Easter bunny

— Любовь — субстанция странная. А еще — разная. Для кого-то счастье — покой, а для кого-то лихорадка…

"4am.flp" — morten

Внутри все органы вспарывает леденящий ветер в перемешку с едкой примесью табачного дыма, спускающегося по слизистой и гортани, оседая в лёгких. Воздух становится гуще под нотами дурацкой песни о любви с купидонами. Проклятые телепузики, жаждущие связать две души тугими нитями чувств. Влюблённые такие странные и непонятные, сродни формулам по тригонометрии, где трепет в левой грудине — замена косинуса, а нелепые обещания о какой-то верности и вечности — преобразование в квадратное уравнение. Валери прикусывает зубами влажный фильтр фиолетовых сhapman, ловя себя на мысли, что хочет стать квадратом, потому что его не впишешь в окружность, не подгонишь под рамки мышления стадного общества, да и вообще… неформальная разность получается, удобная. Щеки горят на морозе, спутанные длинные волосы лезут в глаза, спадают на зажженную сигарету и пачкаются в пепле. Заразы. Она непослушные локоны сбитыми хаотичными движениями скидывает за спину, и вальяжно оперевшись о кирпичную стену, пафосно прикрывает глаза. Ощущение, будто заебалась: от работы, однотипных будней, холодной зимы и самого существования в принципе, ведь взрослая жизнь это такая хуйня. Сначала тянет на хи-хи, да ха-ха, но потом вдруг бац. Проклятая фифа с сотней фокусов за пазухой отсалютывает символичную оплеуху в виде аренды за квартиру, коммуналки, расходов на продукты и нескончаемых забот, добавляя печальное «обратно уже нельзя». Жаль. Валери бы хотелось забраться в постель, накрыться одеялом с головой, закрыть крепко накрепко глаза и убежать от нескончаемой рутины; возможно, увидеть сон, где по принципу Менделеева, приснится вместо таблицы с химическими элементами подробная инструкция создания машины времени и вот тогда… Она бы отыгралась ни на шутку. Однако вернуться в прошлое нельзя, но помнить надо постоянно. До скачка в будущее мудохать сто лет раком на оленях через вихри, сугробы и… та же Аляска наверняка всё равно окажется ближе желанных нанотехнологий. Проекции рассудка заведомо лишены здравого смысла. Последняя затяжка сопровождается рваным выдохом мерзлоты и кашлем. Снежинки попадают в рот вместе с сальными волосами. Валери откидывает бычок и достаёт телефон из кармана. Кроме надоедливых клиентов и мамы больше никто не пишет. Она снимает блокировку с экрана, открывает папку и заходит в излюбленное за последние пять месяцев приложение, созданное специально для тех, кто ищет любовь секс. Прилипчивая и вечно переживающая женщина в лице маменьки, когда впервые увидела современные способы знакомств у молодежи, прозвала tinder а-ля «давай поженимся», вот только Валери для замужества совсем не годится. Ей судьба пишет другие прозы и сладкое «ну что, зай, давай раз и навсегда со штампом в паспорте, ипотекой, детишками, рассрочками» — совсем не катит. Не её уровень или… Просто особо не складывается. На это намекают оставленные чаты без ответов и приветов. Хватка потеряна, а годы берут своё. Видимо, судьба у неё такая — остаться старой девой. Без колечка, женишка и медового месяца под биты какого-нибудь Викенда. И тут остаётся два варианта: то ли мужики нынче пошли переваренные, то ли Валери им чем-то не угодила. Ну и ладно, если бы было к чему придраться. Она девушка видная, не хромая, не рябая, не последняя хуеблядь, которую успели повертеть на трехочковом. К тому же относится к тому вымирающему типу дам, кто не воротит нос от мизерных членов, ссылаясь якобы на богатый внутренний мир и великое известное «не размер имеет значение». Что ж… и на старуху бывает проруха. Каждый может совершать ошибки, принимать желаемое за действительное… заблуждаться, но не Валери. Своему чутью та полностью доверяет, а оно ей подсказывает, что прямо сейчас нужно холить и лелеять абсолютно любое мужское достоинство. Хоть кривой, хоть косой, хоть под девять сантиметров. Отсюда назревает следующая неприятность — отсутствие секса, а с ним же и полное отчаяние, сопровождающееся рядом побочных эффектов: раздражительность, хандра, импульсивные приступы отдаться каждому встречному-поперечному в туалетной кабинке клуба, после свидания вслепую и разным захудалым кавалерам с тех же сайтов знакомств. Останавливает лишь один нюанс, точнее ясное осознание того, что дальше постели взаимоотношения точно не зайдут. Сразу после яичных извержений и совместного приготовления омлета экстремальная кулинария обнулится. Номер заблокируется и вместе с ним обрушится вера выскочить замуж до тридцати. Следовательно, какой приличной особе захочется растрачивать свою сексуальность на бесполезных кандидатов? Раз уж и пускать кого-то в койку, то более менее проверенных, к кому образовалось доверие. Поэтому из-за тупых принципов, вдолбленных в мозг, Валери будет вынуждена праздновать очередное четырнадцатое февраля в гордом одиночестве, что как бы отличный повод для кручины. Друзей-коллег нет по причине дистанционной работы, университетские приятели остались в далеких позабытых студенческих годах, мать же наверняка свалит с хахалем в love отель, оставив скучающую дочь на произвол тотальной изоляции с банкой мороженого и пачкой чипсов вместо вкусного ужина при свечах. Вот по таким мотивам судьбинушка и складывается — одинокая, одиноко, одиночка. С утра заказы, а вечером по сто десятому кругу играет заученный фильм «Красотка», откуда Валери все цитаты уже по памяти процитировать сможет, – настолько часто пересматривала –, мечтая отхватить своего Ричарда Гира, и наконец осуществить детскую фантазию как сделала её обожаемая маменька, склеив обеспеченного, пускай и женатого мужчину. Он и по ресторанам водит, и украшения дарит, и на отели помпезные раскошеливается, и на курорты возит, прикрываясь постоянными командировками то туда, то сюда: Мадрид, Берлин, Дубаи, пока Валери… тихо-мирно существует в стенах их общей квартиры, пригвожденная к компьютеру. Без осуждений, но с плохо скрытой завистью и… Нет, она, конечно, рада, что хоть кому-то купидон в подгузниках подвозит крутых мужиков на бэхе, вот только что насчет её очереди? Раз у пузатых дитяток с позолочёнными стрелами имеются обширные привилегии по метанию опасных колющих предметов, значит им несложно запустить парочку в нужные задницы. Там ведь кандидатуры такие выгодные освободились… Ромен Дориак, например, или Алекс Родригес. И хоть Валери не Дженнифер Лопес мечты в стране ещё никто не отменял (прогрессивная толерантность до них добраться не успела). Девушка выкидывает потухший бычок в близлежащий сугроб снега. Голова запрокидывается к звездному небу и взгляд цепляется за массивную горящую вывеску, настоящую детскую травму любого ребенка, кто видел мультики про пасхальных кроликов. Нынешний "Easter bunny" вместо шоколадных и расписных яиц держит рядом с «приданным» продолговатый вибратор, состроив гримасу псевдо-удовольствия. Валери шмыгает носом, стерев капли стекающих от мороза соплей. И смешно, и грустно, что к двадцати семи годам она докатилась до походов в секс-шоп, причём весьма неблагонадёжных, ибо какой придурок придумал эту вывеску? Сплошная нарколепсия и извращения по типу зоофилии. Никакой нормальный человек не решится зайти сюда… Разве что отчаянный или сумасшедший. Валери, к слову, относится к первому типу. Она стряхивает с берцев снег на резиновом коврике и открывает прозрачную дверь, обклеенную похабными стикерами, слыша звон колокольчика, какие обычно одевают коровам на пастбище в деревне. Искусственные белые лучи неприятно бьют по глазам. После затворничества в четырех стенах и беспрерывной работы в потемках, яркое светило почти идентично свету в конце туннеля. Оно заставляет ощущать беспомощность и незащищенность сильнее, нежели оставшиеся дома пустые раскадровки и незаконченные эскизы этикеток для йогурта. Социальность — не для неё. И хуже ей становится, когда она замечает у входа ель, оставленную явно после Рождества. Правда вместо простецких шариков с Рудольфами и Гуилфи украшена колючая дива подобающим антуражем, отчего песенка из детства заводится усовершенстующим мотивом. Маленькой ёлочке холодно зимой, прячется в ёлочке манга и яой, много на ёлочке тяночек цветных, сисек хентайных и кукол молодых. Нет, пожалуй к подобным новшествам Валери не готова. Оттого вынимает капюшон лиловой худи с изображением Куроми из-под пуховика и натягивает на макушку, пробираясь через различные коридорчики с заставленными стеллажами. Запах прилипчивой химозной малины проникает в ноздри, заставляя хлюпнуть носом чуть громче, чем изначально планировалось. Она ненавидит эту ягоду всей душой, к тому же противный аромат напоминает ароматизатор для автомобиля её бывшего. Тот часто скупал схожие приблуды и развешивал в салоне, словно умалишенный. Наверное, тогда у Валери и пошла непереносимость. Однажды надышалась и теперь наступило полное перенасыщение, да и расставание… прошло трудно: скандалы, интриги, расследование через instagram путем тщательного осмотра историй в профилях друзей. И хоть сейчас былые раны зарубцевались, осознание измены перестало приносить боль, осадок… проходит дольше. Он-то и вызывает необратимые триггеры в виде неприязни и отторжения некоторых вещей. Сплошной каттумарам, где связанные брёвна, в их случае сердца, — больше не пловцы. Не все отношения с историей о лебединой верности заканчиваются счастливо. Валери проходит в глубь магазина, критично разглядывая костюм стюардессы и трусики-сеточки-стринги на любой вкус. Щупает ткань, ставя крестик в собственном разуме «никогда и ни за что». С открытой задницей можно щеголять и не совершая столь дорогие покупки (для них существует Victoria's Secret). Далее товар располагается по мере испорченности и извращенности. И чем дальше путь, тем сильнее начинают гореть щеки: фаллоимитаторы в форме щупальца, моделированные силиконовые дилдо, анальные пробки с кристаллами на любой вкус, кошачьи и лисьи хвосты, плетки… Валери ежится, останавливаясь рядом с длинным кожаным кнутом. Черный, массивный, с хлопушками на конце. Рука невольно тянется к предмету и замирает на середине пути. Не-а, это больше не её остановочка. До Анастейши Стилл путь теперь столь же далек, как и до Джейми Дорнана в компании Ричарда Гира. Но интерес — страшнее похода грешницы в церковь. Неспроста ещё говорят, что любопытной Варваре на базаре нос оторвали — прям про неё. Валери щупает, берет в руки и, несильно ударив саму себя по кисти, проверяет сноровку на прочность, но… не тут то было. Ссадины быстро появляются, проступают отметины, лиловые узоры, хотя кому-то нравится. Извращенцам там всяким или молоденьким авантюристкам, едва успевших познать прелесть разочарование от интимной близости. Благо Валери к клубу пятидесяти оттенков уже не относится, да и к двадцати семи годам пополнила круг этих… почти нормальных. — Есть магазины, в них ходить приятно, там очень много милых мелочей. Смотреть на них, поверите, занятно, предчувствуя экзотику ночей. Добро пожаловать в логово Пасхального кролика, чем могу помочь? — за спиной разносится до боли знакомый голос. Ноги слабеют, мурашки пробегают по позвоночнику, температура в организме резко повышается, из-за чего испарина образуется на спине. Валери сглатывает образовавшийся ком, сжав кнут до побелевших костяшек. Оборачиваться не спешит — боится, потому что прекрасно знает кого увидит. Имя из семи букв, обозначающее таинственность и чувствительность. Он и главная причина юношеской утопии, и веры в великое, в нечто постоянное. Ни разу не сбывшиеся. Хёнджин. Валери несмело разворачивается на пятках, давясь кислородом. С их последней встречи прошло семь лет, но утраченные годы совсем не повлияли на него. На дне зрачков всё такой же когда-то полюбившийся небесный херувим, пушистые длинные ресницы и родинка под левым глазом. Она судорожно спускается взглядом ниже к пухлым губам, цепляется за двойной титановый шарик, роспись чернил на всю руку, теряя на выдохе истеричный смешок. Мужчина великолепен, словно расцветшая фиалка в холодный одинокий февраль. Отрастающие голубые волосы собраны в причудливую мальвинку, черная майка открывает вид на подкаченные бицепсы и татуировку клоуна с маской разлагающегося трупа, забитая шея, джоггеры с ремнями висят на накаченных бёдрах, создавая образ законченного плохиша. Мысленно отмотав время на период колледжа, девушка сопоставляет былые фрагменты с настоящим. Те образы, ухваченные в охапку, рассыпаются выжженными сигаретными благовониями и мужским одеколоном. Ослепительный ублюдок. Смазливый придурок, первая влюблённость, запустившая последующую цепочку нескончаемых разочарований. Никогда Валери не хотела встретить бывших вновь, в частности его. Уж точно не сейчас, когда за плечами ни грамма от состоятельности, не в домашних шмотках, заказанных с AliExpress по новогодним скидкам, и не в задрипанном Бушуике — в районе арт-хауса, травки и искусства сторчавшихся художников. Хотя кто бы предположил, что отличник с факультета журфака окажется здесь, в секс-шопе, и не в качестве покупателя, а консультанта, чей образ стойко проводит параллели с крашами детства. Тогда Валери симпатизировали миловидные, стройные, голые и немного грубые парни. Например, Хао из аниме «Шаман кинг», крутящего по каналу Jetix, или Джу Ён из манхвы «Секрет работника к». И что прошлый Хёнджин, что нынешний отлично вписывается в возведенные в мемориал стандарты. Сладкие мальчики… Что ж, перед ними не грешно упасть на колени или… ударить коленом между ног в отместку за разбитое на пополам сердце и пролитые крокодильи слёзы, их аж на целый Байкал хватило. — Вау, прежде встречи с моими клиентами не были такими неожиданными и… — разносится, будто серпом по яйцам, спокойное холоднокровие. Хёнджин складывает руки на груди, играясь верхними мышцами рук. Взгляд пытливый, тягучий, словно патока или расплавленная карамель. Валери делает на ватных ногах шаг назад, ударяясь спиной о стеллажи с силиконовыми слепками детородных органов. Крайне… хуёвая ситуация, в прямом и переносном смысле слова, — приятными. Я бы поспорила, едва ли не произносит вслух и оборонительно замахивается кнутом, когда мужчина делает ответный шаг к ней навстречу. — Не подходи, я буду драться, — жалобно вскрикивает, и Хван многозначительно улыбается, склонив голову в бок. Не слушает, приближаясь ближе, а затем ещё ближе, пока Валери сжимается всем естеством, выронив плетку. Тепло от чужой кожи накрывает разрядами тока. Злость вперемешку с обидой скатывается по щекам, трансформируется в дрожь от загривка до копчика, смешиваясь с пережитыми моментами, где некогда родные ладони гладили её тело. Боже, какие древние воспоминания… Безусловно, несопоставимы падению Римской империи, но срок тоже немаленький. Валери ведь почти… ну или не совсем. В любом случае пройденное не важно, аккуратные объятья не важны, на пряный сандал, мускус и еле уловимый чёрный шоколад абсолютно по боку. Привычка скучать больше, чем следовало бы, закончилась пять лет назад, как и кошмары о потере. Она справилась, она не рада, она… Просто не в силах разорвать контакт и зарядить в Хёнджина чем-то тяжелым, чтобы неповадно было клешни распускать. У неё здесь, вообще-то, другая миссия — обеспечить себя другом для одинокого февральского вечера. Ну уж никак не своеобразная встреча выпускников, где из всех собранных лишь проклятый бывший. — Смотрю ты совсем не меняешься, чуть что – сразу угрожаешь кровавой расправой, mon chou, — звучит слишком непринуждённо, будто они не виделись пару дней вместо семи лет. Валери с трудом находит в себе силы, чтобы отстраниться. Их встреча похожа на шутку судьбы. Совсем не в нужное время и не в нужном месте. Знала бы как закончится вечер, помыла бы голову или сразу же обратилась к интернет ресурсам, дабы не проверять нервы на прочность — не железные. — Не самая подходящая реакция, не находишь? — сконфуженно глядит на парня. — И не смей обращаться ко мне таким образом снова. У тебя нет на это никаких прав. Хёнджин поднимает кнут, возвращая тот назад на полку к остальной бдсм атрибутике. Дистанцию не увеличивает, но и выставленные рамки вновь не нарушает. Валери тихо вздыхает, тупя взгляд в серую плитку. Она ощущает его усмешку, ловит исподтишка ехидный прищур, не понимая, куда деваться от нахлынувшей клейкости. На неё смотрят, как на сметану или жирную рыбку, что у котов славится деликатесом: ещё чуть-чуть и ментально трахнут прямо на полу. — Как скажешь, mon chou, — он прикусывает проколотую губу, не скрывая очевидной насмешки. Наверное, прямо сейчас ему забавно. Осознавать, что однажды (не)красиво вошел в чужую грешную жизнь, вскружил голову, наобещав сахарные сказки, и потом так же легко бросил, оборвав провода. Валери отлично помнит, когда зародилась эта авантюра. По воле случая, чересчур прозаично: с первых минут на студенческой вечеринке kappa kappa zeta. Джонни пролил текилу ей на платье, а Хёнджин как раз прятался от лучшего друга в туалете с бокалом виски. Пьяные перепалки, не очень удачные шутки, первое свидание, где выяснилось, что они оба любят смотреть аниме. Тогда Валери считала Хвана китайцем или японцем, или… Признаться честно, она никогда не шарила за азиатских мальчиков в должной мере, причисляя всех понравившихся к виду «ультра секс». Лишь спустя дней десять выяснила, что Хёнджин кореец по этническому признаку, но родную страну никогда не видел, у них это семейное — сжигать мосты и не вспоминать прошлое. Восемнадцать лет прожил в Сен-Тропе и сразу после старших классов перебрался учиться в Нью-Йорк. Наверное, поэтому Валери считала, что Хван вернулся во Францию. Устал от американской культуры, бросил начатую учёбу, друзей, её, уехав в хваленную Европу. Правда жизнь бывает забавной штукой. Нельзя предугадать откуда вылезет очередной сюрприз. Столько перспектив, амбиций, запала и вот на чём обрывается энтузиазм будущего квалифицированного дипломированного специалиста — на работе консультантом в магазине для взрослых. Кому расскажет выкрикнут «не верю». — Ты продолжаешь изучать садо-мазо? — уже совсем другим тоном спрашивает, указывая головой на плетки, и Валери отрицательно мычит. — Поверь, меня ничем не удивить в плане сексуальных предпочтений. Сюда приходят разные люди. — Я просто зашла посмотреть, — первая фаза: отрицание. Признаваться в том, что она пришла сюда исключительно из-за недотраха не хочется. Бывший парень – последний человек, с кем стоит откровенничать. К тому же у Хёнджина наверняка всё зашибись. Внешность смазливая, тело хорошее. На таких обычно и ведутся девушки. Что ему известно о провалах на любовном фронте? — У подруги скоро день рождения. Дай, думаю, выберу ей подарок для скрашивания одиночества. — И как зовут твою одинокую подругу? — Валери заскреблась от кроткого смеха. Хван явно не верит в клишированные бредни про друзей и подарки. За годы работы наслушался всякого. Да и розовый румянец на девичьих щеках выдает с потрохами. Годы идут, а врать толком не научилась. Так… банально. — Жизель, — выпаливает первое пришедшее на ум имя, которое всплывает после недавнего просмотра мультфильма «Сезон охоты», и Хёнджин хмурится. — Жизель Перес? — без скептицизма не обходится. Валери понятия не имеет, кто такая Перес и с чем её едят, однако пояснений долго ждать не приходится, потому что он уточняет: — С факультета международных отношений, но это точно не она, иначе ты бы поняла, о ком я говорю. — Да, это другая Жизель. Мы познакомились… перед выпуском… за месяц или… три, — активно кивает и добавляет очередную крупицу лжи к выдуманной истории. — На рок фестивале. Озвученная легенда по идее не должна показаться сомнительной. В середине первого курса Валери часто таскала с собой того же Хёнджина на тематические мероприятия и в специальные магазины с лимитированными пластинками, когда они ещё состояли в отношениях, следовательно сомнений быть может. Сказка надежна, как мамкина водостойкая подводка (вернее кукушка с барахолки). Хёнджин оставляет ответ без комментария и просит проследовать за ним в следующий отдел, чтобы подобрать подарок «подруге». Валери соглашается, мысленно радуясь тому, что допрос с пристрастиями окончен. Ей действительно не нравится лгать, но и более верных вариантов в сложившейся ситуации не находит. — Давай-ка поглядим, что тут у нас есть, — Хёнджин останавливается у полок с различными вибраторами и стимуляторами, достав наиболее неприметный, при виде которого даже сообразить толком невозможно, что оно такое. — Прошу любить и жаловать наш хит сезона и главный фаворит девчонок, — усмешка трогает его губы. Не шибко длинная силиконовая игрушка с чёрным матовым корпусом. На первый взгляд ничем не отличается от помады и