С любовью к ней.

Пушистые перья снега летели на землю, укрывая ее небольшими сугробами, покрывали замёрзшие лужи тонким одеялом, чтобы люди крепче держались за товарищей, друзей, встречали новых людей одним «извините», когда катились по льду, хватаясь за чьи-то рукава. Зима дарила много возможностей встретиться с кем-то, наладить отношения, развить их до кипящей точки, а после наслаждаться тёплым светом фонарей и объятиями нежных рук. До Рождества оставалось около недели. Людишки носились по магазинам, снося полки с подарками, продуктами, словно надвигалось второе пришествие, апокалипсис, который предсказывали ещё в первых веках до нашей эры, конец света, перепрыгнувший с 2012 на 2023. Они были забавным зрелищем для самих себя, они сближались через семейные ссоры в супермаркете, выбирая — «зелёные или красные шары?» Но все столь неотложные дела меркли по сравнению с невыгулянной собакой, которая сидела с печальной мордой под столом, пока девушка металась по кухне, стараясь не сжечь обещанный ужин. Стрелки настенных часов неспешно ползли по одному и тому же маршруту, не изменяя самим себе, мерно тикая, отсчитывая этим писком каждую упущенную секунду. И Гермиона не хотела бы проигрывать бой часам, которые все равно брали свои медали, не позволяя никому их опережать. Боунс, — лабрадор, которого на фоне пляжных песков было трудно отличить. — жалобно поскуливал, проходясь по кухне, как сиротливый щенок, с таким тоскливым взглядом. «Ещё десять минут и пойдём» — обещала Грейнджер в сорок десятый раз, продолжая помешивать варево в кастрюле, ободряюще улыбаясь собаке. Он оставался лежать на кухне, под столом, прижав морду к полу, между лап, ожидая, когда раздастся заветная трель дверного звонка, и Боунс со всех лап ринется в прихожую, сбивая сапоги, стоящие там, тумбочки, с которых начнут падать шапки и перчатки. Успокоится лишь тогда, когда Гермиона с такой же радостью придёт к нему, строго шикая, дабы тот отлип от двери, и она наконец впустила Беллатрикс. — Не раздевайся, сейчас пойдём, — крикнула девушка, рысцой возвращаясь к плите, где угрожающе кипел бульон, разнося по квартире то ли запах блюда Богов, то ли безнадёжно сгорающего супа. — А то я потом тебя не вытащу! Девушка была уверена, что Блэк скривила самую обречённую рожицу, моля всё и вся, чтобы ее спасли от этого мира, в котором нельзя даже упасть на кровать после тяжёлого рабочего дня. Про себя шатенка усмехнулась, выключая конфорку, оценивающе заглядывая в запотевшее стекло крышки кастрюли. Боунс неугомонно носился между комнат, разрываясь между женщинами, не зная куда себя деть от счастья. Они обе не до конца понимали, почему тот так бурно реагирует на те или иные события: следствие приютов, по которым его, бедолагу, затаскали донельзя, или чего-то иного, что называется собачьим характером? Ни одна из них часто об этом не задумывалась, просто радуясь, что в один из таких же вечеров Блэк вернулась на несколько часов позже в охапку с этим полуметровым ходячим счастьем. Боунсу было около четырёх сейчас, когда он сшибал углы кухни, подгоняя Гермиону к шкафу, дабы та наконец переоделась в более тёплую одежду и побежала с ним гулять, сверкая пятками и закидывая куда-нибудь в сугроб большущую ветку. — И ты даже не расскажешь, как безумно сильно скучала по мне, не находя себе места в этой пустой, одинокой квартире, подумывая залезть на стену? — прикладывая руку к сердцу с театрально наигранной печалью вопрошала Беллатрикс, стягивая чёрную вязаную шапку с головы. — Он что, развлекает тебя лучше, чем я? Негодник, посягать на чужое добро — нехорошо. Женщина потрясла пальцем перед пушистой мордой с высунутым розовым языком, перед глазами, полными этого беззаботного жизнерадостного счастья. В тот же миг щелкнул карабин поводка на коричневом кожаном ошейнике. Пёс запрыгал на мелком коврике около двери, негромко поскуливая от переполнявших эмоций. — Он организовывает мне досуг лучше, чем мамочки своим детям в нашем дворе, — хохотнула Грейнджер, с трудом удерживая собаку на лестничной площадке, оттягивая от ступенек, дабы не улетел случайно. Ключ исчез в недрах кармана пальто Беллатрикс, которая уже спешила за нелепой парой с русой и золотистой