Первый Волк Атиозеса

До жителей деревушки на окраине небольшого городка Вердкорта стали доходить слухи о готовящейся войне. Информация сильно разнилась. То приходила новость о том, что собирается напасть соседское княжество: якобы, некто из правящей верхушки обесчестил дочку тамошнего правителя и теперь отказывается жениться. То в пивнушке рассказывали, что в городе видели чёрта. Самого настоящего — с копытами и рогами. Он играл на свирели, развлекая девок и зевак в тавернах, и даже был приглашен во дворец. Разумеется, о чёрте и, как следствие, о приближающемся конце света, громче всего кричали местные священники Истрета. Деревенский староста, да и старики поговаривали, что в город всего-навсего зашёл любопытный сатир, коих хоть и не много, но все же водилось в бескрайних лесах Грика, которые произрастали, в общем то, не так уж далеко — всего три недели, если ехать на повозке не загоняя лошадь. Доходили также слухи, что из болот и лесов полезла нечисть. Не то чтобы она никогда оттуда не лезла. Лезла, ещё как! Но обычно это случалось сезонно, иногда в связи с какими-то катаклизмами или капризами погоды. Да и сельский и городской люд уже давно привыкли к соседству с сильванами, сиренами, гидрами, грифонами и прочими отличающимися от людей существами. Если коротко — по волшебным местам не шастай, дураком не будь, сам не плошай, да и сведётся встреча к лёгкому испугу, а не к новой могилке из того, что после обеда трупоедов останется. Если кто-то обнаружит останки, конечно. Затем уже стали доходить совсем уж небылицы. Будто возник из ниоткуда в лесах Грика целый дворец, да настолько прекрасно украшенный, что ни одна мастерица не сможет сплести кружево, столь изящное, как узоры, покрывающие фрески и двери этого дворца. А с другой стороны континента доходили слухи о настолько же внезапно появившейся крепости, но уже не прекрасной, а пугающей и ужасающей своим видом. Будто бы замок вгрызся в скалу, ни одну сотню лет на острове стоявшую, и, как паразит, оплел ее своей паутиной, как сплав двух металлов, став с той скалой цельным. Что призраки бродят по его коридорам, и одинокие волки поют свою печальную песнь под луной, сжирая неосторожных путников вместе с костями. Иногда рассказы дополнялись ярким заревом, светившим из-за горизонта несколько часов. Собственно, слухи всегда очень быстро распространяются, будь то новость о том, что у кого-то загуляла жена, или что корова родила теленка с одним глазом. Мало кто в них верит. И даже чаще лучше, когда не верят — людям свойственно напраслину на неприятеля возводить. Но так сложилось, что в этот раз некоторые из россказней оказались правдой. ⋆☽ ◯ ☾⋆ — Аккуратней, больно же! — Олаф сидел на лавке с силой вцепившись в ее края, стараясь громко не шипеть. — Ну прости, я стараюсь не задевать сильно. — Герда, супруга Олафа, пыталась в очередной раз обработать рваную рану на ноге. — Не понимаю, что такое?! И кровь не течет, и затягиваться толком не хочет. Запаха лишнего нет, может просто еще подождать, сама заживет? — Ты уверена, что нигде чернеть не начало? А то это, вдруг ступню отнять придется — если упустим и пойдет по ноге вверх, еще хуже будет, — с беспокойством осматривал укус волка приятель семьи, Бран. — Да типун тебе на язык! — хором воскликнули супруги, и все трое рассмеялись, стараясь весельем отогнать страшные воспоминания о завершенной битве. Вердкорт был взят за пару дней. Надо признать, что тамошний правитель внял предупреждениям сатира и для начала набрал армию. Жителей близлежащих деревень эвакуировали под защиту замковых стен. А затем, когда поняли, что силы не равны, сдались захватчикам. Надо ли говорить, что переговоры тоже помог устроить этот рогатый лесной чёрт? Днём стены замка непрерывно атаковались стрелами. Стоило кому-то выглянуть в бойницу или выйти на стену, как невезучий моментально получал стрелу, в большинстве случаев, со смертельным исходом. Стрелы летели из ближайшего лесочка. Нападающих видно не было. Отвечать той же монетой было совершенно бессмысленно — помимо того, что невозможно высунуться, обычные луки были неспособны добить на такое расстояние. Дружественных существ, способных приказывать ветру, который мог бы поддержать полет стрел, как-то в город не завозили... Когда наступила темнота, пришла новая напасть. Поток стрел прекратился. Теперь стражей города атаковали с воздуха неведомые существа. Поначалу Олаф, широкоплечий детина — сын местного