Хочешь

      Она толкает Азика перед собой, тут же захлопывая за ними дверь. В комнате полумрак, сквозь шторы едва просачиваются крупицы света, но демон идёт задом, не глядя, куда. Нэлли не разрывает зрительного контакта, идёт так же медленно.       — Сядь, — медленно говорит она, подходя ближе.       Азик чувствует под коленями кровать. А ещё чувствует её духи невероятно отчётливо, этот запах чего-то сладкого, пряного и до боли знакомого проникает в лёгкие, от чего выдыхать совершенно не хочется.       — Всегда одно и то же, — нахально говорит он, не выполняя то, чего она просит. — Сразу на горизонталь, выпили бы хоть раз, ради приличия.       — Кровь девственниц вышла из моды, — она обнимает его руками за талию, дразня обоняние своим запахом, и Азик чувствует, как у него кружится голова.       — Но не для тебя. Во всяком случае, я имел в виду кое-что более приземлённое.       Он прекрасно знает, что задирается, но отказать себе в этом не может, даже несмотря на то, что Нэлли захочет проверить длину его языка уже на практике. Она коротко мажет по его губам своими и шепчет кокетливо своим коронным тоном:       — Тебе обязательно быть таким непослушным? Но раз уж мы заговорили о крови, давай повторим… как в пятьдесят восьмом…       С усмешкой, спрятанной в сгиб его шеи, она замечает, как Азик вздрагивает.       — Нет. Мне хватило представления.       — Да брось, лучшее представление было тогда, а не сейчас.       Азазель криво улыбается, наклоняет голову. Лицо щекочут вьющиеся прядки её чёрных волос. Он уже непроизвольно гладит плечи Нэлли, прижимается к ней ближе.       — Как хочешь, — вдруг жёстко говорит она и отталкивает его.       Азик падает на кровать, и улыбка тут же испаряется, стоит ему увидеть привязанные к бокам изголовья верёвки. Он хочет снова встать, но ведьма толкает его обратно, больно впиваясь ногтями в плечо.       — Я же сказала — сядь. Не люблю, когда ты строишь из себя жертву. Это портит мне настроение.       Азик фыркает, но под требовательным взглядом всё же придвигается к изголовью вплотную и раскидывает руки в стороны. Верёвки ползут по запястьям, неприятно скользят по коже, пока Нэлли обходит кровать, не сводя с демона глаз. Её ладонь сжимается в кулак, и верёвки с силой стягивают руки, завязываясь в узлы, отчего по мышцам бежит короткая судорога. Азик поджимает губы и едва слышно мычит, стараясь не делать никаких движений.       — В этот раз никакого стоп-слова.       — Окей, — легкомысленно отзывается Азик. — Поблизости нет никаких острых предметов, так что я на чиле. Приступайте, госпожа.       Нэлли быстро приближается, несильно бьёт его по щеке, и насмешничать Азазелю больше не хочется. Но потом она очерчивает кончиками пальцев линию скул и мягко берёт его за подбородок, поворачивая к себе.       — Я всё равно надеюсь, что тебе понравится, чертёнок. Постарайся держать себя в руках, ладно?       — Да, в руках, — язвит демон, на пробу повертев запястьями.       — А ещё поменьше разговаривать. Ты понял?       Пальцы на подбородке сжимаются сильнее, и на этот раз Азик молча кивает, не возражая. Нэлли выпрямляется, по её губам пробегает быстрая, призрачная усмешка, и демон чувствует, что власть больше ему не принадлежит, что он окончательно теряет голову, растворяясь в глазах напротив.       — Ты мой, — даже голос её теперь звучит как-то фальшиво, и Азик ни на секунду ему не верит, — потому что всегда был особенным. Хочу, чтобы ты запомнил это.       — Повезло как, — он копирует её тон, — такой идеал достался.       — Сказать, что ты идеал, — Нэлли снова близко к нему, — всё равно, что назвать ворону певчей птицей.       Она смотрит на него свысока, густые ресницы почти скрывают взгляд — томный и алчный, и в несуществующей душе Азика шевелится что-то сродни презрению вкупе с обожанием. Ведьма ухмыляется, противно и так жгуче для демона, но он всё равно в каком-то мазохистском порыве не отводит взгляд. Он смотрит на неё даже тогда, когда остроносая туфля касается его паха, сначала легко, будто дразняще, потом чуть сильнее.       Азику хочется заскулить, как собаке, когда Нэлли с силой давит носком, больно прижимая член, но всего лишь шипит сквозь зубы по-змеиному.       