Of Dirigible Plums and Bad Proposals

      — И это… черт возьми, Гарри, это было худшее свидание, на котором я когда-либо был.       Гарри, сидящий напротив него, смеется. Это тот самый негромкий смех, когда он прячет улыбку за ладонью и пытается выглядеть так, будто ничего не делает. Это тот самый смех, который Рон старается вызвать вот уже несколько десятилетий, поэтому он знает его признаки. Он знает, что нужно следить за глубиной гусиных лапок в уголках глаз Гарри, за ямочкой, которая появляется на его правой щеке каждый раз, стоит спрятанной улыбке чуть показаться сквозь пальцы, за наклоном его головы и тем, как он отворачивает лицо, при этом не сводя взгляда с Рона.       Дело в мелочах.       Он усмехается в ответ и слегка наклоняется вперёд, погружаясь в привычную роль рассказчика. Он потягивает пиво в перерывах между описаниями различных — отсутствующих — прелестей своей спутницы и собственной решительной незаинтересованности. Он сохраняет легкий тон и широкую улыбку, зная, что Гарри ясно как день видит его разочарование.       — Чего я не понимаю, — говорит Гарри, когда Рон замолкает, — так это почему твоя мама так настаивает на том, чтобы ты женился именно сейчас. Я имею в виду… — он на секунду задумывается, окидывая Рона взглядом — столь же холодно-оценивающим, сколь и интимным. Он слишком долго был аврором, чтобы то, как он смотрит на людей, вселяло уверенность. — Ты ведь уже не то чтобы молод, — продолжает Гарри. — Так почему сейчас?       Рон медленно выдыхает. Он ждал этот вопрос.       — Существует проклятие, — отвечает он.       Весь весёлый настрой Гарри исчезает. Он выпрямляется, выражение его лица становится жестким, а глаза за стеклами очков напряженно сощуриваются. Сейчас перед Роном глава Отдела магического правопорядка, а не лучший друг, и он прячет в бокале с пивом сильнейшее разочарование.       — Что ж, существует проклятие, — он смотрит вниз на кольца влаги на столе и проводит по ним пальцем, рисуя на конденсате руны. — Не уверен, верю ли я в это сам, но мама верит, и это главное, — он снова поднимает взгляд. Гарри... опять прежний, в некотором роде. Он все так же насторожен, собран и напоминает аврора, но его губы слегка изогнуты в сочувствующей улыбке, которой раньше не было. Рон улыбается ему в ответ.       — Итак, — говорит он, делая еще один глоток и стараясь не чувствовать себя так, будто находится в комнате для допросов, а не в пабе, — перейдем к старой семейной легенде, которая гласит, что существует проклятие… убивающего любого мужчину Уизли, который не женится к пятидесяти пяти годам.       — Пятидесяти пяти? — переспрашивает Гарри. — Рон, тебе…       — Пятьдесят четыре, я знаю, — вздыхает он. — Слушай, это всего лишь сказки.       — Кто-нибудь когда-нибудь действительно умер от него?       К черту Гарри и к черту то, насколько он порой догадлив. Он может быть легкомысленным засранцем, когда по какой-то загадочной причине люди начинают собираться вокруг него, но когда дело доходит до проклятий, темных искусств и всего, что не связано с человеческим общением, он становится дотошно проницательным, как режущее проклятие. Он всегда был таким. Именно поэтому Рон прямо сейчас хочет солгать ему и сказать, что это всего лишь легенда.       Но.       — Помнишь, я рассказывал тебе о дяде Билиусе? — спрашивает он. — Еще на третьем курсе, ну, когда случилась вся эта история с гримом.       Гарри медленно кивает.       — Ему было пятьдесят пять, — говорит Рон. — Он увидел грима и стал таким параноиком, что утопил сам себя при помощи заклинания для чистки зубов.       — Какого…       — В том-то и дело, понимаешь. Смертей... хватало. Ну, знаешь, странных, глупых. Утопление во время чистки зубов или... — Рон напряг мозги, пытаясь вспомнить что-то еще, — или смерть от испуга из-за призрака, поднимающегося по туалетным трубам, или удушье от сливы-цеппелина. Того парня нашел его брат два дня спустя парящим под потолком. И тому подобное. Нелепые случаи.       — Но смертельные, — заканчивает Гарри. Он проводит рукой по волосам. Солнечный свет, льющийся через окно паба, выхватывает каждую серебристую прядь и окрашивает их в золото. Рон сглатывает и снова принимается за пиво, не желая отводить взгляд, но и боясь быть пойманным, когда Гарри находится в таком режиме аврора.       — Слушай, это, наверное, полная чушь, говорит Рон. — Я имею в виду, как можно быть проклятым на глупую смерть, если ты не женат? Кто вообще это придумал?       Гарри пожимает плечами.       — Ты удивишься, — говорит он, и Рон понимает, что на самом деле, наверное, так и есть.       