размером, и формой, но если приглядеться можно заметить единственную бронзовую кнопку. Судя по всему, для активизации. Валери не спешит к ней прикасаться. Смотрит искоса, с примесью недоверия. Она женщина не современная, в нынешних модных тенденциях и изысках не разбирается, зачастую действуя по старинке: руки, пальцы и айда душа в рай на добрые минут семь. Конечно, не грандиозный секс тур, но для ценителей вынужденного консе…конервато…консерватизма вполне приемлемо. Никаких затрат, подробных изучений инструкций и страха, что кто-то, например мама, найдет шайтан машину. Иными словами, дешево-сердито. — Отсылка к тому, что никто не выкупит истинное предназначение для этой штукенции? — вопрос пропитан сарказмом и в общем-то вполне логичен. Валери бы не поняла, если бы сама не увидела игрушку в секс-шопе. Такую, наверное, не стыдно и домой принести. — Крутая обманка, верно? — глубокий голос звучит кокетливо. — Уверен, твоя подружка оценит или… — на последней фразе и вовсе переходит на нежный шепот, — может, и ты не отказалась бы от подобного приобретения? О нет, Хёнджин действительно считает, что знает о человеческих слабостях лучше их самих. Резонно, да не прокатит, ибо Валери тысячу раз успела пожалеть о том, что оторвала собственную задницу от любимого кожаного кресла и отправилась покорять необузданные вершины — социум. Хотя минут сорок назад идея не казалась столь плачевной. Она же ходит в круглосуточный ларек за пачкой сырных читос и фиолетовыми сhapman. В моменты повышенной активности, приобретенной благодаря пяти кружкам растворимого Nescafé Taster's Choice, болтает с Майклом, кассиром средних лет, выбирается на редкие свидания, находя в себе силы выглядеть презентабельно, максимально расфуфыренно и по царски. Просто сегодня… повезло чуть меньше обычного. С кем не случается? — Продавец из тебя паршивый. Я что, по-твоему, вдупляю чё ты мне впарить пытаешься? — наверняка откровенную дичь за супер дорого. Подобные вещи не могут продаваться за адекватную цену. — Mon chou, неужели ты решила, что я способен надурить тебя? Мы же давным давно друг друга знаем. Не постесняюсь заметить, на интимном уровне. Валери приоткрывает рот, чтобы выдавить нечто вроде возражения, но быстро смыкает губы, пропуская теплый воздух через ноздри. Нашел, конечно, что припомнить. Произошедшее случилось настолько давно, что ощущение подлинности их близости иссякло, будто не с ними, а с кем-то другим, где они являлись прямыми свидетелями и никак не участниками. — Француз, срок гарантии истек семь лет назад, — напряженно вздыхает, изображая усталость, на деле же её потуги напоминают разочарование. — И да, у меня нет причин тебе доверять. Как оказалось, ты совсем не практичный. — Ах, великие женские обиды. Хорошо, я понял, — правда что именно – загадка, потому что Хёнджин достаёт из кармана джоггеров красный айфон и, разблокировав экран, открывает розовую иконку с логотипом неизвестной фирмы. — Поговорим тогда о функционале этой малышки. — Ты серьезно называешь вибраторы «малышками»? — Валери раздраженно фыркает, параллельно успев словить инсульт, когда рука Хвана соприкоснулась с её при передаче игрушки. — Во-первых, совсем скоро твоя подруга тоже начнёт делать это, — он выделяет слово «подруга», произнося с заметным акцентом, из-за чего очередной табун мурашек пробегает по вспотевшей от духоты и жары спине. — Во-вторых, Exomoon – не вибратор, а стимулятор, который подключается к смартфону через приложение. Там пользователь самостоятельно регулирует паттерны и интенсивность вибрации по-своему усмотрению. Всего одним жестом Хёнджин просит заглянуть в его телефон, чтобы продемонстрировать функционал полностью, но… Ей бы показать товар попроще, менее помпезный. Где-то регистрироваться, копаться в настройках, подключать одно к другому ради короткого онанизма — долго, муторно и… дорого. Бюджет, блин, не резиновый. — Помимо прочего Lovense remote позволяет использовать музыкальный режим, звуковую активацию и настраивать уровень мощности, соотвествующий индивидуальным потребностям потреби… — Нет, — выходит слегка резко, и Хёнджин на секунду замолкает, насупив брови, отчего меж ними появляются морщинки. — Нет? — уточняет, не торопясь убирать телефон назад в карман. — То есть прям… — Нет, француз. Мне не нужно покупать супер дорогое дерьмо, с функционалом которого придется возиться дольше, чем происходит мастурбация. — Ты в курсе, что просто отвратительная подруга? Кто дарит в день рождения дешевые подарки? — Я, — пожимает плечами, брезгливо ставя игрушку на полку. — Главное же внимание, а я очень внимательная. — Неужели? Валери складывает руки на груди, всем своим видом показывая, мол, мальчик, в чем твоя проблема? И это Хёнджин даже не догадывается, что никакой подруги нет и Валери попросту лень тратить часть зарплаты на всякие вибрирующие приблуды без возможности осуществить возврат. Нет, ну вдруг качество не устроит опытную ценительницу? — Можешь найти нечто похожее, просто без всяких твоих цивилизованных примочек в виде подключения к устройствам? — Мм, у нас должны были остаться товары от немецких производителей с прекрасным соотношением цены и качества, — Хёнджин отходит чуть левее и достаёт дилдо, приближенный к формам настоящего мужского члена. — Вот, он сделан по слепку порно актера из Бразерс. Смотрела ролики с Кенни Стайлсом? — Ты типа прикалываешься надо мной? — ибо происходящее похоже на откровенную шутку. Сначала в неё тыкают помадами-обманками-стимуляторами, называют херовым другом, хотя единственной кухонной подружкой для Валери является мама, а теперь и вовсе силиконовые члены в лицо суют. Нет, возможно, оно и неплохо, уж пусть будет так, нежели совсем никак, только она рассчитывала на тоже самое, но…поживее. — Столько возмущения и смущения на ровном месте. Ты точно не себе «презент», — изображает пальцами в воздухе кавычки, — выбираешь? — он всё подбивает и подбивает озвучить истину, только Валери легко берет свою плохо соображающую голову в руки, включает сознание и выдавливает дежурную улыбку, мечтая огреть Хёнджина за чертову проницательность. Извини, малыш, не сегодня. Ей уже не двадцать, значит пора учиться обводить мужиков вокруг пальца. Не всё же им занимать почетные лавры. — Жизель живет вместе с мамой. Будет странно, если она случайно найдет искусственный член. Ещё неправильно поймёт. — Как будто это можно неправильно понять, — Хван усмехается, отодвигая дилдо и доставая следующий «пробник». — Люди-то взрослые, со своими физическими потребностями. Сколько ей? — Тебе не пофиг? — Валери нервно теребит зубами нижнюю губу, понимая, что рискует оказаться застанной врасплох. Хёнджин, мерзкий паразит, знает её слишком хорошо, чтобы легко поверить на слово. Но слава богам он прекращает развивать тему, кинув емкое «ты права, мне всё равно», и переключается на следующую игрушку, которую держит в руках. Очередная машина, как и первая, абсолютно не похожа на то, чем на самом деле является, оказывается в поле видимости и напоминает лейку для душа (просто после её применения вода польется не из труб, а между ног). У неё продолговатая ручка из знакомого силиконового материала, сделана она из нежно-розового золотого цвета, на обратной стороне выпирают две выпуклые стрелочки молочного оттенка. Валери было открывает рот, чтобы выдать новое возражение и осекается. Проще взять уже, что дают и свалить отсюда поскорее во избежание позора. Ситуация может выйти из-под контроля. — Представляю твоему вниманию вакуумно-волновой стимулятор клитора, — и опять, словно по заказу, слышится флиртующий тон. — Satisfyer Pro полностью водонепроницаемый, с одиннадцатью скоростями, переключающиеся двумя кнопками, —указывает на верхнюю и нижнюю стрелку. — Про уход рассказать или посмотрим что-нибудь ещё? — Нет, меня устраивает, — Валери жуёт нижнюю губу, играясь пальцами, а Хван ненадолго зависает, после чего выдыхает и, иронично вскинув бровь, достаёт точно такой же аппарат в закрытой упаковке, убеждаясь, что посыл уяснил верно. Они медленно движутся к кассе под объяснения, каким образом следует ухаживать за игрушкой. Хёнджин показывает, как снимается розочка, Валери же обозначила её насадкой; про детальное применение и зарядное устройство, причём в таких ярких красках, не упуская детали, будто мир лишился великого Google. Она кивает головой, создавая вид внимательного слушателя. Не запоминает и половины от вещания, окончательно успокаиваясь возле стойки консультанта, когда штрих код покупки сканируют цифровым сканером. Взгляд цепляется за что угодно, кроме бывшего парня: за цветные стеклянные баночки с интимным маслом, гель смазки с пантенолом на водной основе, лубриканты с запахом цветущей вишни и менструальные чаши по акции. Хёнджин уточняет что-то про скидочную карту и, не получив ответа, производит персональную регистрацию. Спустя семь лет Валери не поменяла номер телефона. Кто-то особо романтичный рискнёт сказать, что она в сердцах надеялась, что её непутевый бойфренд выйдет с ней на связь, но… Вера пропала через полгода. Хёнджин не оставил после своей пропажи ничего, даже новостей для деканата. А Валери паршивый сыщик, отвратительный разведчик и, пожалуй, достаточно категоричная натура. Иначе нет иных объяснений, почему предприняла попытки отыскать беглеца на четвертый месяц, сначала проходя все стадии принятия. Отрицание — нежелание допускать действительность такой, какая она есть. Гнев — бесконечная злоба в перемешку со слезами, разбитым сердцем и посудой на кухне. Однажды она рассыпалась песком сквозь его пальцы и лишь для того, чтобы после вогнать окровавленные осколки под кожу, дабы навсегда забыть небесной красоты взгляд. За этой кучей физической боли пришла депрессия. Она то и с хаосом под ручку бродила, и в люльке опустошение качала. У Валери не получалось смириться, не получалось забыть. Возможно, по той же причине и отпустила далеко не сразу, ища в каждом прохожем высокий силуэт и слыша везде любимый знакомый голос. Так, с какого хера история повторяется? —… при следующей покупке у тебя будет скидка в десять процентов на любой товар. Плюс по праздникам пополняются баллы, — Хёнджин кладет белую коробку в черно-розовый пакет вместе с упаковкой ультратонких презервативов, и Валери непонимающие хмурится, прикусив внутреннюю сторону щеки. — В честь дня влюбленных контрацепция в подарок, — объясняет, протягивая покупку, и её язык не поворачивается ответить отказом. Может, у выдуманной Жизель плохи успехи на любовном фронте, но для Хвана у Валери обязано быть всё зашибись: она — супер вумэн, работает по специальности, многое себе позволяет, например, выкурить полторы пачки chapman вместо половины, поесть бургеров после шести, поругаться с размалеванной куклой за право плюхнуть жопу в автобусе, везя из магазина огромное количество художественных принадлежностей. Короче, к двадцати семи почти состоялась. И да, ключевое слово здесь «почти», но… могло бы быть хуже. — Меня обоняние подводит или от презервативов тоже воняет малиной? — засунув нос в пакет, Валери морщится, кривя лицо в недовольной гримасе. Однако раздражение меркнет на фоне сладкой улыбки. Хёнджин ставит локти на стойку и кладет подбородок на костяшки, демонстративно облизав пухлые губы с проколом. Медленно, с соблазном, доводя до смущения. По телу проходит импульсивная судорога. Девушка крепче хватается за пакет и разворачивается на пятках в сторону выхода. Плевать на ответ, ей категорически запрещено здесь оставаться на подольше — плохо забытые чувства грозятся вырваться наружу. — Это… — входная дверь открывается, и Хёнджин говорит чуть громче, чтобы быть услышанным, — фишка магазина, — раздаётся под звон колокольчика и бессвязное бурчание. Валери вываливается на улицу, ощущая, как десять слоев пота скатываются под курткой и худи. Рот судорожно глотает крупицы мороза, пока сдерживающая истерика рвётся наружу. Она не хочет верить, что действительно видела его и чувствовала некогда родной запах. Хёнджин до сих пор пахнет холодным дождливым днем и сумятицей; душистыми полевыми цветами и французскими багетами с горьким зерновым кофе. И её это бесит. Валери ненавидит тот факт, что даже сквозь года Хёнджин остаётся тем самым воспоминанием, которое заставляет громить половину квартиры и презирать до эпилептических приступов. Он для неё — самая худшая тайна. Катастрофическая ошибка молодости. Наплыв нежности. Нескончаемая батарея страсти, заряжающая по щелчку пальцев. Как и пятнадцать минут назад, Валери прижимается к кирпичной стене, суматошно выуживая из куртки почти законченную пачку chapman. Зажигалка едва работает из-за ветра. От постоянных чириканий и холода подушечка большого пальца краснеет и зудит. Она чертыхается под нос, и прикрывая глаза, ударяется макушкой о кирпичи. Дерьмо. — Помнишь, как мы курили вместе? — неожиданный голос Хёнджина выводит из повторного оцепенения, из-за чего сигарета чуть ли не выпадает изо рта. Валери неспешно опускает голову, встречаясь с мужчиной взглядами. Его тёмная зимняя джинсовка распахнута, открывая напоказ расписанную чернилами шею, что кажется совсем неподходящим для февральского вечера. Он перехватывает зажигалку и с легкостью поджигает свой и чужой наконечник, втягивая дым как блядский аристократичный эстет: элегантно, статно… покоряюще. Валери кашляет в ворот пуховика, ежась. — Помню, на стадионе под трибунами, — сдержанно проговаривает, стряхнув пепел. — Пока однажды нас случайно не застукал мистер Беннет и не отправил к ректору. — Верно, мы потом ещё две недели мыли душ в раздевалках и туалеты на всех этажах, — выдыхает без раздумий, не скрывая улыбки. Столько общих воспоминаний, столько приключений превратились в единое чудовище, наводящее панику и (раз)очарование. Оно ступает по выцветшим фотографиям с полароидов, по засохшей грязи, протягивая когтистую лапу с помесью крови и трупного прогнившего мяса. Валери его не страшится. Запах мертвечины ей хорошо знаком. — Вроде, ты тогда даже собирался бросить курить, — прокуренный голос шепчет еле слышно, растворяясь в потоке ветра. Кудрявые волосы снова лезут в глаза и тонкие пальцы запихивают пряди куда-то в капюшон, а Хёнджин согласно мычит. На вскидку, он пытался около восьми раз, может, чуть больше, но всякий день, после пробуждения, рот припадает к дымящимуся соску, потому что сигареты, как качественный секс, — много не бывает. Кстати, о последнем… — Какие у тебя планы на ближайший вечер? Валери замирает, прикусив фильтр зубами, брови ползут вверх. Холодная вода не способна так освежить, как делает это холодный февральский воздух и странный вопрос. Первое впечатление — её клеят, причём весьма клишированным образом. Зачем, почему — не спрашивайте. Не объяснит, да и у самой толком уверенности нет. Просто… подозрительно получается. Бывший ебырь, некогда бойфренд интересуется распорядком дня на грядущую ночь. Уж явно не для галочки и поддержания диалога. У него походу назревают свои идеи, завоевательские. — Смотреть фильмы про горячих мужиков и пить вишневый doctor pepper, — настороженно отвечает, наблюдая за переменами чужой мимики: довольная лыба, светлые радужки темнеют и на дне зрачков демоны отплясывают вальс. Чтоб они ноги переломали блять. Незаконно же настолько нагло пялиться. — Сегодня покажут фильм про сбежавшую невесту. Считай, классика. — До сих пор сходишь с ума по Ричарду Гиру? Ему ведь за семьдесят, — Валери надменно фыркает, совершенно не воспринимая озвученное всерьез. Что Хёнджин вообще может смыслить в мужчинах? Коль сам мордашкой вышел, значит возомнил себя умнее остальных? Дудки! Любая женщина, наблюдавшая за кинематографом Голливуда в курсе, кого нужно возводить в кумиры. Человека, который готов отвалить вопиюще непристойную сумму на даму и кто заведомо пьян от жизни. В общем, Хван не вписывается (ну или Валери в кои то веке поумнела, если делает такие выводы). — Ни что так не красит мужика, как его возраст, ум и деньги, — с каплей вычурной апатии поясняет, загибая пальцы. — Жаль разочаровать, но у тебя нет ничего из перечисленного, француз. — Зато у меня отменное чувство юмора и трахаюсь я неплохо. Длинные узловатые пальцы с массивными серебряными кольцами демона Астарота и зверя Нургла стряхивают пепел с тлеющей сигареты. Титановый двойной прокол поблёскивает от фонарного света и вывески секс-шопа. Валери осматривает бывшего парня: голубые волосы средней длины, смазливое личико, накаченная грудь, и презренно усмехается, кинув бычок всё в тот же сугроб. Ну разумеется, классный член — его гордость и популярное достояние среди местных клубных бабочек. Пара коктейлей, дешевый флирт, игривая улыбка, стояк. И что ещё нужно для бурной ночи? Иными словами, дешевый номер. Малолетки заигрывают прикольнее. — С первым аргументом я бы поспорила, — следующая догоревшая сигарета тушится о стену и очередной окурок летит на тротуар. Хёнджин делает шаг навстречу и, вжав Валери в шероховатые кирпичи, нависает сверху, расположив руку на уровне чужой головы. Проколотый розовый язык оказывается в поле видимости — злосчастная привычка, доводящая до безумия. В нем нет ни капли милосердия и если бы крушение возымело человеческий облик, то оно стопроцентно стало бы им. Хван поддевает девичий подбородок большим и указательным пальцем, заглядывая в глаза. В тёмных зрачках переливается тусклое июльское солнце. Золотой свет пронзает грудь, душу, и Валери отворачивается, не позволяя февральской себе прокричать чужое имя. Звать надо тех, кто способен спасти, но этот мужчина не относится к кругу альтруистов. — А со вторым? — тоже, правда с меньшим энтузиазмом, потому что грамотно совать член – единственная вещь, с которой Хёнджин справляется превосходно. — Давай сходим в бар, mon chou? Выпьем, вспомним лихую молодость… — Пардон, француз, мне не шестьдесят, чтобы о юности ностальгировать, — она выбирается из плена гнетущей ауры, толкая в грудь. Какими бы сладкими не казались искусные диверсии, исключительно глупые, не уважающие себя леди наступают раз за разом на те же грабли с не очень проверенной выдержкой, ну а на приторную обёртку Валери перестала вестись в годах… далеких. После триумфального похоронного, когда очаровательный мальчик ангельской наружности оставил её в стране лиловых закатов в гордом одиночестве. И тут хочешь не хочешь, начнёшь обращать внимания на иные вещи, где внешность играет первую роль с конца. — Ладно, можно и без ностальгии, — охотно соглашается. — Остановимся на приятной компании и алкоголе. Ты же любишь выпить. — Поправочка, я люблю выпить за чужой счет и, — девушка осекается, проклиная долбанный организм, который отзывается легкими спазмами из-за присутствия Хёнджина. Тело его безупречно помнит, сердце отчего-то тоже и только Валери… пытается продолжать ненавидеть. Любить ведь всё равно не получилось, — с кем-то надежным. Кто не работает в секс-шопе и имеет менее завышенное самомнение. Или с любым другим, с кем не будет настолько тяжело и невыносимо. Чувства летят под ноги кирпичной крошкой, былая тихая нежность отслоилась и скисла, словно кисломолочный продукт. Им вдвоем не по пути. Что тогда, что сейчас и плевать на мотивы. О чем можно говорить спустя семь лет? У них только и выходят нелепые перепалки о прошлом. Помнишь, не помнишь. Фу! Шарада пройдена лет ццать назад. Валери в повторный театр абсурда играть не то, что не хочется, от самой мысли под горловиной давит. Некогда великие обещания обретают нелепый смысл и звучат мрачнее траурного марша. Возможно, Хёнджин взаправду её любил, но не до такой степени, чтобы прожить всю жизнь. Любовь, увы, сказка не о вечности и далека от канонов сопливой мелодрамы. Тут трахаются не из-за привязанности, а за деньги, ну… или коктейли. — Пожалуйста, mon chou, всего один вечер, — мужчина просит, на что Валери усмехается. — В конце концов мы встретились четырнадцатого февраля, за час до закрытия магазина, спустя много лет. Судьба достаточно благосклонна и очевидно, на нашей стороне. Его рука накрывает девичью и между ними схлопывается расстояние. По старой обыденности, по законам вселенской случайности, математической теории вероятности им не суждено заново переплестись. Наверное… Хван, пользуясь заминкой, оставляет на костяшках теплый поцелуй с сухим остатком. Гладит красную от мороза кожу и улыбается забытой весной, разрушая скалы недопонимая. Лицо Валери излучает отчаяние с горькими нотами страха, а в сердце по-прежнему застревает зима с послевкусием разочарования. Праздновать день влюбленных с бывшим сродни анекдоту из бабушкиных газет. Не смешно и отчасти грустно. Однако никто и не давал гарантию на то, что жизнь — веселая штука. За двадцать семь лет пора бы наконец привыкнуть. Здесь не бывает не через жопу.

