Россыпь веснушек

Конец ноября. Время близится к сессии и испытаниям нервной системы на проверку полученных знаний за месяцы учебы в университетах, колледжах и вузах, пока начальные и средние классы ждут не дождутся доставать из родительского арсенала ледянки и «ватрушки» для вертикальных полетов со склонов вниз в сугробы снега и ноги прохожих. Именно об этом и думал Олег, сходя с поезда «Петербург-Москва» со спортивной сумкой за спиной. Они с Серёжей в своё время катались на кусках картона вблизи приюта, коль данное предприятие не имело совести закупить зимнего «обмундирования» для времяпровождения воспитанников. Но это никогда не мешало юным парням визжать друг другу на ухо, вернее, только Сереже, который всегда крепко-крепко держался за талию Олега сидя на одной картонке при полёте вниз, а по прибытию смеяться насколько это со стороны могло выглядеть абсурдно. Воспоминания накатывали в тёмную голову, пока в лицо бил не менее северный ветер, заставляя сильнее кутаться в чёрный шарф по пути к метро. Олег не стал говорить Сереже о своём приезде, дабы не заставлять прилежного студента переться через всю Москву, когда тот заниматься подготовкой к той самой сессии. Благо Волков знал адрес той небольшой квартиры снятой со стипендией, чтобы теперь сделать Сереже сюрприз. Найти бы теперь где можно купить торт, чтобы дополнить сюрприз сладким и съедобным подарком. Всё-таки подработка грузчиком даёт свои денежные плоды. *** — Волче? — взорит удивлённый синий взгляд Разумовского на заснеженный капюшон тепло улыбающегося Олега, меняя взгляд в глубину молочного шоколада. В этот же момент неожиданный гость успевает бросить сумку с пакетом за порог в квартиру. — Волче! — не изменяя детской привычке-панде, Сережа прыгает на Волкова, моментально оплетая парня ногами и руками во всю силу уставшего студента. Олег, с красными щеками от далеко не ноябрьского мороза в отместку подхватывает Разумовского под таз, а там же прижимая второй хрупкое тело как можно ближе к себе. Дверь Волче ловко прикрывает ногой. — Почему ты мне не сказал, что приедешь?! — отрывается от него Сережа, хлопая ресницами и, удерживая за плечи. — Я бы тебя встре..! — Олег затыкает любимого поцелуем так, как хотел очень давно во время почти ежедневных телефонных разговоров. Делая неосознанные, но достаточно спешные шаги, Волков усаживает Сережу на невысокую тумбу, углубляя поцелуй напором. — Именно по этому и не сказал, — тихо, с хрипотцой молвит, пока ладонь заправляет влажную прядь за тёплое ушко. Однако, теплее горячей может быть только влюблённый взгляд синих глаз, — А то бы прямо на перроне не сдержался, — уже мурчит Олег куда-то в область шеи, смотря в своё отражение зеркала с каким-то расколом внутри. «Не стоит думать об этом сейчас, Волков.» — думает Олег, вновь улыбаясь дурным щенком рыжему в лицо. Как же он соскучился, слов не подобрать, боже. — Ну что, Серый, где тут твоя «маленькая кухня, где не развернуться»? — парируя словами их переписки оглядывается отступая назад и подхватывая пакет. Сумка пускай лежит себе при входе. *** — Так я ему и ответил, что, — Сережа начинает дожевывать шустрей, чтобы продолжить рассказ о заносчивом одногруппнике, который позарился галдеть что-то прямо за спиной о самом рассказчике, — Твои слова – мусор прилипший к ногам, руками не трогают – его напросто отряхивают! — через чур заумно и самовлюблённо размахивая вилкой красуется Разумовский. Сейчас он не видит, что мазок фисташкового крема останется ярким пятном на блеклых обоях. Но Олег улыбается, тянет уголки губ в разные стороны смотря на это патлатое чудо с длиной непонятного каскада. Всё-таки попробовал этот идиотский лайфхак. Проходили, кто-то потом пожалеет, но да и ладно, если он