Одиночества сотни лет

Юрий Андреевич Хазин — генерал московской полиции, носит погоны точно также, как их носил его отец, как его дед и прадед, и хотел воспитать сына точно таким же правильным и со звездочками на плечах. И Пётр Юрьевич, его сын, особо не возражал, соглашаясь и следуя «по следу» своих предков. Да только… Только не было в этой семейной истории все гладко. До Пети было, а с появлением Пети дало сбой. Хазин не унаследовал ген и не родился «особенным», не пошел в породу Хазиных — обращения его обошли стороной, но от этого менее бешеной псиной он не был, а может из-за этого и злее был. Петю до зубного скрежета бесил контроль со стороны отца, который всюду совал свой нос и своих шестерок, которые стукачили на Хазина постоянно. По началу Петр порывался бить морды, хамил и щерился, но потом тупо заебался отстаивать неприкосновенность своей личной жизни и пошел во все тяжкие, чем и бесил правильного отца. Хочет следить? Пусть следит. Пусть все видит и слышит. Ну не оборотень и не оборотень. Изгой из «стаи». Так на правах никчемной омежки, если смотреть на волчью иерархию, можно и бесоебить, бесить отца. Последняя его выходка могла обернуться для всей семьи сущим позором и Юрий Андреевич сидел в своем кабинете, смотрел на Петю злющим взглядом, а из ушей чудом пар не валил. Хазин-старший был краснющим помидором, а Петя то бледнел, то покрывался пятнами. — Петя, ты же понимаешь, чем нам всем обернется твоя выходка?! — закипал генерал, сжимая паркер в пальцах, которым до этого активно что-то черкал в своем ежедневнике. — Ты мог бы просто сказать, что хочешь повышение, а не паковать сопляка, вешая ему и наркотики, и незаконное обращение девчонки. И хрен бы там — сопляк из глубинки, так ты умудрился напороться на дальнего племянника упыря из клана Питерского! — Хазин трет лицо, закрывая глаза, что сверкнули золотистым. — Илья Горюнов и эта девица давно вместе. Даже зарегистрировано, что она пока его донор крови, а потом станет вампиршей от его же зубов. Петя, что ж ты делаешь, — гневается-ворчит генерал, качая головой и ероша свои седые волосы одной рукой. — Прописка в глубинке ничего не значит. Вон, живет же в Смоленске Святослав Вернидубович со своим кланом, хотя их род мог бы и в центре спокойно поселиться, но нет же. Выбрали спокойную жизнь, где меньше соблазна и людей, — чуть спокойнее говорит Юрий Андреевич, приглаживая свои волосы. — Сколько ж ты кровушки нам попил, Петь. Даром, что родился не кровопийцей, — вздыхает почти обреченно Хазин, смотря на семейную фотографию рядом с монитором, где они с супругой совсем еще молодые стоят, а на его руках малютка-Петька лежит. Хазин-старший обратил бы сына, но Светлана встала в позу, что сын каким родился, таким и останется. Нечего ребенка в эти игры еще нечисти втягивать, ей и мужа-оборотня с головой хватает. Разве Андрей Юрьевич мог противостоять любимой супруге, хотя и был вожаком стаи? — У нас есть единственный выход: отправить тебя в другое управление. Твоя мать мне жизни не даст, если я переведу тебя в Смоленск, а я бы сослал тебя и вовсе во Владивосток или на Камчатку, Пётр Юрьевич. Но тебе повезло. Если бы не твоя мать… Ты отправляешься в Санкт-Петербург, — спокойно и без злого шипения говорит уже генерал, откладывая паркер на подставку. Локтями упирается на стол, смотря на сына, хмуря кустистые брови. Петя со скукой слушал отца, хотя, то детский страх-обида вспыхивали, то злость на всех с ядом подступали к горлу, то желание вскочить с места и свалить из кабинета, хлопнув дверью так, что точно старое здание новыми трещинами обзавелось бы. Но ничего из этого Хазин не сделал, лишь ноги под кресло подтянул, смотря на свой Apple Watch, тыкая и водя по нему пальцем, листая ленту «Вместе», скролля последние публикации. На фразе о переводе в Питер, Хазин поднял взгляд и вопросительно вскинул брови, но удивление тут же сошло с его лица, сменяясь ухмылкой. Надо матери написать «Спасибо, ма». — И когда меня ждет ссылка в холодный Питер? — ерничает Хазин, выпрямляясь в кресле и всем своим видом показывая, что вот-вот готов сорваться со своего места. — Завтра. Сапсан отправляется в 6:05 с Ленинградского вокзала. Твои документы я уже выслал. Тебе завтра надо явиться в управление и предстать перед своим начальством, — чеканит Хазин-старший, угрожающе сверкая волчьим взглядом. — Как ты быстро решил от меня избавиться. А жить я где буду? — канючит Петя, хотя мысль свалить подальше от всевидящего ока отца его очень прельщает. О такой возможности он боялся думать, чтобы лишний раз не тревожить бабочку-надежду, что давно уже смирилась с жизнью в клетке. — Не пререкайся, — цокнул Хазин и откинулся на спинку своего широкого кресла, что было больше, чем сам Юрий Андреевич. — Разрешите идти? Мне бы вещицы собрать, папенька, — глумится Петя и со своего места чуть приподнялся, готовый стартовать сию секунду. — Сгинь уже с глаз, щенок, — почти по-доброму отмахивается генерал и даже улыбается, но только глазами. Лицом все еще старался держать маску строго отца. И Петю такой ответ вполне себе устроил и окрыленный странным чувством свободы — рванул за дверь.