лесника, думал, что это ожили горгульи, своими каменными изваяниями украшающие городской замок и ближайшие поместья, но статуи были на своих законных местах. Кто-то из новобранцев предполагал, что это были гарпии, но вроде перьев на крыльях не видели, да и гнездовались они очень далеко от этих мест. Вот поди — разбери что-либо в такой темноте, тем более находясь внизу, охраняя ворота. В первую ночь таранить врата никто не спешил. Люди-птицы растворились в темноте так же быстро, как и появились. Кто-то из новобранцев рассказывал, что на его соседа по строю напал юноша с крыльями как у летучей мыши. Прогрыз горло, скинул несчастного со стены. Затем поднялся взмахом крыльев в воздух, и раскидав ветром от своего рывка стоящих неподалеку защитников. И только после этого кинулся в бой с мечом, зарубив нескольких, прежде чем вновь исчезнуть. Наутро выйти за стены и забрать трупы вновь не дали стрелы. Не успели ни земле, ни огню предать тела убитых, оказавшихся внутри стен — оттащили только, сложили в одну кучу, а зря. На следующую ночь мертвецы ожили. Неспеша поднялись, распугивая народ, побрели к воротам, стали открывать. Мечи, копья, топоры, вилы — ничего не брало. Видать, мертвеца по второму разу убить не получится, даже если вогнать ему железо в грудь по рукоятку. Пока люди пытались сладить с не обращающими на них внимание мертвяками, к городу подобралась стая волков. Стража не придала этому поначалу никакого значения — мало ли, оголодали, или их чужаки шуганули. Олаф с товарищами в ту ночь был у ворот — тоже махал топором, пытаясь снова заставить спокойно лежать почивших, как и положено в общем-то. Мертвецам все-таки удалось начать поднимать ворота. В едва показавшуюся щель между землей и решеткой сразу стали протискиваться волки. И тут-то началась самая потеха. Первые волки, оказавшись внутри, бросились в атаку на жителей, метясь в горло. Волки следующей волны на несколько мгновений замирали, отряхивались, хрустели костями со страшным звуком — и после этого вставали на задние лапы, хватали упавшее на землю оружие внезапно превратившимися в когтистые руки лапами, и кидались в бой на продолжающих сопротивляться горожан. Олафу тогда повезло — еще не начавший превращение пятнистый волк с ярко-рыжим «фингалом» из шерсти вокруг левого глаза, промахнулся мимо его горла — топором лесник владел хорошо, удалось отклонить эту атаку. Но споткнулся, упал — и волчара вцепился ему в щиколотку. Удар острием топора по предплечью заставил зверя отпустить добычу и, скуля, отбежать за спины поднимающихся на лапы сородичей. Он тоже начал меняться и вставать, заживляя свежую рану. Олаф тем часом время зря даром не терял и заполз за телегу, чтоб немного отдышаться и осмотреться. Впрочем, после этого, волк потерял к леснику интерес и переключился на других, находящихся по близости людей. Верить глазам Олаф совершенно отказывался. Верно люди говорят, что у страха глаза велики. Не воин он — и никогда им стать не стремился. Вот он и думал, что ему мерещится. Крылатые тоже подключились к бойне. Рубили всех, кто попадался под руку, в том числе и тех, кто оказался без оружия. Из открытых мертвецами ворот зашли еще несколько десятков воинов, но уже без крыльев, и тоже присоединились к резне. Прозвонил колокол, главнокомандующий прокричал бросать оружие и сдаться. Олаф увидел, что один из этих нелюдей, зависнув в воздухе благодаря ритмичным взмахам крыльев, держит в руках ребенка, восьмилетнего сына правителя, грозя сбросить его вниз. Олаф с досадой откинул топор. "Эх, детей использовать — последнее дело" — со злостью подумал молодой лесник, молясь всем Богам, чтобы его беременная супруга сейчас была в безопасности. Люди сложили оружие. Чужаки собирали уцелевших стражников в кучу. Тем временем в замок зашли еще несколько захватчиков. Олаф смог их рассмотреть, насколько позволял тусклый лунный свет и редкие факелы. Пришедшие в город люди были высокими, длинноволосыми, в легких одеждах до земли. Некоторые из них были с изящными посохами, чьи навершия светились мягким светом, излучаемым встроенными камнями. Сатир был среди пришельцев. Двери замка распахнулись, и процессия вошла в здание. Через какое-то время крылатая тварь вернула ребенка на балкон в целости, и сама тоже отправилась внутрь. К утру глашатай объявил, что чужаки уйдут, уведут своих чудовищ, но город теперь будет платить дополнительный налог, они займут одно из поместий неподалеку