сейчас светиться толи от желания говорить-говорить-говорить, толи от физического слушателя в виде Волкова. Хотя, эти два пункта отлично дополняют друг друга, работая в совокупности. Олегу также в радость быть здесь и ощущать закинутую лодыжку на колене. Ее тепло и желание самого Серёжи чуть было не полностью заменить отчуждённых улицами запах Олега своей жаждой близости. Во всех смыслах. — Ты чего? — ухмыляется рыжий, по-птичьи наклоняя голову на бок и, наклоняясь в сторону вопросу, — Смотришь так, словно соскучиться успел. — Ещё как успел, слепой рыжий паршивец, — ставит точку вилкой в торт, подхватывая со стола бокал с шампанским. Зачем делить десерт на порции, если кушать все равно будете вдвоём? — Ну вы гляньте, он ещё и обзывается! — оскорбленный фыр лисицы, — Да ну тебя, Волков, — придвигается ближе, удерживая голову на столе рукой, — Когда это ты успевал скучать, если даже на подышать нет времени на первом курсе, а? Ответа не слышится какое-то время, отчего Сережа хмурит свои отличительные брови и чётче заглядывает в глаза напротив. — Волч, у тебя все в порядке? — точно начинает нервничать вон как взгляд меняется. — Если б было не в порядке – я бы не приехал. Решил перед сессией увидеть тебя, насколько быть в Питере без тебя невозможно, — понемногу полтора бокала бьют в голову от неприятной темы, вот и разошёлся, пока Сережа выпрямляется в спине и игриво щурится, — Соскучился простыми словами, а ты решаешь об учебе говорить. Сейчас как обиж.. — теперь поцелуем затыкают его, но очень скоро с характерным мокрым звуком отстраняются. — Понял я, понял. Давай тогда перейдём к более приятному этапу твоего приезда и не менее увлечённым действиям для обоих? Как раз покажешь как скучал, Волчик. С секунду обдумав непонятную мысль, Олег ловит сладкие губы и очень скоро подключает язык, проводя им по ряду зубов, а там и к нёбу. Руки моментально притягивают к себе за щеку и бедро, заставляя усесться колени. Действительно, хватит трепаться, когда верхняя одежда давно висит в прихожей на ветхой вешалке, а углеводы начинают перевариться. Сережа долго не думает (хотя думает ли вообще?) и запускает руку в чёрные волосы, оттягивая и вызывая рык со стороны любовника. Целуются молодые люди увлечённо, поочерёдно перехватывая инициативу как бы кому-то одному не хотелось быть главным, тем самым воображая те жаркие картины секса по телефону. — Что, Сереж, уже не хочется говорить об учебе? — отстраняется Волче на очередной толчок соседними губами вперёд. — Хочется конечно, но только в наказание, если ты продолжишь нести ересь, — шипит и тянет чужую голову к себе, тем самым отбирая возможность отстраняться вновь. Вон как ногами оплёл, чтобы Олег теперь-то точно чувствовал крепкий стоят под тканью домашних спортивок. И от ой как чувствует, наклоняясь к шее мелкими укусами с одной стороны шеи, а там и под кадык. Сережа заламывает брови и тяжело выдыхает и руками, словно направляя, помогает Олегу заниматься своей ещё более опьяняющей лаской. — Давай.. — Олега больше слов и не надо, чтобы понять – пора менять локацию. Не в фильме же, чтобы смахиваться содержимое стола на пол и трахаться на бедном столе пока ножки от интенсивных движений не треснут. Даже пока шли, вернее шёл только Олег, постоянно останавливаясь в узком проходе, чтобы зажать по-прежнему оседлавшего и оставлять засос-поцелуй на пахнущей апельсинами шее — насколько не хотелось отрываться и тратить хоть секунду. Оба хотят до ужаса, или тихие стоны можно было интерпретировать как-то совсем по-другому. — Давай не будем терять время, — шепчет Сережа, утягивая Олега за собой на кровать в полусумраке за воротник. Пускай там что-то и скрипит, зато двухместная, хоть будет где развернуться… Волче не