(🏹🐇)

"South" — Mel Blue

Дорога до бара прокладывается чередой неловкости, смешанной со снегом, воображаемым звуком сверчков и гудением проезжающих мимо машин. Пестрые вывески поочередно сменяются, сливаясь в общую массу с уличными гирляндами на фонарях под стать однотипным заведениям в их районе: расписные стены, мутные стекла, обшарпанные и выцветшие афиши грядущих акций. На одном из таких красуется многоговорящее «порхай как металлика, жаль как Раммштайн». У входа крутятся пьяные гогочущие мужики с сигаретами: отвисшие пивные животы, седая борода, синяки, вонючая одежда, заставляющая затаить дыхание. В общем, типичная второсортная пивнушка, где разбавленное пиво способно уменьшить боль на семь с половиной процентов. Перспектива… удручающая. Хотя почему-то кажется, что могло бы быть хуже. То есть Валери не сидит дома, не медитирует на английско-китайскую инструкцию вакуумной клиторопожирающей машинки, не пересматривает голливудские фильмы из девяностых, бережет фигуру подальше от банано-шоколадного баскин роббинс и её спутник проявляет неизгладимую галантность. Будучи французским джентльменом, Хёнджин распахивает перед ней все двери и помогает снять пуховик: встает сзади, аккуратно стягивая плечики, вешает куртку на крючок символичного гардероба, попутно убрав куда-то в рюкзак приобретенное жужжащее безобразие, отчего губы растягиваются в дежурной улыбке — натянутой, из одолжения, чтоб отъебались или… выебали (совсем чуть-чуть, исключительно для профилактики!). Валери собственных мыслей пугается и тело покрывается липким потом. Спать с бывшими — фиговое занятие. Напиваться с ними в каком-то задрипанном баре в канун всех влюбленных — тоже неказистое развлечение. Однако с недавних пор отчаяние не знает границ и устраивает родео похлеще любого техасского ковбоя: в фантазиях скачет на накаченном кентавре и хлещет литрами воду жизни, что в простонародье величается скромным «виски». В общем, беснуется. И девушка вместе с ним. — Что предпочитаешь? — Хёнджин помогает забраться на высокий стул, лихо выудив откуда-то сбоку тейбл тент с кучей интересных позиций: чай, кофе, соки, слабоалкогольные, безалкогольные, высокоградусные. Последнее оглавление приходится как нельзя кстати, прям под настроение, ибо сидеть трезвой… то же самое, что себя не уважать. — Ты не обращай внимание на контингент и обстановку. Здесь народ отчасти пугающий, зато коктейли качественные. — Ага, какая-то шальная императрица, — она усмехается, бегло пробежав взглядом по строчкам. — Звучит по императорски. Оформишь? — Бармен прямо впереди по курсу, mon chou, — Хёнджин хихикает, миленько состроив глазки, и Валери клянётся, что хочет выколоть их, потому что флиртующий тон – не её остановочка, приторные физиономии подавно. Капризная душа требует чего-то горячительного, ведь… коль сексом трахаться нельзя, организм сухого закона не объявлял. Как минимум, ближайшие пару часов, ну а дальше видно будет, куда нелегкая заведет. — Тогда с него я начну для разгона, — пожимает плечами, вальяжно разваливаясь на барном стуле. — Мне этот… который клубничный. — Ты показываешь на мохито, дорогая, — мужчина улыбается, подсмотрев в меню. — Шальная императрица делается на основе ананасового сока и ликера. И вот чем она отличается от пина колады? В голове мелькает последовательная мысль, но Валери от неё отмахивается, вспоминая, что не шарит за коктейли, точнее за формулу их приготовления. В колледже пила, что дают, сейчас доверяет прихотям матери, сама в эксперименты не пускается — постоянно всякую муть покупает. Благо Хёнджин на правах интеллигентного бывшего хахаля берет ответственность за вкус дамы и делает заказ самостоятельно, списывая чужое состояние на нервозность. Оно и неудивительно. Ему до сих пор сложно осознавать, кто перед ним сидит, что уж говорить о… Валери. Она кутается в худи, теребит пальцы, сдирает заусенцы. Волнуется. Осмысливает и, наверное, не до конца догоняет, каким образом оказалась здесь с ним. Основное предположение — любопытство. Прошло ни много ни мало семь лет, они повзрослели, оставив позади ту беззаботную вольность студенчества, дом братства, кампус, общежитие и скрипящую кровать с прогнувшим затхлым матрасом, повидавший немало сумбура. Там Валери надевает его футболку сразу после секса и забирается на голые бедра, поджигая сигарету. Сладко сцеловывает татуировку Пинхеда, сетку шрамов, утыканную огромными булавками голову, щекоча длинными ноготками бока. Едкое облако дыма застилает крохотную комнату и с губ слетает блаженное «Je t'aime», тающее в ответном «Moi aussi». Теперь оно разбивается хрустальным замком в серой действительности. В ней прежняя любвеобильная Валери делает вид, что под рёбрами ничего не колется, а выученные через переводчик фразы напрочь забылись, увязнув средь стертых закладок французских сайтов со словарями. Никаких больше «Tu me manques» в без пяти двенадцать. Новый год всего лишь раз в году. Поэтому она, прокуренная наизнанку, закидывает ногу на ногу и ковыряется пальцами в кармане худи, выудив оттуда пачку фиолетовых chapman в знак поощрения за проебанную работу. Первый блин всегда комом. — Не уверен, что здесь стоит курить, — никотином и так пропитаны все жизненно важные органы. Не хватает лишь вонзить в лёгкие наигранную отдачу и закрепить успех мнимой заботой. Валери чувствует. Не вчера родилась. — Расслабься, я не в затяг, — до первой затяжки. Просто иначе не получается. Чертик из табакерки требует выхода и трансформации в оптимус прайма. Без табака, словно алкоголик без запоя, — не узнает себя. Хёнджин её тоже, но это неважно. Вполне очевидно замечание: они изменились. Нет той игривости и наивности. Непосредственность растворилась вместе с пролетевшим временем и фруктовая hubba bubba нынче странно пахнет: что-то ягодное, едкое, с привкусом дыма и апатии. Вроде, так пахнет взрослая жизнь, быть может, хроническая усталость. Мужчина отпивает из стакана коктейль и, смакуя вкус терпкого рома, открыто наблюдает за происходящим сбоку: императрица втягивает через трубочку другую императрицу, характерно причмокивая. Серое облако путается в волосах, прикрывает лицо и оседает на подушечках пальцев вместе с пеплом. Представленное зрелище завораживает, навевая флэшбеки утраченных моментов. Ему этого всегда так… не хватало. Того позабытого спокойствия, конспектов по истории искусств, порванной фенечки и стянутых по щиколотки бойфрендов в университетской раздевалке на четвертом этаже. Валери любила быть неожиданной в своих авантюрах, а Хёнджин безумно любил на них поддаваться, нередко подливая дополнительное топливо в огонь. И куда всё подевалось? — Признайся честно, ты же не за подарком для подруги в секс-шоп приходила, — уперто продолжает гнуть прежнюю линию, чем и вызывает нахлынувшую волну смущения. Девичий взгляд метается, щеки покрываются румянцем и даже сквозь шумную музыку можно услышать бешеный стук сердца. Беда пришла откуда не ждали. Хван как всегда в своем репертуаре. — Что за бред? Думаешь, мне нечем заняться на досуге? Я к тридцатнику ещё о-го-го, мужики толпами в очередь выстраиваются, — парирует голосом народного героя, жаждущего доказать истину, однако приглушённый смех служит признаком того, что ей, великой и неповторимой, не верят. — Че ржешь, француз? Не тяну что ли? — Почему же? Вполне, — подавляя смешки, старается звучать миролюбиво. Валери тушит дотлевший бычок в пепельнице и складывает руки на груди, обиженно куксясь. Ну ладно, возможно, она чутка преувеличивает масштаб собственной популярности, но некоторые индивиды действительно к ней неравнодушны. Взять к примеру их с матерью соседа. Фред — дядечка видный, с недавних пор разведенный. Преподает физику в старшей в школе с математическим уклоном, по выходным печет черничные маффины, вечером и утром выгуливает золотистого ретривера. Иногда его бывает интересно слушать, за сорок лет опыт нужный набрался, просто… Когда он к ней приходит якобы на поболтать, добродушное отношение отпадает само по себе. Его мозолистые ладони, — сразу видно, что хозяйственные, «работящие», — вызывают отторжение и неприязнь вместе с грудой комплиментов. От первого брака у Фреда остался ребенок, какой-то беззубый мальчишка лет пяти, и алименты прицепом. Пару тройку раз они пересекались в лифте, спускаясь на улицу, перебросившись незначительными фразами. Тогда Валери окончательно поняла, что не нуждается в отце выходного дня, да и примерять амплуа мачехи не хочется. Человек не тот. — Меня куда сильнее поражает твое нахождение… там. Консультант секс-шопа? Чувак, ты прикалываешься? Тебе прогнозировали великое будущее, взяли на крутую стажировку в издательство, твои статьи публиковались в студенческой газете, — она эмоционально перечисляет, запихивая в рот ломтик лимона. Вообще-то у Хёнджина в студенческий период накопилось множество достижений и с преподавателями отношения складывались отличительные — приятельские, доверительные, какими мало, кто смог бы похвастаться. Его любили за красивые глазки, усердные старания, дружелюбный нрав. Оттого и побег запомнился в красках. Никто не ожидал. Валери сочувствовали, задавали вопросы, отказываясь понимать, что тупыми расспросами делают хуже. Брошенная, покинутая. У неё разрушился мир на сотню атомов и сердце болезненно кровоточило от воспоминаний. Кровоточит до сих пор, просто не с той периодичностью. — Начнём с того, mon chou, что я — предприниматель, не консультант, — раздраженно поясняет, тряхнув макушкой. — Мой друг с прошлой работы собирался открывать тату-студию, но сама знаешь, какие в стране цены. Невозможно потянуть аренду в одиночку, особенно с нуля. Девушка прекращает пить коктейль и замирает, сконфуженно насупив брови. Работа, забивной друг, съем здания. Что-то тут не сходится, вернее… буквально всё. Хёнджин бросил учебу и не вернулся во Францию, разорвав с кем-либо связь, а сейчас вдруг выясняется, что он владеет бизнесом и вообще в ус не дует, существуя припеваючи на территории Соединенных Штатов. Это как так то, блять? — Допустим, — слизывает остатки коктейля кончиком языка и тянется за порцией… тай вань… мун тай или… что там добрый дяденька бармен объявлял? Май Тай! Точно! — Только твои слаженные басни не тянут на начало. Забыл, на чём оборвалась наша последняя встреча? Да, на разрыве без объяснений, грузно проносится и оседает неозвученное. Хёнджин залпом допивает дайкири и приступает к пересказу семи лет жизни. Скучному, однобокому, стандартному. Будто перегорел журналистикой и поссорился с родителями. Ему же хваленое будущее прогнозировали, под стать брату: карьерный рост, свадьба, дети. Мать и невесту предположительную нашла, и местечко в парижской газетенке. Не вовремя залетела и жена Давона, объявив о грядущем пополнении в аккурат перед семейным скандалом. Для него это и стало последней каплей. Жить, как они, по заготовленному плану, пресмыкаться, угождать, в душе ненавидеть. После возвращения из Сен-Тропе Хван забрал документы, сменил номер, на отложенные деньги снял комнату и устроился работать в клуб танцором, где спустя год познакомился с Крисом — нынешним татуировщиком. Валери слушает, затмевая роптание виски. В каких-то моментах хмурится, порой напрягается, особенно, когда речь доходит до танцев. Она об очевидном не спрашивает. Хёнджин об очевидном не рассказывает. Им обоим известно, о каких танцах ведется речь. Стриптиз. Отменная зарплата, превосходные чаевые, приватные ночи с привилегиями. По мере поступления в организм алкоголя, её разум мутнеет и мысли перестают перевариваться, образуя спутанный клубок. Ниточка за ниточкой и вот символичная петля стягивается вокруг шеи плотной удавкой, проникая в днк. Что и требовалось доказать: два года отношений он кормил их любовь пустыми обещаниями, пропуская сквозь пальцы хрупкий пепел надежды, который подхватил зимний вихрь января. Семь лет назад Хёнджин не вернулся в их комнату общежития после рождественских каникул и не отвечал на входящие вызовы, из-за постоянной вне зоны. Даже она у них теперь разная. Валери смаргивает обиду и незаметно впивается короткими ногтями в ляжку, подменяя физическую боль на место внутренней агонии. Слезы замирают у уголков глаз и останавливаются. Нет. Дальше эмоциям не найти выхода. Прошло достаточно времени, чтобы слушать правду без лишних горестей и приступов истерики. Этот мужчина больше не заставит её плакать. Никогда. —… Так что теперь у тебя есть увлекательная история о том, как человек бросил журфак ради международного маркетинга секс-игрушек, — доносится приглушенным звучанием сквозь шквал бушующих мыслей. Валери отпивает коктейль, напялив на лицо маску пофигиста: спокойная, незаинтересованная, словно на своей волне. Она слизывает капли алкоголя языком и склоняет голову, по новой изучая сидящего рядом Хёнджина. — Ммм… вот, что называется уйти к хуям из журналистики, — с заминкой и ироничной усмешкой. Хван забирает бокал с бордовым пойлом, где плавает разрезанная пополам вишня, и цепляется взглядом за белое пятно из-под краски на фиолетовой ткани, спускается к подрагивающим пушистым ресницам, мокрым губам… Он пересиливает себя, чтобы не поддаться вперед и не попробовать вкус сладкого спиртного. Понимает, что пьян, да и Валери тоже. К тому же, после исповеди атмосфера накалилась и… будто сделала хуже. На дне зрачков плещется тоска с предательством, где вера в счастливый исход — побочный эффект ожиданий. Но она не ждала. Точно не сейчас и на потом не рассчитывала. Вроде бы, переступила, а вроде… Нечто затяжное продолжает сосать под ложечкой, ковыряя зарубцованные раны. Забавно, что даже от тупого металла ей становится больно. — Прости меня, — Валери на него смотрит расфокусированно, и Хёнджин напряжённо втягивает щёки, вероятно, что-то считывая с лица. — Я подло обошелся с тобой. Стоило… расстаться по-человечески. Расстаться… Не найти, не объясниться, именно окончательно разойтись, словно ничего не было. Беззаботных двух лет, жадной страсти, необъятной привязанности, парных колец и обещания улететь вместе в Париж, чтобы поцеловаться на именитой башне. Примерно в мае или июне. Бред. Химера рассеивается заигравшей Winter Is All Over You, возвращая в скупую реальность, где они никем друг для друга не являются. Хёнджин первый решил уйти. Валери же придерживается коронного выражения: если любишь — опусти. И раз он больше ей не принадлежит, пора стереть воспоминания об обещаниях — всё равно потеряли срок годности. — Забей, француз, я зла не держу, это вредно для кармы, — на губах расцветает фальшивая улыбка – кислая. Её бы заесть или лучше сразу запить. — Бармен, обнови. Мне грустно и невкусно. — Уверена, что поступаешь достаточно разумно? По моим подсчетам, ты пьешь уже четвертый коктейль, — девушка кидает злобный взгляд в его сторону, мотая головой. Пускай не учит ученого. У неё сегодня… день пестрит событиями, бывший соблаговолил объявиться. — Не переживай, я держу ситуацию под контролем, — сморщившись, допивает содержимое залпом. — Поэтому тебе не придется держать мои волосы над унитазом, как порядочному десятикласснику. — Нонсенс, — мужчина тяжело вздыхает, но не препятствует. Сам притащил, сам и оттащит в безопасное место. Если понадобится, то и волосы над туалетом подержит, хотя Валери редко тошнит с перепоя. В основном в максимально критических ситуациях, когда счет идёт на литры, или на голодный желудок. Слава богу Хёнджин сделал ход конем — разбавил спиртное пиццей пепперони на толстом тесте, значит шансы не откинуться весьма велики… по общим подсчетам. Последующий час проходит, будто в тумане, между делом и под шумные биты. Она слышит отдельные урывки предложений о вакуумно-волновых стимуляторах и мастурбаторах. Единожды, сразу после «Аравики», что-то про презервативы с весьма пошлым названием «молитва девственницы». Вроде, в них ещё шарики какие-то имеются, быть может, ромбики, но в целом похуй. С пьяну прокатят даже зигзаги или чего хуже. Под «хуже» подразумевается надувной мяч с вибратором и суть его работы относительно проста. Нужно залезать и… прыгать, пока прикрепленный вибрирующий член стимулирует чувствительную точку изнутри. В быту бы пригодилось, Валери слишком громко думает, пуская пузырики из трубочки и прикидывая, куда можно запихнуть махину. В шкаф не поместится, под кровать подавно. Вот у мамы… пространства побольше: комната просторная, без излишеств, компьютеров и мольбертов. Останется за малым — объяснить причину столь экстравагантной покупки и пережить истерические припадки смеха, которые обязательно последуют стоит только увидеть коробку и… Именно отсюда назревает прорыв малышки дамбы, повидавшей афганскую войну из-за излишней чувствительности матери. Их дом — проходной двор. Чуть ли не каждый вечер любовники съезжаются, подарками одаривают, ну и остальным не брезгуют, даже при свидетелях. Валери вещает, проглатывая слоги. Надолго подвисает, пьет, над чем-то хохочет и бьёт себя по щекам, собирая глаза в кучу. Хёнджин её не перебивает, давая полностью выговориться. —… Я раньше успевала нормально работать до шести, а теперь лишь после одиннадцати вечера, — презрительно хмыкает. — Мамкин хахаль настоящая заноза в моей заднице, постоянно у нас ошивается. — У миссис Хилл очень нездоровая тяга к женатым богатеям, — Хван морщится и девушка пьяно смеется, случайно прикусив язык. Ей уже было хватит, и она это признает, однако и не думает останавливаться. Просит у бармена что-нибудь сладенькое на бис, конечно, исключительно для поддержания боевого тонуса и… С обеих сторон отказы не поступают, хотя стоило бы. Между четвертым и седьмым разница пусть и не масштабная, но ощутимая. — Мама предпочитает all inclusive, — залив клубничным «Баунти мартини» зенки, показушно облизывается, растягивая слоги в последних двух словах. — Masa, Dolce&Gabbana, Вдова Клико Понсарде́н. Улавливаешь суть, француз? Хёнджин подпирает кулаком подбородок, разглядывая бухую в жопу спутницу. Та уже слова связывает с трудом и глаза у неё наливаются кровью от количества выпитого. Ими же и смотрит ответно, с неким вызовом, откинув «пиджачок» скромности. Взгляд фокусируется то на шее, то на накаченных татуированных руках и длинных узловатых пальцах с кольцами, параллельно прикидывая насколько превосходно их можно обхватывать губами. Никакой дилдак не пройдёт сравнение. — Я удивлен, что в её полку не прибыли мальчики чуть за двадцать, — Хёнджин усмехается, заметив четкое замешательство. Валери приоткрывает рот и шумно выдыхает, запив негодование самбукой с серебряной текилой. Мысли улетают дальше эльдорадо, потому что намёк… без сути и немного раздражает. Словно у него уже маршрут на милфу наметился. — Фу, она не таскает моих сверстников в свою койку, — хрип вырывается вместе с кашлем, и руки интуитивно тянутся к какому-то шоту, выставленному на стойке. — Ну а если бы спала, тебе бы там ничего не светило. — Да я и не претендую, — уверенно заявляет, прикусив титановый шарик до жути горячо и сексуально, будто специально. — Тем более ты сейчас сама метишь на вакантное место. Чисто для справки, речь идёт не об инцесте и эдипов комплексе, оттого и хочется подавиться воздухом, стерев проступающую под худи испарину. До ужаса прямолинейно, самовлюбленно и круговой ориентир смыкается на центральной точке, где он — минус её всё. В вдалеке виднеется знакомая развилина: тот же кампус, те же вечеринки, пластиковые стаканчики и стиральная машинка в ванной дома братства. Его безмятежное «черт», нервные смешки, испачканное Джонни нежно-розовое бэби долл и тупой вопрос «чем обычный хлеб отличается от багета». История заново повторяется. Валери чувствует и корит себя за то, что под воздействием алкоголя позволяет лишнее. Хочет несбыточное, заводит разум в тупик и пялится… откровенно, с придыханием, как на любимого персонажа из манхвы. — Погоди, чувак, ты серьезно называешь свой член «вакантным местом»? — язык не поворачивается выдать четкое нет. — Потянет максимум средний класс. — Оу, действительно? — спокойно спрашивает, с очевидной иронией в голосе. Мужчина склоняется ближе, подтверждая факт наличия слепой преданности. Обнимает взглядом болюче-трепетно и проводит подушечками пальцев по девичьей щеке, впитывая в собственную кожу отголоски смущения. Валери к нему ответно тянется, будто Адам к запретному плоду. Позволяет, рушит, глушит осознание пьяной доверчивостью, соединяя воедино неразборчивое пардон, месье, же тэ вю с двести двадцать вольтным разрядом. Она теряется в красно-оранжевых лучах, игривом прищуре, спертом дыхании и каплях «Маргариты». Хёнджин те призывно слизывает, демонстрируя проколотый язык. Откидывает чужие непослушные волосы и едва ли не целует в губы, расплескивая по телу отголоски сумасшествия вместо вина. — Мне вот кажется, что я по-прежнему тебя привлекаю, mon chou, — мурчащим бархатом на заговорщицкий мотив. Крабли, ёбле… бумс! И золотая стрела с сердцевидным наконечником влетает в филейную часть, попадая прям в яблочко. Валери собирается возразить, но достоверное враньё лыко не вяжет. Порой, под покровом ночи, когда воспоминания доминируют над рациональным мышлением, грязные фантазии с конкретным человеком получаются очень даже привлекательными. Сны, в общем-то, тоже. — Мы на причастии, что ли, собрались? — девушка с трудом увеличивает между ними дистанцию, хватаясь за почти допитый коктейль. — Тут типа бар, а не монастырь. Я не собираюсь перед тобой исповедоваться. Только она не догадывается, что такими изощренными монологами обрубает на корню сомнения. Хёнджин всегда видит чуть больше положенного и знает, как задеть побольнее. Водит по лабиринту зеленой свежести и возвращает в промозглый январь, откуда уже не выбраться. Смерть, увы, не забредает в их густые чащи сознания. Эта клетка принадлежит единственному мученику. — Ты злишься, — кубики льда стучат по стеклу и трубочка норовит выпасть из стакана. Валери раздраженно цокает, закатив глаза. В сложившейся ситуации злость вполне уместное явление. Её выбросили за орбиту земли ради псевдо-комфортной жизни. Не нашли и после, наладив быт. Однако Хван забыл крохотный нюанс: Валери боится одиночества и до багровых отметин любит его. Такого дерзкого, напыщенного, резкого детку-голливуда. Хоть бы, сука, раз оплатил ренту за пожизненную прописку в грудной клетке. Сам ведь говорил, что цены не из дешевых. — Это вопрос? — демонстративно допив Б-52, проглатывает вкус кофейного ликера, подмечая, что трипл сек перебивает фруктовую сухость. Отстой. Хёнджин кладет большую ладонь поверх клетчатых штанов. Мертвенно-ласково, убийственно-аккуратно, неуместно. Они же за пределами комнатушки общежития. Из динамиков колонки не льётся "Lick it up" и раздолбанная койка не скрипит в такт строчкам, где "you gotta live" затмевает "like you're on vacation" с несдержанным стоном в открытый мужской рот. Валери больше не ищет в отрывках домашнего порно любовь. — Утверждение, — несуразность сказанного граничит с прикосновением к бедру. Если бы она положила на его ширинку руку, почувствовала бы тесноту земного шара и крайне уморительно, что спустя семь лет их жажда в друг друге остаётся прежняя, как и бабочки — та самая подростковая метафора из сериала «Виолетта». Достаточно мощно… действуют на нервы. Валери едва находит силы на то, чтобы сморгнуть пелену возбуждения. Не стоит забывать, что длительная борьба с собой осуществлялась исключительно ради освобождения, а не повторного падения, хотя Хёнджин… наверняка тот сидит и ждёт, пока получит зеленый сигнал. По старой памяти, под натиском ностальгии и алкоголя. Дамам не привыкать трахаться с бывшими подшофе. Такова их дрянная бабская суть: напиваться, реветь и раздвигать ноги перед тем, кем не надо. Хорошо, что они до этого ещё не дошли. Кондиция ей не позволяет… — Ваш двойной лонг айленд и картошка фри. … ну, или почти.