Эта бесконечная игра с оттенком реальности до сих пор обоим не наскучила. Ведьма сдавливает его шею, больно впиваясь чёрными коготками в мышцы, и Азик закатывает глаза, даже не дёрнувшись. Всё это доставляет удовольствия не меньше, чем развращать покорных людей, не видящих дальше своего носа, чем смотреть на пытки, или же учинять их самому. Всё это гораздо приятнее. Боль и горечь смешиваются в одно, туда, как кровью в бокал, вливается глубочайшее удовлетворение.       Она целует его так, как никто другой. Азик чувствует на губах и языке липкий и неприятный вкус помады, но сам оторваться от её губ не может. Добровольно никогда. Нэлли любит кусаться. Она прихватывает зубами нижнюю губу, оттягивает её и отпускает, чтобы снова впиться в чужой рот требовательно и настойчиво. Её язык ведёт по деснам, когда ведьма почти отстраняется. Азик смотрит на неё с вожделением, снова принимает её, позволяя практически всё.       Она будто хочет задушить Азика поцелуем и не даёт даже малейшего шанса на передышку. У него уже горят запястья, он бездумно и нетерпеливо вертит ими, не столько стараясь вырваться, сколько из чистого желания вцепиться пальцами ей в волосы, чтобы вжаться ещё сильнее. Нэлли будто чувствует его желания, она запускает язык так глубоко, что, кажется, коснётся гланд, то почти незаметно ускользает от встречных движений. Лишь когда Азазель не сдерживается и стонет, с хрипотцой, на грани слышимости, она отстраняется, треплет его за щеку, как ребёнка, и усмехается.       Демон до боли закусывает губу. Это было так унизительно, что даже почти приятно, особенно от неё. Возбуждение сворачивается внутри тугим комком нервов, и даже не от предвкушения того, что именно произойдёт через несколько минут, а от простой прелюдии. То, как Нэлли смотрит на него из-под ресниц, то, как кончиками пальцев раздвигает в стороны разрез длинного платья, и то, как она дышит ему прямо в губы, — всё это будоражит его нутро, как ничто другое и никогда в жизни.       Унижение и явная насмешка заводят его, наверное, даже сильнее, чем жаркое дыхание около уха или лёгкое касание соска сквозь рубашку, будто бы случайно. Она знает его так, как никто другой, и пользуется этим в полной мере, доводя его почти до слепой жажды обладать, которая будто сметает всё на своём пути.       Нэлли опускается на кровать, садится между его разведённых ног, и её рука обманчиво нежно скользит по его плечу. Азик понимает всё с полувзгляда, запрокидывает голову, открывая доступ к шее, и закрывает глаза. Череда поцелуев-укусов ощущается слишком остро на фоне лёгких прикосновений пальцами, которые торопливо расстёгивают его рубашку. Азик испытывает досаду от своего положения, но не старается высвободиться из верёвок. Нэлли целует его в шею, прихватывает кожу губами, потом втягивает её в рот, тут же отпуская. Ведёт языком по краснеющему пятну, делает то же самое совсем рядом, отчего демона уже начинает бить дрожь нетерпения, и он сжимает ладони в кулаки.       Азик ожидает, что ведьма прокусит кожу на шее до крови, как обычно она любит делать, и немало удивляется, когда Нэлли снова возвращается к его губам. Он уже почти теряет голову от нехватки воздуха, когда ведьма отодвигается. Нэлли раздевается медленно, закусив губу и смотря на него таким похотливым взглядом, что Азик может позволить себе только согнуть ноги в коленях. На него будто смотрят две бездны, он безвозвратно теряется в этих глазах, желание схватить её за волосы и повалить на кровать, послав к чёрту всю эту прелюдию, в нём только крепнет. Но Азик не хочет её разочаровать, поэтому держится.       Нэлли садится ему на колени, потом придвигается ближе, и Азик больше не может смотреть ей в глаза. Взгляд прилипает к груди, которая оказывается прямо перед самым его лицом, и он чувствует, как во рту накапливается слюна. Ведьма кладёт локти ему на плечи, запускает пальцы в волосы, и кружевная поверхность бюстгальтера касается его щеки.       — Порви, — шепчет она ему на ухо.       Азик поднимает глаза, и как только Нэлли видит, что он собирается двинуть пальцами, тут же останавливает его.       — Нет… зубами порви.       Он ничего не говорит, только послушно приближается, не сводя взгляда с её лица. Азик едва достаёт зубами маленький чёрный бантик между чашами, берёт его в рот, прокусывает удлинившимися клыками и тянет на себя. Нэлли прижимается к Азику, негромко смеётся, наблюдая за его неловкими попытками.       