спешит ложиться, оставаясь одним коленом на матрасе. Бросая парня на кровать, тянет лонгслив наверх оголяя аппетитный своим физическим видом торс. Вот так поработал грузчиком. Лучше всякого зала. А Сережа то и дело губы кусает рассматривая литые мышцы в свете лампы из коридора. — Ну же, иди сюда. Дальше я сам разберусь, а то такую возможность у меня отбираешь, — зовёт, просит, руки тянет. Выкидывая ненужную вещь, Олег быстро оказывается рядом и, как давно желал, обхватывает тонкие запястья и лезет носом под растянутую футболку, попутно опрокидывая Сережу с коленями врозь на спину. — А мы и не теряем время.. только контроль… — дышит Олег рвано, оставляя такие же поцелуи по низу живота, двигаясь наверх уже укусами на ёрзающем теле. Запах апельсинов сносит крышу, но чердак окончательно отбрасывают они, стоны. Как Волков и сказал, сейчас происходит только нужное. Всем нужно насытиться: телами, языком, звуками, ощущениями, друг другом теперь в интимном ключе. Волче лезет дальше удерживая руки за, пока не доходит до сосков.. облизывает, посасывает и дует, вызывая ещё один громкий вздох. Вскоре запястья обретают свободу и Сережа тянет футболку прочь, маняще дальше разводя ноги и, заставляя Олега вернуться ближе к губам. Но Олег опять устраивает «от ворот поворот» нападая на шею. Хотя Сережа и не против, направляет, хмуриться, брови заламывает и тихонько воет, пока Волче во всю похабно шарится руками по такой тонкой талии. Он вообще ест, рыжий негодник? Впрочем, пока время есть накормит и зацелует с кончиков пальцев до макушки головы, не оставляя и миллиметра без внимания. Какая-то выдержка есть, поэтому веснушчатые ручки, пусть и подрагивая от приятных укусов, лезут к чужой ширинке, желая оставить любовника без одежды и наконец приступить к главному. Олег и сам уже стянул все лишнее с фигуристых бёдер, нависая на руках. Грудь у Серёжи, у его Серого, движется очень быстро, глаза такие пьяные, что невольно можно подумать что он под чём-то запрещённым.. Хотя их страна и так считает происходящее мерзостью.. Но могут ли их любовь считать плохой, если каждый нежный взгляд — это сплошное доверие, неистовые желания и искренние чувства? Можно навесить лапшу на уши, создать идиотский закон, но ни они, ни другие люди не перестанут искренне любить. Особенно так, как сейчас молодые люди тянутся и увлекают друг друга в мокрые ласки, пока шею Серёжи припекает от засосов и укусов, она багреет, а сам он стонет уже на пальцах, выгибаясь навстречу всем нутром желая больше в с е г о, но особенно — Олега. Олега, который так мягко шепчет единственное имя, продолжая муку из поцелуев. Те оставались словно ожогами, а Сережа-то и рад быть сейчас мучеником — только бы продолжалась неземная пытка, вон как стонет и помогает, насаживается, и «точит» обгрызенные стрессом ногти о крепкие плечи. Чувствительная точка бьет дурманом каждому. Серёже ощущениями от знающих его тело пальцев, а Олегу — наслаждением, которое он сейчас имеет честь вручать любимому с пятнадцати лет человеку. — В-волче.. давай. А то, боюсь, я больше не.. смогу! — но вот гортанный звук срывается с обкусанных губ, а самого парня тянет грудью вверх, пока голова вжимается в подушки, а от нормального дыхания не остаётся и квадрантного миллиметра. Возбуждение вовсю витает в воздухе, не давая и продохнуть. Хотя когда тут дышать, когда пальцы покинули нутро, уступая место ноющему органу? В начале (да и всегда в принципе) приоритет стоял на Сережином удовольствии: стонать хотелось в унисон чудному голосу, кусать шею до ярких отметин, как тот самый волчонок из сказок и баек. Хотя Олег на то и Волков, чтобы рычать, стонать и тяжело дышать при мягком толчке. Но чего Олег себе никогда не позволял сделать хоть раз — упустить момент, когда рот открывается в немом стоне и долгожданного нетерпеливого кивка, мол, смотри, как меня распирает, а то чего — думай сам, но дело не всегда в члене. Далее Сережа стонет и срывается голос на каждом толчке, ведь редкая из-за учебы мастурбация и резиновый товарищ ещё никогда не были лучше — секса — с близким человеком, который знает тебя чуть было не лучше, чем самого себя. Чёрные пряди при ускоряющем движении становятся влажными, но Сережа даже сейчас находит момент, чтобы позаботиться и рваными движениями от толчков убрать упавшую отросшую челку за ушко. — Олеж, я.. — уже скулит Серёжа распадаясь на кусочки и разрушаясь изнутри от переизбытка всего. Он обхватывает напряженные плечи руками, скользит ладонями по напряженным бицепсам и подается бедрами вперед, точно предупреждает о скорой разрядке. Видать насколько истосковался, что даже руки остались безучастны, насколько это возможно. А вот пальцы на ногах вовсю хрустят от непрекращающегося удовольствия, как Волче резко меняет их положение: коль руки никуда не ушли с безупречного от волчьих укусов тела, Олегу остаётся лишь дёрнуть обоих на себя. Сам устраивается на коленях, а Сережа — четко на нем, на члене, с пронзающим фибры души стоном и дугой-тростинкой назад. Выплеснулся на свой живот, где, боже, было видно ствол в очертании низа и Волкову ужас как захотелось выть. И он воет, нет, стонет и изливается глубоко вовнутрь следом, прижимаясь грудью к чужой, но с такими родными веснушками. Губы находят такие же красные и мокрые кости ключиц, ласково, словно извиняясь за что-то неозвученное, целуя мелкой россыпью. Пускай уснули парни максимально близко к друг другу прижимаясь по-прежнему без одежды, но сейчас на часах двенадцать часов, а Олег сидит и с печалью смотрит на разбросанные медные реки на темном постельном белье теперь в свете Луны. Нежный серебряный свет точно хотел стать главным, но Сережа даже во сне отстаивает позицию самого замечательного лучика. Он должен был ему сказать, лгун паршивый. Он был обязан, паршивец приютский. Но нет, Олег решает утаить и сменить тему на задумку с сексом. Конечно он заведомо знал, что Сережа и сам будет не против, наброситься дай возможность, но.. знал бы Сереженька, что Волче, его Волче на грани отчисления и военкомат уже наступает на пятки. Надо же было пустить пыль в глаза! Олег закрывает лицо руками, уводя обе на растрёпанную макушку, с силой оттягивая волосы. Он сам загнал себя в угол, не оставляя и варианта сопротивления. Волков начинает часто дышать. Казалось, смирился, но это ложь. Нельзя смириться с чём-то, если ты не существуешь один. Может ногу прострелить? Или ребро, чтобы наверняка? Или, к чертовой матери, сбежать?.. — Олег?.. — Сережа поднимается на локтях и смотрит сонной мордашкой, — Ты чего не спишь? А Олег-то и опешил. Он не сбежит, не сможет, не простит себя за горькие слёзы в единственной паре кристальных глаз. Рука ласково лезет убрать прядь с лицевых веснушек, задерживаясь большим пальцем на подбородке. — Да так задумался, — не сдерживаясь мажет губами по любимым, грустно улыбаясь вниз темноты. Сережа облизывается и, проходясь ласковым котёнком по граненой скуле носом, утыкается в ключицу. Волче прижимает к себе, оставляет поцелуй на макушке и смотрит вперёд с ясным знанием: Нет, если есть хоть какая-то возможность отсрочить время расставания — он ей воспользуется сполна. За свою точно единственную любовь можно и поучиться. «Налево — ад, оно ж прощанье. А в рай идти направо, там счастье же твоё. Метнулся в рай, споткнулся и упал. Разбил коленку. Сильно так, кроваво. И на раю настаивать не стал. Рай будет медной тропинкою, даже если заплутаешь — ошибёшься Он найдёт тебя и скроет россыпью веснушек».