и берут в заложники старших отпрысков правящей семьи и власть имущих фамилий. Глашатай провозгласил еще какие-то требования, но простого люда они не слишком касались, и Олаф особо не вслушивался. Захватчики выполнили условия, не причинив дополнительного вреда жителям, если не считать саму бойню и уведенных с собой пленных. Люди вскоре разошлись по домам. Новобранцев из деревенских тоже отпустили — жизнь вернулась на круги своя. Во всяком случае, до ближайшего полнолуния. С момента, когда захватчики ушли, деревенский народ в основном работал и пил. Вино, пиво и что покрепче текли рекой — очень уж всех ошарашили новые существа, появившиеся в мире Атиозес. Пили, поминая погибших во время бойни. Пили, жалея часть урожая и монет, которые пойдут в чьи угодно карманы, кроме тех, кто ради этого пахал. Пили за то, что сами остались живы, и что не их родню повели в неволю к нелюдям. Пили потому, что наступил вечер и хотелось расслабиться. Пили потому, что просто не пить было невозможно — слишком много было поводов, даже без недавних событий. А если у кого-то особого повода не было, то ему помогали найти приятели или личные обстоятельства. Вот и Олаф, согласившийся в очередной раз сменить повязку, выдул напополам с приятелем три бутылки запрятанного на особый случай вина. В конце концов, вдруг действительно придется звать лекаря и ногу отнимать? А уже почти полночь — а он уже будет готов. Сегодня вообще молодой лесник чувствовал себя странно, если не сказать, что паршиво. Жара вроде бы не было, но все кости ломило, как при зимней лихорадке. Голова трещать начала еще до того, как он начал прикладываться к бутылке — разболелась с вечера, как только солнце стало скрываться за шапками лесных крон и уступать место сумеркам. Собственно, поэтому они с Гердой и позвали на всякий случай Брана, если вдруг дело плохо — чтобы жене на середине срока не самой в город бежать. Поскольку рана выглядела хорошо, за исключением того, что не хотела начинать заживать, настроение у всех троих было весьма приподнятое. Когда мужики уже значительно захмелели, и Герда стала убирать со стола, раздался сиплый сдавленный хрип. Олаф, сильно раскрасневшись, начал медленно заваливаться на бок и резко рухнул с лавки на четвереньки. Герда и Бран кинулись к нему, пытаясь помочь — вдруг подавился? Герда успела дотронуться до раскаленного как при зимней лихорадке плеча супруга, и ужаснулась: когда она занималась раной, с мужем все было в порядке! Но сейчас из глотки Олафа раздался устрашающий звериный рык. Она одернула руку и отскочила в недоумении. Бран же замер на месте, уставившись на то, что начало происходить с его другом. Первое, что почувствовал молодой лесник — как дрогнуло сердце, затем пропустило один удар и стало биться в груди с бешеной силой и частотой, разгоняя кровь в жилах до состояния кипятка. Олафа начало колотить, как при сильном ознобе — но не от холода. По всему телу пошла болезненная судорога, сразу схватившая человека за горло так, что перехватило дыхание. Олаф свалился с лавки на пол, не в силах понять, что происходит, пошевелиться и вымолвить хоть слово. Через несколько мгновений его хрип превратился в рык, причем он это даже не сразу заметил — ему было не до таких мелочей. Судорога, начавшаяся в мышцах, перешла на кости, так будто бы они тоже могли сокращаться. Хруст, от смещающихся неестественным для человека образом суставов, перемешался с криком Герды, полном ужаса. Она смотрела во все глаза на любимого, не в силах помочь — вопль вырвался у нее из груди, когда у мужа начала вытягиваться пятка, вылезая из башмака. Олаф в совершеннейшем непонимании повернулся в сторону звука, когда уже начала меняться челюсть и пропадать сознание. Шерсть, растущая из глубоких слоев кожи, заставляющая верхний ее слой лопаться и спадать с тела клоками, уже не слишком привлекала внимание нового Волка — у него появились проблемы поважнее чем боль во всем теле, которая уже начала утихать. Это был Страх. Ошарашенный своим появлением в деревянной клетке, зверь на несколько секунд замер, озираясь по сторонам, ища выход. Прямо перед ним на полу в слезах сидело существо. Судя по запаху самка. Остатки разума заметили, а может быть, не до конца угасшая память подсказала, что она была беременна. Низкая, худая, если не считать живота, со свободными руками. Испугана, опасность не представляет. Чуть поодаль, почти в такой же позе на полу, сидело еще одно существо. Запах