Исповедуйте меня, святой отец...

      От запаха ладана и плавящегося воска под конец дня начинала кружиться голова. Стайлз неспешно делал последний круг, обновляя свечи на алтаре перед распятием. Служка подметал пол где-то около входа. Сегодня так много страждущих приходило в храм Господень за Его благодатью, что молодой священник-омега сбился с ног, проводя обряды причастия, принимая исповеди и даже сочетал несколько пар узами брака. Он совсем недавно принял сан, едва окончив семинарию, и все ещё отчаянно смущался, выслушивая грехи прихожан. Благо, их церковь была одной из самых больших в городе и он редко встречал одних и тех же людей больше пары раз. Родители были против такого выбора жизненного пути, но парень ещё в детстве принял твердое решение — посвятить свою жизнь служению Господу.       — Сынок, — отец серьёзно смотрел на него из-под кустистых бровей. — А как же дети? Тебе же придётся принять целибат. Ты наш единственный ребёнок…       — Я считаю, что каждый вправе сам решать, как прожить свою жизнь. И прекрасно осознаю на что иду.       — Но разве Бог не завещал людям рожать детей и умножать его благодать? — попробовал зайти с другой стороны папа-омега.       — Папа, тот же вопрос я могу задать и вам, — устало повторял Стайлз. — Если бы вас действительно заботило, что завещал Бог — у меня было бы много братиков и сестричек. А так, вы ограничились одним ребёнком, потому что вам так было удобно.       Отец-альфа потемнел лицом, собираясь сказать что-то очень гневное, но папа погладил его по руке.       — Сынок, есть столько способов служить Господу, ну почему именно священник?       — Потому что я считаю его наиболее верным. Если Бог решит, что моё служение должно быть иным, уверен — он даст мне знак.       Увы, родители так и не смогли принять выбор своего сына и Стайлз молился о том, что бы Господь не оставлял их, каждый день. Конечно, в чем-то они были правы. Из-за особенностей организма омег неохотно брали в семинарию. Но годы упорного воздержания, молитв, самые современные таблетки-подавители и маскирующие запах средства, позволяли без дискомфорта для себя и окружающих выполнять свой долг. Да и парень уже забыл когда последний раз у него была течка — то ли полгода назад, то ли больше. Препараты отлично помогали и со временем молодой священник надеялся и вовсе никогда не столкнуться с этим вновь.       Стайлз перекрестился, собираясь уже уйти в маленькую дверцу за алтарём, что бы отдохнуть перед завтрашней утренней мессой, когда дверь в храм скрипнула и посетитель о чем-то очень тихо спросил служку.       — Да, мистер Хейл, отец Стайлз ещё не ушёл. Я спрошу у него.       Омега вздохнул, поворачиваясь в сторону вошедшего, но дверь исповедальни уже закрылась. Подбежавший служка сообщил, что на отпущение грехов пришёл мужчина и ожидает его. Стайлз страдальчески скривился, коротко костеря про себя незадачливого прихожанина, которого не иначе как сам Дьявол послал в двенадцатом часу ночи, и кивнул. Служка тотчас сообщил в дверцу, что святой отец уже идет и скрылся за алтарем. Священник одернул сутану и поспешил к страждущему, вознося короткую молитву и прося в ней прощения и терпения.       Омега зашёл в кабинку, отдернул шторку, прикрывавшую решетчатое окошко и бросил короткий взгляд на гостя в доме божьем. Конечно, устройство исповедальни не позволяло им подробно рассмотреть друг друга, дабы священник и грешник не смущались. Но было безумно интересно, кого занесло сюда в столь поздний час.       Через частое переплетение деревянных ромбиков Стайлз увидел мужчину — его голова была чуть опущена и тени падали на лицо, скрывая черты, были видны лишь давно не бритая щетина и жёсткие губы, слегка кривившиеся в усмешке. Запах сильного альфы пробивался даже через ладан. Омега перекрестился, и приступил к обряду исповеди.       — Господь да будет в сердце твоём, чтобы искренно исповедовать свои грехи от последней исповеди, — привычно начал он.       — Исповедуйте меня, святой отец, ибо я грешен, — раздалось в ответ. От этого голоса горячая волна прошла вдоль позвоночника, отозвавшись давлением в паху.       — Скажите прежде свое имя, что бы Господь знал, кто пришёл в его дом за покаянием, — Стайлз проговорил эту совершенно лишнюю сейчас формулировку, только бы хоть немного успокоиться.       — Меня зовут Дерек, и я не скажу, что так уж искренне сожалею о содеянном, — и снова эта хрипотца в низком глубоком голосе. В полумраке тесной исповедальни слова, сказанные таким тоном, звучали почти интимно.       — Хорошо, Дерек, расскажите же мне, что привело вас сегодня в столь поздний час? — Стайлз прислонился спиной к стене кабинки и старался дышать через раз, что бы не ощущать все усиливающийся запах мужчины. Терпкая горчинка древесной коры с примесью хвои, настойчиво пробивалась через густой церковный воздух, напоенный благовониями.       — Кажется я влюблен, святой отец, — вкрадчивые интонации собрали мурашки на загривке. — В юношу, младше меня.       — В любви нет ничего греховного, сын мой, если только ваш избранник совершеннолетний, — омега дышал медленно и неглубоко, стараясь не смотреть в сторону оконца, но не выдержал и бросил любопытный взгляд. Невозможно яркие светло-зелёные глаза прожигали насквозь. Стало невыносимо жарко. Стайлз попытался вознести короткую мысленную молитву, но все слова вдруг вылетели из головы. — Почему вы считаете, что ваше чувство будет противно Богу? — выдавил он, вцепившись в крест и едва не удушив себя.       — Нет, отец Стайлз, он совершеннолетний, без сомнения, — жёсткие губы скривились в хитрой усмешке. Священник, будто загипнотизированный, не мог оторваться от видневшегося в полумраке лица. Он прижался виском к стене, сидя вполоборота, и ощущал, что таинство исповеди сегодня таинственно как никогда. Казалось, что кроме него и Дерека в целом свете сейчас никого нет. — Я испытываю страсть. Сильнейшую жажду с тех пор, как увидел его. Но не осмелился подойти и заговорить. Лишь смотрел издалека. Следил за ним, иногда позволяя себе незаметно приблизиться и вдохнуть такой манящий запах. Коснуться невзначай, украдкой, теряясь в толпе. — Вкрадчиво продолжал мужчина, чуть улыбаясь. Господь Всемогущий, его тон и голос сводили с ума. Для обжигающего взгляда альфы, казалось, не существует хлипкой перегородки и ничто не мешает ему бесстыдно скользить по телу молодого священника.       — Это и правда звучит очень греховно, — о боже, альфа вряд ли знал насколько. От его слов, голоса, интонации, запаха, перед глазами все плыло, а грудная клетка отказывалась принимать в себя воздух. По виску скользнула капелька пота. И Стайлз в который раз вознёс благодарность Богу, что в исповедальне темно и не видно его пылающего лица и постыдного бугорка под сутаной. Так усердно умерщвляемая плоть восстала, напоминая о порочности человеческой сущности. — Что остановило вас от знакомства? Преследовать тайно объект своего интереса незаконно и неправильно.       Омега нёс уже какую-то несусветную чушь, понимая, что кажется исповедь заходит не туда. Все силы уходили на то, что бы заставлять свой голос звучать ровно и спокойно.       — Потому, что я возжелал священника, святой отец, — священник вздрогнул, испуганно глядя на Дерека через решетку окошка. И прежде, чем он успел опомниться и что-то сказать, мужчина встал, исчезая из поля зрения, и вдруг оказался со стороны Стайлза. Не говоря ни слова альфа утащил оцепеневшего омегу на свою сторону кабинки, плотно закрывая узорчатую дверцу.       — Это действительно тяжкий грех, — хрипло прошептал священник, будучи тесно прижатым к сильному, горячему даже через одежду, телу. По какой-то неведомой причине он не закричал, не стал вырываться, а лишь загнанно дышал, ощущая как дыхание Дерека обжигает шею над воротником сутаны.       — Вы отпустите мне его, отец Стайлз? — тихий рык над самым ухом, мужчина осторожно прикусывают мочку, чуть посасывая и медленно проводит широкими ладонями вдоль тела. Омега сдержал стон, закусив губы. Почему сейчас? Почему он? Почему так сильно хочет? О Боже! Чужие губы коснулись кожи за ухом, пробежались короткой дорожкой вниз по шее, прихватывая кожу. Стайлз оперся дрожащими руками о стену исповедальни, заранее вымаливая у Бога прощения. Хотя за такое не может быть никакого прощения. Страшно, стыдно, порочно и так возбуждающе.       — Если вы осознали свой грех и искренне раскаиваетесь… — судорожно выдохнул священник, прогибаясь от прикосновений и запрокидывая голову, что бы подставить беззащитную шею. Мужчина немедленно впился жадным поцелуем в нежную кожу, оттянул воротничок, ловкими пальцами расстегивая сутану и обнажая бледные плечи в россыпи родинок. Миг — и чёрное одеяние с шелестом упало к его ногам. Руки альфы скользили по торсу, задевали ставшие чувствительными горошинки тёмных сосков, блуждали по плоскому твердому животу, сминали кожу, пощипывая и оглаживая широкими движениями.       — О, я прекрасно осознаю свой грех, святой отец, — тихо рассмеялся альфа, проводя языком по шее и прикусывая кожу над пульсирующей венкой. С губ священника сорвался тихий стон, и он ощутил как по внутренней стороне бедра потекла смазка. Дерек шумно выдохнул, опуская одну руку вниз и проводя подушечками пальцев по влажной дорожке. — И кажется, это взаимно, не так ли? — глухое довольное рычание и нетерпеливые пальцы уже раздвигают ягодицы, без труда находя влажную дырочку.       — Как же я смогу отпустить вам его… если… вы не раскаиваетесь… — остатки самообладания уже давно покинули омегу, взамен пришло дикое желание и сводящий с ума жар.       Все мысли сосредоточились только на прикосновениях, тело неистово жаждало большего. Небольшой аккуратный член парня уже давно был каменным, а низ живота тянуло от нарастающего возбуждения. Альфа медленно, будто издеваясь, надавил кончиками пальцев на истекающий смазкой вход. Хотелось выкрикнуть «Ну же давай, не мучай!», но Стайлз лишь сдавленно застонал, двинувшись навстречу. Внутри все горело, мышцы пульсировали, посылая почти болезненные судороги. Кажущийся раскалённым воздух обжигал легкие, не давая сделать полноценный вдох. Ноги подгибались и дрожали, а по лицу градом катились крупные капли пота. Тело изнывало, распаленное умелыми ласками, само стремилось навстречу каждому движению грубых пальцев, растягивающих узкий вход.       — О, я ни капли не раскаиваюсь, — тяжёлое дыхание на шее и жадные поцелуи-укусы. Чужое возбуждение, упирающееся в поясницу заставляет неосознанно потираться, вырывая глухое рычание. — И я с удовольствием совершу ещё один грёх, святой отец, — ремень брюк звякнул пряжкой, падая на пол вместе с остальной одеждой.       Горячий торс прижимается к спине вплотную, увеличивая и без того нестерпимый жар. Стайлз не сдерживает разочарованного стона, когда его освобождают от пальцев, но замирает, когда крупная головка мягко толкается во все ещё узкую дырочку. Альфа делает короткие мягкие толчки, едва проникая, крепко удерживая за бедра и не давая двигаться навстречу. Молодой священник отчаянно цепляется пальцами за стену, прокусывая губы до крови и жалобно стонет, умоляя о большем.       — Тише, святой отец, а то таинство исповеди может нарушиться, — вкрадчивый шепот над самым ухом и чужая широкая ладонь закрывает рот.       Второй рукой альфа крепко обнимает за торс и прикусив загривок, наконец входит на всю длину одним мощным толчком. Стайлз бы закричал, если бы ему не заткнули рот, а так, все что он мог — это выгнуться всем телом, забившись в чужих сильных руках от сладкой боли, громко застонав и вцепившись зубами в руку альфы. Дерек не даёт ему привыкнуть, смазки достаточно, что бы уберечь от травм и он двигается быстро и жёстко, с размаха проникая в горячую тугую дырочку. Грубо вбивается в податливое тело, до влажных шлепков и пошлого хлюпанья обильно текущей смазки. Покусывает плечи и шею, оставляя свои метки везде, где может дотянуться. Частое прерывистое дыхание и глухие задушенные стоны кажутся непозволительно громкими в замкнутом пространстве маленькой кабинки. Осознание того, что это происходит прямо в церкви, в исповедальне, что сейчас любой может их обнаружить — сносит крышу от зашкаливающего в крови адреналина. Мощные глубокие толчки сменяются на медленные и плавные, тягучие. Альфа задевает какую-то точку внутри, от чего перед глазами вспыхивают звёздочки. Стайлз не выдерживает первым и кончает, рефлекторно сжимая мышцы. Дерек догнал его почти сразу, вжавшись до предела и заполняя до отказа горячим семенем. Мужчина покрыл искусанные шею и плечи благодарными поцелуями, осторожно поглаживает подушечками пальцев торс и подрагивающий живот. Ещё несколько мгновений сумасшедшей близости, пока не настигло осознание содеянного.       — Я приду на ещё одну исповедь, святой отец, — лукаво улыбнувшись он заглядывает в глаза, бессильно повиснувшего на его руках священника.       — Ты Дьявол… — шепчет парень в ответ, опускаясь на узкую скамью и привалившись к прохладной деревянной стене.       — О да, — блеснув глазами, альфа исчез, подхватив с пола чёрную рубашку с затейливой серебристой вышивкой.