Азик за это мстительно посылает её к чёрту, бантик уже мокрый насквозь, но он снова перекусывает его, чувствуя на языке синтетические нитки, тянет, рвёт ткань, и не хочет признавать, что удовлетворение от этой ситуации он получает невероятное.       Он рывком дёргает бантик на себя, потом довольно смотрит, как бюстгальтер распадается пополам, оголяя грудь. Нэлли гладит его по щеке, приближается, и у Азика затуманивается взгляд. Он почти машинально ловит губами яркий сосок, трёт его языком, чувствуя, как Нэлли вздрагивает, прижимается к нему теснее, почти перекрывая Азику воздух. Он слегка прикусывает сосок, кожа её груди касается щёк, и демон будто плавится от целиком охватившего его вожделения.       Нэлли не останавливается ни на минуту, пока Азик беспорядочно целует её грудь и шею, она нетерпеливо ёрзает на нём, царапает его уже оголённые плечи и закатывает глаза. Губы кажутся ей почти горячими, она с жаждой подставляется под них, попутно стягивая с себя платье окончательно. Порванный бюстгальтер болтается на руках, но Нэлли не обращает на него внимания, она чувствует снизу уже твердый член, скрытый брюками, и почти с издевательством елозит по нему. Азик между поцелуями дышит прерывисто, и понимает, что теряется окончательно, не в силах оторваться от этой нежной кожи. В сжатых кулаках скапливается пульсирующая сила, и он едва держится, чтобы не сорваться.       Ведьма отстраняется, берёт в руки его лицо, вжимается губами в губы кусающим поцелуем, быстро расстегивает оставшиеся пуговицы его рубашки и ведёт ногтями по рёбрам. Они целуются так отчаянно, будто это их последний день на земле. Она одной рукой расстёгивает его брюки, ведёт по всему стволу ладонью, и ловит губами жаркое дыхание.       Нэлли не выдерживает, но всё равно старается не подавать вида, насколько это всё будоражит её. Она берёт в руку его член, прислоняет к себе, скользит по его длине одними губами, слегка обхватывая, но пока что не насаживаясь. Азик зажмуривает глаза и откидывает голову назад. Между половыми губами уже мокро, ствол проскальзывает беспрепятственно, и демон дергает руками. Нэлли пробирает дрожь, она останавливается, сжимая пальцы на шее Азика, и высоко стонет.       — Давай же… — хрипло говорит он. — Пожалуйста, давай…       Движение вверх будто выбивает из него весь воздух, Нэлли снова опускается и поднимается, пока что медленно, наращивая темп. Член проникает так глубоко, и из-за этого все чувства смешиваются в один коктейль наслаждения и похоти. Внутри неё так горячо, что ощущение, будто он плавится, становится всё более реальным. Она уже не контролирует себя, прыгает быстро, стоя на коленях и с силой сжимая чужую шею. Азик задыхается, не шевелится до тех пор, пока Нэлли не шепчет прерывисто:       — Можешь… можешь освобо… диться…       Азик будто от этого оживает, он почти без усилий разрывает верёвки, они трещат громко, во все стороны летят волокна. Он почти грубо хватает Нэлли, подхватывает, и уже вколачивается быстро, сам ловя темп, держа её почти на весу. Он сжимает в кулаке её волосы, снова нетерпеливо целует шею.       Нэлли не то смеётся, не то сипит, когда по её бедру ползёт хвост, обвиваясь вокруг ноги. Он подрагивает, сжимаясь, неприятно тянет кожу, но именно это заставляет её задрожать ещё больше. В голосе Азика уже проскальзывает рык, и в голове Нэлли с насмешкой мелькает, что каждый раз ничего не меняется. Отделка бюстгальтера царапает кожу груди, но они не останавливаются, растворяясь в ощущениях.       Она снова целует его глубоко, до потери сознания, об её лоб неловко бьются его рога, и Нэлли снова усмехается ему в губы. Она насаживается уже быстрее, их обоюдные движения причиняют почти боль, но остановиться сейчас было бы подобно смерти. Нэлли закатывает глаза, чувствуя приближающийся пик наслаждения, открывает рот, почти не в силах дышать. Азик вздрагивает, его глаза горят красным огнём, и он почти до хруста сжимает ведьму в объятиях. Его стон не похож ни на один человеческий звук, но, как и всегда, эти вибрации будто пронизывают насквозь всё тело, и Нэлли содрогается в оргазме, упав на Азика в полной усталости.       — Это было и правда незабываемо, — тихо говорит Азик, когда чувства и ощущения уже слегка улеглись.       — Знаю, — самодовольно отвечает Нэлли, лёжа у него на плече. — Так что ты там хотел? Выпить?