(🏹🐇)

"Yellow" — Coldplay

Солнечные лучи пробираются сквозь тонкие занавески, освещая комнату ярким светом. Привычный запах пыли и красок смешивается с ядерным кислым изо рта. Откуда-то из глубины квартиры доносится аромат яичницы и сырной лапши с пылу жару. Пьяное тело перекатывается на живот, из горла вылетает страдальческий, едва протрезвевший хрип. Утро… добрым не бывает. Не после бурного пьянства до самого утра. Валери тяжело дышит в подушку, кое-как разлепляя глаза. Одежда валяется на полу, простыни скомканы, мать, видать, в кои то веке соблаговолила поиграть в хранительницу очага (разваливающегося быта), приготовив похмельно-отходосный завтрак, плавно перетекающий в ланч, на тумбочке валяется пачка презервативов, трусы… Стоп. Конечности скорпулезно лезут под одеяло, ощупывая сначала спревшие от жара бока, бедра, спотыкаются о синяк в области тазобедренных косточек и добираются до абсолютно голой задницы. Не на месте. Ёб твою… Мозг беспрерывно производит бессмысленные пальпации по наболевшему, посылая давление на нервные импульсы, и замкнутая цепочка схлопывается вокруг удручающего вывода: отсутствующее белье — не случайность и не совпадение. Очередное закономерное явление из череды последствий. Вчера она фигачила какой-то скользкий сосок и на утро её соски ничем не лучше: набухшие, побаливают, словно ночью их кто-то, не будем тыкать пальцем, кусал. Мысли кажутся настолько тяжелыми, что голова пухнет и трещит неровным вшитым швом с иллюзорным вакуумом. Валери хватается за виски, упуская сквозь пальцы нечто важное. То ли чужие руки, то ли шепот, то ли порцию коктейля. Не вспомнит. Свешивает тонкие ноги-тростинки с кровати, ощущая прохладу из оставленного на зимнем проветривании окна. Она полностью обнажена, отчего кожа покрывается мурашками. Те бегут по атланту, шейному отделу, крестцу и останавливаются на копчике. Редкие едва заметные волосинки встают дыбом и ей хочется свалиться назад под одеяло, чтобы спрятаться от гнетущей пустоты. Из целой ночи, будто вырезали пару тройку абзацев с расписными каракулями, и, включая файл, данные не синхронизируются, выдав предупреждение о преждевременном завершении программы. Ебаное дерьмо. Валери с трудом поднимается с матраса и бредет по криволинейной траектории в сторону захламленного шмотками шкафа, стараясь не рассматривать собственное отражение — там откровенно нечем хвастаться: синяки на ногах, груди, под глазами. Да и сама по себе девушка какая-то угловатая, нескладная. По паспорту двадцать семь, для незнакомых кассиров семнадцать. Она вытягивает мятую футболку до колен с изображением Мэрилина Мэнсона и, пошатываясь, влезает в хлопковые трусы, прислушиваясь к звукам на кухне, которые перебивает полыхающая мигрень. Я больше не пью, твердо зарекается, открывая дверь в коридор. До следующего раза, гаденько заканчивает мысль внутренний алкоголик. В столовой включен дополнительный светильник, миссис Хилл болтает по телефону. Её шелковый халат с перьями на рукавах наполовину развязан и открывает вид на персиковую сорочку. В мундштуке тлеет тонкая персиковая сигарета kiss, а приклеенные патчи золотого цвета сообщают о том, что женщина недавно проснулась. Валери рассматривает мать и с гордостью подмечает, что для сорока лет та безупречно сохранилась: здоровая кожа, стройное тело, лицо почти без морщин. Конечно, дело не обошлось одной водичкой с лимоном, косметологи тоже приложили старания, вкалывая плазмолифтинг с гиалуроновой кислотой, оплаченные заботливым дяденькой-любовником, но это так, неважные детали, ведь заставить захотеть в себя вкладываться ещё нужно уметь. — Аннет, дорогая, я тебе скоро перезвоню. У меня тут дочь восстала из мертвых, — сбросив вызов, женщина сливает из кастрюли воду и перекладывает сваренную лапшу в миску, украсив сверху аккуратной яичницей. На губах расцветает загадочная ухмылка, и Валери страшно представлять, о чем она думает, наверняка ни о чем хорошем. — Ну, рассказывай, кто тебя сегодня кхм-кхм. Девушка грузно приземляется на стул, подогнув ноги к груди. Горячая еда приятно щекочет обонятельные рецепторы и желудок стягивается спазмом. Она пододвигает тарелку за край, пытаясь не обращать внимание на чужой восторг. Складывается впечатление, что миссис Хилл прямо сейчас способна осветить собой тёмную лестничную клетку с перегоревшей лампочкой — донельзя счастливая, будто это её кто-кто «кхм-кхм», оприходовал. — Не могла подождать хотя бы минут десять, пока я поем? — с досадой бурчит, поддевая лапшу металической вилкой. Гадать и подбирать слова нет ни сил, ни желания. Мозг проснулся, но не потянулся, некоторые фрагменты вовсе напрочь отбиты и пробегают пустыми титрами под музыку Robert B. Weide. Ко всему прочему в их бабском кодексе сильных и независимых прописаны жирным курсивом правила: не давать без гандона и не спать с гандонами. Судя по презервативам на тумбочке, с первым пунктом Валери справилась. Со вторым — не особо. Последний лонг айленд прошел куда-то не туда. — Извини, детка, мое любопытство не знает границ, — женщина фыркает, втягивая в лёгкие дым. Вернувшись ближе к девяти утра и заглянув в комнату дочери, миссис Хилл застала весьма веселую картину:шмотье на полу, амбре из перегара и страсти, амебная Валери лежит жопой кверху. По ней было ясно, праздник удался на славу. Вот только кавалер куда-то испарился, что немного расстраивает. Смущать молодых мальчиков своим присутствием она любит, да и нечестно получается. Дочка с любовниками знакома, а миссис Хилл с её нет. — Надеюсь, вы предохранялись? — кусок яичницы падает на пол и, усмехнувшись, женщина поднимает поджаренный желток, закинув тот в выставленный у мойки приготовленный на выброс пакет. — Боже, я же ничего криминального не спрашиваю, но ты взрослая девочка, должна знать о последствиях. — Да-да, букет венерических заболеваний, пожизненное лечение, невозможность завести богатеньких папиков. Я в курсе, — вилка громко лязгает и она запихивает большую порцию лапши в рот, подмечая чрезмерное количество острых специй. С другой стороны, для похмелья такое полезно, приводит в чувства. Миссис Хилл достаёт из заранее приготовленного блистера таблетку анальгина и протягивает невменяемой. Вообще, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Барахтайся, греби, запасайся кислородом, глуши головную боль водой — должно быть всё равно. Просто материнское сердце из-за страданий близкого человека разрывается. Валери никогда не умела пить в меру, предпочитая нажираться до состояния свиньи, оттого теперь вяло запивает злосчастную пилюлю от «похмельдоса», кривясь. Горькая, как и вся жизнь. — Не язви, я говорю серьезно, — звук микроволновки бьёт колоколом по черепной коробке, принуждая издать тихий писк, и Миссис Хилл вынимает разогретые замороженные булочки с клубникой, добавив кусочек сливочного масла для аромата и вкуса. — Мужики – неотъемлемая часть наших будней. Вот кто вчера оплатил тебе колу с виски? Явно же, что накидалась не за свой счет. Конечно, спонсором бала являлся именитый Хван Хёнджин собственной персоной, но матери вряд ли понравятся такие подробности. Она никогда не видела в нём выгодную партию. Пускай и умный, ещё совсем мальчишка, не способный нести ответственность и зарабатывать достаточное количество денег на дамские хотелки. Нищий студент из Франции, за плечами сплошные эфемерные амбиции и долбанутые родители за пазухой. В общем, не подходит. Валери откусывает горячую булку и заедает сдобу лапшой. Терпкость таблетки до сих пор дает о себе знать горечью на кончике языка и повезло, что хотя бы боль понемногу стихает, запуская на ринг водоворот нескончаемых мыслей. Для неё очевиден факт, что допросов не избежать. Всё таки не каждый день застают друг друга не в совсем ординарном амплуа, однако хвастаться шибко нечем. Если секс и был, Валери ни черта не помнит. — Ты когда-нибудь задумывалась, почему на пьяную голову девушки спят с бывшими? — миссис Хилл недоверчиво смотрит на дочь и та сокрушенно мычит, ненадолго опустив лоб на поверхность стола. — Я имею ввиду, зачем они это делают, когда напиваются. Тебе разве не было интересно? — Ещё чего! Я не ношу поношенное и не ебусь с брошенными, но… — женщина докуривает сигарету и пододвигает тарелку с печеньем поближе, макая Choco Cookie в голубую матчу, — мне кажется, такие девочки действуют на эмоциях и не от большого ума, — прожежав мягкое песочное тесто, она хмурится, поджав пухлые губы. — А к чему вопрос? Ты переспала с кем-то из своих бывших? — доносится менее дружелюбным тоном. — С кем? Валери вздыхает, откинувшись на спинку стула. И как тут признаться в содеянном? Магия забвения, магия вина. Возможно, её сознанию попросту не сдались лишние воспоминания? Не сдался и он. С чутким прошлым, ужасным настоящим. Болью в груди и невесомыми поцелуями на стадионе перед третьей парой. Что скажет мама, когда узнает, кого именно почти примерная дочурка пустила в пустующую постель? Посочувствует или залепит материнскую затрещину? Между ними редко вспыхивают ссоры и зачастую их взаимоотношения напоминают старых подружек, которые обсуждают примерные размеры членов всяких медийных звезд. Без напряга и лишней поеботы. Но вряд ли сейчас такой же случай. Потому что миссис Хилл перестает дышать, вероятно, от ужаса и тянется за новой сигаретой, спеша прикурить, чтобы проще осмысливать неозвученное признание. Валери снюхалась с бывшим и, зная о нетипичных вкусах на всяких отмороженных, у неё один хлеще предыдущего. — Ты будешь ругаться, — девушка сжимает в левой руке вилку до побелевших костяшек, наматывая на узкие зубцы лапшу. Аппетит резко пропадает. — Я бы на твоем месте ругалась. Громкий хлюп сопровождается постукиванием длинных ногтей по деревянному столу и опадающим рассыпчатым серым пеплом на скатерть в горошек. Говорят, правду следует подавать так, как подают пальто, а не швырять в лицо, как мокрое полотенце, но каким бы образом она не формулировала мысли, действительность лучше не становится. Он был лучшим среди худших, только не в понимании некоторых. Наверное, поэтому миссис Хилл и догадывается, о чем та молчит. Чутье опытной матери никогда не подводит. — Не говори, что опять связалась с французским мальчишкой, — женщина воровато дергает розовые перья на рукавах и без перерыва затягивается сигаретным дымом, искренне продолжая верить, что просчиталась. У каждого ведь есть право на ошибку, верно? — Честное слово, детка, я словлю сердечный приступ от такой новости. Валери на растерянные причитания ответить нечего, она до сих пор пытается осознать не шутка ли то, что случилось вчера. Две ошибки, встретившиеся по роковой случайности. У них никогда не получалось сделать всё правильно. Будучи молодой и несмышленой, она позволяла себе тонуть в нём, возведя на пьедестал. Чувства умноженные на сто и поделенные ноль. Жаль, конечно, что на этот делитель разделить цифры нельзя. Пример не сошелся, ну и они… тоже. — Прости, — буквы осыпаются на последних слогах и ком застревает в горле. — Мы встретились совершенно случайно и были оба трезвы… изначально, — заторможенно чешет затылок, собирая обрывки фрагментов. Речь занимает минут тридцать или даже больше. Валери прорывает зимней лавиной и циклоном снегопада. Она рассказывает про магазин, проклятый вакуумный стимулятор, выдуманную Жизель. Особенно детально углубляется в первый час турне по алкоблудству, историю Хёнджина и его двойные намеки с подковыркой. Тогда ей хотелось с ним поцеловаться. Забрать воздух и сделать больно, чтобы наконец перестать чувствовать струящуюся по венам муку, но вместо желаемого бокалы сменялись под стать музыке в баре — стремительно, не заботясь о последствиях. Однако последствия ждали своего триумфального выхода и не скупились на побочные эффекты. Про них Валери тоже говорит, неохотно и между делом. Признаваться в том, что за двадцать семь лет она не освоила технику безопасного пьянства — трудно. В конце концов на месте Хёнджина мог оказаться кто-то менее проверенный и опасный. Извращенных мужиков по Нью-Йорку много шатается и тем более в баре, где что не день, то полиция с мигалками сигналит. Миссис Хилл дочь слушает внимательно. Сигарета дотлевает и зажигается следующая. На хрупких плечах висит халатик из двухтысячных — любимый с детства, и макушка покоится на материнском плече. Валери не сдерживает слезы, крутит в пальцах серебряный с гранатовыми камнями мундштук и усмехается от нахлынувшей никчемности. Знала бы она в восемнадцать, что любить Хёнджина совсем не весело, возможно, не осталась бы с ним сидеть в ванной. Не отвечала бы на флирт, не пошла бы на свидание, а на худой случай прислушалась к советам старших. Мама на то и мама, херни не посоветует. — Думаешь, у нас с ним действительно был секс? — шмыгнув носом, утыкается куда-то в теплую шею, позволяя нежным рукам гладить собственные волосы. Миссис Хилл выдыхает тонкое колечко и улыбается, стерев подушечками соленую влагу. Повзрослевшая Валери так напоминает её в юности, что отчасти страшно. — Детка, я твоя мать и знаю тебя лучше, чем кто-либо другой, — она обнимает, нежно щекоча острые лопатки сквозь халат и черную футболку-платье. — Конечно, вы переспали. Придурок Хван – единственный мужик, которому ты не научилась отказывать. Короткий смех тонет в всхлипе. Перед глазами пляшут блики кухни, запах сигарет впитывается под кожу. Девушка тянется за недоеденной булочкой и мажется в клубничном варенье, не обращая внимание на то, что несколько капель пачкают светлый шелк. Как вдруг непонятно откуда взявшийся телефон издает вибрирующий звук, уведомляя о входящем сообщении, и знакомое имя в twitter отпечатывается вместе с болезненным выводом, что безбожно тянется уродливой раной на ещё бьющимся сердце: она в него по-прежнему — очень, а он в неё — неизвестно. @hyunjin: ты уже проснулась, mon chou?

(🏹🐇)

"Drugs & Money" — Chase Atlantic

Голубое небо окрашивается кровавым заревом, близится закат. Уставшие официанты снуют туда-сюда по кафе, разнося вкусно пахнущие заказы. Валери сидит на кожаном красном диване и, замерев на добрых десять минут, поглядывает на настенные часы с Микки Маусом. Проворные пальцы наматывают друг на друга тонкий провод белых наушников, завившаяся от снега челка небрежно спадает на лоб. Она цепляется за собственное отражение в окне, беззвучно взвывая от того, настолько нелепо выглядит в своем вязаном розовом свитере, а-ля бабуля Фрау Марта. Не спасает ни расческа, ни заколка, ни блеск. Аппликатор суматошно проходит по губам, оставляя липкие разводы, и ментоловый бальзам заполняет мелкие трещинки. Валери мажет подушечкой по контуру, кончиком языка облизывает уголки, отчего рецепторы улавливают сладкий привкус. Некрасиво. Сумбурно. Неподходяще. Тыльная сторона ладони уничтожает попытки выглядеть симпатичнее, чем уже есть. Косметика не улучшит её положение, да и настроение совсем не парадно-нарядное. Прихорашиваться перед смертью — гиблое дело. Оставьте эту работу похоронному бюро. Валери подкладывает кулак под щеку, считая прилипшие к стеклу плоские, тонкие, с шестью лучами, будто звезды, снежинки. Три, пять, десять и вот изящные дивы начинают таять, становясь прозрачными каплями воды. Стабильность — признак хуевости и под ней растворяются не только ледяные кристаллы сорокового карата. Неожиданно над пропастью театрального пофигизма, около горизонта, рядом с оранжевой мазератти мелькает черный силует, освещенный лиловыми лучами матери природы. Шея непроизвольно вытягивается вперед, темные хрусталики фокусируются на конкретном человеке, пытаясь хоть немного разглядеть чужие черты. Он, не он? Больше походит на детскую игру угадайка, но с дистанции ста двадцати метров хер разглядишь. Проклятый астигматизм, при свете ночи фонарь от луны не отличит. Руки тянутся к одиноко лежащему на столе айфону. Последний раз Хёнджин писал около получаса назад, когда выходил из дома. Тогда Валери как раз снимала пуховик и заказала жестяную баночку пепси, предвещая, что ожидание займёт некоторое время (кое-кто частенько опаздывает). Хотя отчасти она сама поспешила, капитулировав из дома раньше срока под колкие смешки матери, ведь для миссис Хилл причина скоростных сборов весьма очевидна: дочь у неё умом не блещет, несясь по первому зову к хаосу и разрухе. Валери с ней не согласится, убеждая себя в том, что хочет всего лишь выведать финал прошедшей ночи. Подвести итоги, тыкнуть в ебли-ёбли носом и показать ху из ху. Она, например, — ху, а Хван идёт на хуй. Н-да… миленькая картинка мира получается, причём ни черта не правдивая, ибо ради хуев на ножках марафет не наводят, да и ждать тридцать минут не будут — претензии можно взыскать и в письменной форме. К счастью, названная жалоба семь-на-восемь, восемь-на-семь стремительно приближается к кафе и спустя пару секунд высокая шпала принимает очертания знакомого парня. Хёнджин опускает пятерню в волосы, отбрасывая мешающие серо-голубые пряди, выбрасывает окурок сигареты в урну и уверенно заходит во внутрь, тут же находя нужную посетительницу в правом ряду к окна. Ухмылка появляется на его бледном лице, и Валери впадает в ступор, граничащий с коматозом. Стекла очков стремительно потеют, однако не до такой степени, чтобы закрыть праздный ракурс, где статный недо-рокер, недо-панк, недо-предприниматель блистает без зазрения совести накаченной грудью, обтянутой черной водолазкой, жилистой спиной, спрятанной под косухой с пестрыми нашивками паутины, мата и куклой Чаки; стальными бедрами в узких джинсах и серебряной цепочкой на шее. По нему не скажешь, что вчера тот бухал ничуть не меньше самой барной спутницы: здоровый цвет лица, уверенная походка (так обычно ходят за водкой), пахнет вкусно — бутоны черной смородины создают фруктовый взрыв и дополняют зеленые ноты листьев ежевики. Иными словами, мужчина словно с парижского показа снизошел, аж неловко. Валери поправляет круглую оправу и кромку вязаного свитера, сделав глубокий вдох-выдох. На фоне спокойного Хёнджина её движения выглядят резкими и нервозными, пока копошатся в листах меню. Оттого Хван кладет ладонь поверх девичьей, нарушая субординацию полутора метров. — Осторожно, mon chou, ты сейчас страницы порвешь, — он сладко улыбается и взгляд его становится тёплым. — Прости, что задержался. Долго ждала? — Меньше, чем христиане воскрешение Иисуса, — тут же безразлично выпаливает, отдергивая руку. Чужая кожа ощущается горячее самого кипятка и приятнее вкуса кокосового рафа с шоколадной стружкой. Нежная, мягкая. И пальцы у него длинные, узловатые, с аккуратными ногтевыми лунками, массивными серебряными кольцами, выполненными по спецзаказу. Бледные кисти украшены расписными чернилами тату-машинки, стиснуты вощеными нитями, пестрыми лентами и бисерной вставкой. Красиво. Прям как воплощение Помпеи. — Раз есть силы остроумничать, значит похмелье отступает, — Хёнджин добродушно заключает и, отодвинув меню, подзывает жестом официанта. — Летом я летал отдыхать в Салоники, — Валери недоуменно хлопает глазами, и мужчина спешит объяснить: — Это греческий город, милая. Там просто восхитительно готовят. Вкуснее, чем во Франции. — Почему не выбрал Афины? Столица же, — ей на самом деле не шибко интересно. У неё отпуск случается в период отсутствия заказов и не заходит дальше гостиного дивана с чипсами. Кроме того, складывается двоякое впечатление, словно Хван хвастается. Не закончил колледж, но может себе позволить отдыхать за границей. Исследует Европу, питается вкусно, одевается модно, сексуально, да и в принципе всего нужного добился к двадцати семи годам. Мама бы… возможно, порадовалась грядущим перспективам. У сомнительного ебыря на одну ночь всё же имеются деньги. — Климат слишком сухой и американцев в избытке, а мне хотелось большего уединения с местностью и их культурой, — пожимает плечами, улыбаясь в тридцать два зуба подошедшей запыхавшейся от суматохи девчонке. Он и делает за них двоих заказ по всем канонам: первое, второе, компот. Какое-то дзадзики — йогуртный салат со свежим огурцом, фаршированный октобус, непонятый десерт. Неизвестные названия меняются беглой перекличкой и сладким флиртующим тоном, который не оставляет официантку равнодушной. Валери сжимает челюсти и хрустит средним пальцем, борясь с вспыхнувшим раздражением. Заигрывания были ни к селу ни к городу, но вполне очевидно, что подобное не должно её беспокоить, просто… почему-то беспокоит. — Аккуратнее с выражениями, француз, они похожи на дискриминацию по расовому признаку, — презренно хмыкает, допив одним глотком газировку, и мужчина усмехается, проводив ушедшую девочку взглядом. — И к твоему сведению, я до сих пор здесь, поэтому, будь добр, прекрати пялиться на обслуживающий персонал. — Мon chou, неужели ты ревнуешь? — Валери, кажется, сейчас подавится слюной. Второй день подряд Хван действует по методике «обесчестить и добить», сыпля противоречивыми фразами пафосного кретина. Их правильнее всего пропускать мимо ушей и не акцентировать внимание, потому что иначе взорвется океаническим вулканом, высказав пару тройку отборных уменьшительноласкательных. Не по-джентельменски как-то звать в кафе одну и энергетикой альфы-самца клеить другую. К тому же чуть меньше суток назад у них случилось немыслимое — секс. Его-то и стоит обсудить. — Да нет, я уже поняла, что рамки приличия не твой конёк, — девушка хмыкает вихрю хаотичных раздумий, трепыхаясь побитой ласточкой, когда теплая ладонь поддевает край розового свитера, оголяя потрескавшуюся кожу на костяшках. Горячее дыхание опаляет выпирающие косточки и губы оставляют мимолетный поцелуй, как и днем ранее, но ей совсем не хочется придавать этим действиям значение. Хёнджин достаточно тактильный человек и вертихвост, каких ещё поискать нужно. Он поддается порывам, руководствуется обожанием к собственной персоне и перетягивает воображаемое одеяло, окутывая бешеной харизмой. Валери в ней почти тонет, благо за столько лет освоила технику плавания достаточно хорошо, чтобы не пойти тяжелым булыжником ко дну морскому. Быть у рыбки на посылках — не супер выгодно. — Собралась рассуждать на тему приличия? — будничным тоном спрашивает, не скрывая насмешки. — Давай, а я посмеюсь. — В проблемах всегда виноваты оба, поэтому не перекладывай на меня всю ответственность, — язвительно шепчет, непроизвольно сжимая чужую ладонь чуть крепче. — Признайся, что специально пригласил в бар! Мы же оба знаем, что это самый легкий и проверенный путь к койке. — Постой, — Хван выглядит напряженным и настороженным. — Ты уверена, что мы говорим не о разных вещах? — ибо в его памяти ситуация запоминалась немного иначе. Валери хлопает глазами, явно не соображая в должной мере о чем ведется речь. У неё вместо целостного представления — дырка от бублика и память ловит урывчатые блики. Вот только в них она ни к кому не приставала и придерживалась относительной непринужденности. Вовремя возвращается и официантка с заказом, расставляя на столе приготовленную шефом еду. Несколько минут форы крайне необходимы для того, чтобы придумать и обдумать ответ. Ей отчего-то сдается, что признаваться в краткосрочной амнезии не следует. Нет гарантии, что Хёнджин не воспользуется затруднительным положением и не ляпнет какую-нибудь сомнительную басню о домогательствах, но с другой стороны, он последний, кто имел честь с ней контактировать. Вряд ли пьяная Валери по возвращению домой склеила незнакомого попутчика, позвав в гости на «чай». Отчаяние не до такой степени дошло. Да и зачем кто-то посторонний, если есть свое проверенное? — Я проснулась голая, с синяками и презервативы валялись на тумбочке, — зло шипит, понижая тембр голоса, чтобы никто посторонний не услышал. — И что дальше? Продолжишь отпираться и прикидываться пай-мальчиком или по-человечески объяснишь, какого хера спаиваешь и трахаешь бывших? — К твоему сожалению, mon chou, я не вступаю в интимную близость с теми, кто едва способен устоять на ногах, — Хёнджин поясняет, дослушав тираду, и слегка отпивает горячий кофе. — Чего не скажешь о тебе, мисс снимай-портки-я-требую-трахаться. Поперхнувшись рафом, Валери начинает яростно дышать, не опуская взгляда, не сдается. Упёртая. Точнее… отчасти надеется, что у Хвана просто-напросто приколы тупые. Он чувствует безнаказанность и мнимое превосходство; играет на нервах, эмоциях, нарушает субординацию, потому что ему с самого начала позволили. Ещё тогда, у секс-шопа. Она первая поддалась на чужие уловки, приняла приглашение, отвечала на второсортные заигрывания. Но(!) грехи с себя не снимает, прекрасно понимает, что позволила лишнего, однако Хёнджин тоже хорош и его россказням о «ничего не было» не верит. Никто бы не поверил, даже мама. — Прекращай заливать, такого точно не было, — недовольно шипит, наблюдая за тем, как мужчина поддевает её тарелку. Он берет нож с вилкой, принимаясь аккуратно разрезать кальмара. Большое количество феты с зеленью пачкает дно. Хван собирает избытки ножом и, обмазав кусок, подносит к чужому рту, призывая попробовать. Но хоть бы хны. Валери резко забирает столовые приборы, запихивая в рот мясистую порцию самостоятельно. Медленно прожевывая, знакомит рецепторы с чем-то новым, дорогим и богатым, ведь те привыкли к булочкам за один доллар с каким-то химозным шоколадом. На остальную помпезность денег обычно жалко. Пачка сигарет и подписка на Spotify важнее. — Разве? Ты же не помнишь, — дёргает головой, странно усмехаясь. Не так, будто ему взаправду смешно, а словно он чем-то очень раздражен. Просто Валери не понимает чем. Это она должна злиться, должна кричать, бить в грудь, называть нелицеприятными словами, припоминая прошлое и тыча носом в настоящее, но она молчит и не опускается до уровня нервной истерички, которая винит в своих бедах каждого прохожего. Никто из них не виноват, что ночью они оба облажались, выжрали половину бара и завалились в квартиру отплясывать пируэты. Вопрос в другом: почему он отказывается признавать правду? Неясно. — Зато у тебя, француз, память непробиваемая, — мужчина устало смотрит на дерганую Валери, продолжая непринужденно попивать кофе. Ну да, если сравнивать в подобном ключе, у него положение окажется успешнее. — Потому что я пил в меру и хоть изредка закусывал, — до слуха доносится тяжелый вздох. Хёнджин явно утомлен её противоречивой натурой. Пьяная и трезвая Валери – два разных человека. — Поэтому, mon chou, давай перейдём ближе к сути, пока ты зубы о вилку не сломала. — Ладно… нет, отлично! Расскажи мне всю правду, — кое-как убеждает себя, проглотив кусок кальмара. Разумеется, никто не даст гарантию, что та придется ей по вкусу, да и откровения совсем не их конек. Они играют заблуждениями, сыплют тайнами и в конечном итоге разочаровываются. Утомительно. Хёнджин откидывается на спинку дивана, скрещивая руки на груди. Его глаза вспыхивают недобрым светом. Голубые радужки темнеют, зрачки сужаются и расширяются. Он вновь отпивает пряный шоколадный макиато и слизывает с уголков губ пену, не спеша начинать историю. Им обоим нечем гордиться, хотя с недавних пор в душе закралась надежда, что теперь не всё потеряно. Пусть и под алкоголем, они были счастливы в обществе друг друга. Пожалуй, даже слишком, ибо при другом исходе Хёнджин ни за что не написал бы. Однако обо всём по порядку. — В общем, это случилось после лонг айленда…

