вообще?
Музыкант вышла из-за своего укрытия.
— Есть, конечно! Оно… — не договорив, она поскользнулась на мужских трусах и свалилась в шкаф с диким грохотом, «бе-е-екнув» что-то на инопланетном языке. — О, нашла! — тут же раздался её радостный голос из-под груды вещей.
— Переодевайся, — щедро махнула рукой Воробей, скрестив ноги по-турецки. Похлопав себя по карманам, она извлекла пачку сигарет. Достав одну, зажала её губами и, пошарив под короткой обрезанной по грудь оранжевой кофтой, в которую была одета поверх зелёной водолазки, извлекла зажигалку, пришаманеную к цепочке на шее. — Переодевайся, — вновь повторила она, закуривая.
— Я ещё с утра надела слуховой аппарат и прекрасно тебя слышу, не утруждай себя повторами, — со стороны Музыканта раздалось фырканье.
— Кто знает, — Воробей выпустила дым через нос и прочертила сигаретой зигзаг в воздухе, — может, ты уже и с ним хреново слышишь.
На эту реплику Музыкант снова фыркнула.
— Эй, хватит косить под лошадь. Или ты хочешь, чтобы тебя перекрестили?
— Да иди ты, — отозвалась Музыкант из недр шкафа. Шорох одежды, несколько ударов коленками о деревянные стенки, ойканья да айканья — и вот она уже выползает на свет божий, лампами дарованный, в помятом чёрном платье. Закрывает шкаф и выпрямляется перед зеркалом. Поправив бретельки, девушка повертелась, оценивая себя с разных ракурсов. Ну, на Габи она не похожа, и это уже неплохо. Да и Эльфу от такого наряда не должно снести башню. «Может, он даже подзабыл, как я выгляжу…» — подумала Музыкант, и эта мысль приподняла ей настроение. Ещё раз глянув на себя в зеркало, девушка пригладила рукой растрепавшиеся от возни в шкафу волосы и обернулась к подруге. Воробей самозабвенно курила, выдыхая дым в потолок и даже не удосужившись обратить на принарядившуюся Музыканта хоть каплю внимания. Та многозначительно откашлялась. Тогда Воробей с горестным вздохом, будто её последнюю копейку заставили отдать бездомному, перевела взгляд с потолка на подругу.
— Ого, — хмыкнула девушка, а её глаза скользнули сверху вниз, оценивая внешний вид Музыканта. И, судя по довольному лицу Воробья, увиденное ей понравилось. Музыкант даже разрумянилась от гордости, но вспомнила, что в столь элегантном наряде ей нужно быть стервой, и тут же высокомерно вскинула голову.
— Пойдём, — властно сказала она.
Воробей подавилась дымом, делая последние затяжки. Кашляя, потушила окурок об пол и закинула его под кровать.
— Это на тебя так платье подействовало, или ты всю жизнь была гламурной сукой под прикрытием? — откашлявшись, полюбопытствовала она. Музыкант, откинув волосы за спину и отклянчив зад, упёрла одну руку в бок.
— Предпочту второй вариант, — деловито ответила она. — Так ты идёшь или нет?
Не дожидаясь ответа от подруги, она походкой павлина прошла к двери и открыла её. Грациозность птицы тут же улетучилась, когда Музыкант совсем не грациозно ойкнула, стукнув дверью себя по лбу, а потом и вовсе не гламурно и очень цветисто обругала несчастную дверь, которая была виновата только тем, что открывалась в комнату.
За спиной Музыканта раздался смех Воробья, постепенно переросший в гогот. Не обратив на него внимания и тряхнув волосами, Музыкант пошла дальше, под голубоватое свечение от телевизора обходя матрасы и девушек на них. «Главное — вспомнить дорогу. Вдруг я в отца пошла, а у него какой-нибудь топографический кретинизм», — размышляя она, поворачивая направо.
