Абсурд

      Фредди сидел в комнате, пропитанной жаром неугомонной работы двух разумов, и тряс ногой. Играли они долго, последние ходы выбивали последние силы из мозга, и нервы сдавали все сильнее. Лицо Сергиевского, сидящего перед ним можно было легко рассмотреть, пока тот думал. Какие-то извилины проступали на его лбу в конкретно сложные моменты. Может быть сейчас, Анатолий немного прикусил губу, но в обычное время, его невозмутимость и спокойность даже выводят из себя.       За этим столиком в номере русского гроссмейстера в Бангкоке решалась не одна судьба. Исход их прошлого матча в Мерано был катастрофой и полным провалом в шахматной и обычной жизни Трампера. А спустя год, его главный соперник приехал на новый матч, отстаивать подаренное им самим же звание чемпиона по шахматам. И если бы не Трампер, он бы не победил Виганда! Поэтому, отмечая не то, чтобы перемирие, дважды чемпион мира по шахматам и бывший чемпион мира сидели в комнате Сергиевского.       И наверное они должны друг друга ненавидеть. И эта ненависть до сих пор добавляет азарта в их кровь, задавая стимул играть. Но желание убить и никогда более не видеть человека перед собой, у обоих как рукой сняло. Может так и всегда было. Неозвученное и даже непринятое никем уважение к друг другу витало в мыслях шахматистов. Ведь правда, друг для друга они были неплохой такой мыслительной тренировкой. Два гения сходятся на одной доске. Это настоящий поединок, безжалостная схватка, блестящий опыт позади и индивидуальная непобедимая тактика. Такого соперника хочет каждый, особенного когда становится скучно играть.       Фредди забросил шахматы, Фредди стал ведущим шоу, берет интервью. А Анатолий? Он потерял смысл игры, когда она перестала превносить в жизнь эмоции. Все его конкуренты за это время были хилыми, слабыми, им стоило играть с людьми, которые впервые слышат о слове «шахматы». А здесь, на лицо реальный игрок, герой своего времени.       Фредди нервничал сильнее, чем в прошлый раз. В прошлый раз, за ними наблюдали тысячи человек, решалась дальнейшая жизнь каждого, а сейчас они один на один, играют дабы вспомнить старые времена, и Фредди переживает. Он видит ход Анатолия, который на повал разгромит его. Он сам совершил такой опрометчивый ход, господи! Оставалось дождаться финального решения русского, от которого зависит итог. Анатолий смотрит на доску, не отрываясь. Он постукивает пальцами по столику, его взгляд пытается охватить всю доску, а разум старается изо всех сил сообразить, что же делать. Он почти впал в отчаяние, но тут их глаза встретились. Анатолий увидел в этих хрустальных шариках напротив волнение, и у него все сошлось. Он ещё раз оглядел шахматное поле и вернул взгляд к Трамперу. С показательной довольной ухмылкой, он, продолжая держать зрительный контакт, берет в правую руку коня, аккуратно переставляет его, тем самым объявляя шах и мат!       От завершения такой прекрасной партии, на кульминации радости от этой незначительной, но такой значимой победы, они засмеялись. Фредди был искренне рад, что Анатолий смог, что во второй раз победил его. Он, можно сказать, впервые был счастлив за кого-то другого. И этим другим был советский гроссмейстер… Как нелепо, какой абсурд! Но облегчение обдало их обоих, давая наконец таки выдохнуть. — Спасибо за эту игру, — вставая с кресла, проговорил Сергиевский, — Это было великолепно, — его лик был озарен светом признательности, улыбка расстилалась до ушей, глаза, казалось, сияли, и крупинки слез в уголках посверкивали.       Это второй раз, как он говорит Фредди спасибо. И это поток чисто искренних слов. Для кого-то слова благодарности и яйца выеденного не стоят, но для них в этой простой фразе кроется необъяснимо много смысла.       Фредди, тоже встав со стула, в знак согласия широко улыбнулся. В его глазах было что-то нечитаемое и необузданное. Он был очарован таким счастливым Сергиевским, не боявшимся показывать настоящие эмоции. Не ожидая этого от самого себя, он перелетев расстояние между ними, взял лицо Анатолия в ладони и напористо поцеловал. Сергиевский не успел понять, что произошло, но его очи, как по щелчку пальцев накрыли веки, увязывая в мир грез. Фредди сминал его губы уверенно, жадно, словно он оказался на своём месте в нужное время. Его пальцы покалывало от нежных, горячих щёк своего русского соперника. Но тут последовал пробующий, робкий ответ Анатолия.       