подсказал, что особь мужская. Тоже боится, тоже руки пусты. Когда глаза Брана и Волка встретились, это вывело человека из ступора. — Волк!!! Ликаон!!! — взревел Бран как раненый бизон и, мгновенно вскочив на ноги, кинулся к двери, позабыв про Герду. Выскочив на улицу, он не стал проверять, гонится ли за ним старый друг в зверином обличье. Бран орал во всю глотку, в итоге сорвав себе голос, улепетывая в сторону города. Из окон и дверей стали выглядывать мужики, услышавшие его вопли и готовые кинуться на защиту своих семей. Крик сбежавшего приятеля вывел из ступора молодого Волка. Он вздрогнул от неожиданности, зарычал, прыгнул вслед за сиганувшим в дверь человеком, но промахнулся и с грохотом впечатался в стену. Голова нещадно кружилась после влитого в нее алкоголя. Единственные мысли, которые просто засели у Олафа в мозгу: бежать и спрятаться. Выскочив в проем, Олаф метнулся в сторону леса, но скатился кубарем со ступенек — хоть человеком он себя уже не осознавал, но к наполовину волчьему телу тоже ещё не приспособился. Затем рванулся в сторону леса, и неудачно запутался в верёвках для сушки белья. Он их быстро оборвал, но полностью не выпутывался — побежал дальше, волоча за собой оборванные хвосты. Соседи, увидев вывалившееся из дома Олафа чудище, похватали оружие, у кого что было под рукой, и погнались за ним. Кто-то все же в избу заглянул: проверить, живы ли хозяева. Обнаружили лишь обезумевшую от горя и ужаса Герду. Увели в соседнюю избу, чтобы бабы приглядели. Волк бежал медленнее, чем мог бы, если бы не был пьян. Веревки цеплялись за все деревья и кустарники, мимо которых он прокладывал путь, оставляя за собой сломанные ветки и обрывки ткани. Когда деревня уже давно скрылась из поля зрения, Олаф застрял, продираясь через особо плотный кустарник. Не успел он до конца выбраться из западни, как люди его настигли по свежим следам. Волк рычал и скалился, готовый вступить в бой с самыми отважными смельчаками. Первый мужик, пытающийся насадить Олафа на вилы, внезапно упал навзничь с кинжалом, торчащим из глаза. Сразу вслед за этим двух ближайших преследователей сбило с ног прилетевшее из-за спины Волка трухлявое бревно. Мелькнула тень, в какой-то момент разделившаяся на три силуэта, кинувшаяся выбивать оружие ещё у троих мужиков. Затем тени зарябило, и две из них стянуло к центральной, дав возможность увидеть со спины высокого мужчину, когда все три слились воедино. Одновременно с этим на головы к оставшимся мужикам слетела ещё одна тень, с огромными крыльями, распугивая их и срубая мечом наконечники длинного оружия. Люди, видя что к волку подоспела подмога, побросали оружие, какое было, и помчались в деревню, надеясь, что погони за ними не будет. Пока крылатый разгонял сельчан, образовавшийся из трёх теней мужик обернулся к Волку, что-то сказал. Олаф на тот момент не помнил человеческой речи. Лишь осознавал, что незнакомец обращается к нему. Не получив ответа, достал из карманов тонкую длинную цепь. Накинул не прекращающему вырываться Олафу на шею, затянул на манер ошейника для собаки. Другой конец цепи прикрепил к ближайшему толстому дереву. Второй крылатый в погоню за мужиками не кидался. Коротко произнес пару слов, втянул крылья в спину со странным звуком, прерывисто вздохнув. Достал такую же, как у первого мужчины, цепь, и они вместе скрутили оборотню руки за спиной, после чего распутали бельевые веревки и вытащили пленника из зарослей. Олаф рвался на свободу как мог, чувствуя, как тонкая цепь режет кожу на лапах и шее. Наблюдая за его стенаниями, первый, показывая на него рукой, говорил что-то второму. Второй сначала огрызнулся, потом вздохнул и начал шарить по карманам штанов. Достал пузырек, собрал несколько резко пахнущих трав неподалеку. Сложил все вместе, присыпав порошком из флакона, рядом с Волком, на расстоянии, чтобы тот не смог дотянуться. Первый подошёл, щёлкнул пальцами над этой небольшой кучкой травы. От щелчка пошли искры, и трава с порошком стали тлеть, легонько потрескивая и распространяя сладко-горький дым. Оборотень попытался было ускакать подальше от импровизированного ароматного костерка, но один из незнакомцев снял с пояса свёрнутый кнут, поймал им Олафа за шею и подтащил поближе к дыму, давая возможность им хорошенько надышаться. Конечности постепенно становились ватными. Веки тяжелели, дыхание выравнивалось. Рычание вскоре заменил почти жалобный скулеж. Вымотанный Волк уснул.