— Тебе в другую сторону, радость моя! — раздался крик Воробушка, которая, все ещё хихикая, наблюдала за подругой, высунувшись из комнаты. Музыкант зажмурилась, медленно выдохнула через нос, поняла, что всё-таки у её отца был топографический кретинизм, а после обернулась, недовольно прищурилась и вытащила слуховой аппарат, показывая этим простым действием своё отношение к словам Воробья, однако маршрут сменила, зашагав в противоположную сторону. Воробей, фыркнув, заскочила в комнату и, подлетев к зеркалу, быстро себя осмотрела. Оправила зелёную водолазку под обрезанной оранжевой кофтой, подтянула такого же цвета джинсы, разлохматила непослушную и вечно лезущую в глаза чёлку. Салатовая заколка-рыбка, которую девушка постоянно носила в волосах, мало помогала — Воробей не использовала её по назначению, скорее как аксессуар.
— Ну вот и всё, — довольно протянула Воробей, повертевшись вокруг своей оси. — Красота неописуемая! Эх, и кому же я такая расчудесная достанусь?
И, хихикнув каким-то своим мыслям, девушка подмигнула отражению и, бодро шлёпая босыми ступнями, вышла из комнаты, затворив дверь.
***
Тишина давила на виски, создавая некий вакуум. Музыкант поджала губы, внимательно наблюдая за всеми жильцами Дома, мимо которых она проходила. Их рты беззвучно открывались, что заставляло её больше хмурится. «Я как будто в немое кино попала», — подумала девушка и поёжилась. Ощущения были неприятные. С каждым шагом в тишине дискомфорт возрастал, и девушка всё-таки вернула слуховой аппарат на место, включая его и настраивая громкость. Так было намного привычнее и проще. Намного спокойнее. Живее.
— Ты меня не слышишь? — тихо вопрошали где-то справа. Музыкант обернулась на голос. Его обладательница была высокой и худющей, с длинными, по пояс, волосами цвета мокрых колосьев пшеницы и голубыми глазами. Тощая. Её вторая, после Воробья, соседка по комнате.
— Теперь слышу, — суховато, но довольно вежливо ответила Музыкант. Тощая кивнула. Водопад волос за её спиной качнулся туда-сюда.
— Идёшь в мужской корпус? — тут же задала она главный, интересующий её вопрос.
— С чего ты это взяла? — вместо запланированного «Какое тебе дело?» спросила, неожиданно для себя заикнувшись, Музыкант.
— Никогда не видела, чтобы ты платья надевала, — хихикнула соседка, прикрыв рот ладошкой. — Кого соблазнять собралась-то?
— Никого я не собираюсь соблазнять, — Музыкант дёрнула плечом, но вышло скорее нервно, чем раздражённо. — Это всё Воробушек. Сказала, что в честь Нового Закона нужно выглядеть соответствующе и заставила надеть платье, — закончив оправдываться, девушка вдруг с острым интересом оглядела Тощую, как будто первый раз её увидела.
— А сама чего вырядилась как на парад? — полюбопытствовала Музыкант, подавляя дрожь в руках и в голосе. На её памяти, Тощая носила только юбки в пол, а сейчас — о чудо! — на её худых бёдрах была джинсовая юбка по колено.
— Ох, нет-нет! — активно замотала головой Тощая. Музыканту показалось, что её голова сейчас оторвётся. — Я просто…я из библиотеки.
Хотя слова Тощей и не были нормальным ответом на вопрос Музыканта, та промычала что-то согласительно-невразумительное, и, уже не зная, как завершить сей диалог, скомкано попрощалась и пошла дальше. «Где, собственно, Воробушек? Мы договаривались вместе пойти!» — ворчала про себя девушка, совершенно забыв, что сама ушла вперёд, не дождавшись подругу. Коленки предательски подкашивались, вызывая тем самым сильное желание развернуться и побежать в комнату с надеждой, что Воробей уже ушла и не додумается вернуться, чтобы поволочь подругу «праздновать Новый Закон с его зачинщиками».
Казалось, что такого? Просто дойти до мальчиков, поздороваться, может, найти бывших Дохляков, увидеть их… Они ведь наверняка изменились. Жаль, что до этого дня с парнями из Чумной комнаты не удавлось пересечься — в кинозал те не ходили, да и сама Музыкант была не любителем подобного рода развлечений. К тому же, за просмотром фильма была вероятность встретить Эльфа. Он, конечно, Фазан, но Фазан какой-то неправильный, и с ним девушке хотелось пересекаться меньше всего.