*13 hours ago*

На окраине города вьюга и снежинки липнут к подошве обуви. Воздух испаряется вместе клубком непроглядного пара. Эстетика зимы, эстетика раннего утра и громких вечеринок. Откуда взялся проклятый соблазн, тянущийся по тонким венам синим переплетом и бьющийся о кончики пальцев на холодной коже? Свет от невзрачной вывески «Мальчишник в Вегасе» мигает из-за перебоев и отбрасывает тень двух фигур. Хёнджин стоит непозволительно близко, проходясь носом по линии челюсти и утыкаясь в шею, откуда доносится приятный запах не выветрившегося парфюма. В каждом его вздохе запрятана азбука морзе. Точка, тире, точка, тире, точка, точка, точка, тире, точка, тире, точка, точка, тире, тире, тире, тире, точка… Валери хмурится на середине. Для неё получается слишком быстро — посыл не разобрать. Оттого поддевает мужской подбородок, растягивая иссохшие губы двоичным кодом. Она по нему тоже… безумно сильно. Тянется за порцией поцелуев, зарываясь в серо-голубых отросших волосах и оттягивая с упоительным садизмом отрастающие корни. Маленькая резинка слетает на асфальт, не сдержанный стон в открытый рот посылает по спине крупные мурашки и заставляет жмуриться в сладкой неге. Хёнджин всегда хорошо целовался. То дразняще, то жадно, то до ломоты в костях томительно нежно. Валери отстраняется с придыханием, переводя дух, пока пьяные конечности цепляются за широкие плечи, забываясь в мираже лонг айленда. По трассе проезжает панамера и из открытых окон доносится громкая музыка. Посторонний шум помогает поставить поехавшую голову на место. Красные ладони замирают на груди, цепляясь пальцами за ворот джинсовки. Наивно, примитивно, до глупых пьяных смешков. Хёнджин вновь позволяет себе фамильярность — оставляет мимолетный поцелуй на шелушащейся от мороза щеке и игриво ухмыляется, нашёптывая неразборчивым французским речитативом "Si la fleur poussait chaque fois que je pense à toi alors le monde serait un immense jardin". Знать бы ещё, что оно обозначает. Вот только Валери не сыплет уточнениями и не просит пояснить расшифровку. У неё какая-то нездоровая тяга к французам и их мурлычущим прозам. Полное доверие и безоговорочное крушение. Титаник нервно тонет в сторонке и она вместе с ним… Тянет за собой хохочущего парня, пошатываясь, спотыкаясь и почти падая в сугроб. Хёнджин её ловит, даруя поцелуй то ли спасателя, то ли спасителя, то ли… Похуй. Главное, что между ними воздух наэлектризован от близкого присутствия, в легких покалывают сгнившие шипы и родной подъезд встречает гололедом, скрепляя захмелевшими печатями просьбы никуда не испаряться с восходом солнца. Зимой утро наступает позднее. — Mon chou, надеюсь, ты не собираешься звать меня посмотреть с тобой какие-нибудь Сумерки? — его улыбка такая беззаботная и расслабленная, что девушка тяжело вздыхает. Для них попойки всегда имели свойство заканчиваться одинаково: на скомканных простынях, в провокационной позе, двигаясь на бедрах. Теперь Хёнджин проводит между ними невидимую черту и нажимает на кнопку лифта. Валери соблюдать границы не спешит. Толкает парня к расписной похабными надписями стене и встает на носочки, сканируя безмятежное лицо напротив. Он в праве выстроить хоть целую баррикаду из фальши и дистанций, её нюансы не волнуют. Особенно, когда кошачья ухмылка расцветает на проколотых пухлых губах и языки синего пламени возгораются на дне тёмных зрачков, призывая осуществить задуманное. — Нет, конечно, я попрошу переустановить windows, — хриплым голосом и помехами в голове. Наверняка во всём виновата любовь к Франции и романтизация старых голливудских фильмов. Они превращают хрупкую натуру в лёгкую мишень, отчего внутренний хищник щетинится и предупреждающе рыкает, скребя когтями свинцовые ворота. Валери отголоски разума душит. Копается в карманах куртки и, достав связку металлических ключей с брелком Гарфилда, открывает с горем пополам дверной замок, цепляясь носком бердца о выпирающий металлический порог. Координация по пьяне — тот ещё квест и испытания увеличиваются, стоит немного присесть, чтобы развязать шнурки: бантик, основание, молния… Не получается. Хван, в свою очередь, справляется с поставленной задачей быстрее, поэтому и спешит на подмогу по делу серьезной важности — Хьюстон случайно завязал узел при попытке снять ботинки. Оригинально. — Подожди, mon chou, позволь мне помочь, — он опускается перед ней на корточки, осматривая степень трагедии, там удача не на их стороне, алкоголь сморил. В добавок девушка теряет равновесие и плюхается на попу. Непослушные кудри лезут в лицо, рот. Она плюётся и потирает ладонью губы, стараясь убрать мешающиеся пряди. Получается паршиво. Из-за расфокусированного зрения и просраных где-то в коридоре очков ситуация обещает быть непоправимой. Спасибо, что хоть Хёнджин, добрая душа, держит ситуацию под контролем. — Я вдруг задумалась… Ты знаешь, почему день влюбленных празднуют именно четырнадцатого февраля? — огромные глаза превращаются в блюдца из эксклюзивного сервиза с гусями, похожие на те, что одиноко пылятся в деревянном серванте у бабушки, который обычно достают по праздникам. Валери мимолетно дрожит, упираясь спиной о шершавые оливковые обои, давая возможность стянуть промокшую от снега обувь. Хёнджин массирует стопы в вязаных носках с пингвинами, замечая, что его спутница будто становится меньше, сжимается, вяло шевеля ногой в протесте. На деле же просто не хочет раздеваться — устала и готова заснуть прям на полу. Большие красные руки упираются о грязный кафель, вытирая остатки растаявшего снега о джоггеры. Он наклоняется ближе, прямиком к искусанным губам, и замирает, потираясь собственным носом о чужой, надеясь привести в сознание засыпающую вьюгу. — Влюблённый священник перед смертью написал любимой признание – валентинку, где рассказал о своей любви, и подписал её «Твой Валентин», — запоздало доносится ответ, пропитанный загадочным повествованием. Девичьи глаза приоткрываются, и она тянется за необходимой дозой личного дофамина, что-то неразборчиво булькая, получив отказ. — Состоялась казнь четырнадцатого февраля в двухсот шестьдесят девятом году. Пуховик оказывается снят и повешен на вешалку, а обмякшее тело подхватывают на руки, унося куда-то вглубь квартиры. Без дополнительных приключений, правда, не обходится: из-за отсутствия света трудно ориентироваться в неизвестной обители. Они открывают каждую дверь, бьются о стены и иногда… целуются, потому что не могут устоять перед удовольствием, пока выставленный за порог винтажный портфель продолжает оставаться переполненным обидой и тоской, пустыми обещаниями, недосказанностью, студенческими сплетнями и безотрадным «прости». Хёнджин бережно кладет девушку на матрас и снимает джинсовку, перебирая декоративные подушки. Те отлетают к компьютерному столу и роняют подставку для канцелярии. Валери не заморачивается, скидывая лишнее на пол (насрать, что некоторые фломастеры стоят под сорок долларов за штуку), и с кряхтением поднимает таз, цепляясь ногтями за шлейку на клетчатых брюках. Ремень лязгает, собачку тянут вниз. Конечности путаются в штанах, худи и от резкого движения рвётся ткань в области бедер. Кажется, пора сказать «оревуар» любимым штанишкам, купленным на распродаже. Они были такими же дешевыми, как сигареты на границе Сальвадора. — Сука, — ругательство вылетает изо рта. Она старается поднять ноги так, чтобы увидеть треснувшие швы. Просовывает палец в дырку, досадливо стонет и, ощутив ветерок, падает спиной на кровать, принимая позу звезды. В прямом и переносном смысле. Настоящая королева драмы. — Ну что, прорубила окно в Европу? — Хёнджин пытается шутить, забираясь сверху. Его колени расставлены с обеих сторон от девичьих боков и отросшие волосы красиво спадают на лоб, прикрывая лисьи глаза. — Не переживай, mon chou, при желании всё можно зашить. — Но если я не умею, что тогда делать..? — понурое личико озаряется хитрой ухмылкой и непоседливые культяпки перебираются с испорченного имущества к чужой металлической пряжке, словно невзначай, случайно, однако её восседающий сверху спутник тоже не вчера родился, следовательно отлично понимает, какая афера назревает. И это ещё его обвиняли в теоретических грязных приставаниях. Ну-ну. Валери на сестру милосердия тоже совсем не тянет. Она тянет руки к ширинке, пошло закусывает нижнюю губу, стреляет игривым взглядом, смотря снизу-верх и в разбухших мозгах-макаронах зреет идеальный план для финала праздничной ночи: секс, слезы и бутылка малибу на завтрак. Идеально. — Снимать трусы и бегать, неуклюжая, — Хёнджин качает головой, избавляя за секунду худосочные бедра от порванных штанов. Валери расценивает жест со сказанным чересчур буквально. Раз просят, значит надо. Значит всё-таки взаимно и пора переходить в контрнаступление по свержению биг босса их алкоэкшена. Она пользуется тем, что мужчина перебирается на левую часть кровати и с громким кряхтением поддевает резинку трикотажных трусов, – не ультра сексуальных, зато удобных –, откидывая куда-то на пол, отчего Хван едва ли не валится с матраса, не ожидая настолько незамедлительной реакции и ажиотажа. Десять минут назад ведь в коридоре засыпала. Откуда взялось столь бурное рвение? — Merde, я же пошутил, mon chou, — он тянет покрывало за край, прикрывая открывшуюся наготу, вот только его барышня откидывает пяткой одеяло, подползая к ошалевшему ближе. Сейчас их спасает исключительно толстовка до бедер и относительная темнота. — Ну уж нет, ты давай ползи назад и ложись на боковую. — Не хочу… — Валери закидывает руки на широкие плечи, призывно облизнув губы. — Должен же быть и на моей поляне праздник. Я выпила столько любовных эликсиров… — хнычет в область татуированной шеи, оставляя смазанные поцелуи от кадыка до линии челюсти. — Можно мне тебя поцеловать? По-французски. — На эйфелевой башне? — Хёнджин вновь отшучивается, стараясь выровнять дыхание. Член наливается кровью и твердеет, неприятно натирая в штанах. Хорошо, что эта проблема не относится к важному топу и решается путем короткого времени, чего не сказать о прилипчивой путане с вечно задирающейся толстовкой. Сколько не натягивай края вишенку на торте еле прикрывают. — Фу, француз, ты меня разочаровываешь, — не без сожаления. Наигранно. Вычурно. Как у Станиславского. Она садится на матрас и, тихо хихикнув, избавляется от последнего элемента одежды, демонстрируя полностью голую грудь среднего размера. Мужчина аж готов выйти в окно, потому что это уже слишком. Пьяная Валери, которая буквально выпрашивает секс, — чересчур для его восприимчивого молодого организма. И прямо сейчас её пальцы хватаются за майку с говорящей надписью. Горячее, чем твой бывший. Лучше, чем твой будущий. Блять. Ей неизвестен производитель, но тот точно не ошибся с дизайном и моделью. Хёнджин прекрасно вписывается в концепт регламента, но совсем отказывается соблюдать правила четы Хилл, где четко прописано, что в грядущем процессе бурного соития важно помнить о деталях — никакой одежды. С ней настрой теряется и любоваться нечем. — Снимай портки, красавчик, я требую трахаться, — восклицает голосом великой соблазнительницы и утягивает парня за собой, не оставляя попыток наконец по-человечески поцеловаться: прикусывает нижнюю губу, цепляется ногами за поясницу и тихо стонет, стоит ощутить приятную прохладу титанового украшения и твёрдый бугорок в джоггерах. Хван был возбужден, но ей непонятно, почему он продолжает глупые попытки отстраниться и заново возводит между ними крепость, отводя голову в бок. Раньше такого не случалось. Хотя раньше… у них складывались иные отношения — романтические, а не просто любовные, оттого и секс казался другим, более правильным. Отсюда назревает вопрос: простит ли она себя утром за поспешные приставания? Безусловно иногда полезно поддаваться порывам и ставить рациональность на беззвучный режим, но так думается лишь спьяну, когда до последствий нет никакого дела. Осознание… всегда накрывает в последний момент. — Презервативы побежишь искать в своем малиновом пакетике или сразу полезешь в мой кошелек? — Хёнджин смотрит на неё хмуро, надеясь не получать ответ и побыстрее покончить с никчемными попытками соблазнения, ведь… Он может случайно и соблазниться. Да и Валери таинственно лыбится, переворачиваясь на живот. Им крайне повезло, что после последних неудавшихся отношений бывший бойфренд оставил маленький бонус — целую пачку резинки. Полгода она лежала нетронутой и сейчас вполне актуальна, далеко ходить не нужно, лежит прямо под боком, вернее в прикроватной тумбочке за горой всякого мусора, бальзамов, арбузного orbit, блокнотов и древних CD-дисков. — Ты думал, я тебя не переиграю, француз? — нетерпеливо подначивает, достав один серебряный квадратик. — Не не ту напал. Я женщина на опыте, всё свое – ношу с собой. — Очень рад, — разочарованно бормочет себе под нос. — А теперь ложись баиньки. Святое дерьмо, и снова он заладил как попугай: спать, баиньки, боковая, сон час. Тьфу! Куда интереснее вместо причитаний нагнуть Морфея или её, или пуститься в блудливые тяжкие и устроить тройничок. Сегодня же ещё важный день, боженька отправил амуров и зефиров творить добрые дела — влюблять одинокие сердца. Валери, в общем-то, тоже наконец удача улыбнулась, послав в резиденцию страсти красивого мальчика. Грех не не воспользоваться случаем и разок не искуситься, правда почему потенциальный шпехарь искушаться не спешит — вопрос с подвохом. Обычно дамы себе цену набивают, но не наоборот. — Ты ещё не понял, француз? — она обхватывает ладонями щеки, трется носом о нежную кожу, собирая ртом рваные выдохи. — Я не хочу. По касательной, по пунктирной, едва ухмыляясь, когда тот не выдерживает, вгрызаясь в губы мертвым поцелуем. Хаотичные движения смешиваются с приглушенными стонами и вот они снова валятся на матрас, не умещаясь вдвоем вполне просторном пространстве. Хёнджин упирается рукой в изголовье кровати, встречаясь своим языком с чужим. Позволяет запускать пальцы под собственную майку, очерчивать ноготками твердые бусинки сосков, расписные ребра, натренированный пресс и… маленькую сережку в пупке. Блядство. О таких сюрпризах следует предупреждать заранее, чтобы морально подготовиться и не откинуться в мир иной. Всё таки годы и бла-бла-бла. — Пупсик, сними одежду, она меня смущает, — утробно мурчит на самое ухо, отчего член в штанах начинает пульсировать и натирать сквозь ткань боксеров. — Тебе несложно, мне приятно. — Больше никаких лонг айлендов в мою смену, — он нехотя отстраняется от зацелованных губ и снимает майку. Даже сквозь темноту можно разглядеть точеную талию, утонченные рельефы и знакомую татуировку Пинхеда, которую Валери подарила ему на день рождения, предварительно нарисовав эскиз. Общее постоянство, любимое воспоминание, жажда подобраться не только к телу, но и залезть под кожу, хотя бы через рисунок, чтобы перекрыть недостаток материи. Переполненное чувствами сердце, словно предвещало, что однажды окажется пустым и растерзанным под стать расчерченной сетке набитых шрамов. Она проводит пальцами по контуру, погружаясь в сладкую ностальгию, и Хёнджин пользуется короткой заминкой. Откидывает полностью одеяло, опускает подушку и приподнимает, придерживая под спину и бедра. Глаза не опускаются ниже лица и почти протрезвевший разум подсказывает, что лучше обойтись без посторонних рисков. Несмотря на богатое прошлое, пестрящее эпопеями, их настоящее по-прежнему шаткое. На такой черно-белой действительности в крестовые походы не отправляются. Валери не подготовлена, невменяема и после пробуждения точно пожалеет о случившемся, а Хёнджин хоть и кретин, но не редкостный. К тому же после нежданной встречи кое-что осознал: он обязан вернуть всё назад. — Дэйвис проделал отличную работу, — внезапно озвучивает мысль, погладив мужскую поясницу. — Настоящее искусство за двести баксов. — Сейчас он берет в три раза дороже, — Хван замирает, задерживая дыхание, а после шумно выдыхает, чувствуя, как горячий язык скользит вдоль кожи. — Блять, mon chou, завязывай каторгу, я до сих пор собираюсь уложить тебя спать. Ответ не вызывает восторга и побуждает на новый поток раздражения. Ей не объяснить, почему сейчас нельзя и когда будет можно. Возможно, никогда, потому что с трезву мозговой механизм работает по-другому, не в пользу любви и прощения предательства. Валери продолжает нетерпеливо ерзать по одеялу, пока не оказывается заключена в крепкое кольцо объятий. Ненавязчиво и медленно мужчина гладит её голый живот, покрывая легкими чмоками в загривок. Успокаивает, усмиряет, совсем не обращая внимание на попрошайничество расчехлиться. Всему… своё время. — Вообще-то, француз, ты мне должен компенсацию за семь лет, — продолжает канючить, вжимаясь щекой в подушку. — И вот с какого перепугу кому-то полный all inclusive, а кто-то… — Солнце всем на планете одинаково светит, — устало выдыхает, прижимаясь лбом к девичьему телу. У него голова идёт кругом и усталость выплескивается через край. Хёнджин уже успел позабыть каково обнимать действительно дорогого человека. Вслушиваться в тихое сопение и считать сквозь темноту родинки на коже. Валери наконец перестает бесноваться, принимая поражение. Разворачивается в сильных руках и оставляет на губах беглый поцелуй. До рассвета всего пару часов… — Только пасмурно над нашей столицей… … и ей совсем не хочется выныривать из алкогольной сказки. Тоска по необъятному побеждает.

