Идиллия

Александр терпеть не мог каждый бал, что проводился в их школе. Нет, в целом — он был фанатом светских встреч, обожал заводить новые знакомства, и горел желанием обрастать связями, продвигаясь всё дальше и дальше, поскольку другого варианта продвижения у него, как такового, нет — если кому и сдался наглый бастард и сирота, то только Джону, может быть. И он любил, когда подобные мероприятия устраивались не Георгом, поскольку шотландец прекрасно был осведомлён о том, что устраивает он это ради показухи, мол «Вот видите, какой я классный директор, даже балы устраиваю, чтобы мои ученики могли знакомиться и встречать новых людей!». Ага. Гамильтон явно не упустит эту возможность, если объём школьных предметов и количества уроков хоть немного уменьшится, и у него останется свободное время, чтобы заниматься своими делами, или, дай бог, из замка выйти. И вот, великое чудо, прямо сейчас лазурные глаза юноши скользили по большому залу, где и решили устроить основное торжество, потому что это место в Хогвартсе самое просторное. Множество разных дам, парней, и ещё Маргарита с Марией, которые притащили с собой грифона, не потрудившись предупредить организаторов. Идиллия. И Гамильтон знал, кто в этой чёртовой комнате, в этом надоедливом, громадном сборище людей был самым симпатичным и умным; очарованием в собственной немногословности и хладнокровии. Его же собственный партнёр, Лоуренс собственной персоной, сейчас непонятно где запропастившийся. Привалившись к стене, Алекс наткнулся на воркующих друг с другом Жильбера с Элайзой, и, улыбнувшись, мысленно пожелал им всего самого наилучшего — он ещё никогда не видел людей, так хорошо друг с другом гармонирующих и в отношениях, и в целом. Но вопрос местонахождения Джона всё ещё волновал, и по необъяснимой причине волновал сильно. Александр уже минут так двадцать стоял у этой стены, постоянно от неё то отходя, то припадая вновь, проверял телефон стабильно раз в две минуты и не переставая поправлял свои волосы, проводя по ним рукой или накручивая прядь на палец.

***

Где-то минут через десять нервных терзаний Александр замечает знакомую копну светлых волос, и уже было хочет радостно отскочить от стены, но потом замечает, что рядом с Лоуренсом стоит миловидная, низкая девчушка. Её, кажется, Мартой зовут, и, насколько Гамильтон помнил, она была достаточно общительным человеком, очень милым и приятным в общении. Типаж Джона. Александр прочищает горло, внутренне коря себя за такие мысли — идиотизм, не больше и не меньше. Оправив рукав своей пышной рубашки, которую он хранил специально для подобных торжеств, не стесняясь одеваться чересчур вычурно и выделяясь из толпы, он смотрит на Марту с Джоном, а потом видит тепло в глазах Лоуренса, живую улыбку, играющую на его губах, и тревога в воспалённый разум возвращается. И сейчас Гамильтон замечает того, чего явно не замечал прежде — то, каким в действительности смягчённым был взгляд, и он с взволнованностью подмечает, что раньше таковых он никому не дарил, помимо самого Александра. А если он перестанет? Если он уже перестал, перехотел? Парень мотает головой, прогоняя такие мысли прочь: если бы это и было так, Джон бы уже сказал, он не такой человек, умалчивать не в его духе. Покрутив в руках бокал с яблочным соком, которому Алекс бы больше предпочёл вино, но что есть, то есть, снова обращает на них внимание: оба симпатичные, даже слишком. Нет, сам шотландец вовсе не имел ничего против Марты, он искренне восхищался её детскому любопытству и некой наивности, но он знал, что она всегда отличится неприсущей многим сообразительностью в нужный для этого момент. Умна, миловидна, доброжелательна и остроумна. Кому-то точно повезёт. Джону же уже повезло. С Александром. Наверно. Из собственных дум его внезапно вырывает подлетевшая Марта, глядевшая на Гамильтона исподлобья совсем невинно. — Помню, что танцевать ты не любишь, но, прошу, исключение ради меня сделаешь? — вопрошает, похлопав своими длинными ресницами. Взгляд Алекса скользит по её веснушкам на кончике носа, а потом улыбается. — Хорошая