Медленно бредя по коридору, она попыталась представить внешний вид старых друзей, но мысли о них вызывали непонятную грусть. А вдруг они её забыли? Вдруг больше не помнят? Конечно, это глупо и, наверное, невозможно, потому что друзей вот так просто не забывают, тем более Шакал — он помнит всех и вся, в этом она не сомневалась. «Да ну, — сама себя осаживала Музыкант, — у них же не склероз. Почему они должны меня не узнать?». Но точка невозврата пройдена, и идя такими знакомыми, но забытыми коридорами, девушка постепенно накручивала себя. Вот придёт она сейчас к ним, а они лишь будут глазами хлопать, не помня её… Слепой пройдёт мимо, принюхается к ней, вскинет лицо с мутным глазами и спросит состайников: «Кто это?». А они будут неловко молчать, и лишь Табаки, расплываясь в улыбках и квохча, как наседка, предложит гостье войти и познакомиться за чашечкой чая…
«Познакомиться? Но вы же знаете меня!»
Их лица удивлённо вытянутся, незаметно — как им будет казаться — и недоумённо они переглянутся. Лэри пожмёт плечами, Горбач сконфуженно поскребёт в лохматом затылке.
«Не помните? Но как же… Сфинкс!»
Но тот будет лишь задумчиво чесать граблей щиколотку, вглядываясь в её лицо и не узнавая его…
«Я же… Я была с вами почти всё детство! Я ведь немного учила вас языку жестов — помните, ну? Показывала несколько простых фраз… Я же играла вам на скрипке, я… я была с вами рядом, почти постоянно рядом, даже когда… когда…»
Их смущённые, даже какие-то виноватые улыбки поплыли перед глазами Музыканта. Учащённо заморгав, — чтобы отогнать видение или чтобы не заплакать? — она замотала головой, врезавшись в кого-то. Сфокусировав взгляд, увидела перед собой парня в ошейнике. Пробормотав слова извинения, девушка быстро обошла его, ускоряя шаг. «Какой ужас, — помотала головой Музыкант, игнорируя свист от Пса. — Чего только не надумаешь в этих коридорах.»
В какой-то момент Музыкант поняла, что не знает, где находится. Вернее, она знала, где — на первом этаже, но вот что она тут делает — это уже хороший вопрос. Видимо, в потоке раздумий ноги понесли её не туда, а разворачиваться и подниматься наверх будет как-то тупо и… «Совсем не по-сучьи», — додумала Музыкант, вспоминая, в каком образе она хотела предстать перед всеми, кого знает. А разве стервы стоят, глупо озираясь, а потом, неловко улыбаясь, поворачивают обратно? Нет. Так что придётся делать круг по первому, неспешно шаркая кедами и рассматривая стены и домовцев.
В голове всплывали фрагменты сегодняшнего утра и, как бы девушка не старалась, они въедались ей в кожу, прорывая тоннели до мозга, вскрывая его, словно хирурги, и вытаскивая воспоминания о нём.
Здесь не принято.
Нельзя.
Но было уже поздно. Музыкант бесповоротно погрязла в собственных мыслях и воспоминаниях.
***
Выходя из столовой, Музыкант заметила Овцу, которая неслась к ней, крича, чтобы та остановилась.
— Что случилось? Я в чем-то провинилась?
— Что ты! — Овца замахала руками. Сейчас она напоминала вентилятор, увешанный рюшечками. — Там твой отец пришёл. Сказал, что всего на пару минут, просил о встрече с тобой. Не могла же я ему отказать, ведь это так здорово, когда родители помнят о своих детях! Поэтому сходи к нему и… поговорите, пожалуйста.
Музыкант удивлённо поморгала, мрачнея. Отец её приходил лишь раз в год, на
Хеллоуин. Тот праздник Наружности, от которого Музыкант не смогла отказаться. Он был особенным для неё, соединял осколки прошлой маленькой девочки, начинающей стесняться любого своего действия, и нынешней девушки, борющейся с этой стеснительностью. Подарки, деньги, снова подарки и деньги, припудренные пустыми диалогами о самочувствии, учёбе и друзьях. Странный мужчина, этот отец, но родителей не выбирают.
— Здравствуй,
чертёнок.