*Our time*

Хёнджин допивает остатки кофе, привлекая внимание громким стуком стекла о деревянную поверхность. Он отодвигает пустую кружку и, сцепив пальцы в замок, кладет на них подбородок, ехидно прищуриваясь. Злорадствует гадина. И самое страшное, что по мере повествования у неё получается кое-что вспомнить: как рвутся штаны и трусы подлетают к люстре. Стыдоба. Валери прикрывает лицо руками, мечтая слиться с интерьером и превратиться в невидимку. При свете событий смотреть на мужчину не то, чтобы неловко — боязно, потому что она лишь спьяну резвая мисс Форсаж: бежит к заготовленному ложу, штаны летят впереди носа. Хорошо, что в естественной среде обитания схема перестает работать. Там мозги включаются, ну… или их имитация. — Дерьмо, я настолько заебалась существовать, что если снова пойду с кем-то в бар и туда вломится киллер, который в меня выстрелит, я скажу «повторите, пожалуйста», — проглотив последний кусок кальмара, девушка прискорбно заключает, сделав пометку, что больше никакого алкоголя не употребит в ближайшем будущем. И ни за что не признается, что впадает в дикий сабспейс, фантазируя о том, что могло бы быть, даже после того, как он вонзил ей нож в спину и оставил одну. Ненавистное тело по-прежнему испытывает к нему голодное желание. — Самоирония? — Хёнджин с любопытством спрашивает, пытаясь поймать чужой взгляд. — Ты слишком критично мыслишь, mon chou, ничего же не произошло. Валери против своей воли с интересом косится на мужчину. Его безучастие и отрешенность немного пугают. Складывается впечатление, будто ему всё равно на случившиеся. Он не испытывает ни сожаления, ни радости, хотя… Вряд ли незаконченный петтинг можно считать предметом для гордости. Им не по четырнадцать, да и выставленными напоказ гениталиями никого не удивить — сто раз видели. — В смысле ничего не произошло? — наигранно удивляется такому заявлению. В реальности же ей обидно и досадно, что её чувствами открыто пренебрегают. — Мы целовались, я была обнажена… — И пьяна, — Хван заканчивает мысль, педантично поправив кольцо с выгравированной мумией. — Поэтому не занимайся самобичеванием, поводов для волнения нет. Валери качает головой, явно недовольная услышанным, сжимается в розовом вязаном свитере и ломает вилкой портокалопиту, что по факту ничем не отличается от популярного апельсинового пирога, просто имеет не выговариваемое название: выложен по форме брусочка и сверху украшен цитрусовыми дольками с мятой. Достаточно простая подача, без лишних изысков, но и Валери к знатным дегустаторам-гурманам не относится. Что дали, то и ест. — Вкусно? — Хёнджин ждёт, пока девушка попробует, и ухмыляется, заметив довольную улыбку. — В греческих кондитерских, конечно, дешевле и вкуснее. Один кусочек стоит всего четыре евро, то есть почти пять долларов. — Понравилась? — мужчина непонимающе хмурит брови, и Валери объясняет. — Жизнь греков. Я слышала, они славятся вечной сиестой и огромными порциями в ресторанах. — Мне почему-то казалось, что древней мифологией, горой Олимп и Александром Македонским, — хрипловатый голос кажется ещё более глубоким, когда Хван понижает его до уровня шепота, склоняясь к центру стола. — И да, я бы с удовольствием туда вернулся. Возможно… даже с тобой? Кусок пирога кирпичом проходит через дыхательном пути, отчего из горла вырывается несдержанный кашель. Извините, ей точно не показалось? Не может же он на полном серьезе рассуждать о совместном путешествии и приключениях в Элладе. Как минимум, так кажется на первый взгляд. Однако стоит поднять голову и заглянуть в глаза напротив, Валери прошибает разрядами тока. Хёнджин не шутит. Она понимает, поэтому окончательно теряется, выискивая за слоями напыщенной уверенности фальшь. В искренность верится с трудом. Они не общались семь лет, жили разными жизнями, встретились по роковой случайности и неудавшиеся ночные этюды совсем не тянут на причину для приглашения заграницу. Все таки в отпуск зовут вторую половинку, а не раздробленное пополам сердце. — Со мной? — нервная улыбка перетекает в короткий смешок и взгляд судорожно скользит в сторону спасательного выхода. Червячок сомнения ползает во внутренностях и просит уйти, не дожидаясь церемонии неловких междометий. О чем им, бывшим, вообще говорить? Хван на удивление меняется, становится серьезнее, мрачнее. Смотрит, как обычно, в упор, прикусывает титановый шарик, задумываясь о чем-то своем. — Мне бы хотелось показать тебе Грецию, mon chou, — мизинец цепляется за мизинец. Символика «миру мир», правда не в их случае. — Провести за руку по тем местам, где я гулял, сделав сотню совместных фотографий. Арендовать машину, съездить в Вергину, на Патмос, включить "Touch by touch". Валери прикрывает веки, стараясь не материализовывать небольшой греческий остров на юго-востоке Эгейского моря, небесно-голубой фольксваген мультивен и крики парящих чаек у побережья; не рисовать в воображении кудрявую пену волн, парные клетчатые рубашки и горячий колючий песок, который обжигает пятки. Нельзя допускать мысли, что его рот способен снова собирать отголоски тихого смеха и напевать строчки знакомой композиции. Они отныне лишены смысла. Хёнджин подносит к губам девичью руку, на тыльной стороне подмечая фантомные синяки и остатки следов от призраков прошлого. Когда он ушел, она стерла костяшки в кровь, впитав бордовые капли в шершавые стены и плитку ванной комнаты; сломала средний, указательный, глуша ментальную боль физической. Хван почти не видит шрамы, но зацеловывает каждый попавшийся, который посвящен ему. Таких по всему телу сто десять штук. Пусть подавится. Валери совсем не жаль, они служат напоминаем о том, что людям не надо верить. Планетой правят сплошные лицемеры. — Я вижу огонек в твоих глазах, он заставляет мое сердце учащенно биться, — предпоследние строчки первого куплета. У них всегда была какая-то особая любовь к ретро песням. В их звучании Валери раскладывает одинаковый пазл: заменяет подобии, ищет в теориях аксиому, не зная, где спрятаться от бесконечного цикла сожалений и ненависти, нездоровой зависимости. Touch by touch равно skin to skin. Жаль, что любовь красива лишь на фотографиях. — Только мне кажется, я напеваю эту песню не тому мужчине. Хёнджин напрягается, сдвигая брови к переносице, поджимает пухлые губы в тонкую линию, не желая отпускать девичью ладонь. Тягостное предчувствие бьёт колоколом, что если позволит уйти сейчас, упустит навсегда. Судьба редко раздет третьи шансы, хотя он и второй не заслужил. Циничность с наивностью не существуют в верном тандеме, но Хёнджин слишком эгоистичен и по-прежнему влюблен, чтобы повторно отправить в свободное плавание ту, из-за кого душа трещит по центральной вертикальной. — Не думай, что спустя семь лет у меня получилось тебя забыть, mon chou, — вновь целует огрубевшую кожу, любуясь утончённым профилем. — Не было и дня, когда бы я не вспоминал нашу студенческую юность, переслушивая твой любимый плейлист. Во французском языке есть выражение: "L'amour ne fait pas d'erreurs". Вот только оно не совсем правильное, ведь любовь — это действие. Иногда резкое, иногда плавное, временами беззвучное и поэтичное, почти никогда двуличное, оттого по-настоящему особенное и сумбурное. Людям свойственно ошибаться, нередко заблуждаться, но сердце сущность не обманет. Хёнджин убегал от прошлой жизни семь лет, в итоге возвращаясь туда, откуда началась дорога: в её тягучей карамели, сигаретном дыме и неоновом безумии. Он слышит, как короткие ногти скребут по черной ткани джинс и цепляются за поддетые нитки. Валери мотает головой, снова даруя внимание, переполненное фальшивой безмятежностью. Доверие сложнее любви. Оно проверяется обстоятельствами, а не одним вечером откровений за бокалом игристого. Что у трезвого на уме, то у пьяного языке — изжитая поговорка. Доказано и проверено. — Говоришь как типичный дарк бой из подростковых сериалов, — Валери поднимается с нагретого дивана и пересаживается к Хёнджину, кладя кудрявую макушку на твердое плечо. Ей бы хотелось сидеть так постоянно. Понимать, что у неё есть опора и стабильность вместо пустых обещаний и смутного будущего; что тот, кто предал однажды не предаст дважды. И что душащаяся привязанность под вязанным свитером не ошибка просроченной юности. Разве она о многом просит? Время покажет. — Постыдился бы, француз, нам скоро стукнет тридцатник. — Но тебе же нравится, — коварно улыбается, обнимая за плечи. Посетители в кафе сменяются и редеют, пока они продолжают неподвижно сидеть, погружаясь в атмосферу интимности. Узловатые длинные пальцы путаются в мягких волосах и перебирают пряди, наматывая слегка сухие кончики. Обоняние впитывает приглушённый аромат февраля, таящий под натиском причудливой ласки. Наступает весна. Валери обхватывает ладонями гладковыбритое лицо, изучая позабытые острые черты, и Хёнджин чмокает каждую подушечку, игнорируя смущенные замечания, — наплевать на публику. — Не пой никому ту песню. Она ассоциируется у меня с нашим первым свиданием, — дыхание к дыханию, руки на талии. Подавшись вперед, Хван дарит беспрепятственный поцелуй, и девушка незамедлительно на него отвечает, опять же ссылаясь на всю ту же любовь к Франции. Послушно открывает рот и пропускает чужой влажный язык, не пытаясь бороться за право первенства. Эстафеты не её сильная сторона, да и нужда отсутствует. Куда проще просто поддаваться и отдавать. Посасывать нижнюю губу, блаженно прикрывая веки. Гладить расписанную рисунками шею и прижиматься теснее к накаченному телу. Хёнджин всегда целует как в последний раз. С присущей лишь ему жадностью и обожанием. Кусает, зализывает, надрывно дышит, не позволяя отстраниться за порцией кислорода. Лучше задохнуться и впредь не вспоминать, что было «до». У них осталось исключительно «после», где Валери измученно улыбается, сталкивая их лбами. За стойкой сидят официанты, обсуждая измены босса с молоденькой хостесс, и новые позиции в меню. Время переваливает за семь вечера. На телефон приходит уведомление о входящем сообщении. В нём миссис Хилл просит оформить доставку из Starbucks к одиннадцати утра. Предупреждает, что не вернется ночевать домой и настоятельно рекомендует воздержаться от повторных зазывов всяких бывших в их скромную холостяцкую трущобу. У неё тоже не зажила психологическая травма. — Значит сделай так, чтобы впредь у меня не возникало подобного желания, — убедительная просьба растворяется с новым поцелуем. На фоне бьется тарелка какого-то посетителя и треск глохнет в добродушном выкрике «на счастье». Ей почему-то очень хочется в чужие слова верить. Валери вдыхает аромат ягодного парфюма, повторно погружаясь в тиски мощной энергии: гладит затылок, царапает сквозь кожаную куртку и водолазку спину, ловя еле слышные стоны ртом. Кажется, они совсем перестали смущаться общественности. В действиях показывают то, чего не получилось озвучить вслух. Язык тела честнее любых красивых брошенных Шекспиром фраз. Хотя… Возможно, когда-нибудь стыд за содеянное накроет её с головой. Возможно, Валери снова ошибется и упадёт с небес на землю, переломав все кости, а возможно, нарисует тысячу портретов, стирая испачканной в соплях футболкой слезы. Возможно… Но к счастью, не сегодня. — Конечно, я же больше никогда тебя не отпущу, дорогая. Или к сожалению, ведь никто не знает, что может произойти через следующие семь лет.

(🏹🐇)