замена приветствию. — усмехается. — Так сделаешь? — выгибает бровь практически обиженно, напуская на себя обиженный вид. Алекс кивает ей, растянувшись в улыбке гораздо более приветливой, чем до этого: — Не сомневайся, конечно, сделаю. И Мэннинг, схватившись за его руку своими двумя крохотными ладонями, потянула его в сторону к остальным танцующим парам, заливисто посмеявшись и помахав рукой Джону, который занял место Александра у стены. Сглотнув, шотландец проигнорировал странный укол в сердце, когда до него дошло, что с Мартой время поболтать и потанцевать у Джона было, а сказать ему, Алексу, слово за этот вечер — не было. Шикнув на самого себя, он поспешил одёрнуть себя от этих мыслей, не забыв выдать себе мысленную оплеуху: у Джона есть полное право общаться с кем-то помимо Гамильтона, и у Алекса это право тоже было. Это был его выбор простоять у стены весь бал, пару раз кокетливо ухмыльнувшись забывчивым дамам и считающим ворон юношам. — Лоуренс милый, да, Александр? — спрашивает Марта, пока они танцуют. Продрогнув всем телом из-за фразы, которую он только что услышал от знакомой, он вымученно приподнял уголки губ. — Вполне. — согласился Александр, выполняя какое-то движение во время менуэта. Он и сам уже давно не следил: во-первых, чёртов менуэт он танцевал так часто и со столькими людьми, что скоро он будет сниться ему в кошмарах, а во-вторых — банально не было смысла следить за движениями, когда Гамильтон уже сумел запомнить их наизусть. — Но ты это к чему? — Да так... — прячет задумчивые карие зрачки в пол, а потом ухмыляется своими розовыми губами плутовато, в манеру самого Алекса. — А что у тебя на личном фронте? Гамильтон потупил взгляд на неё, а потом понял, что ещё секунда этого коварного взгляда Марты, даже не знавшей о том, что с «личным фронтом» Александра она танцевала около пяти минут назад, и его прорвёт на весь зал. — Это так важно сейчас? — Нет-нет, что ты! — воскликнула Мэннинг. — Если что, то можешь не отвечать, мне не так уж и важно это знать. — На личном фронте всё безупречно, милая моя, не волнуйся. — кивнул Алекс, на момент кивка снисходительно прикрыв веки. — А у тебя? — Точно так же! — Марта заулыбалась счастливо, ненадолго освещая скудный зал своей улыбкой. А до Александра внезапно допёрло, что он понятия не имеет, откуда тут танцевальная зона, если это Большой Зал. Наверное, столы просто убрали. Он надеется, что Адамс их не сжёг, как в предыдущий раз, потому что Джон шипел весь день, увидев, что новый стол, который поставили на место пропавшего, отличается цветом от старого. Придира. — Да что ты? — шотландец шутливо поиграл бровями. — Встретила кого-то? — Да, да! — девушка чуть было не начала кружить партнёра по танцу в порыве эмоций, но сдержалась, невесомо касаясь тела рыжего. — Просто прекрасного человека встретила, Алекс, не поверишь! — Искренне надеюсь, что это не закончится, как твоя история с Дэвидом Рамзи. — Не напоминай. — брезгливо зашипела юная леди. — Никогда не забуду, какой визг поднялся от его девушки. Я-то откуда знала, что у этого придурка уже кто-то есть? Сказать об этом было его обязанностью, а не моей! — Да, понимаю, я таких особ тоже терпеть не могу. — покачал головой. — Слишком тупые. — Говоришь, как Джон. — хихикнула. — Да-да, он у нас не единственный человек, способный плеваться ядом. — ответил ей таким же смехом Алекс, плавно отплывая от партнёрши – мелодия окончилась, значит и танец тоже. Марта отвешивает ему дружеский поклон. Гамильтон поступает также. Как только Марта убежала ворковать со своей подругой, ещё и по совместительству сестрой Марии, Александр быстрым шагом направился к уже поджидающему его Джону, и сразу же закинул ему руки за шею, скрещивая их там же. Встав на носочки, Александр аккуратно клюнул его губы, расплываясь в улыбке. — Я скучал. — почти что обиженно буркнул шотландец, расплываясь под нежным взглядом серых глаз напротив. Рука Лоуренса уже успела забраться в рыжие локоны. — Всего вечер не болтали... — выдыхает измученно, но не расплыться в улыбке не может. — Да ну, не ври! — насупился