Что значит поцелуй для мужчины? А если с мужчиной? Это все также означает спектр неподдельных чувств и эмоций. Это решительный шаг, в какой-то степени такой же, что и ходы на доске. От этого может изменится все. Ты можешь победить, обрести небывалое счастье, а можешь уйти с позорным проигрышем, потерять и так немногое, что было с собой до этого. И Анатолий, еще неполностью затуманенным разумом решился на это. Он отдался в эти развратные игры на пару с Трампером, и ни о чем не жалеет. Завтра он будет думать о Флоренс, о Светлане, но пока перед ним разгоряченный Фредди, единственный из всех, вызвавший подобные эмоции у Анатолия, он будет с Фредди.       Поцелуй набирал новые и новые обороты, развязывая такого закрытого и непонятного Сергиевского в новом ключе, который был доступен только Фредди… Жар распалял организм и сознание, бурлил кипящую кровь. Страсть опутывала, заставляя полностью поддатся ощущениям. Нарастающее возбуждение проявлялось все больше и больше в их телах. Они точно сошли с ума вместе, еще когда сели за этот столик.       Фредди, в неге исступления, всем телом наваливается, жмется к нему. И Анатолий, в свою очередь, уместил руки на талии этого злосчастного американца, по-хозяйски заползая на бедра, начиная их массировать и сжимать. Они мычат и стонут прямо в губы друг друга, не в силах скрывать собственное наслаждение. Анатолий покусывает губы Трампера, удивляя и заводя его еще больше. Их вставшие колом члены соприкоснулись через толщу одежды, вызвав шквал новых чувств. Они оба начали терется друг о друга, вжимаясь все сильнее, изведуя ранее не открытые для себя возможности. Фредди попутно запустил руки в густые темные волосы Сергиевского, поглаживая голову. Поцелуй тот же прервал, но быстро заменил это. Он поцеловал все лицо Трампера, вызвав даже в такой момент его умиление. Но вернув страстный лад, он шёл ниже, к шее, припадал к красивым, очерченным ключицам. В силу разницы в росте, это не было удобно, но совершенно не волновало в данный момент. Возможно, Анатолий оставил маленькое алеющее пятнышко на Фредди, заставив покраснеть его щеки.       Удивительно, но такого порочного, распущенного американца можно было засмущать. Фредди со всеми девушками был жесток, груб, желая уталить только свои прихоти. Да и женщины с ним не проявляли инициативы. То был секс ради секса. Кроме Флоренс, которой он дарил слишком много от себя, не зная, что в конечном счете его любовь безжалостно порвут на маленькие ошметки. Но тут, прямо сейчас в этой проклятой комнате, Фредди просто таял под чужими одновременно нежными и пылкими прикосновениями. Впервые он получал, а не отдавал. И ему нравится это чрезвычайно, ему нравится как проявляет себя Анатолий больше, чем кто либо ещё.       Найдя уста друг друга в этом тумане блаженства, они вновь почувствовали сладость удовольствия. Близость, некогда врагов, одурманивала шахматистов в донельзя преувеличенной степени. Ещё пару толчков-рывков двух пьяных тел, и они одновременно излились с громким стоном прямо себе в нижнее белье. Это был самый яркий и запоминающийся оргазм в жизни каждого, который дикими волнами прошибал все тело, не давая устойчивости. Рассудок помутнел и будто бы заново переродился. Прислонившись взмокшими лбами друг к другу, они переводили дух, с безумными, хоть и уставшими, улыбками и держась за руки.       Абсурд ситуации зашкаливал, бил все рекорды. Мысль о неправильности произошедшего мельком прокрадывалась в мозг, но сразу отметалась и загонялась подальше в закрома разума. Да, это было неправильно, странно, но так необыкновенно и особенно… И верно, они оба этого хотели, пусть и не знали, но неосознанно скрывали и избегали такого желания, как самую большую и серьезную тайну на своей истории.       А пока, Фредди и Анатолий продолжали стоять вместе, с глупыми, счастливыми лыбами на все лицо. Таково было счастье: простое, детское, незатейливое, но столь необходимое.