Он знает, что Гарри не рассказывает ему обо всех своих делах. Они были лучшими друзьями в течение многих лет, но теперь уже не так близки — не так, как раньше, в школе. Иногда ему этого не хватает, но он знает, что есть определенные причины, по которым Гарри не может рассказать о большинстве своих дел, которыми занимается, так же как он уверен, что выслушивание ежедневных мелочей об управлении магазином утомило бы Гарри до смерти. Здесь есть баланс: Гарри делится историями о коллегах вместо осуждённых, а Рон рассказывает ему только о самых странных покупателях, которые заходят в магазин: о девушках, которых он поймал на краже любовных зелий, и о мальчике, который решил пожевать немного порошка Перуанской Тьмы.       Рон пожимает плечами.       — Не знаю, приятель. Но, думаю, я лучше предпочту проклятие, чем свидание с очередной маминой "милой девушкой".       Последняя, Имельда, была даже немного пугающей. И если выбирать — будущее с ней или смерть от сливы-цеппелин, он знает, что именно предпочтет.       Гарри, наверное, скажет что-нибудь на его похоронах. Это будет самая отвратительная речь на свете, потому что Гарри ужасно не любит выступать на публике. Но она, по крайней мере, будет искренней, когда он назовет Рона болваном перед собравшимися друзьями и родственниками.       — Какого черта ты сейчас улыбаешься? — спрашивает Гарри.       Улыбка Рона становится шире.       — Просто так.       Гарри пинает его под столом.       — А брак по расчету подойдёт? — уточняет он. — Или, знаешь, по договоренности или типа того.       Рон удивленно вскидывает брови.       — Не знаю, — отвечает он. — Возможно, если все, что нужно проклятию, это подпись и кольцо на пальце или что-то еще. Но... — он замолкает, пожимая плечами. Он не знает наверняка, поможет ли это.       Самое глупое, что он мог бы уже быть женат. За эти годы у него были интрижки — короткие романы с разными партнёрами, и некоторые из них были вполне серьезными, чтобы привести к браку. И Рон уверен, что в каких-то из них он мог бы быть счастлив, он мог бы сделать своего партнера счастливым. Но — и это большое "но" — проблема в том, что он Уизли. В глубине души он чертов романтик, и единственный человек, которого он когда-либо хотел взять в супруги, — это невнимательный остолоп, сидящий напротив него.       Он любил Гарри с одиннадцати лет. С того первого проклятого поезда в Хогвартс, когда он выставил себя дураком, спросив о шраме и мертвых родителях, а маленький чумазый мальчишка, которым был Гарри, только сверкнул своими ямочками и кривой улыбкой и...       Да. Это чертовски безнадежно. Уже сорок с лишним лет.       Гарри барабанит пальцами по столу. Ритм неровный — между вторым и третьим пальцами всегда есть задержка, и так было с тех пор, как ему пришлось отрастить половину руки после инцидента в двадцать шесть лет.       Безнадежно, что он знает об этом.       — Со мной все будет хорошо, приятель, — говорит он. — Как и всегда, ты же знаешь.       — Вот только я не хочу стоять перед всеми твоими родственниками и говорить о том, какой ты был замечательный, когда умер от… инфекции, вызванной обрезками ногтей на ногах или чем-то еще, придурок, — отвечает Гарри. — Ты хоть представляешь, как...       Он замолкает и отворачивается. По его бледной шее и скулам пробегает легкий румянец. И, несмотря на седину и морщины, Рон считает, что никогда не видел Гарри таким красивым.       — Ты хоть представляешь, как будет больно потерять тебя? — спрашивает Гарри. Он говорит это так тихо, что Рон — будь он не так внимателен сейчас — не услышал бы его из-за шума бара.       На это он мало что может сказать. Он об этом просто не задумывался. Его мать ясно дала понять, что его будет не хватать, но Джинни и братья придерживаются того же мнения, что проклятие — это самая настоящая суеверная чепуха, и мама просто совсем зациклилась на том, что один из ее детей все еще не женат. Чарли, предатель, оставил его единственным холостяком, когда женился на треклятой вампирше. И он знает, что будь он на месте Гарри, то скучал бы по нему как ни по кому другому на земле, но... Гарри — это Гарри. Гарри важен. Гарри — это тот, кто уже умирал раньше, оставив Рона на целый час с таким нервно-паралитическим горем, которое до сих пор преследует его в кошмарах.       Он никогда не задумывался о том, что Гарри скучает по нему. В конце концов, он... просто Рон. Рон Уизли. По большому счету, он не представляет собой ничего особенного.       Он сглатывает, открывает рот и снова закрывает его, не издавая ни звука. Гарри смотрит на него краем глаза, жует губу — что делает всегда, когда расстроен — и на глазах у Рона разрывает кожу настолько, что появляется кровь.       — Никогда... никогда не думал об этом, — говорит он. — Но…       Гарри смотрит на него. Даже с бисеринками крови в уголках рта, он выглядит спокойным. Решительным. Как будто — о, черт возьми, — как будто он решил сделать что-то глупое, например, с миссией спасения ворваться в наполненную василисками комнату, или погнаться за темным лордом, или найти философский камень.       