Александр, легонько ударив парня кулаком по плечу. — Сам по мне соскучился, как чёрт, гарантирую. — Часто по тебе черти скучают? — усмехнулся Джон, выгибая правую бровь. Гамильтон искренне хотел ответить что-то нелестное и очень шумное, но не успел — был притянут поближе к возлюбленному и коварно затянут в поцелуй, не позволяющий ему ничего сказать. А жаль, возмущённо поорать-то хотелось. — Свалим отсюда? — шепнул ему в самые губы. Александр вздрагивает. — Уж думал, мне самому предлагать придётся. Погнали. — возмущённо скрестив руки на груди, сразу же вытягивает правую руку, чтобы за ту взялся блондин. Предложение Лоуренс принимает, не думая. И Александр тонет в его глазах, как только в них смотрит — он был готов подраться с любым, кто назовёт их «непримечательными» и «обыкновенными», и Алекс заставит этого человека извиняться столько раз, сколько тому и не снилось, потому что такая неправота может сниться лишь в кошмарах. Гамильтон вздрагивает, как только чувствует, как чужие длинные пальцы переплетаются с его собственными. Джон в ответ ему заговорщически лыбится, и Александр ощущает, как хмельный румянец на щеках становится всё более насыщенным. Он беспомощен. Между этими размышлениями у шотландца не оставалось времени, чтобы следить за тем, идут ли они куда-то, или всё ещё стоят в тёмном углу Большого Зала, освещаемыми лишь тёплым светом восковых свечей, да небольшим проливом холода луны, выглядывающей из винтажного окна. Но вот, Александру, к его же сожалению, пришлось вынырнуть из небольшого астрала, в который он погрузился, фантазируя о собственном же парне, сам того не замечая. Жалеть ему, впрочем, приходилось не так уж и долго — пред глазами предстало уже знакомое им обоим место. Астрономическая башня. И Джон, и Алекс одинаково любили тут коротать время, неважно, вместе или раздельно. Хотя Александр всегда предпочитал вместе. Но Лоуренсу он не признается ни за что, потому что он ещё неделю будет подтрунивать Гамильтона лукавыми фразами, знатно действуя ему на нервы забавы ради. — А мы здесь зачем, не подскажешь? — похлопал глазами Александр. — А тебе не нравится? — голос Джона звучал несколько обеспокоенно и виновато. Алекс сощурился, словно его сейчас чем-то ударили — он очень не любил, когда другому приходилось волноваться, особенно если причина сам Александр. Джон его за это корил, но сам был такой же. Если бы Александр не знал, что Джон становится куда более эмоционален и раскрепощён в плане показывания чувств окружающим, когда пьян, он бы сейчас удивился; но, как его достопочтенный любовник, Алекс прекрасно был об этом осведомлён. Гамильтон облизывается, почувствовав вкус оставшегося приторного яблочного сока на губах, и потом хватает партнёра за угловатые плечи, смиряя успокаивающим взглядом. — Всё хорошо. — улыбается Александр. — Мне всё нравится, Джеки, даже очень. Знаешь, почему? — Расскажи. Я люблю тебя слушать. — сипло ответил Джон, заправляя выбившуюся прядь его дорогого мальчика тому за ухо. — Это стало нашим особенным местом. — Алекс мечтательно прикрыл глаза. — На предыдущем курсе, когда мы ещё были друзьями, а страдания Лафа были в три раза больше, чем сейчас, мы постоянно сюда приходили. Джон улыбается, видимо, вспоминая прошедшие времена. Времена, когда он ещё хоть немного переживал о собственной учёбе, оценках, и о возможности быть пойманным, поскольку подниматься в эту башню было запрещено, если у них не был урок астрономии. — И постоянно натыкались друг на друга. Мы появлялись там в те моменты, когда были нужны друг другу сильнее всего. — распахивает глаза, прижавшись к юноше напротив. Приподняв голову, Алекс начал смотреть в чужие глаза, ещё раз позволяя себе в них затонуть. Он не хотел из этого спасаться, о, чёрт, точно не хотел бы. — Это ли не доказательство нашей связи, мой дорогой? — Определённо, это оно. — кивает Джон, опустив голову. — То самое доказательство, мой дорогой мальчик. — У нас их много, Джеки. — вторит тому шотландец, приподнявшись на носочках. — Не могу с тобой не согласиться. Джон скользит рукой к острому подбородку