головами, в цветной куртке, шумно шуршащей от трения друг о друга. Громкое «подождите!», полетевшее на два этажа вниз, где раскрывалась тяжелая дверь подъезда с характерным пищанием, было, по всей видимости, проигнорировано, ведь уже слышался лай на бедных голубей, который беспечно клевали крошки хлеба, заботливо оставленные бабушками с лавочек. Троица устремилась в парк через дорогу, хохоча и сдерживая главного затейника, который хватал часть поводка в зубы и тянул в нужную сторону. «Кто кого вывел гулять», — именно так бы и называлась эта картина, если бы кто-то запечатлел их на большущем холсте масляными красками. Пешеходы отшатывались, боясь быть снесёнными этой глупой грозной собакой, которая путалась в собственных четырёх лапах, будто вдруг осознавая, что их больше, чем две. Гермиона отпустила эту махину в опустевший зимний парк прыгать между деревьями, обвешанными яркими фонариками, укрытыми толстым слоем белого пушистого снега, который, конечно же, упал бы враз, если бы Боунс был в пару фунтов больше своей нынешней массы. Девушка перекинула поводок через плечо, наконец с облегчением выдыхая, когда пёс скрылся в недрах сугробов, надеясь отыскать какую-нибудь палку и поставить свеженькие синяки на ногах Блэк, которая неудачно оказалась рядом. — Что за адское месиво варилось там у тебя? — спросила женщина после минутного молчания в бездумном шествование по тропинке, толкая Гермиону под ребро. — Хочешь облегчить себе жизнь избавлением от меня? Девушка засмеялась, останавливаясь под фонарем, освещавшим все в радиусе нескольких метров. Снежинки не спеша летели с густых серых облаков, выглядя контрастнее на фоне яркого света лампочки. Это мгновение напоминало какую-то Рождественскую комедию, которую постоянно крутили по телевизору каждую зиму. — Это просто куриный бульон, честное слово! — отозвалась девушка, всем телом прижимаясь к Беллатрикс, распахивающей руки в пригласительном жесте. — Да, тебе придётся его пробовать. Если будет нужно — под дулом пистолета. — Я согласна на дуло пистолета в тарелке, — буркнула женщина, накидывая на Гермиону только что стянутый с собственной шеи шарф, тем самым оказываясь максимально близко к лицу девушки. — Ты же не сыпала в это варево мышьяк вместо соли? Эти дурацкие подколы по поводу готовки, вообще по любому поводу, стали какой-то семейной традицией, созданной именно ими. Грейнджер никогда не обижалась, но никогда не признавала, что плита и все с ней связанное — ее слабое место. Постоянно хотела доказать обратное, подольше маринуя индейку, которая по итогу превращалась в угольки, потому что «Принять душ — это быстро, я успею, пока она будет печься». — Я обязательно исправлюсь, если ты скажешь, что это не самый лучший суп в твоей жизни, — шепнула Гермиона, обвивая шею Беллатрикс руками, продрогшими на морозном ветру. Женщина улыбнулась этим словам, надеясь, что это спасёт ее от дальнейших экспериментов дорогой девушки. Она всегда их оценивала на высшем уровне, даже когда в блинах вместо трёх столовых ложек сахара была соль, а рассыпчатый рис превращался в склизкую кашу, заправленную какими-то специями, комбинированными по авторскому рецепту. Грейнджер ценила это. Всегда. Даже если приходилось бегать по аптекам в поисках таблеток от отравления. В этом была своеобразная поддержка, так Блэк выражала свою любовь, огромную, как счастье Боунса, носящегося вокруг них. Беллатрикс уткнулась лбом в лоб Гермионы, осторожно касаясь губ той своими, с трепетом целуя, словно в это действие вкладывалась вся нежность этого мира, которая согревала даже в Сибирских морозах. Рыжеватые ресницы напротив, на которых таяли снежинки, трепетали от какого-то детского восторга, наслаждения, пропитавшего насквозь. Женщина немо говорила, что любит. Очень сильно любит, даже со всеми этими кулинарными шедеврами, которыми регулярно ее баловали по вечерам. Снег кружился, падал на шапки, куртки, пальто, заметал дороги, бился в стёкла машин и домов, дарил людям праздничное настроение, радовал их, даровал живое человеческое счастье. Свет фонаря падал на них, создавая тень двух фигур, сливавшихся в одну. Каждому на эту зиму был дарован свой человек, с которым будет хорошо ещё долгие годы.