"Under my skin" — Taemin

Неделя сменяется в календаре красными отметинами фломастера, количеством выпитых кружек из-под кофе и засохшими крошками сырных cheetos на рабочем столе. Глазные яблоки зудят и сохнут от переизбытка магнитных волн. Усталость ощущается каждой клеточкой кожи, распространяясь по телу в геометрической прогрессии. Достало. Работать в режиме нон-стоп и питаться отходами, собирая под столом жестяные банки энергетиков в качестве коллекции или наказания за просрочку дедлайнов. Валери ощущает невыносимую боль в горле и спине по окончанию. Целых пять часов она переделывала этикетку протеинового батончика, тщательнее вырисовывая в illustrator'е хорька откусывающего мякоть кокоса, — что-то типа райского наслаждения. И теперь, нацепив свои ультраузкие джинсы с оверсайз рубашкой, гордо вышагивает по замершему асфальту в распахнутой наполовину куртке, подпевая аудиодорожке Spice Girls. If you wanna be my lover, you gotta get with my friends. Внутренняя сторона щек покрывается сахарным налетом от таявшего chupa сhups данс-поп со вкусом колы и вишни. Язык деловито облизывает основание, вырисовывая восьмерку, и зубы прикусывают тонкий наконечник палочки. Валери сглатывает приторную сладость и поправляет средним пальцем тонкую оправу леннонов, вчитываясь в строки меню, выставленное посреди квартала на тротуаре. Бьенвенуэ Пари. Очень по-французски и, ясное дело, ни черта непонятно, хоть и написано английскими буквами. Она проверяет время, прикидывая возможность для позднего ужина. Со своими новыми поставками Хёнджин вряд ли успел нормально поесть, закинувшись поверх сигарет каким-нибудь тройным кофе из доставки. У них на этот счет вечные дилеммы, да перепалки. Хван питается хуже блядской дюймовочки, съедая по половине зернышку в день, а Валери, будучи старой-нынешней собирается исправить прискорбное положение, проявить чуточку заботы и показать… Что в принципе переживает за состояние новоиспеченного бойфренда, который употребляет калорий меньше, чем она сама. И в общем, отсюда следует чистосердечное признание — они вместе. Как пара. Как любовники (правда до последнего ещё не добрались ввиду отсутствующего свободного времени). С того самого момента, как посидели вместе в кафе, блистая душой нараспашку, и… полизались на глазах цивильной публики. Для счастья же многого не нужно. Главное оставаться честными и открытыми перед желаниями, ну а дальше… По нескромным наблюдениям обязательно происходит нечто этакое, где задействован рейтинг с ограничением во возрасту. На их практике уж точно. Валери заходит в ресторанчик и оформляет заказ, тыча пальцем в понравившиеся позиции, более менее известные по кулинарным телешоу с Гордоном Рамзи. Расплачивается с симпатичным парнем за стойкой и садится на пустующий диван, ожидая сборку. Взгляд цепляется за оформление помещения и декор: бордово-изумрудные оттенки, бархатные стулья, куча зелени, спокойное звучание классики. Выглядит престижно, прям по изысканному вкусу Хвана, который является синонимом слова «эстетика». Он побывал в разных уголках Европы, пополнив социальные сети интересными снимками. На фоне архитектуры, достопримечательностей, побережья моря, в джакузи… Блять. Она тогда долго материлась, вчитываясь в инструкцию к приобретенной игрушке. И забавно, что процесс изучения занял дольше, чем само дрочево вынужденного одиночества: стоны, склизкие водопады из личного водопровода, фантазии, поставленные на репит. В них Хёнджин прижимает её к холодной плитке ванной комнаты, смыкая пальцы вокруг шеи, сдирает кожу в области бедер, метит фиолетовым трафаретом плечи, пока из гортани вместе с водой не польется сдавленный скулеж вперемешку с просьбами быть грубее, жестче, чтобы на утро жизнь собственную не ощущать. Однако Валери прекрасно ощущает, смаргивая пелену возбуждения, когда официант выносит пакет с заказом, и дальнейший путь занимает от силы минут десять. Воодушевленная, она почти проходит мимо секс-шопа, резко останавливаясь и врезаясь в солидную даму одетую в норковую шубу с сапогами Chanel. По ней сразу понятно — фифа непростая, золотая, вот только диалектика хромает. Вместо «мисс, будьте аккуратнее» басит грубое, абсолютно не дамское и не гусарское «осторожнее шевели ластами», что развеивает устоявшиеся стереотипы о представителях голубых кровей. В реальности у них от роскоши остались лишь задрипанные цацки, зато жаргоны похлеще, чем у любого мужика с зоны. На них лучше не обращать внимания, следуя своей дорогой. Та обрывается быстро, под трель звонкого колокольчика, уведомляющего о посетителе. Валери ежится от смены температур, светя красным, будто у Санты Клауса, носом. Осматривает магазин на наличие персонала, неуклюже топчется, пыхтит, прижимая к груди пакет с угощениями. Наверняка её (не) скромный визит напоминает картину «Ежик в тумане»: запотевшие диоптрии блокируют видимость, отчего приходится передвигаться наугад. Как впервые. Сначала к хентайно-яойной ёлке, затем к витринам с силиконовыми агрегатами порно звезд, ну а далее навигатор указывает желтой стрелочкой на отдел любителей пожестче, выдавая коронное «вы прибыли в пункт назначения». И действительно, у заполненных наручниками полок стоит необходимый мужчина, сверяясь с какими-то данными в электронном планшете. Валери было открывает рот, собираясь поздороваться, но замирает. Море волнуется раз. Сегодня Хёнджин превзошел все ожидания, надев темно-серый шелковый костюм. Море волнуется два. Кожаная портупея обтягивает стройную талию, пиджак едва ли оставляет место для фантазии и держится на последнем молебном «пожалуйста». Море волнуется три… Валери сглатывает слюну, сильнее сжимая пакет. Она откровенно не понимает, с каких пор предприниматели точек любви стали олицетворять сплошной ходячий секс. Спрос рождает предложения? В таком случае ей есть, что ему предложить. — Мисс? — девушка с трудом отрывается от бессовестного занятия — мониторинга горячей мечты, и переводит расфокусированный взгляд в сторону незнакомца, что ничем не уступает по степени привлекательности боссу. — Вам помочь? Ага, начальника своего упакуй, хихикает подсознание. И себя заодно, проносится довольным шепотом между делом. Высокий, жилистый, с ободком заячьих ушей. Фиолетовая челка небрежно спадает на лоб, из-под майки видны накаченные бицепсы и синие выпирающие вены. Он смотрит на неё в упор, растягивая губы в приветливой улыбке, по всем канонам дружелюбного консультанта. Этакое еб твою мать и спаси, да сохрани. Откуда же они берутся такие… красивые? Сколько на сайтах знакомств сидела, ни с кем подобным не сталкивалась, но стоило заглянуть разочек в секс-шоп, так молниеносно словила куш, причём по двойному окладу. — Я к Хёнджину, — глаза украдкой цепляются за профиль мужчины, увлеченного разбором товара. В левом ухе мелькает белый airpods pro и, наверное, именно из-за музыки он не обращает внимание на пришедшую, продолжая чиркать стилусом по включенному экрану. Валери немного оскорблённо морщится, стоит избушке на курьих ножках развернуться к лесу передом, а к ней задом, лавируя меж стеллажей. Н-да, она, конечно, не предупреждала, что заглянет на огонек, но не приметить в поле слона… Это же как надо заработаться? — В гости, — произносится с меньшим воодушевлением – радушная встреча подкачала. На лице парня застывает откровенное замешательство и… смятение? Что-то ей подсказывает, что он не ожидал. Оно неудивительно. Прежде пассии босса не искали с ним встреч, довольствуясь внеурочным временем. С бокалом вина, в неформальной обстановке и за закрытыми дверьми личного пространства, где с первыми петухами чары рассеиваются и яркая интрижка приходит к логическому финалу. Только вряд ли какая-нибудь оскорбленная Люси из клуба "Cinderella" рискнет завалиться в их скромную обитель ради парочки клишированных фраз в стиле «я думала у нас всё серьезно» — мозгов и знаний не хватит. В добавок нахлынувшая гостья на типичных барби Хвана не похожа. Типаж не тот. — О, гостей мистер Хван любит, — зачем-то выдает абсолютно недостоверную информацию, продолжая сверкать театральной улыбкой от уха до уха, изображая псевдо американское дружелюбие, от которого потихоньку начинает воротить. Как говорит мама: «Не первый день жизнь живу». Валери, в принципе, тоже, оттого быстренько примечает как мальчик её оценивает или… приценивается (?), делая весьма удручающие выводы. Что ж, вполне ожидаемый исход. Ей и самой известно, что по меркам напыщенных индюков она не блещет изяществом и параметрами всемирно известных Хадид, грациозно парящих по подиуму Милана. Вместо платья из дома моды — длинная черная куртка, а с потертых берцев, переживших три зимы, стекает растаявший снег, образуя лужу. В общем, вердикт понятен: им друг с другом не по пути — вкусы расходятся, да и она… с недавних пор барышня занятая, ну или почти несвободная. Тут с какой стороны поглядеть. — Тогда я могу… пройти к нему? — консультант усмехается от глупости вопроса и положительно кивает. У них в магазине покупатели имеют право передвигаться в свободном порядке и без оформления пропусков. Хотя пришедшая-подоспевавшая, судя по всему, не совсем обычный клиент. Но кто? Сестра? Подруга? Новая очередная? В любом случае он не вдается в подробности и не нарушает профессиональную этику. Подхватывает большую коробку и скрывается в отсеке с садо-мазо, кидая ёмкое « Добро пожаловать в Логово Пасхального кролика, мисс». — Заяц пучеглазый… — фырчание с презрительным придыханием звучат до ужаса несуразно в образовавшейся тишине. Валери неодобрительно качает головой, выбирая пути развилок: налево, направо, на… хуй. Последнее, к слову, кажется весьма перспективным, с пестрящим выбором, но… не сейчас. У неё в планах лишь найти Хёнджина и высказать ему несколько замечаний относительно выбора персонала. Людей на работу принимают не по внешности, а трудолюбию. И плевать, что тот пацаненок ей ничего обидного не сказал. Плевать, что за прочной маской добропорядочного консультанта скрывается циничная бестолочь, судящая о книге по обложке. Нет, ну вообще радужно насрать. Это не её ума дело (и всё-таки немного обидно). Валери проходит мимо открытых боксов, брезгливо отшатываясь от каждого силиконового дилдо. Теребит пальцами бумажную обертку и случайно спотыкается о коробку, невзначай примечая содержимое дна. Первая мысль, закравшаяся в мозг, гласит о том, что в секс-шопе оказывается ещё торгуют насосами. Потому что на упаковке изображена прозрачная пластиковая колба с двумя шкалами на стенке: метрической и имперской, к ней же прилагается какой-то длинный черный шланг-воздуховод, соединяющий аппарат с ручным поршневым насосом. Валери не имеет представлений, что с ним нужно делать и, признаться откровенно, узнавать не хочет. Потеряв прежний интерес к игрушке, она поднимает подбородок и сразу натыкается на игривый прищур. Легок на помине… — Слышу ругань своей любимой, — губы Хёнджина расплываются в добродушном оскале, в глазах бушует знакомое море. Он подходит к ней ближе, осторожно опуская ладонь на талию: ненавязчиво, ни на что не намекая, посылая короткие импульсы по телу прикосновениями. — Bonjour, mon chou. Ты по делу или соскучилась? Валери часто моргает, пытаясь поймать связь с миром (у них прием неважный); наклоняет голову в бок и ловит ртом короткий поцелуй. Тонкая бумажная защитная упаковка намокает от жара не остывшей еды, пуская по дну трещины. Она сжимает пакет пальцами и накрывает свободной рукой мужскую грудь, жестом призывая остановиться и не переходить рабочие границы. Одно дело — целоваться в кафе и совсем другое посреди секс-шопа, где ходит-бродит притаившийся молодой консультант и в любую секунду могут нагрянуть клиенты. — До конца не определилась, но, — тихо бормочет и, выпутавшись из объятий, сует взмокший пакет вместе с кофе, улыбаясь. — Ходить в гости с пустыми руками – моветон, поэтому держи. Дарю. — Пахнет вкусно, — Хёнджин через вдыхает впитавшийся в бумагу аромат, довольно облизываясь. — Что там? Валери неоднозначно ведет плечами и загадочно улыбается, позволяя утягивать себя куда-то вглубь, подальше от любопытных ушей — в подсобку. Крохотное помещение на три квадратных метра захламлено ящиками с соответствующей атрибутикой и какими-то журналами, напоминающие отчетность. На столе разбросаны пачки кислых мармеладок haribo, электронные сигареты и жестяные банки black monster energy — типичный ужин типичного рабочего. С губ слетает едкая усмешка, наполненная разочарованием. Казалось бы, взрослый человек, выполняет физические нагрузки, поддерживает тело в идеальном состоянии, но вместо здоровой еды употребляет никотин с сахаром. Непорядок. — Напомни мне записать тебя к маминому гастроэнтерологу, — девушка тяжело вздыхает, повесив пуховик на спинку металлического стула. Хёнджин пододвигает табурет и вынимает из запечатанного пакета одноразовые приборы с пластиковыми контейнерами, просвечивающие главное таинство. Взору предстает классический французский крок-месье и террин с запеченными овощами. Слои, пропитанные сырной начинкой из феты и пряностей, выглядят аппетитно, словно на картинке. И… ему на самом деле приятна её гипертрофированная забота, желание угодить, оказаться полезной, просто… можно было обойтись и без. Все таки взрослый мальчик. — Умоляю, мы в отношениях всего четыре дня, — мужчина осторожно разрезает первое блюдо на кусочки, стараясь не запачкать одежду, и усмехается, когда слышит недовольное цоканье. — Почему бы не попридержать нотации хотя бы до окончания конфетно-букетного периода? Валери поддевает пальцами ломтик кабачка и подносит ко рту, иронично глядя в ответ. Разумеется, она не против отложить нравоучения в долгий ящик, вот только потом Хван может не жаловаться на обострившийся гастрит. Не пожалеет и навещать в больнице не будет. Каждый выбирает свой путь. — Ты уверен, что мы вообще просуществуем? — ведь с такими темпами не мудрено слечь в могилу раньше положенного срока. Однако сказанные слова воспринимаются слишком буквально и заставляют напрячься. У него по планам расписана чуть ли не вся жизнь, где бок о бок плетутся ванильные истории про путешествия и золотые кольца на безымянном. На фото для инстаграма она обязательно улыбается, держа паспорт в обложке с незабудками, и рисует мокрой палочкой сердце на песке пляжа в Калликратии. Одна часть — его, вторая отдана и подарена ей на личное растерзание. Пускай хоть выжигает аргоновым аппаратом инициалы, лишь бы каждый завиток посвящался им, как паре. — Недавно я четко обозначил намерения, — наверное. — Неужели захотела расстаться? Валери сконфуженно хмурит брови и кусок болгарского перца застревает поперек глотки. Какое-то поистине неразумное предположение, необоснованное. Вступать в отношения, чтобы по итогу разбежаться меньше, чем через неделю, хотя… всякое бывает. У них по-прежнему не сформировалось доверие к друг другу и опасений с целый вагон. Вот такой он… концепт больной любви. Лечиться придется долго. — Ты явно заработался, раз в голову лезет всякий бред, — Хёнджин усмехается и выглядит искренне удивлённым, даже довольным. Подносит вилку с крок-месье к девичьему рту и одобрительно улыбается, стоит пухлым губам обхватить мягкий ломтик тоста с кусочками ветчины и сыра. — Я просто пыталась высказать переживания, потому что у тебя, придурка, гастрит. Спасибо, что оценил заботу. — Извини, mon chou, — он оборачивается к двери и тянет за ручку, полностью закрывая. — Сегодня я сам не свой. — Разве это не твое обычное состояние? — буднично звучит ответ, игнорируя возвышающееся тело. Хван поднимается с табуретки, вставая в полный рост. Его пах упирается в низ её живота, а горячее дыхание обжигает кожу, заставляя обомлеть от неожиданной близости. Под футболкой — мурашки, глаза прекращают улавливать фокус. От мужчины пахнет мускатом и свежими кустами ежевики, совсем немного пряными специями и табачным дымом. Хёнджин утыкается носом чуть выше скулы, рядом с ухом, и оставляет смазанный поцелуй, довольствуясь незамедлительной реакцией на маленькую шалость. Валери судорожно выдыхает, облизывая собственные губы. Цепляется за мужскую линию челюсти, сжимает кожаную портупею и упирается задницей в край стола, борясь с желанием впиться грубым поцелуем. К черту правила трех «п». У неё они касаниями сквозняком по позвоночнику и терпким привкусом швейцарского сыра ощущаются. Отдалённо извне доносится беглая речь консультанта. Тот вещает о разновидностях двусторонних фаллоимитаторов и новинке сезона — креме-пролонгаторе, который снижает чувствительность уздечки и головки, тем самым помогая продлить половой акт. Занимательно, правда нихуя не актуально. Тема себя изжила примерно полгода назад. — Считаешь, мне присуще поведение законченного кретина? — Хёнджин с подделкой под возмущение спрашивает, прекрасно осознавая, что – да, присуще. Он творил разное дерьмо: подставлял, предавал, обманывал, недоговаривал, вводил в заблуждение и ему верили. Возводили на уровень путеводной, следуя по пятам ночного освещения вместо фонарика, и портили эмаль на кровоточащей мышце впереди диафрагмы в области от третьего до шестого ребра. Никакой монстр под кроватью не страшит так, как он. Те здороваются с ним за руку и называют по имени, пока Хёнджин проводит невидимую красную линию вдоль девчачьей щеки, наслаждаясь теплой мягкостью и затаенным трепетом. Валери слепо тянется вперед, нелепо прижимаясь обветренными губами к чужим, застывая неподвижной ромашкой. Любит, не любит. Убьет, поцелует… Проносятся строки детского гадания вместе с внутренним вихрем былых страхов, после них зачастую приходится стоять и курить в приоткрытое окно в одиночку, перебирая коллекцию пластырей с енотами. Полная туфта. — Мистер Хван, вы… — дверь в подсобку открывается со скрипом и на пороге оказывается парень с фиолетовыми волосами. То открывая, то закрывая рот, стоит в ступоре, видимо, борясь с дилеммой: застав босса за пикантными обжиманиями, нужно развернуться и уйти или продолжить незаконченное? Дело-то серьезной важности, подождать не может. — Я тебя внимательно слушаю, Эштон, — первым нравственные метания прерывает предприниматель всея Бушуика, принимая привычную невозмутимость. Делает шаг назад и разворачивается на пятках в сторону работника, скрещивая руки на груди. Так называемый Эштон объясняет, что у некого Люка не получается до него дозвониться, поэтому он звонит через коллегу, чтобы оговорить нюансы больничного. Хёнджин после суматошного монолога устало вздыхает, следуя в основную часть магазина под ошалевшую физиономию пацана, а Валери, будто в туманном забвении подхватывает куртку, чуть ли не опрокидывая стул. Ноги неосознанно тянут её к выходу, но вовсе не с целью бесцельного побега. Она, конечно, стыдится, что оказалась пойманной с поличным, но не настолько. Молоденькие консультанты — не мать, пиздовку не раздадут и не отчитают. К тому же пусть знает, что порой, даже до ничем не примечательных баб снисходят Бельведерские Аполлоны. Свято место пусто не бывает. Валери выходит на улицу и чиркает по колесику зажигалки, блаженно прикрывая веки. Табак — единственный способ скрыться от проблем. В любой непонятной ситуации, испытывая стресс, раздражение, апатию, девиз профессионального еблолга гласит: после вкусного обеда, по закону Архимеда, чтобы жиром не заплыть, надо срочно покурить. Действо рекомендуется повторять через каждые двадцать минут. — В подсобке лежали электронки, — внезапно в скромную идиллию вклинивается Хван, наклоняясь к уху. — Я ни на что не намекаю, но могла бы не уходить. — Сами курите свои химозные дуделки. В них от никотина одно название, — девушка прикусывает зубами фильтр и делает глубокую затяжку, упираясь макушкой о стекло. Хёнджин ухмыляется, качнув головой. — Не вздумай ляпнуть это при Эштоне, он тебя убьет. Ну, пусть попробует. Учитывая то, как они познакомились и с какими эмоциями расходились, есть вероятность, что желание окажется обоюдным. Напыщенные красавцы с электронными сигаретами и завышенными женскими стандартами сродни красной тряпки для быка и игре сапер. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Феминистки бы возмутились. — Тебе же хуже. Не мне тратиться на похороны, — он кидает на неё недовольный взгляд. Вообще, препираться по пустякам что-то типа основы в их непростых взаимоотношениях. Милые бранятся, как говорится. Однако за короткими перепалками языками кроется некий шарм, этакая чудаковатая изюминка в виде не угасающего пламени и любопытства, кто опять отличится — бесить словами оба хорошо умеют, вовремя затыкаться — через раз. — Я ожидал от тебя большего оптимизма, mon chou, — Хёнджин забирает из чужих рук сигарету и подносит к губам, затягиваясь. — Жизнь-то налаживается. Валери аж оторопела от услышанной нелепицы, сжав челюсти. У кого-то она, может быть, где-то там и налаживается, тогда как в их случае продолжается хождение по минному полю и прощупыванию почвы. Сначала ягодки с цветочками, потом сорняки. Ей ли не знать принципы работы данной системы. Эффект неожиданности никто не отменял. — Уж не знаю, когда ты успел словить эйфорию от существования, но чисто для справки, пессимистом быть куда проще, — саркастично подмечает, наблюдая за тем, как изо рта вылетает четкое колечко дыма и дотлевший бычок летит в мусорку. — Потому что ты либо прав, либо приятно удивлен. Под стать зарождающимся заново отношениям. Сцепив ладони, словно попугаи неразлучники, они вновь возвращаются в магазин, пристраиваясь возле стойки для оформления покупок. Хёнджин снимает их верхнюю одежду и зачем-то накидывает на девичьи плечи шерстяной шарф, растирая холодную ткань рубашки. Наверное, подобным образом, проявляя ответную заботу. Если у него проблемы с питанием, у неё с чувством самосохранения: куртки не застегивает, под ноги и по сторонам не смотрит, срок годности продуктов… читает по праздникам или в момент повышенной продуктивности, то есть почти никогда. Оттого большие теплые руки продолжают растирать предплечья, пока сухие пухлые губы покрывают розовую щеку согревающими поцелуями, что горят Нотр-Дамом. У Валери слоги проваливаются в штиле уединения и нос утыкается в шелковые одеяния. Её чудовище дышит размеренно, окутывает крохотную вселенную объятиями и, не размыкая круг, чертит под грудной клеткой пентаграмму смерти. Etis atis animatis… Заклинание призыва растворяется с наигранным кашлем подошедшего. — Кхм… ничего не имею против фамильярства на работе, но, мистер Хван, время десять, — Эштон тычет пальцем в часы, намекая на окончание смены. Тело заметно напрягается, и Хёнджин замечает резкую смену настроения, зарываясь пальцами в кудрявых волосах, успокаивая, вот только возведенная утопия рушится карточным домиком, заставляя отпрянуть и взглянуть на консультанта. Тот стоит на почтительном расстоянии, разглядывая слипшуюся парочку и подмечая изменения в начальнике. Некогда собранный, статный мужчина, пышущий хладнокровием, прижимает хрупкое тело вместо того, чтобы приставать с нравоучениями и проводить свот знаний по тем или иным новинкам. Непривычно, хотя и радует, меньше нервотрепки. — Хорошо, можешь быть свободен как птица в полете. — А закрыть магазин? — Эштон не должен был звучать вопросительно, просто не привык видеть босса нормальным, к тому же вечером, сразу после поздно подоспевшей поставки и когда второй, более опытный, сменщик сидит на больничном. Хёнджин смотрит на него, словно на недалекого придурка, шумно вдыхая через ноздри воздух. Эштон кажется взволнованным и потерянным, переступая с ноги на ногу, будто не находя себе места — в отличии от Люка не совсем прижился в их скромном коллективе. — Я закрою, — устало вздыхает, беря холодную мокрую от стресса ладонь девушки в свою, мягко поглаживая. — Сам. Мальчишка поднимает на него взгляд: настороженный, удивленный. Сразу становится ясно, что не ожидал получить преференций перед долгожданными выходными. Обычно покой им снится лишь во влажных снах, поэтому расточительно раскидываться случайными бонусами не собирается. Бросает емкое «продуктивного вечера», помахав на прощание и, сбегав за курткой, хлопает входной дверью, запуская в помещение дуновение мороза. Валери сглатывает вязкую слюну от осознания. Они остались вдвоем. После окончания трудового дня, посреди секс-шопа с сотней приблуд силиконовых разновидностей. Прям… подарок судьбы и навевает на смутные воспоминания. Вроде бы, она видела порно, которое начиналось так же. — Не хочешь… немного отойти? — Хёнджин лениво улыбается и, замерев у приоткрытого рта, мотает головой в знак отрицания. — Я уже согрелась. — Тогда почему же ты продолжаешь дрожать? — губы следуют от уголка рта по линии челюсти, подбираются выше к уху, игриво прикусив зубами проколотую мочку. Он сажает её рывком на стойку, очерчивает невидимые узоры по темной ткани и, добравшись до внутренней стороны бедра, останавливается, расставив руки по обе стороны. В молчании тонет острая недосказанность, собранная по крупицам осколков. Перед взором тянется мутная развилка, ведущая к морю. То была одна из триллиона судьбоносных точек, где при каждом пересечении его пальцы, подобные кистям художника, цепляются за чужую челюсть, расплескивая волны. Секунда — на осмысление, вторая — на принятие, на третьей же происходит то, чего нутро так отчаянно страшилось и одновременно требовало — поцелуй. Без разрешения и просьб, заполняя легкие рваными вдохами. Мокрый язык с титановым шариком почти сразу проникает в полость рта, сталкивается с её собственным и игриво толкает, скользя глубже до нехватки кислорода. Пошлые звуки выбивают почву из под стоп даже в сидячем положении. Валери хватается