Гамильтона, приподнимает его голову и затягивает в поцелуй. Мало, мало, мало — прикосновений всегда слишком мало, всегда было слишком страшно, что другой в какой-то момент просто уйдёт, рассеется, растворится в воздухе, и больше нельзя будет запустить бледную руку в огненные кудри, невозможно будет посмотреть в серые глаза, что они не смогут ещё раз почувствовать вкус чужих губ. И всегда ведь недостаточно — ни один поцелуй, ни одно затянувшееся уже дольше, чем на три часа, объятие, никакой жест тактильности не сможет выразить все те пылкие чувства, коими они друг к другу горят. Посему и сам Александр всегда стремился украсть у Джона поцелуй в самых неподходящих местах и неожиданных моментах, накрывал чужие губы своими собственными, украдкой невесомо проводил подушечками пальцев по чужой спине, пересчитывая позвонки, оглаживал грубые черты своей худощавой ладонью всякий раз, как только предоставлялась возможность. И сейчас они стоят вдвоём, целуются в том месте, в котором им обоим снесут головы, если они окажутся замеченными. Риск быть увиденными всегда напрягал Джона, но дико забавлял Александра, обожающего любой шанс поиграться с огнём. Джон не знает, как ему донести, что он боится не за себя, не за свою репутацию или благополучие, а за безопасность любимого, потому что его выходки уже вышли за границы, а Георг властный человек. Властный и жестокий, и разум Лоуренса бьёт тревогу каждый раз, как только он представляет, что он может сделать, появись у него шанс. В Астрономической Башне всегда тихо. Лунный свет пробивался через тонкое стекло иллюминатора, освещал два бледных силуэта, позволял им раствориться в тёплых прикосновениях друг друга, вплетал очарование ночи в их волосы, оставлял невесомые поцелуи на коже Джона, раз уж Александра уже зацеловали лучи солнца. По каждой веснушке, по каждой родинке Лоуренс скользил своими подушечками пальцев, нежно оглаживал гладкую кожу, потому что он знал, как Гамильтон сохнет по прикосновениям, как он жаждет каждого доказательства их любви, как ждёт, что ему внушат, что она не исчезнет по щелку пальцев. И, о, как Александр боялся, что Джон догадается сжать его кожу чуть сильнее, что он это сделает, и Гамильтон проронит в поцелуй стыдливый стон сначала один раз, затем второй, а после его парню немного снесёт крышу от сладких звуков из уст рыжего, и он решит ублажить свой слух ещё пару раз. Александр явно не против, но переспать с Джоном в Астрономической Башне он, вроде как, не планировал. Из собственных дум он выпадает резко, когда уже привычное тепло на губах внезапно пропадает, а блондин отстраняется и переводит дыхание немного. — Ты чертово искусство, ты знал? — Александр вздрагивает, когда ему это шепчут в самое ухо. — Ты шедевр Древней Греции, ты похож на картину «Феб лучезарный», ты в курсе, мой дорогой мальчик? И на «Последний день Помпеи». На Ренессанс. — Льстец. — смущённо бурчит Гамильтон, уткнувшись Джону в ключицу. — Ничего подобного! — возмущённо шипит Лоуренс, приподняв бледное лицо за подбородок. — Мне иногда не верится, что судьба свела меня с тобой, мой мальчик, мой дорогой. Mon amour, в самые тёмные дни, когда тебя рядом нет, мне начинает казаться, что ты – игра моего воспалённого разума, разбалованном Эпохой Возрождения, хорошими книгами, терпким вином, Римскими и Греческими мифологиями и клавирной музыкой Баха. — Льстец, льстец, льстец Вы, моя любовь... — шутливо корит его Гамильтон, очередной раз обессилено утыкаясь другому в изгиб шеи. — Я люблю тебя. Никто мне не посвящал тех слов, что посвящаешь ты, о, Боги. — Боги? Греческие, надеюсь? — усмехается Джон. — Какие же ещё. — важно отвечает тому на вопрос Гамильтон, прикрывая веки. — Ещё Римские, почему нет. — пожимает плечами. — Та же богиня мудрости, Минерва, к примеру. — Чего-чего говоришь? — шутливо запищал Александр. — Не слышу! Та же «Афина», да? Джона прорвало. И с тона голоса Гамильтона, и с шутки. — Эти две мифологии – олицетворение фразы, типо «только не слово в слово списывай». — успокоившись, выдал Джон. Теперь прорвало Александра. Идиллия.