Он знает, что из-за этого выражения на Гарри было составлено больше протоколов о несоблюдении правил, чем на любого другого аврора в истории. С другой стороны, это выражение, как известно, дает результат. Каждый раз. С этим выражением не поспоришь.       — Гарри, нет, — говорит Рон. Это бесполезно, и он это знает.       — Гарри, да, — спорит Гарри, и Рон точно знает, что он собирается сказать, еще до того, как он это сделает. — Я выхожу за тебя замуж.       Рон не понимает, радоваться ли ему или пойти и найти сливу-цеппелин, чтобы удавиться. Выйти замуж за Гарри — это воплощение мечты, но...       — Гарри, нет, я не… я не выйду за тебя замуж только потому, что мама убедила себя в том, что я собираюсь откинуться в свой следующий день рождения.       — Почему нет? — говорит Гарри, и в его глазах появляется тот самый блеск, который означает одно — он прекрасно знает, что из упрямства будет стоять на своем до победного конца и что Рону следует просто заткнуться и начать действовать по программе. — Нет ничего плохого в том…       — Я знаю, что в этом нет ничего плохого! — кричит Рон. Шум в баре стихает, и Рон машинально пригибает голову, стараясь не встречаться с направленными на него взглядами, пока разговоры вокруг них не возобновляются. Он хватается за бокал и снова поднимает голову. Гарри смотрит на него. — Я знаю, что в этом нет ничего плохого, — повторяет Рон. — Но только потому, что проклятие действительно может быть настоящим, только потому, что теоретически мы можем пожениться, не значит, что мы должны это делать. "Только потому" — это…       — Именно поэтому мы должны это сделать, — возражает Гарри.       За сорок с лишним лет их дружбы Рон, может быть, и знает все заморочки Гарри как свои пять пальцев, но будь он проклят, если знает хоть малейшее представление о том, как работает его мозг.       — Что? — спрашивает он.       Гарри пожимает плечами.       — Вообще-то, мы больше не знаем других одиноких людей нашего возраста, не считая секретного запаса привлекательных вдов твоей мамы, — говорит он. — Плюс Малфой, кажется.       — Нет, — отвечает Рон. — Просто даже не…       — И, — Гарри перебивает его прежде, чем он успевает продолжить. К сожалению. Ведь пустая болтовня о Малфое отлично бы подошла для смены темы. — Мы друзья, лучшие друзья, так что мы и так знаем друг друга, возможно, слишком хорошо, и мы знаем, что сумеем стерпеть все. Рон, мы делали вещи гораздо хуже, чем вступление в брак из-за "только потому" — есть проклятие или нет.       — Я не позволю тебе снова жертвовать собой ради меня, — говорит Рон.       Гарри растерянно моргает. Он слизывает кровь с нижней губы и опускает взгляд в бокал, как будто эта мысль действительно не приходила ему в голову.       — Чем именно жертвовать? — спрашивает он через мгновение. Его голос снова становится низким и мягким. — Моей дерьмовой квартирой, в которой я живу с момента окончания учебы, и одинокой жизнью, состоящей из еды на вынос и слишком большого количества кофе? Приближающейся пенсией, когда я буду слоняться по отделу, как Муди, потому что прошел путь от ребенка, который жил в шкафу, до ветерана войны, не понимая, как между этим быть человеком? Черт возьми, Рон, я не знаю, как могу отказаться от этого ради шанса... ну, знаешь, быть счастливым с кем-то, кто мне действительно чертовски дорог.       О.       Он и не подозревал, что Гарри думает о себе подобным образом. Не задумывался о работе в неурочное время, о секретности и о том, что, если вспомнить, последним человеком, с которым Гарри встречался, была Джинни.       — Вообще-то, — говорит Гарри, — похоже на то, что я люблю тебя. Всегда любил, правда, — он прочищает горло и кивает на пустой бокал, который Рон до сих пор держит в руке. — Хочешь еще выпить?       Рон смотрит на него — на человека, которого, как ему казалось, он разгадал много лет назад — и медленно качает головой.       — Нет, — говорит Рон. Он делает глубокий вдох. — Думаю, стоит дойти до Отдела регистрации браков, пока он не закрылся.       Совершенно несправедливо, что Гарри смотрит на него, как на чудака с другой планеты, а не наоборот.       — Что?       Рон ухмыляется.       — Ты дерьмово делаешь предложения, приятель, но ты прав, — говорит он. — И, кстати, мой ответ "да". Итак. Если ты хочешь…       Гарри допивает остатки пива и встает. Он улыбается той милой, кривой улыбкой, которая с самого начала украла сердце Рона, и, обогнув стол, подходит ближе и переплетает их пальцы, как будто это самая естественная вещь в мире. И...       Да. Наверно, так оно и есть.