за широкие плечи, сжимая серую ткань костюма. Тщательно уложенные светло-голубые волосы спадают на лоб, щекоча кожу, и из горла вырывается стон, граничащий с писком. Она успела позабывать каковы на вкус ласки демона. В них ноль обожания, ноль сожаления, одна десятая часть одержимости, переплетающаяся крепким захватом вокруг горла. Лопатки встречаются с ламинированным искусственным камнем. Как над дорогим продуктом отрывистые касания светодиода попадают на специальную светочувствительную матрицу. Хёнджин прикусывает нижнюю губу и слизывает выступающее бордо, запоминая вкусовыми рецепторами сладость крови. Такую не купить в эксклюзивных винных магазинах. — Моя снежная королева, — искусным напевом разливается ода благосклонности. Между ними тянется ниточка слюны, легкие неприятно колет и голова кружится хлеще, чем после злосчастной попойки. Девушка нерешительно приподнимается на локтях, еле удерживая равновесие из-за скольжения ткани, пока часовая бомба отсчитывает секунды до взрыва, барабаня по хребтовым косточкам. Первый, второй… Пальцы замирают на пятом крестовом, выпуская парящий воздушными хлопьями снег наружу. Снежинки январского утра стекают по артериям кусками медного сплава и теряются в бездонном колодце по имени Хёнджин, что смотрит на неё своими аквамариновыми глазами. Длинные ресницы трепещут и щекочут веки, два титановых шарика поблескивают под искусственным ярким свечением. Валери прикрывает веки с мыслью, что до сих пор не верит в явственность сбежавшего однажды дурмана, который прямо сейчас развязно сталкивает их лбами, отчего смазанный поцелуй проявляется прозрачным рисунком в области фильтрума. Будучи порядочным предпринимателем, мужчина творит непростительное, раскладывая в прошлом бывшую клиентку и по совместительству нынешнюю девушку, как пасьянс на стойке обслуживания. Она начинает с козырей, он отбивается парными, неторопливо расстёгивая пуговицы белой рубашки. И кто по итогу остался в дураках? Вывод очевиден… — Эй, Вин Дизель, сбавь напор, мы не на гонках, — давится хрипом и покрывается мурашками, стоит краем зрения уловить изучающий голодный взгляд, в нём ни намека на согласие. Дьяволам не свойственно уступать. — Excuse-moi, mon chou, очень сложно устоять от соблазна, когда ты такая покорная. Широкая блузка слетает с плеч и пухлые губы касаются оголившихся ключиц, начиная путь с трапециевидной линии; переходят на деафиз и заканчивают суставной поверхностью, оставляя красно-розовую метку. Хёнджин усмехается, наблюдая исподтишка за чужими потугами. Тихие вздохи смешиваются с приглушенными чмоками. Миллиметр за миллиметр, прямиком к вздымающейся грудной клетке, рёбрам, пупку. Потом… останавливается, заставляя клеточки под кожей напрячься. Валери несколько раз моргает, озираясь по сторонам, и внезапное опустошение распространяется тягучими спазмами внизу живота, потому что дальше наступает конечная станция для неподготовленного разума. Высокая фигура отходит к стеклянному шкафу-витрине, педантично перебирая какие-то штучки. До ушей доносятся постукивания по стеклу и утробное бормотание — довольное, от него хочется спрятаться. Запахнуть рубашку, спрыгнуть со стойки, забрать куртку и убежать, не оглядываясь. Только было поздно. Зима весну пугает, да всё равно тает. Вот и в её душе расцветает позабытая оттепель. — Помнишь мой подарок на твое двадцатилетие? — мужчина хрипло произносит, усмехаясь, а в голове проносится красной строкой мысль «Как жаль, что двадцать первый день рождения я встретила в одиночестве». Но это нюансы, ибо Валери запомнила все его презенты. От ошейника цвета благородной аквилегии до паддлов и стеков. И в данное мгновение ничего не меняется. Их желания по-прежнему сходятся. Хёнджин наконец определяется с выбором, показывая силиконовую игрушку темно-баклажанного оттенка: продолговатая, слегка изогнутая и с овальной выемкой в форме члена на наконечнике. Вроде бы, ей когда-то дарили нечто похожее, около семи лет назад. — Да ты повторяешься, француз, — напряженность скрывается за слоями фальшивой отчужденности. — Думаешь, меня удивит вибратор? — Не соглашусь, неделю назад ты показалась мне очень удивленной и… — на услышанное Хван весело хмыкает, следуя к закрытой двери санузла, — смущенной. Какие же парни тебе попадались, если нынешняя Валери Эйприл Хилл стесняется простеньких вибраторов? Однако ответить колкостью не получается. За стеной доносится едва уловимый шум воды, что в некой степени, черт побери, выводит из равновесия. Пока кое-кто придерживается правил стерилизации, у неё катана разрубает прежнее спокойствие. Расстегнутая рубашка, влажные дорожки, зацелованные губы… полное одиночество. Повезло, что мимо не проходят люди и не придают значение тому, что происходит у всяких продавцов секс-шопа после смен: мясо, матюки, голые сиськи. Привет, лихие девяностые и Streets of Fire. Любители бы оценили. Хёнджин возвращается назад, попутно подхватив с полки очищающий клинер. Его взгляд темнеет, когда он замечает проступающие на ключицах засосы — маленькое напоминание, кому та принадлежит. Наверное, по той же причине их губы снова находят друг друга. Долгое ожидание перетекает в желание прикасаться-прикасаться-прикасаться, клеймить каждый участок тела, впиваться пальцами в бока и бедра до синяков и ссадин. Валери — это чувство, по которому невозможно не скучать. И ему её так сильно… хочется не хватает. Он сталкивает их языками, перекладывая девичьи вспотевшие ладони на собственную шею, из-за чего крупная дрожь проходит разрядом тока в восемьдесят ампер. Сумбурно, просяще и спина вновь оказывается прижата к твердой поверхности. Она не вспомнит, в какой момент стопы лишились обуви, грузно свалившись на кафель. Не вспомнит, куда делись очки и как отодвигается кружевной топ, сдавливающий грудную клетку. В неряшливых копошениях разум окончательно отправляется на перекур и отключается вместе с основным светом, отчего пространство погружается в полумрак. Единственный источник света — встроенные в стену неоновые светильники, освещающие наполовину раздетое тело. Сбитое дыхание опаляет темный ореол и мокрый язык сладко облизывает твёрдый сосок, чуть оттягивая зубами до вспыхивающих отметен. Валери давится коротким стоном, повернув голову вбок, открывая постыдный ракурс через зеркало. Там над ней возвышается красивый мужчина и, клеймя печатями верности, добирается мокрой дорожкой до низа живота. Он что-то мурчит под нос, вынимает ремень из шлёвок и расстёгивает джинсы, довольно приспуская штаны. Ловко. Умело, словно постоянно кого-то раздевает. — Знаешь, когда мое лицо становится по-настоящему красивым, mon chou? — девушка сглатывает. От одного тона Хёнджина, игривого, развязного становится слегка не по себе и принуждает поежиться. — Когда оно оказывается между твоих разведенных ног. Поясняет и садится на выставленный стул, придвигаясь таким образом, чтобы голова оказалась в аккурат между бедер. Внутренности скручиваются от возбуждения и томительного ожидания. Кричи, беснуйся, моли — отличный девиз для тех, кто имеет дело с парнями вроде него. Валери плавится нагретым воском, получая поток поцелуев: тягучих, мокрых, изучающих, без грамма стыда. Хван заново знакомится с ней, проводит губами прямую касательную, облизывает фиолетовую гематому у колена и тычется щекой в белоснежный, очень старый рубец на внутренней стороне бедра, оставленный случайно разбитой бутылкой из-под водки. — Не нужно, я не готовилась заранее, — стыдливо шепчет, дергая конечностями. Пятка добирается до мужского плеча и стопа опускается на ткань, отталкивая. Ей может быть плевать на нижнее белье, отрастающие мелкие волоски, но не на гигиену. Хёнджин её пресекает, не позволяя теням сомнения плотно засесть в мозговых клетках. Пальцы нарочито медленно, словно в издевку, поддевают тонкую ткань розовых трусиков и убирают под стойку. Металл от колец холодит гладко выбритый лобок, зубы прикусывают тазобедренную косточку и до слуха доносится удовлетворенное мурчание. — Запомни, ты безумно сексуальна в своей естественности, — дразнящие прикосновения доходят до набухшего клитора. Валери смыкает челюсти и сжимает ладошки в кулаки. Последний раз парни прикасались к ней таким образом… года четыре назад. Кажется, его звали Луис или Бёрт. Неважно. Прямо сейчас воспоминания не должны тревожить голову, ведь она теперь с ним, райским забвением, которое выуживает откуда-то крохотный пакетик со смазкой. Запах малины проникает в ноздри и оседает химозой. Фишка магазина… провались пропадом. Ей смазывают заранее подготовленную игрушку, после включают и сам прибор, проводя на пробу вдоль ляжек. Короткое жужжание сродни массажеру: в меру интенсивное, покалывающее и безусловно приятное, потому что Хёнджин осведомлён, с чего надо начать, чтобы добиться правильного эффекта. Он закидывает девичьи ноги на собственные плечи и опускает лицо вниз, лениво облизнув головку клитора. На контрасте с титановой штангой теплый язык ощущается особенно горячим, а вибрирующее устройство лишь усиливает натиск возбуждения, в какой-то момент превращаясь в откровенную пытку, где рот заменяет вибратор и наоборот. От этих же махинаций воздуха в легких становится катастрофически мало. Горло и низ живота обдает огнём. Валери впивается в стойку, не найдя иной опоры, предпринимает попытку дотянуться до чужих голубых волос и с треском проваливается, возвращаясь в исходное положение, когда два длинных пальца проникают во влагалище, сначала осторожно двигаясь и затем прижимаясь подушечками к передней стенке. Хёнджин слизывает стекающие капли и обхватывает ртом нижние половые губы, довольствуясь незамедлительной реакцией: прогиб дугой до хруста, прикрытые веки, несдержанные стоны, капли капельки пота и крови. Узловатые фаланги продолжают двигаться внутри, с каждым проникновением становясь резче и жестче, отчего мышцы разом напрягаются. Тогда же вход вступает игрушка. Снова. — Забудь про спокойные прогулки вдоль побережья, mon chou. Я хочу, чтобы лежа на песке, ты кричала подо мной, — последнее предложение меркнет на фоне громкого всхлипа и легкой волновой вибрации, блуждающей вокруг да около: рядом с нижней частью ягодиц и окололобковой зоны. — Чертовка. Мужчина описывает круговыми движениями контур головкой вибратора, нежно прислоняет кончик к промежности и, дойдя до мокрых складочек, задерживается на пару секунд. Валери неосознанно смыкает ноги вокруг чужой шеи и прикусывает ребро ладони, сглотнув колючий комок. Взгляд продолжает цепляться за блядское отражение зеркала под лучами неонового свечения; за увлеченного парня, собственные эмоции, каких скопилось немало. Они и распространяют неровные трещины по всему телу зигзаговым узором. Но, наверное, так и должно быть. Это и следовало ожидать изначально. Рядом с ним её потряхивает от удовольствия и грудная клетка потеет под розовыми кружевами. Несдержанный стон, искусанные до крови губы и к стимуляции подключаются узловатые пальцы, что входят внутрь и выходят, сжимаются и разжимаются, надавливая на шероховатые стенки. — Можно..? — Хёнджин удовлетворено кивает, прекрасно понимая, к чему задан вопрос. Между ними есть оговоренное правило — кончать только при его помощи: члена, языка, пальцев, никогда с помощью игрушки и без разрешения. За непослушанием следует наказание. Наиболее неприятное — лишение оргазма, самое обидное — отсутствие похвалы. У Валери на эту блядь какой-то особый фетиш. Рот создает вакуум вокруг клитора, язык надавливает на розовые складочки, собирая вязкую смазку. Он не пугается белтинга и удерживает девичьи бедра от приступа конвульсии, хлопнув ладонью по взмокшей коже. — Никуда не годится, придется опять работать над твоей выдержкой, дорогая. Ты кончила слишком быстро, — в голосе слышны нотки раздражения. Грубая хватка возникает на тонком запястье и возвращает в сидячее положение, с трудом, через силу. Вялое тело совсем не слушается хозяйку и норовит свалиться назад на стойку, однако девушка пересиливает себя, найдя опору в твердой поверхности. Липкая от пота спина покрывается мурашками, клитор пульсирует и она чувствует мокрые разводы, что служат признаком удовлетворения. В некой степени. Ибо в реальности ситуация обстоит серьезнее: Хёнджин ненавидит заканчивать свои пытки в короткие сроки. За два года качественно обучил дисциплине, на примерах показав, что можно и что нельзя. Впрочем, без его одобрения почти всё. — Конечно, после тебя мужики не контролировали частоты моего оргазма, — если им вообще было какое-то дело. Голубые глаза во мраке блестят заядлым интересом, и он отступает, обещая больше не делать поблажек. Всё таки стоит принять во внимание тот паскудный факт, что они отсутствовали друг у друга семь лет и грели постель чужих, абсолютно неродных людей. Немыслимая оплошность. Валери аж хочется закричать, перемотать время, не отпускать любимого мальчика во Францию на Рождественские каникулы, запереть в комнате общежития и не выпускать до окончания колледжа. Без него у неё совсем никого не получалось: ни в отношениях, ни в жизни. Каждая улица Нью-Йорка отдавалась шепотом прошлого. Компьютерный центр для прогулов пар, итальянская пиццерия на первое свидание, джинсы левайс, смятая пачка hubba bubba, виниловые пластинки группы kiss, скрипучая кровать — мотив одной песни. Валери тянет Хёнджина за портупею и прижимается губами к чужим, прижимая голени к мужской пояснице. Не выдерживает. Для неё одной семь лет сродни вечности в аду и бесцельное хождение вокруг восьмого и девятого круга ада. Она сталкивает их языками, плотно сжимает веки и прогоняет серые миражи, где молодая студентка валится на ковёр, избивая мягкую игрушку — его подарок на первый день, ведь… чем сильнее страсть, тем печальней конец. Странно, что теперь никто не задумывается о таких пустяках, сбиваясь с ритма дыхания. Руки путаются в шелках и причудливых металлических застежках, расстёгивают аксессуар и пиджак, открывая вид на потрясающие мышцы с татуировкой. Негромкое чертыхание тонет во рту, обмякая, и собственный вкус ощущается чертовски правильно на чувствительных рецепторах. Хёнджин кажется невозможным в этих фиолетовых лучах: высокий, статный, впервые полностью её. Он мажет касаниями, помогает спрыгнуть со стойки и разворачивает спиной, заставляя оттопырить выпуклую задницу. Валери подчиняется, упираясь локтями. Возбужденный член задевает голые ягодицы и новая боль патокой оседает внутри. Невольный флэшбэк проносится в сознании пеленой. Когда-то они, будучи в подобном положении, трахались на вечеринке братства. Прижатая к раковине, она выкрикивала его имя и глушила стоны шлепками двух тел. Правда сейчас история видоизменилась. Припущенные до щиколоток карго трансформировались в элегантные брюки, громкие биты Эминема не раздражают слух, а поцелуи струятся то по загривку, то по лопаткам, танцуя под неонами. — Мне всегда безумно нравилось брать тебя сзади, — он дышит глухо, хрипло, прикусывает мочку с серебряной серьгой и, огладив ладонями упругий зад, оставляет шлепок, намотав на кулак кудрявые длинные волосы. — Побудь хорошей девочкой, исполни мою просьбу. — Какую? — Хёнджин разворачивает её за подбородок и мокро целует, сжав щеки. Слюна, как у змеи, наполнена ядом и вызывает отравление, в качестве побочного эффекта — снижается артериальное давление и учащается пульс, но ей хочется прижаться, заглянуть в лицо, провести по скулам, а потом замуровать в сердце, чтобы окончательно похоронить тот суматошный сумбур из двух тысяч пятьсот пятидесяти пяти дней, наконец обрести себя и… вновь воскресить их. Какая нелепица… — Не кончай спустя десять минут. Я собираюсь вдоволь насладиться тобой, — словами доводит до ручки, благо не до исступления. Хван толкается между ног, наслаждаясь сдавленным скулежом и принимающей влажной узостью. Входит до упора рывком и замирает, позволяя привыкнуть. Очевидно, что у Валери давно никого не было. Предположения подтверждают пульсирующие стенки, которые стараются расшириться под натиском крупной головки, сочащейся предэякулятом. — Пожалуйста, не нужно… грубо, — жалобно хнычет в локоть, чувствуя, как толстый член мучительно медленно выскальзывает из неё и толкается обратно. Каждый толчок аккуратный, плавный, сдержанный, но она понимает, самообладание улетучится быстро. Хёнджин не бывает нежным, когда речь заходит о сексе. — Я знаю каким образом с тобой обращаться, — звучит приговором. Смазка стекает по смуглым бедрам, вытекая из влагалища. Пачкает тело, мошонку. Длинные пальцы до боли сжимают бедро и низ живота, оставляя налитые кровью пятна, пока губы примыкают к позвоночнику, проходясь языком вдоль хребта. Его податливая американская любовь, мечтающая о голливудском бестселлере со своим участием. Пластилиновая, беззащитная и вопреки мольбам на всё готовая. Хочет насытиться вдоволь, чтобы ни о чём не жалеть и кусает за шею, ритмично двигая тазом. Глубокий поцелуй — дополнительная магия момента, служащая отвлекающим маневром. Он сцеловывает протяжные стоны, подбирается к пышной груди, сжимая и оттягивая твердые соски. Валери закидывает голову, едва держась на ногах. С ней действительно достаточно быстро перестают церемониться, насаживая до упора и стука яйцами. Спертое дыхание смешивается с духотой магазина, взгляд цепляется за витрину с силиконовыми дилдо и усмешка слетает вместе с громким всхлипом. Иронично. Трахаться там, куда обычно приходят за разнообразием. И вышло весьма символично, что их пути пересеклись именно здесь. Мужчина почти натягивает податливое тело, проезжается головкой члена по чувствительной точке, заставляя выгибаться сильнее, развязнее, как им обоим нравится. Боль с разгоряченным воздухом обжигает трахеи. Он жестко вбивается, издавая едва уловимое рычание вперемешку с руганью на ухо. Грязно до безумия, отвратно до ломоты в костях. Девичья рука незаметно соскальзывает со стойки к испачканному вязкой жидкостью лобку, перемещается чуть ниже к клитору и она разочарованно охает, стоит получить предупреждающий увесистый шлепок по заднице. — Убери руку, mon chou, иначе я выебу тебя как последнюю блядь, — угроза сопровождается очередным ударом, но Валери наплевать. За двадцать семь лет её брали по-разному: хуже, лучше, никак. И сейчас ей необходимо получить долбанный оргазм. Пальцы продолжают судорожно массировать набухший комочек нервов, пачкаются в смазке, обхватывая липкие складочки. Хёнджин попытки быстро пресекает, разворачивая к себе лицом. Смотрит проклятым аквамарином сквозь неон и недобро ухмыляется, закинув чужую ногу на собственное бедро. — Ты, видимо, позабыла, кто тебя трахает, дорогая, — фальшиво ласково произносит, почти до скрежета зубов и боязного хрипа, окольцовывая горло. — Я не твой очередной скоростел с сайта знакомств и не потерплю самоуправство. — Откуда ты… — девушка прогибается в спине до боли, осознавая, что вылетающая дрянь на самом деле очень возбуждает и не настолько важен ответ, насколько сама суть. Она и правда забыла или… просто решила вспомнить, что бывает в случае непослушания. Наказание. Их губы близки, шлепки оглушают, и прозрачная субстанция стекает по длинному члену, поблёскивая вместе с титановым шариком, который прежде не удавалось увидеть. Святое дерьмо. Глаза распахиваются от шока и негодования. Вопросов появляется достаточно много, вот только озвучить сомнения не позволяют. Утягивают в поцелуй и сразу повторно вставляют, набирая прежний хаотичный темп. — Откуда я знаю? — он очерчивает ногтем линию челюсти, недобро ухмыляясь. — О, милая, я взрослый мальчик и прекрасно осведомлён, где девочки вроде тебя ищут принцев на белом мерсе. Звучит достаточно обидно, но не до такой степени, чтобы придавать значение. Главное — не думать, поэтому Валери не думает, отдаваясь по максимуму. Дрожит от страха и возбуждения, накрывая чужую кисть ладонью. О пощаде не просит, не моргает, почти не дышит, крепко сжимая внутри член. Для начала, нужно успокоиться. Не сойти с ума и… не скончаться от гипоксии? Глупости. Несмотря на чрезмерную тягу к садистскому уклону, Хёнджин имеет представления о том, когда необходимо остановиться и сбавить амплитуду давления. Он размыкает кольцо и утыкается носом в румяную щеку, вдыхая сладкую примесь пота, страсти и естественного запаха; целует в уголок рта и опускает ладонь к клитору, пережимая двумя пальцами, дабы вновь отсрочить оргазм, и Валери неодобрительно мычит, хмурясь. — Э-это нечестно, ф-француз, — смысл озвученного доходит до неё не сразу, зато адресат дерзко усмехается, качнув головой. — Хочешь поговорить о честности этого мира? — горячий язык скользит вдоль кожи, огибает острые ключицы, проступающие синяки, поднимаясь все выше губам. — Достаточно философская дискуссия. Уверена, что осилишь? — И-издеваешься? — предложение дается с трудом, потому что толчки не заканчиваются. Ноги отрываются от пола и оборачиваются вокруг талии. Он берет её на весу. Горячая плоть без сопротивлений раздвигает разработанные стеночки. Угол проникновения меняется, шлепки становятся тише и мышцы напрягаются, сжимая основание. Хёнджин прикрывает веки и смазано целует, смешивая слюни. Языки тел, языки душ. Полное единение… Никто бы из них не подумал, что подобное случается. Зависеть от человека и его удовольствия. Продлевать минуты, чтобы не останавливаться, прокручивая заезженным репитом изнеможенные фальцеты. Любить друг друга у них, наверное, заложено по умолчанию. Спектр эмоций, будто кружащаяся по кругу цепная карусель, — постоянные взлеты, падения и что-то новое заставляет организм кидаться адреналином в кровь, не давая спокойно существовать, и выискивать приключения на блядскую задницу. Валери залезает на иглу одобрения, целуя в ответ. Ещё парочка движений хаотик-плюс и она не ручается за собственную выдержку. К счастью, оно и не требуется, потому что Хёнджин её отпускает, возвращая в исходную позицию. Убирает мешающие кудрявые пряди, наконец добираясь до промежности не с целью прервать блажь, а довести до логического исхода, ведь… — Прости, mon chou, но сегодня тебе придется принять меня полностью, — не просит, констатирует факт, массируя средним и указательным клитор. Тело заходится в конвульсивном экстазе и зрачки закатываются до орбит воображаемой галактики. Она кончает с его именем, от его пальцев, члена, по классике жанра, именно так, как он любит. Мужчина догоняется следом, без капли стеснения кончая внутрь. Горячая сперма обжигает раздраженные стеночки и бедра рефлекторно толкаются еще пару раз под протяжные стоны. Взор цепляется за стекающие по розовым складочкам капли, что смешались со смазкой и… Со стороны картинка выглядит действительно завораживающе: пульсирующая дырочка с собственным семенем, покрасневшие от ударов ягодицы, расписные засосы… Если бы Хёнджин в их реальности являлся художником, Валери бы стала его холстом. — Блять, француз, это слишком даже для тебя, — девушка устало бормочет и, развернувшись в чужих руках, грузно падает щекой на грудь. — Мы же посреди секс-шопа, ты достал и подготовил вибратор, однако не удосужился использовать резинку. Почему? Ответ элементарно простой: не захотел, ибо есть в клишированной фразе «почувствовать полностью» какая-то особенность и правда. Ему было нужно сделать это. Убедиться в реальности происходящего и вкусить момент, при котором секс становится нечто большим, нежели пустые фрикции. Банальность… надоела или приелась. Тут, в общем-то, четкой разницы нет. Находясь с другими, у него не получалось испытать должного удовлетворения. Пустышки в форме коллекционных барби годятся лишь на один-два захода. — Я бы пообещал, что впредь не буду пренебрегать защитой, но тогда нагло совру, — глаза в глаза. Осмысленно. И до прямоты честно. — Может, подумаем о противозачаточных? Подумаем. Звучит достаточно весело, хотя очевидно. Ей необходим маяк, его постоянная опора, вздорные идеи, выложенные из высохших водорослей кривоватые буквы на побережье и морской сумбур. Она строит песчаный замок из чужих планов, радуется маленьким ребенком и… не отказывается, понимая, что ради Хёнджина подпишется на любую авантюру: хоть Греция, хоть таблетки, хоть секс на рабочем месте. Наплевать. Лишь бы только продолжал оставаться рядом, выцеловывать символику любви и кормить обещаниями. Не зря же говорят, что женщины любят ушами и куда сильнее за поступки. Тоже доказанный факт. — Давай для начала доживем завтра. Я слишком устала и, кажется… хочу покурить, — облизнув и без того мокрые губы признается, попутно выискивая джинсы с трусами. Хван цокает языком, принимаясь натягивать боксеры с брюками. Помогает найти одежду и бережно одевает, зацеловывая оставленные метки. Сначала нижнее белье, потом джинсы, застегивает блузку. Когда дело доходит до берцев, он щекочет чувствительные стопы и смеется, услышав звонкий писк. Какая идиллия… Её разрушать совсем не хочется, вот только некоторым вещам иногда свойственно заканчиваться. Они закрывают магазин и выходят на улицу, сцепив пальцы в замок. Промозглый воздух встречает их спадающими с неба снежинками. Валери ловит несколько, счастливо улыбаясь. Впервые за семь лет зима не кажется такой уж холодной и мерзкой. В душе… будто наступила весна, открыв миру первые подснежники, или всему виной Хёнджин? Тот сталкивает их носами и коротко целует, образуя клубок морозного пара. Яркие вывески отбрасывают свет и путаются цветными бликами на лице. Волшебно. Сказочно. Ладонь непроизвольно ложится на впалую мужскую щеку и губы тянутся за более длительным поцелуем. Шум океана равно четырнадцатое февраля. Так и начинается новая глава жизни, поделенная поровну. Наконец купидоны хорошо проделали свою работу.