Спокойный тон врезался в уши, и на секунду Музыканту показалось, что она бы услышала его и без слухового аппарата.
— Как твои дела? Нормально себя чувствуешь? Слышишь движение плит?
Его шутки неуместны. Ещё это нелепое прозвище из-за встреч только в ночь сверхъестественного…
— Нормально, — только и отвечает девушка, наконец подняв взгляд на мужчину. После отводит глаза ненадолго, дабы усесться в кресло, в которое тут же проваливается. — Ов… — она прикусывает язык. Ему, наружному, не надо влезать в Дом. — Воспитательница сказала, что это что-то срочное, или ты навешал ей лапшу на уши?
— Обижаешься на меня за то, что я не приехал на этот Хеллоуин? — неловко посмеялся отец. — Прости. Я ездил на заработки, сама понимаешь… Не смог выкрасть выходной, чтобы к тебе приехать. Я привёз тебе вкусности и немного карманных. Возможно, у меня получится приехать на новогодние каникулы и твой выпускной.
— Не стоит. Я уже не буду нуждаться в твоей опеке. У тебя своя семья уже, я так… Переживу. Это всё? Меня там ждут, — выпрямилась Музыкант, чувствуя раздражение. Да, где-то внутри маленькая она скребла стенки, вырезая на ребрах «ОБИДА», ведь обещания нужно сдерживать, да? А он обещал и не приехал. Но она уже взрослая девочка, должна всё понимать. И она понимает. Старается, во всяком случае.
Мужчина напротив выглядит как провинившийся щенок. Видимо, укол совести заставил его вспомнить, по чей воле она оказалась в Доме. Только вот Музыкант совсем не обижалась на него за это.
— Спасибо, пап. Это очень ценно. Я рада, что ты припозднился, а не забыл. Ну… меня там правда ждут.
— Ах да. Да-да, конечно… — неловко усмехнулся он, почёсывая затылок и тут же вскочил. — Надеюсь, ты действительно не обижаешься. Мне не хочется, чтобы ты злилась на меня.
Музыкант кивает, встаёт и направлется к двери.
— Ой, подожди! — воскликнул отец, нагнав дочь у выхода. — Чуть не забыл. Скоро Рождество, поэтому… вот.
Он протягивает ей коробочку, обтянутую в пергамент и завязанную бечёвкой. Верёвка крепко держалась благодаря печати в центре, которая очень уж напоминала
материнскую. Из-за мысли об
этой женщине девушку передёрнуло, даже шатнуло. Вцепившись рукой в дверной косяк, она непонимающе посмотрела на отца, но тот слабо улыбнулся.
— Я встретился с ней буквально на днях, сказал, что надо передать тебе подарок, у тебя ведь выпускной…будет. Сказал, что она должна хоть раз подарить тебе что-то… Поругались, конечно, но всё-таки уложили подарки тебе. С Рождеством, чертёнок. Я постараюсь прийти на твой выпускной.
Музыкант вышла, что-то пробормотав на прощание. В руках была коробка и кучка сладостей, которые он обычно привозил. От насыщенности событиями этого утра ей хотелось спрятаться в огроменном свитере, который однажды ей связала Русалка на один из прошлых Новых годов. Спрятаться и не вылезать оттуда до восхождения на небе луны, загорающихся, словно лампочек, звёзд, до полумрака в комнатах и коридорах.
Желание скрыться нарастает, и она неосознанно ускоряет шаг, вроде бы даже спотыкается, но продолжает идти к своей комнате, к своей безопасной зоне. Хочется бежать, но ноги наливаются свинцом, голова вдруг словно раздувается, в ушах стоит шум, а сердце бешено ударяется о рёбра. Паника волнами поднимается выше, накрывая девушку целиком. Мысли жужжат, будто рой пчёл, перебивая стоявший в ушах шум, и от этого жужжания хочется кричать. Кричать от боли. От воспоминаний. От всего, что произошло с ней за всё время её существования. В груди начинает покалывать, и это покалывание разрастается, будто предупреждая, что это только начало чего-то ужасного. И идя на поводу у этого своеобразного предупреждения, Музыкант готовится к худшему, хотя хочется, очень хочется верить в лучшее.
Лишь бы
она не пришла сюда.
Только не
она.
